G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a carrier of myoclonus epilepsy and ragged-red fibers (MERRF) syndrome. Am J Hum Genet. 1993r;52(3):551–6. PMID: 8447321","Мазунин И.О., Володько Н.В., Стариковская Е.Б., Сукерник Р.И. Митохондриальный геном и митохондриальные заболевания человека. Молекулярная биология. 2010;44(5):755–72.","Celentano V., Esposito E., Perrotta S., Giglio M.C., Tarquini R., Luglio G., et al. Madelung disease: report of a case and review of the literature. Acta Chir Belg. 2014;114(6):417–20. PMID: 26021689","Lemaitre M., Chevalier B., Jannin A., Bourry J., Espiard S., Vantyghem M.C. Multiple symmetric and multiple familial lipomatosis. Presse Med. 2021;50(3):104077. DOI: 10.1016/j.lpm.2021.104077","Вецмадян Е.А., Труфанов Г.Е., Рязанов В.В., Мостовая О.Т., Новиков К.В., Карайванов Н.С. Ультразвуковая диагностика липом мягких тканей с использованием методик цветного допплеровского картирования и эластографии. Вестник Российской Военно-медицинской академии. 2012;2(38):43–50.","Богов А.А., Андреев П.С., Филиппов В.Л., Топыркин В.Г. Оперативное лечение болезни Маделунга. Практическая медицина. 2018;16(7-1):90–3.","Уракова Е.В., Нестеров О.В., Ильина Р.Ю., Лексин Р.В. Хирургическая тактика при рецидивирующем липоматозе (болезни Маделунга). Клинический случай. Практическая медицина. 2022;20(6):131–3.","Егай А.А., Тентимишев А.Э., Норматов Р.М., Тян А.С. Хирургическое лечение множественного симметричного липоматоза (болезнь Маделунга), осложненного сдавлением яремных вен с обеих сторон. Преимущества липэктомии перед липосакцией. Научное обозрение. Медицинские науки. 2022;1:5– 10. DOI: 10.17513/srms.1225","Тимербулатов М.В., Шорнина А.С., Лихтер Р.А., Каипов А.Э. Оценка липосакции в структуре абдоминопластики и сочетанной герниоабдоминопластики. Креативная хирургия и онкология. 2023;13(4):278–83. DOI: 10.24060/2076-3093-2023-13-4-278-283","Dang Y., Du X., Ou X., Zheng Q., Xie F. Advances in diagnosis and treatment of Madelung’s deformity. Am J Transl Res. 2023;15(7):4416–24.","Leti Acciaro A, Garagnani L, Lando M, Lana D, Sartini S, Adani R. Modified dome osteotomy and anterior locking plate fixation for distal radius variant of Madelung deformity: a retrospective study. J Plast Surg Hand Surg. 2022;56(2):121–6. DOI: 10.1080/2000656X.2021.1934845","Liu Q., Lyu H., Xu B., Lee J.H. Madelung disease epidemiology and clinical characteristics: a systemic review. Aesthetic Plast Surg. 2021;45(3):977–86. DOI: 10.1007/s00266-020-02083-5","Sia K.J., Tang I.P., Tan T.Y. Multiple symmetrical lipomatosis: case report and literature review. J Laryngol Otol. 2012;126(7):756–8. DOI: 10.1017/S0022215112000709","Kratz C., Lenard H.G., Ruzicka T., Gärtner J. Multiple symmetric lipomatosis: an unusual cause of childhood obesity and mental retardation. Eur J Paediatr Neurol. 2000;4(2):63–7. DOI: 10.1053/ejpn.2000.0264","Nounla J., Rolle U., Gräfe G., Kräling K. Benign symmetric lipomatosis with myelomeningocele in an adolescent: An uncommon association-case report. J Pediatr Surg. 2001;36(7):E13. DOI: 10.1053/jpsu.2001.24776","Madelung O.W. Über den Fetthals (diffuses Lipom des Halses). Arch Klin Chir. 1888;37:106-30.","Lanois P.E., Bensaude R. De ladeno-lipomatosesymetrique. Bull Mem Soc Med Hosp. 1898;1:298.","El Ouahabi H., Doubi S., Lahlou K., Boujraf S., Ajdi F. Launois-bensaude syndrome: A benign symmetric lipomatosis without alcohol association. Ann Afr Med. 2017;16(1):33–4. DOI: 10.4103/1596-3519.202082","Chen C.Y., Fang Q.Q., Wang X.F., Zhang M.X., Zhao W.Y., Shi B.H., et al. Madelung’s disease: lipectomy or liposuction? Biomed Res Int. 2018;3975974. DOI: 10.1155/2018/3975974","Coker J.E., Bryan J.A. Endocrine and metabolic disorders: Causes and pathogenesis of obesity. J. Fam. Pract. 2008;4:21–6.","González-García R., Rodríguez-Campo F.J., Sastre-Pérez J., Muñoz-Guerra M.F. Benign symmetric lipomatosis (Madelung’s disease): case reports and current management. Aesthetic Plast Surg. 2004;28(2):108– 12; discussion 113. DOI: 10.1007/s00266-004-3123-5","Holme E., Larsson N.G., Oldfors A., Tulinius M., Sahlin P., Stenman G. Multiple symmetric lipomas with high levels of mtDNA with the tRNA(Lys) A-->G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a carrier of myoclonus epilepsy and ragged-red fibers (MERRF) syndrome. Am J Hum Genet. 1993r;52(3):551–6. PMID: 8447321","Мазунин И.О., Володько Н.В., Стариковская Е.Б., Сукерник Р.И. Митохондриальный геном и митохондриальные заболевания человека. Молекулярная биология. 2010;44(5):755–72.","Celentano V., Esposito E., Perrotta S., Giglio M.C., Tarquini R., Luglio G., et al. Madelung disease: report of a case and review of the literature. Acta Chir Belg. 2014;114(6):417–20. PMID: 26021689","Lemaitre M., Chevalier B., Jannin A., Bourry J., Espiard S., Vantyghem M.C. Multiple symmetric and multiple familial lipomatosis. Presse Med. 2021;50(3):104077. DOI: 10.1016/j.lpm.2021.104077","Вецмадян Е.А., Труфанов Г.Е., Рязанов В.В., Мостовая О.Т., Новиков К.В., Карайванов Н.С. Ультразвуковая диагностика липом мягких тканей с использованием методик цветного допплеровского картирования и эластографии. Вестник Российской Военно-медицинской академии. 2012;2(38):43–50.","Богов А.А., Андреев П.С., Филиппов В.Л., Топыркин В.Г. Оперативное лечение болезни Маделунга. Практическая медицина. 2018;16(7-1):90–3.","Уракова Е.В., Нестеров О.В., Ильина Р.Ю., Лексин Р.В. Хирургическая тактика при рецидивирующем липоматозе (болезни Маделунга). Клинический случай. Практическая медицина. 2022;20(6):131–3.","Егай А.А., Тентимишев А.Э., Норматов Р.М., Тян А.С. Хирургическое лечение множественного симметричного липоматоза (болезнь Маделунга), осложненного сдавлением яремных вен с обеих сторон. Преимущества липэктомии перед липосакцией. Научное обозрение. Медицинские науки. 2022;1:5– 10. DOI: 10.17513/srms.1225","Тимербулатов М.В., Шорнина А.С., Лихтер Р.А., Каипов А.Э. Оценка липосакции в структуре абдоминопластики и сочетанной герниоабдоминопластики. Креативная хирургия и онкология. 2023;13(4):278–83. DOI: 10.24060/2076-3093-2023-13-4-278-283","Dang Y., Du X., Ou X., Zheng Q., Xie F. Advances in diagnosis and treatment of Madelung’s deformity. Am J Transl Res. 2023;15(7):4416–24.","Leti Acciaro A, Garagnani L, Lando M, Lana D, Sartini S, Adani R. Modified dome osteotomy and anterior locking plate fixation for distal radius variant of Madelung deformity: a retrospective study. J Plast Surg Hand Surg. 2022;56(2):121–6. DOI: 10.1080/2000656X.2021.1934845"],"dc.citation.ru":["Liu Q., Lyu H., Xu B., Lee J.H. Madelung disease epidemiology and clinical characteristics: a systemic review. Aesthetic Plast Surg. 2021;45(3):977–86. DOI: 10.1007/s00266-020-02083-5","Sia K.J., Tang I.P., Tan T.Y. Multiple symmetrical lipomatosis: case report and literature review. J Laryngol Otol. 2012;126(7):756–8. DOI: 10.1017/S0022215112000709","Kratz C., Lenard H.G., Ruzicka T., Gärtner J. Multiple symmetric lipomatosis: an unusual cause of childhood obesity and mental retardation. Eur J Paediatr Neurol. 2000;4(2):63–7. DOI: 10.1053/ejpn.2000.0264","Nounla J., Rolle U., Gräfe G., Kräling K. Benign symmetric lipomatosis with myelomeningocele in an adolescent: An uncommon association-case report. J Pediatr Surg. 2001;36(7):E13. DOI: 10.1053/jpsu.2001.24776","Madelung O.W. Über den Fetthals (diffuses Lipom des Halses). Arch Klin Chir. 1888;37:106-30.","Lanois P.E., Bensaude R. De ladeno-lipomatosesymetrique. Bull Mem Soc Med Hosp. 1898;1:298.","El Ouahabi H., Doubi S., Lahlou K., Boujraf S., Ajdi F. Launois-bensaude syndrome: A benign symmetric lipomatosis without alcohol association. Ann Afr Med. 2017;16(1):33–4. DOI: 10.4103/1596-3519.202082","Chen C.Y., Fang Q.Q., Wang X.F., Zhang M.X., Zhao W.Y., Shi B.H., et al. Madelung’s disease: lipectomy or liposuction? Biomed Res Int. 2018;3975974. DOI: 10.1155/2018/3975974","Coker J.E., Bryan J.A. Endocrine and metabolic disorders: Causes and pathogenesis of obesity. J. Fam. Pract. 2008;4:21–6.","González-García R., Rodríguez-Campo F.J., Sastre-Pérez J., Muñoz-Guerra M.F. Benign symmetric lipomatosis (Madelung’s disease): case reports and current management. Aesthetic Plast Surg. 2004;28(2):108– 12; discussion 113. DOI: 10.1007/s00266-004-3123-5","Holme E., Larsson N.G., Oldfors A., Tulinius M., Sahlin P., Stenman G. Multiple symmetric lipomas with high levels of mtDNA with the tRNA(Lys) A-->G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a carrier of myoclonus epilepsy and ragged-red fibers (MERRF) syndrome. Am J Hum Genet. 1993r;52(3):551–6. PMID: 8447321","Мазунин И.О., Володько Н.В., Стариковская Е.Б., Сукерник Р.И. Митохондриальный геном и митохондриальные заболевания человека. Молекулярная биология. 2010;44(5):755–72.","Celentano V., Esposito E., Perrotta S., Giglio M.C., Tarquini R., Luglio G., et al. Madelung disease: report of a case and review of the literature. Acta Chir Belg. 2014;114(6):417–20. PMID: 26021689","Lemaitre M., Chevalier B., Jannin A., Bourry J., Espiard S., Vantyghem M.C. Multiple symmetric and multiple familial lipomatosis. Presse Med. 2021;50(3):104077. DOI: 10.1016/j.lpm.2021.104077","Вецмадян Е.А., Труфанов Г.Е., Рязанов В.В., Мостовая О.Т., Новиков К.В., Карайванов Н.С. Ультразвуковая диагностика липом мягких тканей с использованием методик цветного допплеровского картирования и эластографии. Вестник Российской Военно-медицинской академии. 2012;2(38):43–50.","Богов А.А., Андреев П.С., Филиппов В.Л., Топыркин В.Г. Оперативное лечение болезни Маделунга. Практическая медицина. 2018;16(7-1):90–3.","Уракова Е.В., Нестеров О.В., Ильина Р.Ю., Лексин Р.В. Хирургическая тактика при рецидивирующем липоматозе (болезни Маделунга). Клинический случай. Практическая медицина. 2022;20(6):131–3.","Егай А.А., Тентимишев А.Э., Норматов Р.М., Тян А.С. Хирургическое лечение множественного симметричного липоматоза (болезнь Маделунга), осложненного сдавлением яремных вен с обеих сторон. Преимущества липэктомии перед липосакцией. Научное обозрение. Медицинские науки. 2022;1:5– 10. DOI: 10.17513/srms.1225","Тимербулатов М.В., Шорнина А.С., Лихтер Р.А., Каипов А.Э. Оценка липосакции в структуре абдоминопластики и сочетанной герниоабдоминопластики. Креативная хирургия и онкология. 2023;13(4):278–83. DOI: 10.24060/2076-3093-2023-13-4-278-283","Dang Y., Du X., Ou X., Zheng Q., Xie F. Advances in diagnosis and treatment of Madelung’s deformity. Am J Transl Res. 2023;15(7):4416–24.","Leti Acciaro A, Garagnani L, Lando M, Lana D, Sartini S, Adani R. Modified dome osteotomy and anterior locking plate fixation for distal radius variant of Madelung deformity: a retrospective study. J Plast Surg Hand Surg. 2022;56(2):121–6. DOI: 10.1080/2000656X.2021.1934845"],"dc.citation.en":["Liu Q., Lyu H., Xu B., Lee J.H. Madelung disease epidemiology and clinical characteristics: a systemic review. Aesthetic Plast Surg. 2021;45(3):977–86. DOI: 10.1007/s00266-020-02083-5","Sia K.J., Tang I.P., Tan T.Y. Multiple symmetrical lipomatosis: case report and literature review. J Laryngol Otol. 2012;126(7):756–8. DOI: 10.1017/S0022215112000709","Kratz C., Lenard H.G., Ruzicka T., Gärtner J. Multiple symmetric lipomatosis: an unusual cause of childhood obesity and mental retardation. Eur J Paediatr Neurol. 2000;4(2):63–7. DOI: 10.1053/ejpn.2000.0264","Nounla J., Rolle U., Gräfe G., Kräling K. Benign symmetric lipomatosis with myelomeningocele in an adolescent: An uncommon association-case report. J Pediatr Surg. 2001;36(7):E13. DOI: 10.1053/jpsu.2001.24776","Madelung O.W. Über den Fetthals (diffuses Lipom des Halses). Arch Klin Chir. 1888;37:106-30.","Lanois P.E., Bensaude R. De ladeno-lipomatosesymetrique. Bull Mem Soc Med Hosp. 1898;1:298.","El Ouahabi H., Doubi S., Lahlou K., Boujraf S., Ajdi F. Launois-bensaude syndrome: A benign symmetric lipomatosis without alcohol association. Ann Afr Med. 2017;16(1):33–4. DOI: 10.4103/1596-3519.202082","Chen C.Y., Fang Q.Q., Wang X.F., Zhang M.X., Zhao W.Y., Shi B.H., et al. Madelung’s disease: lipectomy or liposuction? Biomed Res Int. 2018;3975974. DOI: 10.1155/2018/3975974","Coker J.E., Bryan J.A. Endocrine and metabolic disorders: Causes and pathogenesis of obesity. J. Fam. Pract. 2008;4:21–6.","González-García R., Rodríguez-Campo F.J., Sastre-Pérez J., Muñoz-Guerra M.F. Benign symmetric lipomatosis (Madelung’s disease): case reports and current management. Aesthetic Plast Surg. 2004;28(2):108– 12; discussion 113. DOI: 10.1007/s00266-004-3123-5","Holme E., Larsson N.G., Oldfors A., Tulinius M., Sahlin P., Stenman G. Multiple symmetric lipomas with high levels of mtDNA with the tRNA(Lys) A-->G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a carrier of myoclonus epilepsy and ragged-red fibers (MERRF) syndrome. Am J Hum Genet. 1993r;52(3):551–6. PMID: 8447321","Мазунин И.О., Володько Н.В., Стариковская Е.Б., Сукерник Р.И. Митохондриальный геном и митохондриальные заболевания человека. Молекулярная биология. 2010;44(5):755–72.","Celentano V., Esposito E., Perrotta S., Giglio M.C., Tarquini R., Luglio G., et al. Madelung disease: report of a case and review of the literature. Acta Chir Belg. 2014;114(6):417–20. PMID: 26021689","Lemaitre M., Chevalier B., Jannin A., Bourry J., Espiard S., Vantyghem M.C. Multiple symmetric and multiple familial lipomatosis. Presse Med. 2021;50(3):104077. DOI: 10.1016/j.lpm.2021.104077","Вецмадян Е.А., Труфанов Г.Е., Рязанов В.В., Мостовая О.Т., Новиков К.В., Карайванов Н.С. Ультразвуковая диагностика липом мягких тканей с использованием методик цветного допплеровского картирования и эластографии. Вестник Российской Военно-медицинской академии. 2012;2(38):43–50.","Богов А.А., Андреев П.С., Филиппов В.Л., Топыркин В.Г. Оперативное лечение болезни Маделунга. Практическая медицина. 2018;16(7-1):90–3.","Уракова Е.В., Нестеров О.В., Ильина Р.Ю., Лексин Р.В. Хирургическая тактика при рецидивирующем липоматозе (болезни Маделунга). Клинический случай. Практическая медицина. 2022;20(6):131–3.","Егай А.А., Тентимишев А.Э., Норматов Р.М., Тян А.С. Хирургическое лечение множественного симметричного липоматоза (болезнь Маделунга), осложненного сдавлением яремных вен с обеих сторон. Преимущества липэктомии перед липосакцией. Научное обозрение. Медицинские науки. 2022;1:5– 10. DOI: 10.17513/srms.1225","Тимербулатов М.В., Шорнина А.С., Лихтер Р.А., Каипов А.Э. Оценка липосакции в структуре абдоминопластики и сочетанной герниоабдоминопластики. Креативная хирургия и онкология. 2023;13(4):278–83. DOI: 10.24060/2076-3093-2023-13-4-278-283","Dang Y., Du X., Ou X., Zheng Q., Xie F. Advances in diagnosis and treatment of Madelung’s deformity. Am J Transl Res. 2023;15(7):4416–24.","Leti Acciaro A, Garagnani L, Lando M, Lana D, Sartini S, Adani R. Modified dome osteotomy and anterior locking plate fixation for distal radius variant of Madelung deformity: a retrospective study. J Plast Surg Hand Surg. 2022;56(2):121–6. DOI: 10.1080/2000656X.2021.1934845"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/8932"],"dc.date.accessioned_dt":"2025-07-09T13:59:02Z","dc.date.accessioned":["2025-07-09T13:59:02Z"],"dc.date.available":["2025-07-09T13:59:02Z"],"publication_grp":["123456789/8932"],"bi_4_dis_filter":["madelung’s disease\n|||\nMadelung’s disease","lipectomy\n|||\nlipectomy","диффузный симметричный липоматоз\n|||\nдиффузный симметричный липоматоз","шеи новообразования\n|||\nшеи новообразования","липэктомия\n|||\nлипэктомия","diffuse symmetric lipomatosis\n|||\ndiffuse symmetric lipomatosis","adipose tissue proliferation\n|||\nadipose tissue proliferation","жировой ткани разрастание\n|||\nжировой ткани разрастание","болезнь маделунга\n|||\nболезнь Маделунга","neck neoplasms\n|||\nneck neoplasms"],"bi_4_dis_partial":["липэктомия","Madelung’s disease","diffuse symmetric lipomatosis","neck neoplasms","болезнь Маделунга","adipose tissue proliferation","шеи новообразования","lipectomy","диффузный симметричный липоматоз","жировой ткани разрастание"],"bi_4_dis_value_filter":["липэктомия","Madelung’s disease","diffuse symmetric lipomatosis","neck neoplasms","болезнь Маделунга","adipose tissue proliferation","шеи новообразования","lipectomy","диффузный симметричный липоматоз","жировой ткани разрастание"],"bi_sort_1_sort":"systemic benign lipomatosis (madelung’s disease): experience of surgical treatment. clinical case","bi_sort_3_sort":"2025-07-09T13:59:02Z","read":["g0"],"_version_":1837178072511545344},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2021-04-20T11:26:24.549Z","search.uniqueid":"2-3373","search.resourcetype":2,"search.resourceid":3373,"handle":"123456789/4287","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.date.accessioned_dt":"2019-10-16T13:13:47Z","dc.date.accessioned":["2019-10-16T13:13:47Z"],"dc.date.available":["2019-10-16T13:13:47Z"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/4287"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"subject":["formations","adrenal glands","incidentalomas","computed tomography","ultrasonography","magnetic resonance imaging","объемные образования","надпочечники","инциденталома","компьютерная томография","ультразвуковая диагностика","магнитно-резонансная томография"],"subject_keyword":["formations","formations","adrenal glands","adrenal glands","incidentalomas","incidentalomas","computed tomography","computed tomography","ultrasonography","ultrasonography","magnetic resonance imaging","magnetic resonance imaging","объемные образования","объемные образования","надпочечники","надпочечники","инциденталома","инциденталома","компьютерная томография","компьютерная томография","ультразвуковая диагностика","ультразвуковая диагностика","магнитно-резонансная томография","магнитно-резонансная томография"],"subject_ac":["formations\n|||\nformations","adrenal glands\n|||\nadrenal glands","incidentalomas\n|||\nincidentalomas","computed tomography\n|||\ncomputed tomography","ultrasonography\n|||\nultrasonography","magnetic resonance imaging\n|||\nmagnetic resonance imaging","объемные образования\n|||\nобъемные образования","надпочечники\n|||\nнадпочечники","инциденталома\n|||\nинциденталома","компьютерная томография\n|||\nкомпьютерная томография","ультразвуковая диагностика\n|||\nультразвуковая диагностика","магнитно-резонансная томография\n|||\nмагнитно-резонансная томография"],"subject_tax_0_filter":["formations\n|||\nformations","adrenal glands\n|||\nadrenal glands","incidentalomas\n|||\nincidentalomas","computed tomography\n|||\ncomputed tomography","ultrasonography\n|||\nultrasonography","magnetic resonance imaging\n|||\nmagnetic resonance imaging","объемные образования\n|||\nобъемные образования","надпочечники\n|||\nнадпочечники","инциденталома\n|||\nинциденталома","компьютерная томография\n|||\nкомпьютерная томография","ультразвуковая диагностика\n|||\nультразвуковая диагностика","магнитно-резонансная томография\n|||\nмагнитно-резонансная томография"],"subject_filter":["formations\n|||\nformations","adrenal glands\n|||\nadrenal glands","incidentalomas\n|||\nincidentalomas","computed tomography\n|||\ncomputed tomography","ultrasonography\n|||\nultrasonography","magnetic resonance imaging\n|||\nmagnetic resonance imaging","объемные образования\n|||\nобъемные образования","надпочечники\n|||\nнадпочечники","инциденталома\n|||\nинциденталома","компьютерная томография\n|||\nкомпьютерная томография","ультразвуковая диагностика\n|||\nультразвуковая диагностика","магнитно-резонансная томография\n|||\nмагнитно-резонансная томография"],"dc.subject_mlt":["formations","adrenal glands","incidentalomas","computed tomography","ultrasonography","magnetic resonance imaging","объемные образования","надпочечники","инциденталома","компьютерная томография","ультразвуковая диагностика","магнитно-резонансная томография"],"dc.subject":["formations","adrenal glands","incidentalomas","computed tomography","ultrasonography","magnetic resonance imaging","объемные образования","надпочечники","инциденталома","компьютерная томография","ультразвуковая диагностика","магнитно-резонансная томография"],"dc.subject.en":["formations","adrenal glands","incidentalomas","computed tomography","ultrasonography","magnetic resonance imaging"],"dc.subject.ru":["объемные образования","надпочечники","инциденталома","компьютерная томография","ультразвуковая диагностика","магнитно-резонансная томография"],"title":["METHODS OF RADIOLOGICAL IMAGING IN THE DIAGNOSIS OF SPACE-OCCUPYING LESIONS OF THE ADRENAL GLANDS (LITERATURE REVIEW)","МЕТОДЫ ЛУЧЕВОЙ ВИЗУАЛИЗАЦИИ В ДИАГНОСТИКЕ ОБЪЕМНЫХ ОБРАЗОВАНИЙ НАДПОЧЕЧНИКОВ (ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ)"],"title_keyword":["METHODS OF RADIOLOGICAL IMAGING IN THE DIAGNOSIS OF SPACE-OCCUPYING LESIONS OF THE ADRENAL GLANDS (LITERATURE REVIEW)","МЕТОДЫ ЛУЧЕВОЙ ВИЗУАЛИЗАЦИИ В ДИАГНОСТИКЕ ОБЪЕМНЫХ ОБРАЗОВАНИЙ НАДПОЧЕЧНИКОВ (ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ)"],"title_ac":["methods of radiological imaging in the diagnosis of space-occupying lesions of the adrenal glands (literature review)\n|||\nMETHODS OF RADIOLOGICAL IMAGING IN THE DIAGNOSIS OF SPACE-OCCUPYING LESIONS OF THE ADRENAL GLANDS (LITERATURE REVIEW)","методы лучевой визуализации в диагностике объемных образований надпочечников (обзор литературы)\n|||\nМЕТОДЫ ЛУЧЕВОЙ ВИЗУАЛИЗАЦИИ В ДИАГНОСТИКЕ ОБЪЕМНЫХ ОБРАЗОВАНИЙ НАДПОЧЕЧНИКОВ (ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ)"],"dc.title_sort":"METHODS OF RADIOLOGICAL IMAGING IN THE DIAGNOSIS OF SPACE-OCCUPYING LESIONS OF THE ADRENAL GLANDS (LITERATURE REVIEW)","dc.title_hl":["METHODS OF RADIOLOGICAL IMAGING IN THE DIAGNOSIS OF SPACE-OCCUPYING LESIONS OF THE ADRENAL GLANDS (LITERATURE REVIEW)","МЕТОДЫ ЛУЧЕВОЙ ВИЗУАЛИЗАЦИИ В ДИАГНОСТИКЕ ОБЪЕМНЫХ ОБРАЗОВАНИЙ НАДПОЧЕЧНИКОВ (ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ)"],"dc.title_mlt":["METHODS OF RADIOLOGICAL IMAGING IN THE DIAGNOSIS OF SPACE-OCCUPYING LESIONS OF THE ADRENAL GLANDS (LITERATURE REVIEW)","МЕТОДЫ ЛУЧЕВОЙ ВИЗУАЛИЗАЦИИ В ДИАГНОСТИКЕ ОБЪЕМНЫХ ОБРАЗОВАНИЙ НАДПОЧЕЧНИКОВ (ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ)"],"dc.title":["METHODS OF RADIOLOGICAL IMAGING IN THE DIAGNOSIS OF SPACE-OCCUPYING LESIONS OF THE ADRENAL GLANDS (LITERATURE REVIEW)","МЕТОДЫ ЛУЧЕВОЙ ВИЗУАЛИЗАЦИИ В ДИАГНОСТИКЕ ОБЪЕМНЫХ ОБРАЗОВАНИЙ НАДПОЧЕЧНИКОВ (ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ)"],"dc.title_stored":["METHODS OF RADIOLOGICAL IMAGING IN THE DIAGNOSIS OF SPACE-OCCUPYING LESIONS OF THE ADRENAL GLANDS (LITERATURE REVIEW)\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","МЕТОДЫ ЛУЧЕВОЙ ВИЗУАЛИЗАЦИИ В ДИАГНОСТИКЕ ОБЪЕМНЫХ ОБРАЗОВАНИЙ НАДПОЧЕЧНИКОВ (ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ)\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["METHODS OF RADIOLOGICAL IMAGING IN THE DIAGNOSIS OF SPACE-OCCUPYING LESIONS OF THE ADRENAL GLANDS (LITERATURE REVIEW)"],"dc.title.ru":["МЕТОДЫ ЛУЧЕВОЙ ВИЗУАЛИЗАЦИИ В ДИАГНОСТИКЕ ОБЪЕМНЫХ ОБРАЗОВАНИЙ НАДПОЧЕЧНИКОВ (ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ)"],"dc.citation":["Ефимцев АЮ, Мищенко АВ. Практическая ультразвуковая диагностика. Москва; 2016. т. 2. [Efimtsev AYu, Mischenko AV. Practical ultrasound diagnosis. Moscow; 2016. vol. 2. (in Russ.)].","Якубовский СВ, Кондратенко ГГ, Леонович СИ, Василевич АП. Совершенствование диагностики и хирургической тактики при инциденталомах надпочечников. Хирургия. Восточная Европа. 2012;(1):38-45. [Yakubouski SV, Kondratenko GG, Leonovich SI, Vasilevich AP. Improvement of management protocol in adrenal incidentalomas. Surgery. Eastern Europe. 2012;(1):38-45 (in Russ.)].","Котельникова ЛП, Каменева ОС, Дмитриева АМ. Компьютерная томография в дифференциальной диагностике инциденталом надпочечников. Современные проблемы науки и образования. 2008;(6):129-132. [Kotelnikova LP, Kameneva OS, Dmitrieva AM. Computer tomography in differential diagnosis of incidental adrenal tumors. Modern problems of science and education. 2008;(6):129-132 (in Russ.)].","Филимонюк АВ, Смирнова ЕА, Тедорадзе РВ, Смелкова НИ. Особенности диагностики опухолей надпочечника. Вестник Российского университета дружбы народов. Медицина. 2013;(1):77-83. [Filimonyuk AV, Smirnova EA, Tedoradze RV, Smelkova NI. Peculiarities of diagnosis of adrenal tumors. Vestnik Rossiiskogo universiteta druzhby narodov. Seriya: Meditsina=Bulletin of Russian Peoples’ Friendship University. Series Medical. 2013;(1):77-83 (in Russ.)].","Дворников МВ. Роль ультразвукового исследования в диагностике инциденталом надпочечников. Пермский медицинский журнал. 2013;30(5):99-103. [Dvornikov MV. Role of ultrasonic investigation in diagnosis of adrenal incidentalomas. Perm medical journal. 2013;30(5):99-103 (in Russ.)].","Молашенко НВ, Юкина МЮ, Солдатова ТВ, Рогаль ЕА. Объемные образования надпочечников (диагностика и дифференциальная диагностика). Проблемы эндокринологии. 2010;56(1):48-50. [Molashenko NV, Iukina MIu, Soldatova TV, Rogal EA. Adrenal masses (diagnosis and differential diagnosis). Problems of endocrinology. 2010;56(1): 48-50 (in Russ.)].","Никитин АД. Алгоритм лучевых методов при диагностике новообразований надпочечников. Бюллетень медицинских интернет конференций. 2014;4(5):582. [Nikitin AD. Algorithm of radial methods in the diagnosis of adrenal neoplasms. Bulletin of Medical Internet Conferences. 2014;4(5):582 (in Russ.)].","Руммени ЭЙ, Кармазановский ГК. Магнитно-резонансная томография тела. М.: Медицинская литература; 2014. [Rummeni HE, Karmazanovsky GK. Magnetic resonance imaging of the body. Moscow: Medical literature; 2014. (in Russ.)].","Степанова ЮА, Тимина ИЕ, Ашивкина ОИ, Ветшева НН, Косова ИВ, Берелавичус СВ. Опухоли надпочечников: клинико-лучевая диагностика. Медицинская визуализация. 2014;(2):48-60. [Stepanova YuA, Timina IE, Ashivkina OI, Vetsheva NN, Kosova IA, Berelavichus SV. Adrenal glands tumours: clinical-radiology diagnostics (literature review). Medical visualization. 2014;(2): 48-60 (in Russ.)].","Садриев ОН, Гаибов АД, Анварова ШС. Диагностика и хирургическое лечение синдрома Конна. Вестник Авиценны. 2014;(1):47-52. [Sadriev ON, Gaibov AD, Anvarova SS. Diagnosis and surgical treatment of Conn’s syndrome. Bulletin of Avicenna. 2014;(1):47-52 (in Russ.)].","Зогот СР, Акберов РФ. Оптимизация лучевых методов исследования в диагностике рака гепатобилиопанкреатодуоденальной зоны. Вестник Чувашского университета. 2013;(3):426-430. [Zogot SR, Akberov RF. Optimization of radiation techniques in the diagnosis of cancer hepatobiliopancreatoduodenal zone. Vestnik Chuvashskogo Universiteta=Bulletin of the Chuvash University. 2013;(3):426-430 (in Russ.)].","Бельцевич ДГ. Адренокортиальный рак. Вопросы урологии и андрологии. 2013;2(3):55-61. [Beltsevich DG. Adrenocortial cancer. Voprosy urologii i andrologii=Urology and Andrology. 2013;2(3):55-61 (in Russ.)].","Газымов ММ, Шамитов ЮП, Филиппов ДС. Диагностика и лечение больных артериальной гипертонией надпочечникового и почечного генеза. Урология. 2014;(3):5-7. [Gazymov MM, Shamitov UP, Filippov DS. Diagnosis and treatment of patients with secondary arterial hypertension of adrenal and renal genesis. Urologiia=Urology. 2014;(3):5-7. (in Russ.)].","Мельниченко ГА, Стилиди ИС, Алексеев БЯ, Горбунова ВА, Бельцевич ДГ, Райхман АО и др. Федеральные клинические рекомендации по диагностике и лечению адренокортикального рака. Проблемы эндокринологии. 2014;60(2):51-67. [Melnichenko GA, Stilidi IS, Alekseev BYa, Gorbunova VA, Beltsevich DG, Raikhman AO, et al. Federal clinical practice guidelines on the diagnostics and treatment of adrenocortical cancer. Problems of endocrinology. 2014;60(2):51-67 (in Russ.)].","Ватутин НТ, Калинкина НВ, Столика ОИ, Высоцкая ВО, Ещенко ЕВ. Первичный альдостеронизм (синдром Конна): основные сведения и собственное наблюдение. Украинский кардиологический журнал. 2013;(4):61-65. [Vatutin NT, Kalinkina NV, Stolika OI, Vysotskaya VO, Yeshchenko EV. Primary aldosteronism (Conn syndrome): basic information and original observation. Ukrainian Journal of Cardiology. 2013;(4):61-65 (in Russ.)].","Glockner JF, Lee CU. Magnetic resonance imaging of perirenal pathology. Can Assoc Radiol J. 2016;67(2):149-57. DOI:10.1016/j.carj.2015.08.003.","Adam SZ, Nikolaidis PS, Horowitz JM, Gabriel HT, Hammond NA, Patel TA. Chemical shift MR imaging of the adrenal gland: principles, pitfalls, and applications. Radiographics. 2016;36(2):414-32. DOI:10.1148/rg.2016150139.","Degenhart C. Adrenal tumors: principles of imaging and differential diagnostics. Radiologe. 2014;54(10):998-1006. DOI:10.1007/s00117-014-2690-y.","Song JH, Mayo-Smith WW. Current status of imaging for adrenal gland tumors. Surg Oncol Clin N Am. 2014;23(4):847-61. DOI:10.1016/j.soc.2014.06.002.","Tauchmanova L, Rossi R, Biondi B, Pulcrano M, Nuzzo V, Palmieri EA, et al. Patients with subclinicalCushing’s syndrome due to adrenal adenoma have increased cardiovascular risk. J Clin Endocrinol Metab. 2002;87(11):4872-8. DOI:10.1210/jc.2001-011766.","Pena CS, Boland GWL, Hahn PF, Lee MJ, Mueller PR. Characterization of indeterminate (Lipidpoor) adrenal masses: use of wash-out characteristics at contrast-enhanced CT. Radiology. 2000;217(3):798-802. DOI:10.1148/radiology.217.3.r00dc29798.","Ефимцев АЮ, Мищенко АВ. Практическая ультразвуковая диагностика. Москва; 2016. т. 2. [Efimtsev AYu, Mischenko AV. Practical ultrasound diagnosis. Moscow; 2016. vol. 2. (in Russ.)].","Якубовский СВ, Кондратенко ГГ, Леонович СИ, Василевич АП. Совершенствование диагностики и хирургической тактики при инциденталомах надпочечников. Хирургия. Восточная Европа. 2012;(1):38-45. [Yakubouski SV, Kondratenko GG, Leonovich SI, Vasilevich AP. Improvement of management protocol in adrenal incidentalomas. Surgery. Eastern Europe. 2012;(1):38-45 (in Russ.)].","Котельникова ЛП, Каменева ОС, Дмитриева АМ. Компьютерная томография в дифференциальной диагностике инциденталом надпочечников. Современные проблемы науки и образования. 2008;(6):129-132. [Kotelnikova LP, Kameneva OS, Dmitrieva AM. Computer tomography in differential diagnosis of incidental adrenal tumors. Modern problems of science and education. 2008;(6):129-132 (in Russ.)].","Филимонюк АВ, Смирнова ЕА, Тедорадзе РВ, Смелкова НИ. Особенности диагностики опухолей надпочечника. Вестник Российского университета дружбы народов. Медицина. 2013;(1):77-83. [Filimonyuk AV, Smirnova EA, Tedoradze RV, Smelkova NI. Peculiarities of diagnosis of adrenal tumors. Vestnik Rossiiskogo universiteta druzhby narodov. Seriya: Meditsina=Bulletin of Russian Peoples’ Friendship University. Series Medical. 2013;(1):77-83 (in Russ.)].","Дворников МВ. Роль ультразвукового исследования в диагностике инциденталом надпочечников. Пермский медицинский журнал. 2013;30(5):99-103. [Dvornikov MV. Role of ultrasonic investigation in diagnosis of adrenal incidentalomas. Perm medical journal. 2013;30(5):99-103 (in Russ.)].","Молашенко НВ, Юкина МЮ, Солдатова ТВ, Рогаль ЕА. Объемные образования надпочечников (диагностика и дифференциальная диагностика). Проблемы эндокринологии. 2010;56(1):48-50. [Molashenko NV, Iukina MIu, Soldatova TV, Rogal EA. Adrenal masses (diagnosis and differential diagnosis). Problems of endocrinology. 2010;56(1): 48-50 (in Russ.)].","Никитин АД. Алгоритм лучевых методов при диагностике новообразований надпочечников. Бюллетень медицинских интернет конференций. 2014;4(5):582. [Nikitin AD. Algorithm of radial methods in the diagnosis of adrenal neoplasms. Bulletin of Medical Internet Conferences. 2014;4(5):582 (in Russ.)].","Руммени ЭЙ, Кармазановский ГК. Магнитно-резонансная томография тела. М.: Медицинская литература; 2014. [Rummeni HE, Karmazanovsky GK. Magnetic resonance imaging of the body. Moscow: Medical literature; 2014. (in Russ.)].","Степанова ЮА, Тимина ИЕ, Ашивкина ОИ, Ветшева НН, Косова ИВ, Берелавичус СВ. Опухоли надпочечников: клинико-лучевая диагностика. Медицинская визуализация. 2014;(2):48-60. [Stepanova YuA, Timina IE, Ashivkina OI, Vetsheva NN, Kosova IA, Berelavichus SV. Adrenal glands tumours: clinical-radiology diagnostics (literature review). Medical visualization. 2014;(2): 48-60 (in Russ.)].","Садриев ОН, Гаибов АД, Анварова ШС. Диагностика и хирургическое лечение синдрома Конна. Вестник Авиценны. 2014;(1):47-52. [Sadriev ON, Gaibov AD, Anvarova SS. Diagnosis and surgical treatment of Conn’s syndrome. Bulletin of Avicenna. 2014;(1):47-52 (in Russ.)].","Зогот СР, Акберов РФ. Оптимизация лучевых методов исследования в диагностике рака гепатобилиопанкреатодуоденальной зоны. Вестник Чувашского университета. 2013;(3):426-430. [Zogot SR, Akberov RF. Optimization of radiation techniques in the diagnosis of cancer hepatobiliopancreatoduodenal zone. Vestnik Chuvashskogo Universiteta=Bulletin of the Chuvash University. 2013;(3):426-430 (in Russ.)].","Бельцевич ДГ. Адренокортиальный рак. Вопросы урологии и андрологии. 2013;2(3):55-61. [Beltsevich DG. Adrenocortial cancer. Voprosy urologii i andrologii=Urology and Andrology. 2013;2(3):55-61 (in Russ.)].","Газымов ММ, Шамитов ЮП, Филиппов ДС. Диагностика и лечение больных артериальной гипертонией надпочечникового и почечного генеза. Урология. 2014;(3):5-7. [Gazymov MM, Shamitov UP, Filippov DS. Diagnosis and treatment of patients with secondary arterial hypertension of adrenal and renal genesis. Urologiia=Urology. 2014;(3):5-7. (in Russ.)].","Мельниченко ГА, Стилиди ИС, Алексеев БЯ, Горбунова ВА, Бельцевич ДГ, Райхман АО и др. Федеральные клинические рекомендации по диагностике и лечению адренокортикального рака. Проблемы эндокринологии. 2014;60(2):51-67. [Melnichenko GA, Stilidi IS, Alekseev BYa, Gorbunova VA, Beltsevich DG, Raikhman AO, et al. Federal clinical practice guidelines on the diagnostics and treatment of adrenocortical cancer. Problems of endocrinology. 2014;60(2):51-67 (in Russ.)].","Ватутин НТ, Калинкина НВ, Столика ОИ, Высоцкая ВО, Ещенко ЕВ. Первичный альдостеронизм (синдром Конна): основные сведения и собственное наблюдение. Украинский кардиологический журнал. 2013;(4):61-65. [Vatutin NT, Kalinkina NV, Stolika OI, Vysotskaya VO, Yeshchenko EV. Primary aldosteronism (Conn syndrome): basic information and original observation. Ukrainian Journal of Cardiology. 2013;(4):61-65 (in Russ.)].","Glockner JF, Lee CU. Magnetic resonance imaging of perirenal pathology. Can Assoc Radiol J. 2016;67(2):149-57. DOI:10.1016/j.carj.2015.08.003.","Adam SZ, Nikolaidis PS, Horowitz JM, Gabriel HT, Hammond NA, Patel TA. Chemical shift MR imaging of the adrenal gland: principles, pitfalls, and applications. Radiographics. 2016;36(2):414-32. DOI:10.1148/rg.2016150139.","Degenhart C. Adrenal tumors: principles of imaging and differential diagnostics. Radiologe. 2014;54(10):998-1006. DOI:10.1007/s00117-014-2690-y.","Song JH, Mayo-Smith WW. Current status of imaging for adrenal gland tumors. Surg Oncol Clin N Am. 2014;23(4):847-61. DOI:10.1016/j.soc.2014.06.002.","Tauchmanova L, Rossi R, Biondi B, Pulcrano M, Nuzzo V, Palmieri EA, et al. Patients with subclinicalCushing’s syndrome due to adrenal adenoma have increased cardiovascular risk. J Clin Endocrinol Metab. 2002;87(11):4872-8. DOI:10.1210/jc.2001-011766.","Pena CS, Boland GWL, Hahn PF, Lee MJ, Mueller PR. Characterization of indeterminate (Lipidpoor) adrenal masses: use of wash-out characteristics at contrast-enhanced CT. Radiology. 2000;217(3):798-802. DOI:10.1148/radiology.217.3.r00dc29798."],"dc.citation.ru":["Ефимцев АЮ, Мищенко АВ. Практическая ультразвуковая диагностика. Москва; 2016. т. 2. [Efimtsev AYu, Mischenko AV. Practical ultrasound diagnosis. Moscow; 2016. vol. 2. (in Russ.)].","Якубовский СВ, Кондратенко ГГ, Леонович СИ, Василевич АП. Совершенствование диагностики и хирургической тактики при инциденталомах надпочечников. Хирургия. Восточная Европа. 2012;(1):38-45. [Yakubouski SV, Kondratenko GG, Leonovich SI, Vasilevich AP. Improvement of management protocol in adrenal incidentalomas. Surgery. Eastern Europe. 2012;(1):38-45 (in Russ.)].","Котельникова ЛП, Каменева ОС, Дмитриева АМ. Компьютерная томография в дифференциальной диагностике инциденталом надпочечников. Современные проблемы науки и образования. 2008;(6):129-132. [Kotelnikova LP, Kameneva OS, Dmitrieva AM. Computer tomography in differential diagnosis of incidental adrenal tumors. Modern problems of science and education. 2008;(6):129-132 (in Russ.)].","Филимонюк АВ, Смирнова ЕА, Тедорадзе РВ, Смелкова НИ. Особенности диагностики опухолей надпочечника. Вестник Российского университета дружбы народов. Медицина. 2013;(1):77-83. [Filimonyuk AV, Smirnova EA, Tedoradze RV, Smelkova NI. Peculiarities of diagnosis of adrenal tumors. Vestnik Rossiiskogo universiteta druzhby narodov. Seriya: Meditsina=Bulletin of Russian Peoples’ Friendship University. Series Medical. 2013;(1):77-83 (in Russ.)].","Дворников МВ. Роль ультразвукового исследования в диагностике инциденталом надпочечников. Пермский медицинский журнал. 2013;30(5):99-103. [Dvornikov MV. Role of ultrasonic investigation in diagnosis of adrenal incidentalomas. Perm medical journal. 2013;30(5):99-103 (in Russ.)].","Молашенко НВ, Юкина МЮ, Солдатова ТВ, Рогаль ЕА. Объемные образования надпочечников (диагностика и дифференциальная диагностика). Проблемы эндокринологии. 2010;56(1):48-50. [Molashenko NV, Iukina MIu, Soldatova TV, Rogal EA. Adrenal masses (diagnosis and differential diagnosis). Problems of endocrinology. 2010;56(1): 48-50 (in Russ.)].","Никитин АД. Алгоритм лучевых методов при диагностике новообразований надпочечников. Бюллетень медицинских интернет конференций. 2014;4(5):582. [Nikitin AD. Algorithm of radial methods in the diagnosis of adrenal neoplasms. Bulletin of Medical Internet Conferences. 2014;4(5):582 (in Russ.)].","Руммени ЭЙ, Кармазановский ГК. Магнитно-резонансная томография тела. М.: Медицинская литература; 2014. [Rummeni HE, Karmazanovsky GK. Magnetic resonance imaging of the body. Moscow: Medical literature; 2014. (in Russ.)].","Степанова ЮА, Тимина ИЕ, Ашивкина ОИ, Ветшева НН, Косова ИВ, Берелавичус СВ. Опухоли надпочечников: клинико-лучевая диагностика. Медицинская визуализация. 2014;(2):48-60. [Stepanova YuA, Timina IE, Ashivkina OI, Vetsheva NN, Kosova IA, Berelavichus SV. Adrenal glands tumours: clinical-radiology diagnostics (literature review). Medical visualization. 2014;(2): 48-60 (in Russ.)].","Садриев ОН, Гаибов АД, Анварова ШС. Диагностика и хирургическое лечение синдрома Конна. Вестник Авиценны. 2014;(1):47-52. [Sadriev ON, Gaibov AD, Anvarova SS. Diagnosis and surgical treatment of Conn’s syndrome. Bulletin of Avicenna. 2014;(1):47-52 (in Russ.)].","Зогот СР, Акберов РФ. Оптимизация лучевых методов исследования в диагностике рака гепатобилиопанкреатодуоденальной зоны. Вестник Чувашского университета. 2013;(3):426-430. [Zogot SR, Akberov RF. Optimization of radiation techniques in the diagnosis of cancer hepatobiliopancreatoduodenal zone. Vestnik Chuvashskogo Universiteta=Bulletin of the Chuvash University. 2013;(3):426-430 (in Russ.)].","Бельцевич ДГ. Адренокортиальный рак. Вопросы урологии и андрологии. 2013;2(3):55-61. [Beltsevich DG. Adrenocortial cancer. Voprosy urologii i andrologii=Urology and Andrology. 2013;2(3):55-61 (in Russ.)].","Газымов ММ, Шамитов ЮП, Филиппов ДС. Диагностика и лечение больных артериальной гипертонией надпочечникового и почечного генеза. Урология. 2014;(3):5-7. [Gazymov MM, Shamitov UP, Filippov DS. Diagnosis and treatment of patients with secondary arterial hypertension of adrenal and renal genesis. Urologiia=Urology. 2014;(3):5-7. (in Russ.)].","Мельниченко ГА, Стилиди ИС, Алексеев БЯ, Горбунова ВА, Бельцевич ДГ, Райхман АО и др. Федеральные клинические рекомендации по диагностике и лечению адренокортикального рака. Проблемы эндокринологии. 2014;60(2):51-67. [Melnichenko GA, Stilidi IS, Alekseev BYa, Gorbunova VA, Beltsevich DG, Raikhman AO, et al. Federal clinical practice guidelines on the diagnostics and treatment of adrenocortical cancer. Problems of endocrinology. 2014;60(2):51-67 (in Russ.)].","Ватутин НТ, Калинкина НВ, Столика ОИ, Высоцкая ВО, Ещенко ЕВ. Первичный альдостеронизм (синдром Конна): основные сведения и собственное наблюдение. Украинский кардиологический журнал. 2013;(4):61-65. [Vatutin NT, Kalinkina NV, Stolika OI, Vysotskaya VO, Yeshchenko EV. Primary aldosteronism (Conn syndrome): basic information and original observation. Ukrainian Journal of Cardiology. 2013;(4):61-65 (in Russ.)].","Glockner JF, Lee CU. Magnetic resonance imaging of perirenal pathology. Can Assoc Radiol J. 2016;67(2):149-57. DOI:10.1016/j.carj.2015.08.003.","Adam SZ, Nikolaidis PS, Horowitz JM, Gabriel HT, Hammond NA, Patel TA. Chemical shift MR imaging of the adrenal gland: principles, pitfalls, and applications. Radiographics. 2016;36(2):414-32. DOI:10.1148/rg.2016150139.","Degenhart C. Adrenal tumors: principles of imaging and differential diagnostics. Radiologe. 2014;54(10):998-1006. DOI:10.1007/s00117-014-2690-y.","Song JH, Mayo-Smith WW. Current status of imaging for adrenal gland tumors. Surg Oncol Clin N Am. 2014;23(4):847-61. DOI:10.1016/j.soc.2014.06.002.","Tauchmanova L, Rossi R, Biondi B, Pulcrano M, Nuzzo V, Palmieri EA, et al. Patients with subclinicalCushing’s syndrome due to adrenal adenoma have increased cardiovascular risk. J Clin Endocrinol Metab. 2002;87(11):4872-8. DOI:10.1210/jc.2001-011766.","Pena CS, Boland GWL, Hahn PF, Lee MJ, Mueller PR. Characterization of indeterminate (Lipidpoor) adrenal masses: use of wash-out characteristics at contrast-enhanced CT. Radiology. 2000;217(3):798-802. DOI:10.1148/radiology.217.3.r00dc29798."],"dc.citation.en":["Ефимцев АЮ, Мищенко АВ. Практическая ультразвуковая диагностика. Москва; 2016. т. 2. [Efimtsev AYu, Mischenko AV. Practical ultrasound diagnosis. Moscow; 2016. vol. 2. (in Russ.)].","Якубовский СВ, Кондратенко ГГ, Леонович СИ, Василевич АП. Совершенствование диагностики и хирургической тактики при инциденталомах надпочечников. Хирургия. Восточная Европа. 2012;(1):38-45. [Yakubouski SV, Kondratenko GG, Leonovich SI, Vasilevich AP. Improvement of management protocol in adrenal incidentalomas. Surgery. Eastern Europe. 2012;(1):38-45 (in Russ.)].","Котельникова ЛП, Каменева ОС, Дмитриева АМ. Компьютерная томография в дифференциальной диагностике инциденталом надпочечников. Современные проблемы науки и образования. 2008;(6):129-132. [Kotelnikova LP, Kameneva OS, Dmitrieva AM. Computer tomography in differential diagnosis of incidental adrenal tumors. Modern problems of science and education. 2008;(6):129-132 (in Russ.)].","Филимонюк АВ, Смирнова ЕА, Тедорадзе РВ, Смелкова НИ. Особенности диагностики опухолей надпочечника. Вестник Российского университета дружбы народов. Медицина. 2013;(1):77-83. [Filimonyuk AV, Smirnova EA, Tedoradze RV, Smelkova NI. Peculiarities of diagnosis of adrenal tumors. Vestnik Rossiiskogo universiteta druzhby narodov. Seriya: Meditsina=Bulletin of Russian Peoples’ Friendship University. Series Medical. 2013;(1):77-83 (in Russ.)].","Дворников МВ. Роль ультразвукового исследования в диагностике инциденталом надпочечников. Пермский медицинский журнал. 2013;30(5):99-103. [Dvornikov MV. Role of ultrasonic investigation in diagnosis of adrenal incidentalomas. Perm medical journal. 2013;30(5):99-103 (in Russ.)].","Молашенко НВ, Юкина МЮ, Солдатова ТВ, Рогаль ЕА. Объемные образования надпочечников (диагностика и дифференциальная диагностика). Проблемы эндокринологии. 2010;56(1):48-50. [Molashenko NV, Iukina MIu, Soldatova TV, Rogal EA. Adrenal masses (diagnosis and differential diagnosis). Problems of endocrinology. 2010;56(1): 48-50 (in Russ.)].","Никитин АД. Алгоритм лучевых методов при диагностике новообразований надпочечников. Бюллетень медицинских интернет конференций. 2014;4(5):582. [Nikitin AD. Algorithm of radial methods in the diagnosis of adrenal neoplasms. Bulletin of Medical Internet Conferences. 2014;4(5):582 (in Russ.)].","Руммени ЭЙ, Кармазановский ГК. Магнитно-резонансная томография тела. М.: Медицинская литература; 2014. [Rummeni HE, Karmazanovsky GK. Magnetic resonance imaging of the body. Moscow: Medical literature; 2014. (in Russ.)].","Степанова ЮА, Тимина ИЕ, Ашивкина ОИ, Ветшева НН, Косова ИВ, Берелавичус СВ. Опухоли надпочечников: клинико-лучевая диагностика. Медицинская визуализация. 2014;(2):48-60. [Stepanova YuA, Timina IE, Ashivkina OI, Vetsheva NN, Kosova IA, Berelavichus SV. Adrenal glands tumours: clinical-radiology diagnostics (literature review). Medical visualization. 2014;(2): 48-60 (in Russ.)].","Садриев ОН, Гаибов АД, Анварова ШС. Диагностика и хирургическое лечение синдрома Конна. Вестник Авиценны. 2014;(1):47-52. [Sadriev ON, Gaibov AD, Anvarova SS. Diagnosis and surgical treatment of Conn’s syndrome. Bulletin of Avicenna. 2014;(1):47-52 (in Russ.)].","Зогот СР, Акберов РФ. Оптимизация лучевых методов исследования в диагностике рака гепатобилиопанкреатодуоденальной зоны. Вестник Чувашского университета. 2013;(3):426-430. [Zogot SR, Akberov RF. Optimization of radiation techniques in the diagnosis of cancer hepatobiliopancreatoduodenal zone. Vestnik Chuvashskogo Universiteta=Bulletin of the Chuvash University. 2013;(3):426-430 (in Russ.)].","Бельцевич ДГ. Адренокортиальный рак. Вопросы урологии и андрологии. 2013;2(3):55-61. [Beltsevich DG. Adrenocortial cancer. Voprosy urologii i andrologii=Urology and Andrology. 2013;2(3):55-61 (in Russ.)].","Газымов ММ, Шамитов ЮП, Филиппов ДС. Диагностика и лечение больных артериальной гипертонией надпочечникового и почечного генеза. Урология. 2014;(3):5-7. [Gazymov MM, Shamitov UP, Filippov DS. Diagnosis and treatment of patients with secondary arterial hypertension of adrenal and renal genesis. Urologiia=Urology. 2014;(3):5-7. (in Russ.)].","Мельниченко ГА, Стилиди ИС, Алексеев БЯ, Горбунова ВА, Бельцевич ДГ, Райхман АО и др. Федеральные клинические рекомендации по диагностике и лечению адренокортикального рака. Проблемы эндокринологии. 2014;60(2):51-67. [Melnichenko GA, Stilidi IS, Alekseev BYa, Gorbunova VA, Beltsevich DG, Raikhman AO, et al. Federal clinical practice guidelines on the diagnostics and treatment of adrenocortical cancer. Problems of endocrinology. 2014;60(2):51-67 (in Russ.)].","Ватутин НТ, Калинкина НВ, Столика ОИ, Высоцкая ВО, Ещенко ЕВ. Первичный альдостеронизм (синдром Конна): основные сведения и собственное наблюдение. Украинский кардиологический журнал. 2013;(4):61-65. [Vatutin NT, Kalinkina NV, Stolika OI, Vysotskaya VO, Yeshchenko EV. Primary aldosteronism (Conn syndrome): basic information and original observation. Ukrainian Journal of Cardiology. 2013;(4):61-65 (in Russ.)].","Glockner JF, Lee CU. Magnetic resonance imaging of perirenal pathology. Can Assoc Radiol J. 2016;67(2):149-57. DOI:10.1016/j.carj.2015.08.003.","Adam SZ, Nikolaidis PS, Horowitz JM, Gabriel HT, Hammond NA, Patel TA. Chemical shift MR imaging of the adrenal gland: principles, pitfalls, and applications. Radiographics. 2016;36(2):414-32. DOI:10.1148/rg.2016150139.","Degenhart C. Adrenal tumors: principles of imaging and differential diagnostics. Radiologe. 2014;54(10):998-1006. DOI:10.1007/s00117-014-2690-y.","Song JH, Mayo-Smith WW. Current status of imaging for adrenal gland tumors. Surg Oncol Clin N Am. 2014;23(4):847-61. DOI:10.1016/j.soc.2014.06.002.","Tauchmanova L, Rossi R, Biondi B, Pulcrano M, Nuzzo V, Palmieri EA, et al. Patients with subclinicalCushing’s syndrome due to adrenal adenoma have increased cardiovascular risk. J Clin Endocrinol Metab. 2002;87(11):4872-8. DOI:10.1210/jc.2001-011766.","Pena CS, Boland GWL, Hahn PF, Lee MJ, Mueller PR. Characterization of indeterminate (Lipidpoor) adrenal masses: use of wash-out characteristics at contrast-enhanced CT. Radiology. 2000;217(3):798-802. DOI:10.1148/radiology.217.3.r00dc29798."],"dc.author.full":["Л. А. Шингареева | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Liliya A. Shingareeva | Bashkir State Medical University.","Д. Э. Байков | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Denis A. Baikov | Bashkir State Medical University."],"dc.author.full.ru":["Л. А. Шингареева | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Д. Э. Байков | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации."],"dc.author.full.en":["Liliya A. Shingareeva | Bashkir State Medical University.","Denis A. Baikov | Bashkir State Medical University."],"dateIssued":["2017-09-28"],"dateIssued_keyword":["2017-09-28","2017"],"dateIssued_ac":["2017-09-28\n|||\n2017-09-28","2017"],"dateIssued.year":[2017],"dateIssued.year_sort":"2017","dc.date.published":["2017-09-28"],"dc.section":["LITERATURE REVIEW","ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.section.en":["LITERATURE REVIEW"],"dc.section.ru":["ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.doi":["10.24060/2076-3093-2017-7-3-68-71"],"dc.abstract":["

Introduction. At the moment, there is an «epidemic» of an adrenal incident. The frequency of detection is about 7% among the population. Under incidentaloma is understood, the accidentally revealed education in the adrenal glands, regardless of hormonal activity. Radiation methods of research play an important role in determining the nature of formations and tactics of reference. In recent decades, there has been a breakthrough in the diagnosis of adrenal gland formation. It is complex radiation imaging in combination with ultrasound, CT, MRI that allowed to conduct preoperative diagnostics of adrenal tumors, to determine the type of tumor, to establish the stage and prevalence of the process. Despite such a comprehensive study of diagnostic methods, this once again shows the relevance of the adrenal gland problem. Do not forget that with the high diagnostic effectiveness of modern radiation methods for diagnosing adrenal tumors, hormonal studies are needed to establish an accurate diagnosis. Materials and methods. The review examines the possibilities and limitations of these methods, and presents a technical specification. This review considers the relevance of the application in scientific research and clinical practice in the field of retroperitoneal pathology. Conclusion. With most positive confessions, the problem of differential diagnostics of adrenal gland remains open and needs further study.

","

Введение. На данный момент отмечается «эпидемия» инциденталомы надпочечников, частота выявления которой составляет около 7% населения. Под инциденталомой понимают случайно выявленное образования в надпочечниках, не связанное с гормональной активностью. Важную роль в определении природы объемных образований надпочечников и тактику ведения таких больных играют лучевые методы исследования. В последние десятилетия произошел прорыв в диагностике образований надпочечников. Именно комплексная лучевая визуализация в сочетании с УЗИ, КТ, МРТ позволила проводить дооперационную диагностику опухолей надпочечников, определять вид опухоли, устанавливать стадию и распространенность процесса. Несмотря на такое всестороннее изучение методов диагностики, это еще раз показывает актуальность проблемы надпочечников. Не стоит забывать, что при высокой диагностической эффективности современных лучевых методов диагностики опухолей надпочечников для постановки точного диагноза необходимо проведение гормональных исследований. Материалы и методы. В обзоре рассмотрены возможности и ограничения данных методов, представлена их техническая характеристика, рассматривается актуальность применения в научных исследованиях и клинической практике при забрюшинной патологии. Заключение. Проблема дифференциальной диагностики образований надпочечников остается открытой и нуждается в дальнейшем изучении.

"],"dc.abstract.en":["

Introduction. At the moment, there is an «epidemic» of an adrenal incident. The frequency of detection is about 7% among the population. Under incidentaloma is understood, the accidentally revealed education in the adrenal glands, regardless of hormonal activity. Radiation methods of research play an important role in determining the nature of formations and tactics of reference. In recent decades, there has been a breakthrough in the diagnosis of adrenal gland formation. It is complex radiation imaging in combination with ultrasound, CT, MRI that allowed to conduct preoperative diagnostics of adrenal tumors, to determine the type of tumor, to establish the stage and prevalence of the process. Despite such a comprehensive study of diagnostic methods, this once again shows the relevance of the adrenal gland problem. Do not forget that with the high diagnostic effectiveness of modern radiation methods for diagnosing adrenal tumors, hormonal studies are needed to establish an accurate diagnosis. Materials and methods. The review examines the possibilities and limitations of these methods, and presents a technical specification. This review considers the relevance of the application in scientific research and clinical practice in the field of retroperitoneal pathology. Conclusion. With most positive confessions, the problem of differential diagnostics of adrenal gland remains open and needs further study.

"],"dc.abstract.ru":["

Введение. На данный момент отмечается «эпидемия» инциденталомы надпочечников, частота выявления которой составляет около 7% населения. Под инциденталомой понимают случайно выявленное образования в надпочечниках, не связанное с гормональной активностью. Важную роль в определении природы объемных образований надпочечников и тактику ведения таких больных играют лучевые методы исследования. В последние десятилетия произошел прорыв в диагностике образований надпочечников. Именно комплексная лучевая визуализация в сочетании с УЗИ, КТ, МРТ позволила проводить дооперационную диагностику опухолей надпочечников, определять вид опухоли, устанавливать стадию и распространенность процесса. Несмотря на такое всестороннее изучение методов диагностики, это еще раз показывает актуальность проблемы надпочечников. Не стоит забывать, что при высокой диагностической эффективности современных лучевых методов диагностики опухолей надпочечников для постановки точного диагноза необходимо проведение гормональных исследований. Материалы и методы. В обзоре рассмотрены возможности и ограничения данных методов, представлена их техническая характеристика, рассматривается актуальность применения в научных исследованиях и клинической практике при забрюшинной патологии. Заключение. Проблема дифференциальной диагностики образований надпочечников остается открытой и нуждается в дальнейшем изучении.

"],"dc.pages":["68-71"],"author":["Л. А. Шингареева","Liliya A. Shingareeva","Д. Э. Байков","Denis A. Baikov"],"author_keyword":["Л. А. Шингареева","Liliya A. Shingareeva","Д. Э. Байков","Denis A. Baikov"],"author_ac":["л. а. шингареева\n|||\nЛ. А. Шингареева","liliya a. shingareeva\n|||\nLiliya A. Shingareeva","д. э. байков\n|||\nД. Э. Байков","denis a. baikov\n|||\nDenis A. Baikov"],"author_filter":["л. а. шингареева\n|||\nЛ. А. Шингареева","liliya a. shingareeva\n|||\nLiliya A. Shingareeva","д. э. байков\n|||\nД. Э. Байков","denis a. baikov\n|||\nDenis A. Baikov"],"dc.author.name":["Л. А. Шингареева","Liliya A. Shingareeva","Д. Э. Байков","Denis A. Baikov"],"dc.author.name.ru":["Л. А. Шингареева","Д. Э. Байков"],"dc.author.name.en":["Liliya A. Shingareeva","Denis A. Baikov"],"dc.author.affiliation":["Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Bashkir State Medical University.","Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Bashkir State Medical University."],"dc.author.affiliation.ru":["Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации."],"dc.author.affiliation.en":["Bashkir State Medical University.","Bashkir State Medical University."],"dc.issue.number":["3"],"dc.issue.volume":["7"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/246"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0431\\u044e\\u0434\\u0436\\u0435\\u0442\\u043d\\u043e\\u0435 \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0443\\u0447\\u0440\\u0435\\u0436\\u0434\\u0435\\u043d\\u0438\\u0435 \\u0432\\u044b\\u0441\\u0448\\u0435\\u0433\\u043e \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u043d\\u0438\\u044f \\u00ab\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u00bb \\u041c\\u0438\\u043d\\u0438\\u0441\\u0442\\u0435\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0430 \\u0437\\u0434\\u0440\\u0430\\u0432\\u043e\\u043e\\u0445\\u0440\\u0430\\u043d\\u0435\\u043d\\u0438\\u044f \\u0420\\u043e\\u0441\\u0441\\u0438\\u0439\\u0441\\u043a\\u043e\\u0439 \\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u0446\\u0438\\u0438.\", \"full_name\": \"\\u041b. \\u0410. \\u0428\\u0438\\u043d\\u0433\\u0430\\u0440\\u0435\\u0435\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University.\", \"full_name\": \"Liliya A. Shingareeva\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0431\\u044e\\u0434\\u0436\\u0435\\u0442\\u043d\\u043e\\u0435 \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0443\\u0447\\u0440\\u0435\\u0436\\u0434\\u0435\\u043d\\u0438\\u0435 \\u0432\\u044b\\u0441\\u0448\\u0435\\u0433\\u043e \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u043d\\u0438\\u044f \\u00ab\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u00bb \\u041c\\u0438\\u043d\\u0438\\u0441\\u0442\\u0435\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0430 \\u0437\\u0434\\u0440\\u0430\\u0432\\u043e\\u043e\\u0445\\u0440\\u0430\\u043d\\u0435\\u043d\\u0438\\u044f \\u0420\\u043e\\u0441\\u0441\\u0438\\u0439\\u0441\\u043a\\u043e\\u0439 \\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u0446\\u0438\\u0438.\", \"full_name\": \"\\u0414. \\u042d. \\u0411\\u0430\\u0439\\u043a\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University.\", \"full_name\": \"Denis A. Baikov\"}}]}"],"publication_grp":["123456789/4287"],"bi_4_dis_filter":["объемные образования\n|||\nобъемные образования","computed tomography\n|||\ncomputed tomography","formations\n|||\nformations","инциденталома\n|||\nинциденталома","magnetic resonance imaging\n|||\nmagnetic resonance imaging","компьютерная томография\n|||\nкомпьютерная томография","incidentalomas\n|||\nincidentalomas","магнитно-резонансная томография\n|||\nмагнитно-резонансная томография","ультразвуковая диагностика\n|||\nультразвуковая диагностика","надпочечники\n|||\nнадпочечники","adrenal glands\n|||\nadrenal glands","ultrasonography\n|||\nultrasonography"],"bi_4_dis_partial":["computed tomography","компьютерная томография","magnetic resonance imaging","formations","ultrasonography","надпочечники","ультразвуковая диагностика","магнитно-резонансная томография","incidentalomas","объемные образования","adrenal glands","инциденталома"],"bi_4_dis_value_filter":["computed tomography","компьютерная томография","magnetic resonance imaging","formations","ultrasonography","надпочечники","ультразвуковая диагностика","магнитно-резонансная томография","incidentalomas","объемные образования","adrenal glands","инциденталома"],"bi_sort_1_sort":"methods of radiological imaging in the diagnosis of space-occupying lesions of the adrenal glands (literature review)","bi_sort_3_sort":"2019-10-16T13:13:47Z","read":["g0"],"_version_":1697558544580083712},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2021-04-20T11:26:24.364Z","search.uniqueid":"2-3371","search.resourcetype":2,"search.resourceid":3371,"handle":"123456789/4285","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.date.accessioned_dt":"2019-10-16T13:13:46Z","dc.date.accessioned":["2019-10-16T13:13:46Z"],"dc.date.available":["2019-10-16T13:13:46Z"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/4285"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"subject":["jaundice syndrome","differential diagnosis","clinical and anamnestic data","laboratory and instrumental research methods","синдром желтухи","дифференциальная диагностика","клинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований"],"subject_keyword":["jaundice syndrome","jaundice syndrome","differential diagnosis","differential diagnosis","clinical and anamnestic data","clinical and anamnestic data","laboratory and instrumental research methods","laboratory and instrumental research methods","синдром желтухи","синдром желтухи","дифференциальная диагностика","дифференциальная диагностика","клинико-анамнестические данные","клинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований","лабораторные и инструментальные методы исследований"],"subject_ac":["jaundice syndrome\n|||\njaundice syndrome","differential diagnosis\n|||\ndifferential diagnosis","clinical and anamnestic data\n|||\nclinical and anamnestic data","laboratory and instrumental research methods\n|||\nlaboratory and instrumental research methods","синдром желтухи\n|||\nсиндром желтухи","дифференциальная диагностика\n|||\nдифференциальная диагностика","клинико-анамнестические данные\n|||\nклинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований\n|||\nлабораторные и инструментальные методы исследований"],"subject_tax_0_filter":["jaundice syndrome\n|||\njaundice syndrome","differential diagnosis\n|||\ndifferential diagnosis","clinical and anamnestic data\n|||\nclinical and anamnestic data","laboratory and instrumental research methods\n|||\nlaboratory and instrumental research methods","синдром желтухи\n|||\nсиндром желтухи","дифференциальная диагностика\n|||\nдифференциальная диагностика","клинико-анамнестические данные\n|||\nклинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований\n|||\nлабораторные и инструментальные методы исследований"],"subject_filter":["jaundice syndrome\n|||\njaundice syndrome","differential diagnosis\n|||\ndifferential diagnosis","clinical and anamnestic data\n|||\nclinical and anamnestic data","laboratory and instrumental research methods\n|||\nlaboratory and instrumental research methods","синдром желтухи\n|||\nсиндром желтухи","дифференциальная диагностика\n|||\nдифференциальная диагностика","клинико-анамнестические данные\n|||\nклинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований\n|||\nлабораторные и инструментальные методы исследований"],"dc.subject_mlt":["jaundice syndrome","differential diagnosis","clinical and anamnestic data","laboratory and instrumental research methods","синдром желтухи","дифференциальная диагностика","клинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований"],"dc.subject":["jaundice syndrome","differential diagnosis","clinical and anamnestic data","laboratory and instrumental research methods","синдром желтухи","дифференциальная диагностика","клинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований"],"dc.subject.en":["jaundice syndrome","differential diagnosis","clinical and anamnestic data","laboratory and instrumental research methods"],"dc.subject.ru":["синдром желтухи","дифференциальная диагностика","клинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований"],"title":["DIFFERENTIAL DIAGNOSIS OF JAUNDICE IN THE CLINIC OF INFECTIOUS DISEASES","ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА ЖЕЛТУХ В КЛИНИКЕ ИНФЕКЦИОННЫХ БОЛЕЗНЕЙ"],"title_keyword":["DIFFERENTIAL DIAGNOSIS OF JAUNDICE IN THE CLINIC OF INFECTIOUS DISEASES","ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА ЖЕЛТУХ В КЛИНИКЕ ИНФЕКЦИОННЫХ БОЛЕЗНЕЙ"],"title_ac":["differential diagnosis of jaundice in the clinic of infectious diseases\n|||\nDIFFERENTIAL DIAGNOSIS OF JAUNDICE IN THE CLINIC OF INFECTIOUS DISEASES","дифференциальная диагностика желтух в клинике инфекционных болезней\n|||\nДИФФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА ЖЕЛТУХ В КЛИНИКЕ ИНФЕКЦИОННЫХ БОЛЕЗНЕЙ"],"dc.title_sort":"DIFFERENTIAL DIAGNOSIS OF JAUNDICE IN THE CLINIC OF INFECTIOUS DISEASES","dc.title_hl":["DIFFERENTIAL DIAGNOSIS OF JAUNDICE IN THE CLINIC OF INFECTIOUS DISEASES","ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА ЖЕЛТУХ В КЛИНИКЕ ИНФЕКЦИОННЫХ БОЛЕЗНЕЙ"],"dc.title_mlt":["DIFFERENTIAL DIAGNOSIS OF JAUNDICE IN THE CLINIC OF INFECTIOUS DISEASES","ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА ЖЕЛТУХ В КЛИНИКЕ ИНФЕКЦИОННЫХ БОЛЕЗНЕЙ"],"dc.title":["DIFFERENTIAL DIAGNOSIS OF JAUNDICE IN THE CLINIC OF INFECTIOUS DISEASES","ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА ЖЕЛТУХ В КЛИНИКЕ ИНФЕКЦИОННЫХ БОЛЕЗНЕЙ"],"dc.title_stored":["DIFFERENTIAL DIAGNOSIS OF JAUNDICE IN THE CLINIC OF INFECTIOUS DISEASES\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА ЖЕЛТУХ В КЛИНИКЕ ИНФЕКЦИОННЫХ БОЛЕЗНЕЙ\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["DIFFERENTIAL DIAGNOSIS OF JAUNDICE IN THE CLINIC OF INFECTIOUS DISEASES"],"dc.title.ru":["ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ ДИАГНОСТИКА ЖЕЛТУХ В КЛИНИКЕ ИНФЕКЦИОННЫХ БОЛЕЗНЕЙ"],"dc.citation":["Казанцев АП, Казанцев ВА. Дифференциальная диагностика инфекционных болезней: руководство для врачей. М:МИА;2013. 478 с. [Kazantsev AP, Kazantsev VA. Differential diagnosis of infectious diseases: manual. M;2013. 478 p. (in Russ.)].]","Лобзин ЮВ, Финогеев ЮП, Винакмен ЮА, Захаренко СМ, Усков АИ. Маски инфекционных болезней. СПб;2003. 145 с. [Lobzin YuV, Finogeev YuP, Vinakmen YuA, Zakharenko SM, Uskov AI. “Masks” of infectious diseases. SPb;2003. 145 p. (in Russ.)].","Ющук НД, Венгеров ЮЯ. Лекции по инфекционным болезням: в 2 т. М: ГЭОТАР-Медиа;2016. [Yushchuk ND, Vengerova YuYa, Lectures on infectious diseases: in 2 vol. Moscow: GEOTARMedia;2016 (in Russ.)].","Самсон АА. Дифференциальная диагностика желтух. Медицина неотложных состояний. 2013;(5):10-19. [Samson AA. Differential diagnosis of jaundice. Emergency medicine. 2013;(5):10-19 (in Russ.)].","Чернобровкина ТЯ, Никифоров ВВ, Янковская ЯД, Бурова СВ, Кардонова ЕВ, Сафонова ОА. Некоторые аспекты дифференциальной диагностики заболеваний с желтушным синдромом в практике инфекциониста. Архивъ внутренней медицины. 2017;7(1):15-22. [Chernobrovkina TYa, Nikiforov VV, Yankovskaya YaD, Burova SV, Kardonova EV, Saphonova OA. Diagnostic signification of icteric in infectious diseases. Archive of internal medicine. 2017;7(1):15-22 (in Russ.)].","Галимова СФ. Лекарственные поражения печени. Российский журнал гастроэнтерологии, гепатологии, колопроктологии. 2012;22(3):38-48. [Galimova SF. Drug-induced liver injuries. (Part 1). Russian Journal of Gastroenterology, Hepatology, Coloproctology. 2012;22(3):38-48 (in Russ.)].","Сорокман ТВ, Попелюк А-МВ, Макарова ЕВ. Синдром Жильбера: клиника, диагностика, дифференциальная диагностика и лечение (Часть 2). Здоровье ребенка. 2017;12(1):40-48. [Sorokman TV, Popeliuk OMV, Makarova OV. Gibert’s syndrome: clinical features, diagnostics, differential diagnosis and treatment (part 2). Child`s health. 2017;12(1):40-48 (in Russ.)].","Сухорук АА, Герасимова АА, Эсауленко ЕВ. Цирроз печени как исход хронического гепатита С. Журнал инфектологии. 2014;6(1)67-71. [Sukhoruk AA, Gerasimova OA, Esaulenko EV. Liver cirrhosis as a result of chronic hepatitis C. Jurnal infektologii=Journal Infectology. 2014;6(1)67-71 (in Russ.)].","Ганцев ШХ, Липатов ОН, Ганцев КШ, Леонтьева ОС, Турсумбетов ДС, Мазитов ИМ. Современное применение ультразвуковых технологий в хирургии и онкологии. Медицинский вестник Башкортостана. 2016;11(6):90-96. [Gantsev ShKh, Lipatov ON, Gantsev KSh, Leonteva OS, Tursumetov DS, Mazitov IM. Rationale for the use of ultrasound technology in surgery and oncology. Bashkortoctan Medical Journal. 2016;11(6):90-96 (in Russ.)].","Желудова ИИ, Слобожанин МИ. Роль ультразвукового исследования в диагностике механической желтухи. Здоровье, демография, экология финно-угорских народов. 2016;(1):76-77. [Zheludova II, Slobozhanin MI. Role of ultrasound in diagnosing obstructive jaundice. Health, Demography, Ecology of Finno-Ugric People. 2016;(1):76-77 (in Russ.)].","Ушаков АА, Овчинников ВИ, Бабушкин ДА. Современные аспекты этиологии, патогенеза, классификации острого панкреатита. Современные проблемы науки и образования. 2016;(2):16. [Ushakov AA, Ovchinnikov VI, Babushkin DA. Modern aspects of etiology, pathogenesis, classification of acute pancreatitis. Modern problems of science and education. 2016;(2):16 (in Russ.)].","Алексейцев АВ, Мейлах БЛ. Анализ эффективности инструментальных методов дифференциальной диагностики механической желтухи. Пермский медицинский журнал. 2016;33(3):36-42. [Alekseitsev AV, Meilakh BL. Efficiency of instrumental methods for differential diagnosis of mechanical jaundice. Permskiö meditösöinskiö zhurnal=Perm Medical Journal. 2016;33(3):36-42 (in Russ.)].","Alves JR, Amigo EC, de Souza DLB, de Oliveira PVV, de Maranhao IG. Fluctuating jaundice in the adenocarcinoma of the ampulla of vater: a classic sign or an exception? Arg Gastroenterol. 2015;52(2):147-51. DOI: 10.1590/S0004-28032015000200014.","Мустафин АХ, Галимов ИИ, Грицаенко АИ, Салимгареев ИЗ, Рахимов РР. Новые возможности лечения метастатических поражений печени. Медицинский вестник Башкортостана. 2012;7(6):53-56. [Mustafin AKh, Galimov II, Gritsaenko AI, Salimgareyev IZ, Rakhimov RR. New potentials of treating metastatic hepatic lesions. Bashkortoctan Medical Journal. 2012;7(6):53-56 (in Russ.)].","Котенко ОГ, Гриненко АВ, Попов АО, Коршак АА, Гусев АВ, Федоров ДА, и др. Результаты хирургического лечения первичного рака печени с инвазией в магистральные венозные сосуды. Клиническая и экспериментальная хирургия. Журнал имени академика Б.В. Петровского. 2013. 1(1);3039. [Kotenko OG, Grinenko AV, Popov AO, Korshak AA, Gusev AV, Fedorov DA, et al. Results of surgical treatment of primary liver cancer that invase into main venous vessels. Clinical and Experimental Surgery. Petrovsky journal. 2013. 1(1);30-39 (in Russ.)].","Казанцев АП, Казанцев ВА. Дифференциальная диагностика инфекционных болезней: руководство для врачей. М:МИА;2013. 478 с. [Kazantsev AP, Kazantsev VA. Differential diagnosis of infectious diseases: manual. M;2013. 478 p. (in Russ.)].]","Лобзин ЮВ, Финогеев ЮП, Винакмен ЮА, Захаренко СМ, Усков АИ. Маски инфекционных болезней. СПб;2003. 145 с. [Lobzin YuV, Finogeev YuP, Vinakmen YuA, Zakharenko SM, Uskov AI. “Masks” of infectious diseases. SPb;2003. 145 p. (in Russ.)].","Ющук НД, Венгеров ЮЯ. Лекции по инфекционным болезням: в 2 т. М: ГЭОТАР-Медиа;2016. [Yushchuk ND, Vengerova YuYa, Lectures on infectious diseases: in 2 vol. Moscow: GEOTARMedia;2016 (in Russ.)].","Самсон АА. Дифференциальная диагностика желтух. Медицина неотложных состояний. 2013;(5):10-19. [Samson AA. Differential diagnosis of jaundice. Emergency medicine. 2013;(5):10-19 (in Russ.)].","Чернобровкина ТЯ, Никифоров ВВ, Янковская ЯД, Бурова СВ, Кардонова ЕВ, Сафонова ОА. Некоторые аспекты дифференциальной диагностики заболеваний с желтушным синдромом в практике инфекциониста. Архивъ внутренней медицины. 2017;7(1):15-22. [Chernobrovkina TYa, Nikiforov VV, Yankovskaya YaD, Burova SV, Kardonova EV, Saphonova OA. Diagnostic signification of icteric in infectious diseases. Archive of internal medicine. 2017;7(1):15-22 (in Russ.)].","Галимова СФ. Лекарственные поражения печени. Российский журнал гастроэнтерологии, гепатологии, колопроктологии. 2012;22(3):38-48. [Galimova SF. Drug-induced liver injuries. (Part 1). Russian Journal of Gastroenterology, Hepatology, Coloproctology. 2012;22(3):38-48 (in Russ.)].","Сорокман ТВ, Попелюк А-МВ, Макарова ЕВ. Синдром Жильбера: клиника, диагностика, дифференциальная диагностика и лечение (Часть 2). Здоровье ребенка. 2017;12(1):40-48. [Sorokman TV, Popeliuk OMV, Makarova OV. Gibert’s syndrome: clinical features, diagnostics, differential diagnosis and treatment (part 2). Child`s health. 2017;12(1):40-48 (in Russ.)].","Сухорук АА, Герасимова АА, Эсауленко ЕВ. Цирроз печени как исход хронического гепатита С. Журнал инфектологии. 2014;6(1)67-71. [Sukhoruk AA, Gerasimova OA, Esaulenko EV. Liver cirrhosis as a result of chronic hepatitis C. Jurnal infektologii=Journal Infectology. 2014;6(1)67-71 (in Russ.)].","Ганцев ШХ, Липатов ОН, Ганцев КШ, Леонтьева ОС, Турсумбетов ДС, Мазитов ИМ. Современное применение ультразвуковых технологий в хирургии и онкологии. Медицинский вестник Башкортостана. 2016;11(6):90-96. [Gantsev ShKh, Lipatov ON, Gantsev KSh, Leonteva OS, Tursumetov DS, Mazitov IM. Rationale for the use of ultrasound technology in surgery and oncology. Bashkortoctan Medical Journal. 2016;11(6):90-96 (in Russ.)].","Желудова ИИ, Слобожанин МИ. Роль ультразвукового исследования в диагностике механической желтухи. Здоровье, демография, экология финно-угорских народов. 2016;(1):76-77. [Zheludova II, Slobozhanin MI. Role of ultrasound in diagnosing obstructive jaundice. Health, Demography, Ecology of Finno-Ugric People. 2016;(1):76-77 (in Russ.)].","Ушаков АА, Овчинников ВИ, Бабушкин ДА. Современные аспекты этиологии, патогенеза, классификации острого панкреатита. Современные проблемы науки и образования. 2016;(2):16. [Ushakov AA, Ovchinnikov VI, Babushkin DA. Modern aspects of etiology, pathogenesis, classification of acute pancreatitis. Modern problems of science and education. 2016;(2):16 (in Russ.)].","Алексейцев АВ, Мейлах БЛ. Анализ эффективности инструментальных методов дифференциальной диагностики механической желтухи. Пермский медицинский журнал. 2016;33(3):36-42. [Alekseitsev AV, Meilakh BL. Efficiency of instrumental methods for differential diagnosis of mechanical jaundice. Permskiö meditösöinskiö zhurnal=Perm Medical Journal. 2016;33(3):36-42 (in Russ.)].","Alves JR, Amigo EC, de Souza DLB, de Oliveira PVV, de Maranhao IG. Fluctuating jaundice in the adenocarcinoma of the ampulla of vater: a classic sign or an exception? Arg Gastroenterol. 2015;52(2):147-51. DOI: 10.1590/S0004-28032015000200014.","Мустафин АХ, Галимов ИИ, Грицаенко АИ, Салимгареев ИЗ, Рахимов РР. Новые возможности лечения метастатических поражений печени. Медицинский вестник Башкортостана. 2012;7(6):53-56. [Mustafin AKh, Galimov II, Gritsaenko AI, Salimgareyev IZ, Rakhimov RR. New potentials of treating metastatic hepatic lesions. Bashkortoctan Medical Journal. 2012;7(6):53-56 (in Russ.)].","Котенко ОГ, Гриненко АВ, Попов АО, Коршак АА, Гусев АВ, Федоров ДА, и др. Результаты хирургического лечения первичного рака печени с инвазией в магистральные венозные сосуды. Клиническая и экспериментальная хирургия. Журнал имени академика Б.В. Петровского. 2013. 1(1);3039. [Kotenko OG, Grinenko AV, Popov AO, Korshak AA, Gusev AV, Fedorov DA, et al. Results of surgical treatment of primary liver cancer that invase into main venous vessels. Clinical and Experimental Surgery. Petrovsky journal. 2013. 1(1);30-39 (in Russ.)]."],"dc.citation.ru":["Казанцев АП, Казанцев ВА. Дифференциальная диагностика инфекционных болезней: руководство для врачей. М:МИА;2013. 478 с. [Kazantsev AP, Kazantsev VA. Differential diagnosis of infectious diseases: manual. M;2013. 478 p. (in Russ.)].]","Лобзин ЮВ, Финогеев ЮП, Винакмен ЮА, Захаренко СМ, Усков АИ. Маски инфекционных болезней. СПб;2003. 145 с. [Lobzin YuV, Finogeev YuP, Vinakmen YuA, Zakharenko SM, Uskov AI. “Masks” of infectious diseases. SPb;2003. 145 p. (in Russ.)].","Ющук НД, Венгеров ЮЯ. Лекции по инфекционным болезням: в 2 т. М: ГЭОТАР-Медиа;2016. [Yushchuk ND, Vengerova YuYa, Lectures on infectious diseases: in 2 vol. Moscow: GEOTARMedia;2016 (in Russ.)].","Самсон АА. Дифференциальная диагностика желтух. Медицина неотложных состояний. 2013;(5):10-19. [Samson AA. Differential diagnosis of jaundice. Emergency medicine. 2013;(5):10-19 (in Russ.)].","Чернобровкина ТЯ, Никифоров ВВ, Янковская ЯД, Бурова СВ, Кардонова ЕВ, Сафонова ОА. Некоторые аспекты дифференциальной диагностики заболеваний с желтушным синдромом в практике инфекциониста. Архивъ внутренней медицины. 2017;7(1):15-22. [Chernobrovkina TYa, Nikiforov VV, Yankovskaya YaD, Burova SV, Kardonova EV, Saphonova OA. Diagnostic signification of icteric in infectious diseases. Archive of internal medicine. 2017;7(1):15-22 (in Russ.)].","Галимова СФ. Лекарственные поражения печени. Российский журнал гастроэнтерологии, гепатологии, колопроктологии. 2012;22(3):38-48. [Galimova SF. Drug-induced liver injuries. (Part 1). Russian Journal of Gastroenterology, Hepatology, Coloproctology. 2012;22(3):38-48 (in Russ.)].","Сорокман ТВ, Попелюк А-МВ, Макарова ЕВ. Синдром Жильбера: клиника, диагностика, дифференциальная диагностика и лечение (Часть 2). Здоровье ребенка. 2017;12(1):40-48. [Sorokman TV, Popeliuk OMV, Makarova OV. Gibert’s syndrome: clinical features, diagnostics, differential diagnosis and treatment (part 2). Child`s health. 2017;12(1):40-48 (in Russ.)].","Сухорук АА, Герасимова АА, Эсауленко ЕВ. Цирроз печени как исход хронического гепатита С. Журнал инфектологии. 2014;6(1)67-71. [Sukhoruk AA, Gerasimova OA, Esaulenko EV. Liver cirrhosis as a result of chronic hepatitis C. Jurnal infektologii=Journal Infectology. 2014;6(1)67-71 (in Russ.)].","Ганцев ШХ, Липатов ОН, Ганцев КШ, Леонтьева ОС, Турсумбетов ДС, Мазитов ИМ. Современное применение ультразвуковых технологий в хирургии и онкологии. Медицинский вестник Башкортостана. 2016;11(6):90-96. [Gantsev ShKh, Lipatov ON, Gantsev KSh, Leonteva OS, Tursumetov DS, Mazitov IM. Rationale for the use of ultrasound technology in surgery and oncology. Bashkortoctan Medical Journal. 2016;11(6):90-96 (in Russ.)].","Желудова ИИ, Слобожанин МИ. Роль ультразвукового исследования в диагностике механической желтухи. Здоровье, демография, экология финно-угорских народов. 2016;(1):76-77. [Zheludova II, Slobozhanin MI. Role of ultrasound in diagnosing obstructive jaundice. Health, Demography, Ecology of Finno-Ugric People. 2016;(1):76-77 (in Russ.)].","Ушаков АА, Овчинников ВИ, Бабушкин ДА. Современные аспекты этиологии, патогенеза, классификации острого панкреатита. Современные проблемы науки и образования. 2016;(2):16. [Ushakov AA, Ovchinnikov VI, Babushkin DA. Modern aspects of etiology, pathogenesis, classification of acute pancreatitis. Modern problems of science and education. 2016;(2):16 (in Russ.)].","Алексейцев АВ, Мейлах БЛ. Анализ эффективности инструментальных методов дифференциальной диагностики механической желтухи. Пермский медицинский журнал. 2016;33(3):36-42. [Alekseitsev AV, Meilakh BL. Efficiency of instrumental methods for differential diagnosis of mechanical jaundice. Permskiö meditösöinskiö zhurnal=Perm Medical Journal. 2016;33(3):36-42 (in Russ.)].","Alves JR, Amigo EC, de Souza DLB, de Oliveira PVV, de Maranhao IG. Fluctuating jaundice in the adenocarcinoma of the ampulla of vater: a classic sign or an exception? Arg Gastroenterol. 2015;52(2):147-51. DOI: 10.1590/S0004-28032015000200014.","Мустафин АХ, Галимов ИИ, Грицаенко АИ, Салимгареев ИЗ, Рахимов РР. Новые возможности лечения метастатических поражений печени. Медицинский вестник Башкортостана. 2012;7(6):53-56. [Mustafin AKh, Galimov II, Gritsaenko AI, Salimgareyev IZ, Rakhimov RR. New potentials of treating metastatic hepatic lesions. Bashkortoctan Medical Journal. 2012;7(6):53-56 (in Russ.)].","Котенко ОГ, Гриненко АВ, Попов АО, Коршак АА, Гусев АВ, Федоров ДА, и др. Результаты хирургического лечения первичного рака печени с инвазией в магистральные венозные сосуды. Клиническая и экспериментальная хирургия. Журнал имени академика Б.В. Петровского. 2013. 1(1);3039. [Kotenko OG, Grinenko AV, Popov AO, Korshak AA, Gusev AV, Fedorov DA, et al. Results of surgical treatment of primary liver cancer that invase into main venous vessels. Clinical and Experimental Surgery. Petrovsky journal. 2013. 1(1);30-39 (in Russ.)]."],"dc.citation.en":["Казанцев АП, Казанцев ВА. Дифференциальная диагностика инфекционных болезней: руководство для врачей. М:МИА;2013. 478 с. [Kazantsev AP, Kazantsev VA. Differential diagnosis of infectious diseases: manual. M;2013. 478 p. (in Russ.)].]","Лобзин ЮВ, Финогеев ЮП, Винакмен ЮА, Захаренко СМ, Усков АИ. Маски инфекционных болезней. СПб;2003. 145 с. [Lobzin YuV, Finogeev YuP, Vinakmen YuA, Zakharenko SM, Uskov AI. “Masks” of infectious diseases. SPb;2003. 145 p. (in Russ.)].","Ющук НД, Венгеров ЮЯ. Лекции по инфекционным болезням: в 2 т. М: ГЭОТАР-Медиа;2016. [Yushchuk ND, Vengerova YuYa, Lectures on infectious diseases: in 2 vol. Moscow: GEOTARMedia;2016 (in Russ.)].","Самсон АА. Дифференциальная диагностика желтух. Медицина неотложных состояний. 2013;(5):10-19. [Samson AA. Differential diagnosis of jaundice. Emergency medicine. 2013;(5):10-19 (in Russ.)].","Чернобровкина ТЯ, Никифоров ВВ, Янковская ЯД, Бурова СВ, Кардонова ЕВ, Сафонова ОА. Некоторые аспекты дифференциальной диагностики заболеваний с желтушным синдромом в практике инфекциониста. Архивъ внутренней медицины. 2017;7(1):15-22. [Chernobrovkina TYa, Nikiforov VV, Yankovskaya YaD, Burova SV, Kardonova EV, Saphonova OA. Diagnostic signification of icteric in infectious diseases. Archive of internal medicine. 2017;7(1):15-22 (in Russ.)].","Галимова СФ. Лекарственные поражения печени. Российский журнал гастроэнтерологии, гепатологии, колопроктологии. 2012;22(3):38-48. [Galimova SF. Drug-induced liver injuries. (Part 1). Russian Journal of Gastroenterology, Hepatology, Coloproctology. 2012;22(3):38-48 (in Russ.)].","Сорокман ТВ, Попелюк А-МВ, Макарова ЕВ. Синдром Жильбера: клиника, диагностика, дифференциальная диагностика и лечение (Часть 2). Здоровье ребенка. 2017;12(1):40-48. [Sorokman TV, Popeliuk OMV, Makarova OV. Gibert’s syndrome: clinical features, diagnostics, differential diagnosis and treatment (part 2). Child`s health. 2017;12(1):40-48 (in Russ.)].","Сухорук АА, Герасимова АА, Эсауленко ЕВ. Цирроз печени как исход хронического гепатита С. Журнал инфектологии. 2014;6(1)67-71. [Sukhoruk AA, Gerasimova OA, Esaulenko EV. Liver cirrhosis as a result of chronic hepatitis C. Jurnal infektologii=Journal Infectology. 2014;6(1)67-71 (in Russ.)].","Ганцев ШХ, Липатов ОН, Ганцев КШ, Леонтьева ОС, Турсумбетов ДС, Мазитов ИМ. Современное применение ультразвуковых технологий в хирургии и онкологии. Медицинский вестник Башкортостана. 2016;11(6):90-96. [Gantsev ShKh, Lipatov ON, Gantsev KSh, Leonteva OS, Tursumetov DS, Mazitov IM. Rationale for the use of ultrasound technology in surgery and oncology. Bashkortoctan Medical Journal. 2016;11(6):90-96 (in Russ.)].","Желудова ИИ, Слобожанин МИ. Роль ультразвукового исследования в диагностике механической желтухи. Здоровье, демография, экология финно-угорских народов. 2016;(1):76-77. [Zheludova II, Slobozhanin MI. Role of ultrasound in diagnosing obstructive jaundice. Health, Demography, Ecology of Finno-Ugric People. 2016;(1):76-77 (in Russ.)].","Ушаков АА, Овчинников ВИ, Бабушкин ДА. Современные аспекты этиологии, патогенеза, классификации острого панкреатита. Современные проблемы науки и образования. 2016;(2):16. [Ushakov AA, Ovchinnikov VI, Babushkin DA. Modern aspects of etiology, pathogenesis, classification of acute pancreatitis. Modern problems of science and education. 2016;(2):16 (in Russ.)].","Алексейцев АВ, Мейлах БЛ. Анализ эффективности инструментальных методов дифференциальной диагностики механической желтухи. Пермский медицинский журнал. 2016;33(3):36-42. [Alekseitsev AV, Meilakh BL. Efficiency of instrumental methods for differential diagnosis of mechanical jaundice. Permskiö meditösöinskiö zhurnal=Perm Medical Journal. 2016;33(3):36-42 (in Russ.)].","Alves JR, Amigo EC, de Souza DLB, de Oliveira PVV, de Maranhao IG. Fluctuating jaundice in the adenocarcinoma of the ampulla of vater: a classic sign or an exception? Arg Gastroenterol. 2015;52(2):147-51. DOI: 10.1590/S0004-28032015000200014.","Мустафин АХ, Галимов ИИ, Грицаенко АИ, Салимгареев ИЗ, Рахимов РР. Новые возможности лечения метастатических поражений печени. Медицинский вестник Башкортостана. 2012;7(6):53-56. [Mustafin AKh, Galimov II, Gritsaenko AI, Salimgareyev IZ, Rakhimov RR. New potentials of treating metastatic hepatic lesions. Bashkortoctan Medical Journal. 2012;7(6):53-56 (in Russ.)].","Котенко ОГ, Гриненко АВ, Попов АО, Коршак АА, Гусев АВ, Федоров ДА, и др. Результаты хирургического лечения первичного рака печени с инвазией в магистральные венозные сосуды. Клиническая и экспериментальная хирургия. Журнал имени академика Б.В. Петровского. 2013. 1(1);3039. [Kotenko OG, Grinenko AV, Popov AO, Korshak AA, Gusev AV, Fedorov DA, et al. Results of surgical treatment of primary liver cancer that invase into main venous vessels. Clinical and Experimental Surgery. Petrovsky journal. 2013. 1(1);30-39 (in Russ.)]."],"dc.author.full":["Д. А. Валишин | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Damir A. Valishin | Bashkir State Medical University.","Расима Т. Мурзабаева | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Rasima T. Murzabaeva | Bashkir State Medical University.","А. П. Мамон | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Andrey P. Mamon | Bashkir State Medical University.","Л. В. Арсланова | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Lira V. Arslanova | Bashkir State Medical University."],"dc.author.full.ru":["Д. А. Валишин | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Расима Т. Мурзабаева | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","А. П. Мамон | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Л. В. Арсланова | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации."],"dc.author.full.en":["Damir A. Valishin | Bashkir State Medical University.","Rasima T. Murzabaeva | Bashkir State Medical University.","Andrey P. Mamon | Bashkir State Medical University.","Lira V. Arslanova | Bashkir State Medical University."],"dateIssued":["2017-09-28"],"dateIssued_keyword":["2017-09-28","2017"],"dateIssued_ac":["2017-09-28\n|||\n2017-09-28","2017"],"dateIssued.year":[2017],"dateIssued.year_sort":"2017","dc.date.published":["2017-09-28"],"dc.section":["ОРИГИНАЛЬНЫЕ СТАТЬИ"],"dc.section.ru":["ОРИГИНАЛЬНЫЕ СТАТЬИ"],"dc.doi":["10.24060/2076-3093-2017-7-3-54-59"],"dc.abstract":["

Aims: The purpose of the study is to study the clinical and laboratory features of jaundice with the identification of the most informative differential diagnostic signs of diseases in patients sent to an infectious inpatient facility. Materials and methods. 127 outpatient and inpatient maps of patients with jaundice syndrome were analyzed. Additional methods of investigation (general and biochemical blood tests, serological and genetic-molecular markers of viral hepatitis, FGDS, ultrasound, CT and MRI of abdominal cavity organs) were used. Results. Conducted a comprehensive analysis of the clinical anamnesis data and additional tests patients referred to hospital infectious clinical № 4 Ufa with suspected acute, chronic hepatitis and cirrhosis of viral etiology. The most informative clinical and anamnestic data, clinical-biochemical and seroimmunological indices in the differential diagnosis of superhepatic, hepatic non-viral etiology and subhepatic jaundice caused by acute surgical pathology (toxic hepatitis, Gilbert’s syndrome, calculous cholecystitis, acute pancreatitis) and oncological diseases of the abdominal cavity organs (liver, pancreas, stomach, intestines). As a result, non-infectious jaundice was established and patients were transferred to profile hospitals. The conclusion. Timely correct evaluation of the type of jaundice determines further medical tactics, the volume of medical measures and the place of their conduct. In the differential diagnosis of jaundice should carefully analyze the clinical and medical history, liver function tests, also use additional instrumental examination methods.

","Цель работы - изучение клинико-лабораторных особенностей желтух с выделением наиболее информативных дифференциально-диагностических признаков болезней у пациентов, направленных в инфекционный стационар. Материалы и методы. Проанализировано 127 амбулаторных и стационарных карт пациентов с синдромом желтухи. Использовались дополнительные методы исследований (общий и биохимический анализы крови, серологические и генно-молекулярные маркеры вирусных гепатитов, ФГДС, УЗИ, КТ и МРТ органов брюшной полости). Результаты. Проводился комплексный анализ клинико-анамнестических данных и результатов дополнительного обследования больных, направленных в инфекционную клиническую больницу № 4 г. Уфы с подозрением на острые, хронические гепатиты и циррозы печени вирусной этиологии. Выделены наиболее информативные клиникоанамнестические данные, клинико-биохимические и сероиммунологические показатели при дифференциальной диагностике надпеченочных, печеночных невирусной этиологии и подпеченочных желтух, обусловленных острой хирургической патологией (токсические гепатиты, синдром Жильбера, калькулезный холецистит, острый панкреатит) и онкологическими заболеваниями органов брюшной полости (печени, поджелудочной железы, желудка, кишечника). В результате был установлен неинфекционный характер желтухи, и пациенты переведены в профильные стационары. Заключение. Своевременная правильная оценка вида желтухи определяет дальнейшую врачебную тактику, объем лечебных мероприятий и место их проведения. При дифференциальной диагностике желтух следует тщательно анализировать клинико-анамнестические данные, функциональные печеночные пробы, а также использовать дополнительные инструментальные методы исследования."],"dc.abstract.en":["

Aims: The purpose of the study is to study the clinical and laboratory features of jaundice with the identification of the most informative differential diagnostic signs of diseases in patients sent to an infectious inpatient facility. Materials and methods. 127 outpatient and inpatient maps of patients with jaundice syndrome were analyzed. Additional methods of investigation (general and biochemical blood tests, serological and genetic-molecular markers of viral hepatitis, FGDS, ultrasound, CT and MRI of abdominal cavity organs) were used. Results. Conducted a comprehensive analysis of the clinical anamnesis data and additional tests patients referred to hospital infectious clinical № 4 Ufa with suspected acute, chronic hepatitis and cirrhosis of viral etiology. The most informative clinical and anamnestic data, clinical-biochemical and seroimmunological indices in the differential diagnosis of superhepatic, hepatic non-viral etiology and subhepatic jaundice caused by acute surgical pathology (toxic hepatitis, Gilbert’s syndrome, calculous cholecystitis, acute pancreatitis) and oncological diseases of the abdominal cavity organs (liver, pancreas, stomach, intestines). As a result, non-infectious jaundice was established and patients were transferred to profile hospitals. The conclusion. Timely correct evaluation of the type of jaundice determines further medical tactics, the volume of medical measures and the place of their conduct. In the differential diagnosis of jaundice should carefully analyze the clinical and medical history, liver function tests, also use additional instrumental examination methods.

"],"dc.abstract.ru":["Цель работы - изучение клинико-лабораторных особенностей желтух с выделением наиболее информативных дифференциально-диагностических признаков болезней у пациентов, направленных в инфекционный стационар. Материалы и методы. Проанализировано 127 амбулаторных и стационарных карт пациентов с синдромом желтухи. Использовались дополнительные методы исследований (общий и биохимический анализы крови, серологические и генно-молекулярные маркеры вирусных гепатитов, ФГДС, УЗИ, КТ и МРТ органов брюшной полости). Результаты. Проводился комплексный анализ клинико-анамнестических данных и результатов дополнительного обследования больных, направленных в инфекционную клиническую больницу № 4 г. Уфы с подозрением на острые, хронические гепатиты и циррозы печени вирусной этиологии. Выделены наиболее информативные клиникоанамнестические данные, клинико-биохимические и сероиммунологические показатели при дифференциальной диагностике надпеченочных, печеночных невирусной этиологии и подпеченочных желтух, обусловленных острой хирургической патологией (токсические гепатиты, синдром Жильбера, калькулезный холецистит, острый панкреатит) и онкологическими заболеваниями органов брюшной полости (печени, поджелудочной железы, желудка, кишечника). В результате был установлен неинфекционный характер желтухи, и пациенты переведены в профильные стационары. Заключение. Своевременная правильная оценка вида желтухи определяет дальнейшую врачебную тактику, объем лечебных мероприятий и место их проведения. При дифференциальной диагностике желтух следует тщательно анализировать клинико-анамнестические данные, функциональные печеночные пробы, а также использовать дополнительные инструментальные методы исследования."],"dc.pages":["54-59"],"author":["Д. А. Валишин","Damir A. Valishin","Расима Т. Мурзабаева","Rasima T. Murzabaeva","А. П. Мамон","Andrey P. Mamon","Л. В. Арсланова","Lira V. Arslanova"],"author_keyword":["Д. А. Валишин","Damir A. Valishin","Расима Т. Мурзабаева","Rasima T. Murzabaeva","А. П. Мамон","Andrey P. Mamon","Л. В. Арсланова","Lira V. Arslanova"],"author_ac":["д. а. валишин\n|||\nД. А. Валишин","damir a. valishin\n|||\nDamir A. Valishin","расима т. мурзабаева\n|||\nРасима Т. Мурзабаева","rasima t. murzabaeva\n|||\nRasima T. Murzabaeva","а. п. мамон\n|||\nА. П. Мамон","andrey p. mamon\n|||\nAndrey P. Mamon","л. в. арсланова\n|||\nЛ. В. Арсланова","lira v. arslanova\n|||\nLira V. Arslanova"],"author_filter":["д. а. валишин\n|||\nД. А. Валишин","damir a. valishin\n|||\nDamir A. Valishin","расима т. мурзабаева\n|||\nРасима Т. Мурзабаева","rasima t. murzabaeva\n|||\nRasima T. Murzabaeva","а. п. мамон\n|||\nА. П. Мамон","andrey p. mamon\n|||\nAndrey P. Mamon","л. в. арсланова\n|||\nЛ. В. Арсланова","lira v. arslanova\n|||\nLira V. Arslanova"],"dc.author.name":["Д. А. Валишин","Damir A. Valishin","Расима Т. Мурзабаева","Rasima T. Murzabaeva","А. П. Мамон","Andrey P. Mamon","Л. В. Арсланова","Lira V. Arslanova"],"dc.author.name.ru":["Д. А. Валишин","Расима Т. Мурзабаева","А. П. Мамон","Л. В. Арсланова"],"dc.author.name.en":["Damir A. Valishin","Rasima T. Murzabaeva","Andrey P. Mamon","Lira V. Arslanova"],"dc.author.affiliation":["Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Bashkir State Medical University.","Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Bashkir State Medical University.","Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Bashkir State Medical University.","Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Bashkir State Medical University."],"dc.author.affiliation.ru":["Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации.","Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Башкирский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации."],"dc.author.affiliation.en":["Bashkir State Medical University.","Bashkir State Medical University.","Bashkir State Medical University.","Bashkir State Medical University."],"dc.issue.number":["3"],"dc.issue.volume":["7"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/243"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0431\\u044e\\u0434\\u0436\\u0435\\u0442\\u043d\\u043e\\u0435 \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0443\\u0447\\u0440\\u0435\\u0436\\u0434\\u0435\\u043d\\u0438\\u0435 \\u0432\\u044b\\u0441\\u0448\\u0435\\u0433\\u043e \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u043d\\u0438\\u044f \\u00ab\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u00bb \\u041c\\u0438\\u043d\\u0438\\u0441\\u0442\\u0435\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0430 \\u0437\\u0434\\u0440\\u0430\\u0432\\u043e\\u043e\\u0445\\u0440\\u0430\\u043d\\u0435\\u043d\\u0438\\u044f \\u0420\\u043e\\u0441\\u0441\\u0438\\u0439\\u0441\\u043a\\u043e\\u0439 \\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u0446\\u0438\\u0438.\", \"full_name\": \"\\u0414. \\u0410. \\u0412\\u0430\\u043b\\u0438\\u0448\\u0438\\u043d\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University.\", \"full_name\": \"Damir A. Valishin\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0431\\u044e\\u0434\\u0436\\u0435\\u0442\\u043d\\u043e\\u0435 \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0443\\u0447\\u0440\\u0435\\u0436\\u0434\\u0435\\u043d\\u0438\\u0435 \\u0432\\u044b\\u0441\\u0448\\u0435\\u0433\\u043e \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u043d\\u0438\\u044f \\u00ab\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u00bb \\u041c\\u0438\\u043d\\u0438\\u0441\\u0442\\u0435\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0430 \\u0437\\u0434\\u0440\\u0430\\u0432\\u043e\\u043e\\u0445\\u0440\\u0430\\u043d\\u0435\\u043d\\u0438\\u044f \\u0420\\u043e\\u0441\\u0441\\u0438\\u0439\\u0441\\u043a\\u043e\\u0439 \\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u0446\\u0438\\u0438.\", \"full_name\": \"\\u0420\\u0430\\u0441\\u0438\\u043c\\u0430 \\u0422. \\u041c\\u0443\\u0440\\u0437\\u0430\\u0431\\u0430\\u0435\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University.\", \"full_name\": \"Rasima T. Murzabaeva\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0431\\u044e\\u0434\\u0436\\u0435\\u0442\\u043d\\u043e\\u0435 \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0443\\u0447\\u0440\\u0435\\u0436\\u0434\\u0435\\u043d\\u0438\\u0435 \\u0432\\u044b\\u0441\\u0448\\u0435\\u0433\\u043e \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u043d\\u0438\\u044f \\u00ab\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u00bb \\u041c\\u0438\\u043d\\u0438\\u0441\\u0442\\u0435\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0430 \\u0437\\u0434\\u0440\\u0430\\u0432\\u043e\\u043e\\u0445\\u0440\\u0430\\u043d\\u0435\\u043d\\u0438\\u044f \\u0420\\u043e\\u0441\\u0441\\u0438\\u0439\\u0441\\u043a\\u043e\\u0439 \\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u0446\\u0438\\u0438.\", \"full_name\": \"\\u0410. \\u041f. \\u041c\\u0430\\u043c\\u043e\\u043d\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University.\", \"full_name\": \"Andrey P. Mamon\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0431\\u044e\\u0434\\u0436\\u0435\\u0442\\u043d\\u043e\\u0435 \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0435 \\u0443\\u0447\\u0440\\u0435\\u0436\\u0434\\u0435\\u043d\\u0438\\u0435 \\u0432\\u044b\\u0441\\u0448\\u0435\\u0433\\u043e \\u043e\\u0431\\u0440\\u0430\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\\u043d\\u0438\\u044f \\u00ab\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u00bb \\u041c\\u0438\\u043d\\u0438\\u0441\\u0442\\u0435\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0430 \\u0437\\u0434\\u0440\\u0430\\u0432\\u043e\\u043e\\u0445\\u0440\\u0430\\u043d\\u0435\\u043d\\u0438\\u044f \\u0420\\u043e\\u0441\\u0441\\u0438\\u0439\\u0441\\u043a\\u043e\\u0439 \\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u0446\\u0438\\u0438.\", \"full_name\": \"\\u041b. \\u0412. \\u0410\\u0440\\u0441\\u043b\\u0430\\u043d\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University.\", \"full_name\": \"Lira V. Arslanova\"}}]}"],"publication_grp":["123456789/4285"],"bi_4_dis_filter":["jaundice syndrome\n|||\njaundice syndrome","дифференциальная диагностика\n|||\nдифференциальная диагностика","клинико-анамнестические данные\n|||\nклинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований\n|||\nлабораторные и инструментальные методы исследований","differential diagnosis\n|||\ndifferential diagnosis","синдром желтухи\n|||\nсиндром желтухи","clinical and anamnestic data\n|||\nclinical and anamnestic data","laboratory and instrumental research methods\n|||\nlaboratory and instrumental research methods"],"bi_4_dis_partial":["laboratory and instrumental research methods","jaundice syndrome","differential diagnosis","clinical and anamnestic data","синдром желтухи","клинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований","дифференциальная диагностика"],"bi_4_dis_value_filter":["laboratory and instrumental research methods","jaundice syndrome","differential diagnosis","clinical and anamnestic data","синдром желтухи","клинико-анамнестические данные","лабораторные и инструментальные методы исследований","дифференциальная диагностика"],"bi_sort_1_sort":"differential diagnosis of jaundice in the clinic of infectious diseases","bi_sort_3_sort":"2019-10-16T13:13:46Z","read":["g0"],"_version_":1697558544392388608},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2023-12-26T05:59:14.88Z","search.uniqueid":"2-6990","search.resourcetype":2,"search.resourceid":6990,"handle":"123456789/7868","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.abstract":["

Peritoneal metastasis occurs in a number of heterogeneous tumors originating from the ovaries, stomach, intestines, pancreas, lungs, breast, and melanoma. Peritoneal carcinomatosis significantly reduces overall survival. While being almost unresponsive to treatment, dissemination of tumor cells along the peritoneum aggravates the course of the disease. Despite the use of locoregional treatment, peritoneal carcinomatosis is still considered to be an aggravating factor with a poor prognosis. Peritoneal carcinomatosis cannot be defined as a separate locoregional process with its own biology and oncogenesis due to the lack of clear understanding the molecular and biological features of peritoneal metastasis, as well as generally recognized standards for diagnosis and treatment of malignant neoplasms with various localizations. Addressing peritoneal carcinomatosis as a separate developing molecular event will enhance the understanding of its morpho- and oncogenesis and strengthen the search for therapeutic, diagnostic and preventive approaches to its management. Th e paper presents a bibliographic study of publications on exploring peritoneal metastases from various sites, including the abdominal and pelvic organs. Th e known mechanisms of tumors metastasis to the peritoneum are characterized in the paper. Diagnostic approaches to peritoneal carcinomatosis were assessed and compared. Th e collected data analysis revealed the main gaps in the understanding of peritoneal carcinomatosis oncogenesis.

","

Метастазирование в брюшину встречается при ряде гетерогенных опухолей, происходящих из яичников, желудка, кишечника, поджелудочной железы, легких, молочной железы и меланомы. Возникновение перитонеального канцероматоза значительно снижает общую выживаемость. Диссеминация опухолевых клеток по брюшине усугубляет течение заболевания и трудно поддается лечению. Несмотря на применение локорегионарного воздействия, перитонеальный канцероматоз все так же считается отягощающим фактором с неблагоприятным прогнозом. Отсутствие полного представления о молекулярно-биологических особенностях метастазирования опухолей в брюшину, общепризнанных стандартов диагностики и лечения при злокачественных новообразованиях различных локализаций не позволяет обозначить перитонеальный канцероматоз как отдельный локорегионарный процесс со своей биологией и онкогенезом. Рассмотрение канцероматоза брюшины как отдельного развивающегося молекулярного события расширит представление о его морфо- и онкогенезе, позволит усилить поиск не только лечебно-диагностических подходов, но и профилактических мер для его предупреждения. В данной статье представлен обзор публикаций, связанных с перитонеальными метастазами от различных локализаций, включающих органы брюшной полости и малого таза. Охарактеризованы известные механизмы метастазирования опухолей в брюшину. Проведена сравнительная оценка диагностических подходов в обнаружении канцероматоза брюшины. Исходя из собранных данных выявлены основные пробелы в знаниях онкогенеза перитонеального канцероматоза.

"],"dc.abstract.en":["

Peritoneal metastasis occurs in a number of heterogeneous tumors originating from the ovaries, stomach, intestines, pancreas, lungs, breast, and melanoma. Peritoneal carcinomatosis significantly reduces overall survival. While being almost unresponsive to treatment, dissemination of tumor cells along the peritoneum aggravates the course of the disease. Despite the use of locoregional treatment, peritoneal carcinomatosis is still considered to be an aggravating factor with a poor prognosis. Peritoneal carcinomatosis cannot be defined as a separate locoregional process with its own biology and oncogenesis due to the lack of clear understanding the molecular and biological features of peritoneal metastasis, as well as generally recognized standards for diagnosis and treatment of malignant neoplasms with various localizations. Addressing peritoneal carcinomatosis as a separate developing molecular event will enhance the understanding of its morpho- and oncogenesis and strengthen the search for therapeutic, diagnostic and preventive approaches to its management. Th e paper presents a bibliographic study of publications on exploring peritoneal metastases from various sites, including the abdominal and pelvic organs. Th e known mechanisms of tumors metastasis to the peritoneum are characterized in the paper. Diagnostic approaches to peritoneal carcinomatosis were assessed and compared. Th e collected data analysis revealed the main gaps in the understanding of peritoneal carcinomatosis oncogenesis.

"],"dc.abstract.ru":["

Метастазирование в брюшину встречается при ряде гетерогенных опухолей, происходящих из яичников, желудка, кишечника, поджелудочной железы, легких, молочной железы и меланомы. Возникновение перитонеального канцероматоза значительно снижает общую выживаемость. Диссеминация опухолевых клеток по брюшине усугубляет течение заболевания и трудно поддается лечению. Несмотря на применение локорегионарного воздействия, перитонеальный канцероматоз все так же считается отягощающим фактором с неблагоприятным прогнозом. Отсутствие полного представления о молекулярно-биологических особенностях метастазирования опухолей в брюшину, общепризнанных стандартов диагностики и лечения при злокачественных новообразованиях различных локализаций не позволяет обозначить перитонеальный канцероматоз как отдельный локорегионарный процесс со своей биологией и онкогенезом. Рассмотрение канцероматоза брюшины как отдельного развивающегося молекулярного события расширит представление о его морфо- и онкогенезе, позволит усилить поиск не только лечебно-диагностических подходов, но и профилактических мер для его предупреждения. В данной статье представлен обзор публикаций, связанных с перитонеальными метастазами от различных локализаций, включающих органы брюшной полости и малого таза. Охарактеризованы известные механизмы метастазирования опухолей в брюшину. Проведена сравнительная оценка диагностических подходов в обнаружении канцероматоза брюшины. Исходя из собранных данных выявлены основные пробелы в знаниях онкогенеза перитонеального канцероматоза.

"],"dc.author.affiliation":["Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University"],"dc.author.affiliation.ru":["Башкирский государственный медицинский университет","Башкирский государственный медицинский университет"],"dc.author.affiliation.en":["Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University"],"dc.author.full":["К. Р. Ишмуратова | Башкирский государственный медицинский университет","K. R. Ishmuratova | Bashkir State Medical University","К. Ш. Ганцев | Башкирский государственный медицинский университет","K. Sh. Gantsev | Bashkir State Medical University"],"dc.author.full.ru":["К. Р. Ишмуратова | Башкирский государственный медицинский университет","К. Ш. Ганцев | Башкирский государственный медицинский университет"],"dc.author.full.en":["K. R. Ishmuratova | Bashkir State Medical University","K. Sh. Gantsev | Bashkir State Medical University"],"author":["К. Р. Ишмуратова","K. R. Ishmuratova","К. Ш. Ганцев","K. Sh. Gantsev"],"author_keyword":["К. Р. Ишмуратова","K. R. Ishmuratova","К. Ш. Ганцев","K. Sh. Gantsev"],"author_ac":["к. р. ишмуратова\n|||\nК. Р. Ишмуратова","k. r. ishmuratova\n|||\nK. R. Ishmuratova","к. ш. ганцев\n|||\nК. Ш. Ганцев","k. sh. gantsev\n|||\nK. Sh. Gantsev"],"author_filter":["к. р. ишмуратова\n|||\nК. Р. Ишмуратова","k. r. ishmuratova\n|||\nK. R. Ishmuratova","к. ш. ганцев\n|||\nК. Ш. Ганцев","k. sh. gantsev\n|||\nK. Sh. Gantsev"],"dc.author.name":["К. Р. Ишмуратова","K. R. Ishmuratova","К. Ш. Ганцев","K. Sh. Gantsev"],"dc.author.name.ru":["К. Р. Ишмуратова","К. Ш. Ганцев"],"dc.author.name.en":["K. R. Ishmuratova","K. Sh. Gantsev"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-3342-1974\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u041a. \\u0420. \\u0418\\u0448\\u043c\\u0443\\u0440\\u0430\\u0442\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-3342-1974\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"K. R. Ishmuratova\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-7562-5684\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u041a. \\u0428. \\u0413\\u0430\\u043d\\u0446\\u0435\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-7562-5684\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"K. Sh. Gantsev\"}}]}"],"dc.citation":["Li J., Guo T. Role of peritoneal mesothelial cells in the progression of peritoneal metastases. Cancers (Basel). 2022;14(12):2856. DOI: 10.3390/cancers14122856","Peng S., Chen D., Cai J., Yuan Z., Huang B., Li Y., et al. Enhancing cancer-associated fibroblast fatty acid catabolism within a metabolically challenging tumor microenvironment drives colon cancer peritoneal metastasis. Mol Oncol. 2021;15(5):1391–411. DOI: 10.1002/1878-0261.12917","Sánchez-Hidalgo J.M., Rodríguez-Ortiz L., Arjona-Sánchez Á., RufiánPeña S., Casado-Adam Á., Cosano-Álvarez A., et al. Colorectal peritoneal metastases: Optimal management review. World J Gastroenterol. 2019;25(27):3484–502. DOI: 10.3748/wjg.v25.i27.3484","Leiting J.L., Grotz T.E. Optimizing outcomes for patients with gastric cancer peritoneal carcinomatosis. World J Gastrointest Oncol. 2018;10(10):282–9. DOI: 10.4251/wjgo.v10.i10.282","Franko J. Therapeutic efficacy of systemic therapy for colorectal peritoneal carcinomatosis: Surgeon’s perspective. Pleura Peritoneum. 2018;3(1):20180102. DOI: 10.1515/pp-2018-0102","Quénet F., Elias D., Roca L., Goéré D., Ghouti L., Pocard M., et al. Cytoreductive surgery plus hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus cytoreductive surgery alone for colorectal peritoneal metastases (PRODIGE 7): a multicentre, randomised, open-label, phase 3 trial. Lancet Oncol. 2021;22(2):256–66. DOI: 10.1016/S1470-2045(20)30599-4","McMullen J.R.W., Selleck M., Wall N.R., Senthil M. Peritoneal carcinomatosis: limits of diagnosis and the case for liquid biopsy. Oncotarget. 2017;8(26):43481–90. DOI: 10.18632/oncotarget.16480","Kim S.H., Choi Y.H., Kim J.W., Oh S., Lee S., Kim B.G., et al. Clinical significance of computed tomography-detected ascites in gastric cancer patients with peritoneal metastases. Medicine (Baltimore). 2018;97(8):e9343. DOI: 10.1097/MD.0000000000009343","Ritch S.J., Telleria C.M. The Transcoelomic ecosystem and epithelial ovarian cancer dissemination. Front Endocrinol (Lausanne). 2022;13:886533. DOI: 10.3389/fendo.2022.886533","Mutsaers S.E., Prêle C.M., Pengelly S., Herrick S.E. Mesothelial cells and peritoneal homeostasis. Fertil Steril. 2016;106(5):1018–24. DOI: 10.1016/j.fertnstert.2016.09.005","Hu Q., Xia X., Kang X., Song P., Liu Z., Wang M., et al. A review of physiological and cellular mechanisms underlying fibrotic postoperative adhesion. Int J Biol Sci. 2021;17(1):298–306. DOI: 10.7150/ijbs.54403","Capobianco A., Cottone L., Monno A., Manfredi A.A., RovereQuerini P. The peritoneum: healing, immunity, and diseases. J Pathol. 2017;243(2):137–47. DOI: 10.1002/path.4942","Paget S. The distribution of secondary growths in cancer of the breast. Lancet. 1889;1:571–3. DOI: 10.1016/S0140-6736(00)49915-0","Ewing J. Neoplastic Diseases: a treatise on tumours. Br. J. Surg. 1928;16:174–5. DOI: 10.1002/bjs.1800166126","Sugarbaker E.V. Cancer metastasis: a product of tumor-host interactions. Curr Probl Cancer. 1979;3:1–59. DOI: 10.1016/S0147-0272(79)80008-2","Deguchi A., Maru Y. Inflammation-associated premetastatic niche formation. Inflamm Regen. 2022;42(1):22. DOI: 10.1186/s41232-022-00208-8","Klymenko Y., Kim O., Loughran E., Yang J., Lombard R., Alber M., et al. Cadherin composition and multicellular aggregate invasion in organotypic models of epithelial ovarian cancer intraperitoneal metastasis. Oncogene. 2017;36(42):5840–51. DOI: 10.1038/onc.2017.171","Mikuła-Pietrasik J., Uruski P., Tykarski A., Książek K. The peritoneal “soil” for a cancerous “seed”: a comprehensive review of the pathogenesis of intraperitoneal cancer metastases. Cell Mol Life Sci. 2018;75(3):509–25. DOI: 10.1007/s00018-017-2663-1","Deng G., Qu J., Zhang Y., Che X., Cheng Y., Fan Y., et al. Gastric cancer-derived exosomes promote peritoneal metastasis by dest - roying the mesothelial barrier. FEBS Lett. 2017;591(14):2167–79. DOI: 10.1002/1873-3468.12722","Dhaliwal D., Shepherd T.G. Molecular and cellular mechanisms controlling integrin-mediated cell adhesion and tumor progression in ovarian cancer metastasis: a review. Clin Exp Metastasis. 2022;39(2):291–301. DOI: 10.1007/s10585-021-10136-5","Kang D., Kim I.H. Molecular mechanisms and potential rationale of immunotherapy in peritoneal metastasis of advanced gastric cancer. Biomedicines. 2022;10(6):1376. DOI: 10.3390/biomedicines10061376","van Baal J.O.A.M., van Noorden C.J.F., Nieuwland R., Van de Vijver K.K., Sturk A., van Driel W.J., et al. Development of peritoneal carcinomatosis in epithelial ovarian cancer: a review. J Histochem Cytochem. 2018;66(2):67–83. DOI: 10.1369/0022155417742897","Cui N., Hu M., Khalil R.A. Biochemical and biological attributes of matrix metalloproteinases. Prog Mol Biol Transl Sci. 2017;147:1–73. DOI: 10.1016/bs.pmbts.2017.02.005","Laronha H., Caldeira J. Structure and function of human matrix metalloproteinases. Cells. 2020;9(5):1076. DOI: 10.3390/cells9051076","Wang X., Khalil R.A. Matrix metalloproteinases, vascular remodeling, and vascular disease. Adv Pharmacol. 2018;81:241–330. DOI: 10.1016/bs.apha.2017.08.002","Shahid S., Iman A., Matti U., Rachid K., Assaf A., Eveno C., et al. Fibrin deposit on the peritoneal surface serves as a niche for cancer expansion in carcinomatosis patients. Neoplasia. 2019;21(11):1091–101. DOI: 10.1016/j.neo.2019.08.006","Соломенный С.В., Ганцев К.Ш., Кзыргалин Ш.Р., Минигазимов Р.С. Анатомические предпосылки развития и особенности течения канцероматоза брюшины. Ульяновский медико-биологический журнал. 2016;3:91–9.","Ritch S.J., Telleria C.M. The transcoelomic ecosystem and epithelial ovarian cancer dissemination. Front Endocrinol (Lausanne). 2022;13:886533. DOI: 10.3389/fendo.2022.886533","Dasari S., Fang Y., Mitra A.K. Cancer associated fibroblasts: naughty neighbors that drive ovarian cancer progression. Cancers (Basel). 2018;10(11):406. DOI: 10.3390/cancers10110406","Czekay R.P., Cheon D.J., Samarakoon R., Kutz S.M., Higgins P.J. Cancer-associated fibroblasts: mechanisms of tumor progression and novel therapeutic targets. Cancers (Basel). 2022;14(5):1231. DOI: 10.3390/cancers14051231","Varghese S., Burness M., Xu H., Beresnev T., Pingpank J., Alexander H.R. Site-specific gene expression profiles and novel molecular prognostic factors in patients with lower gastrointestinal adenocarcinoma diffusely metastatic to liver or peritoneum. Ann Surg Oncol. 2007;14(12):3460–71. DOI: 10.1245/s10434-007-9557-7","Gao Q., Yang Z., Xu S., Li X., Yang X., Jin P., et al. Heterotypic CAFtumor spheroids promote early peritoneal metastatis of ovarian cancer. J Exp Med. 2019;216(3):688–703. DOI: 10.1084/jem.20180765","Hanahan D., Weinberg R.A. Hallmarks of cancer: the next generation. Cell. 2011;144(5):646–74. DOI: 10.1016/j.cell.2011.02.013","Yin L., Li J., Ma D., Li D., Sun Y. Angiogenesis in primary colorectal cancer and matched metastatic tissues: Biological and clinical implications for anti-angiogenic therapies. Oncol Lett. 2020;19(5):3558–66. DOI: 10.3892/ol.2020.11450","Huang Z.Y., Zhang L.H., Zhao C., Liu R., Tong H., Gan C., et al. High HIF-1α expression predicts poor prognosis of patients with colon adenocarcinoma. Int J Clin Exp Pathol. 2018;11(12):5635–46. PMID: 31949650","Kampoli K., Foukas P.G., Ntavatzikos A., Arkadopoulos N., Koumarianou A. Interrogating the interplay of angiogenesis and immunity in metastatic colorectal cancer. World J Methodol. 2022;12(1):43–53. DOI: 10.5662/wjm.v12.i1.43","Dohan A., Hoeffel C., Soyer P., Jannot A.S., Valette P.J., Thivolet A., et al. Evaluation of the peritoneal carcinomatosis index with CT and MRI. Br J Surg. 2017;104(9):1244–9. DOI: 10.1002/bjs.10527","Chia C.S., Wong L.C.K., Hennedige T.P., Ong W.S., Zhu H.Y., Tan G.H.C., et al. Prospective comparison of the performance of MRI versus CT in the detection and evaluation of peritoneal surface malignancies. Cancers (Basel). 2022;14(13):3179. DOI: 10.3390/cancers14133179","Kim S.J., Lee S.W. Diagnostic accuracy of 18F-FDG PET/CT for detection of peritoneal carcinomatosis; a systematic review and meta-analysis. Br J Radiol. 2018;91(1081):20170519. DOI: 10.1259/bjr.20170519","Fischerova D., Zikan M., Semeradova I., Slama J., Kocian R., Dundr P., et al. Ultrasound in preoperative assessment of pelvic and abdominal spread in patients with ovarian cancer: a prospective study. Ultrasound Obstet Gynecol. 2017;49(2):263–74. DOI: 10.1002/uog.15942","Qi Z., Zhang Y., Dai Q., Xia Y., Jiang Y. Peritoneal carcinomatosis in primary ovarian cancer: ultrasound detection and comparison with computed tomography. Ultrasound Med Biol. 2017;43(9):1811–9. DOI: 10.1016/j.ultrasmedbio.2017.02.016","Laghi A., Bellini D., Rengo M., Accarpio F., Caruso D., Biacchi D., et al. Diagnostic performance of computed tomography and magnetic resonance imaging for detecting peritoneal metastases: systematic review and meta-analysis. Radiol Med. 2017;122(1):1–15. DOI: 10.1007/s11547-016-0682-x","Cho J.H., Kim S.S. Peritoneal carcinomatosis and its mimics: review of CT findings for differential diagnosis. J Belg Soc Radiol. 2020;104(1):8. DOI: 10.5334/jbsr.1940","Saiz Martínez R., Dromain C., Vietti Violi N. Imaging of gastric carcinomatosis. J Clin Med. 2021;10(22):5294. DOI: 10.3390/jcm10225294","van ‘t Sant I., Engbersen M.P., Bhairosing P.A., Lambregts D.M.J., Beets-Tan R.G.H., van Driel W.J., et al. Diagnostic performance of imaging for the detection of peritoneal metastases: a meta-analysis. Eur Radiol. 2020;30(6):3101–12. DOI: 10.1007/s00330-019-06524-x","Dohan A., Hobeika C., Najah H., Pocard M., Rousset P., Eveno C. Preoperative assessment of peritoneal carcinomatosis of colorectal origin. J Visc Surg. 2018;155(4):293–303. DOI: 10.1016/j.jviscsurg.2018.01.002","Leeman M.F., Patel D., Anderson J., O ̛Neill J.R., Paterson-Brown S. Multidetector computed tomography versus staging laparoscopy for the detection of peritoneal metastases in esophagogastric junctional and gastric cancer. Surg Laparosc Endosc Percutan Tech. 2017;27(5):369–74. DOI: 10.1097/SLE.0000000000000451","Carboni F., Federici O., Giofrè M., Valle M. An 18-year experience in diagnostic laparoscopy of peritoneal carcinomatosis: results from 744 patients. J Gastrointest Surg. 2020;24(9):2096–103. DOI: 10.1007/s11605-019-04368-w","Najah H., Malgras B., Dohan A., Gronnier C., Eveno C., Pocard M. The role of single-incision laparoscopic peritoneal exploration in the management of patients with peritoneal metastases. Surg Endosc. 2020;34(5):2040–9. DOI: 10.1007/s00464-019-06984-8","Wang P.H. The role of laparoscopy and the value of peritoneal carcinomatosis index in patients with intra-abdominal malignancies who are scheduled to laparotomy. Gynecol Minim Invasive Ther. 2019;8(2):51–2. DOI: 10.4103/GMIT.GMIT_93_18","Jacquet P., Sugarbaker P.H. Clinical research methodologies in diagnosis and staging of patients with peritoneal carcinomatosis. Cancer Treat Res. 1996;82:359–74. DOI: 10.1007/978-1-4613-1247-5_23","de Boer N.L., Brandt-Kerkhof A.R.M., Madsen E.V.E., Doukas M., Verhoef C., Burger J.W.A. The accuracy of the surgical peritoneal cancer index in patients with peritoneal metastases of colorectal cancer. Dig Surg. 2021;38(3):205–11. DOI: 10.1159/000513353","Bhatt A., Yonemura Y., Mehta S., Benzerdjeb N., Kammar P., Parikh L., et al. The pathologic peritoneal cancer index (PCI) strongly differs from the surgical PCI in peritoneal metastases arising from various primary tumors. Ann Surg Oncol. 2020;27(8):2985–96. DOI: 10.1245/s10434-020-08234-x","Li J., Guo T. Role of peritoneal mesothelial cells in the progression of peritoneal metastases. Cancers (Basel). 2022;14(12):2856. DOI: 10.3390/cancers14122856","Peng S., Chen D., Cai J., Yuan Z., Huang B., Li Y., et al. Enhancing cancer-associated fibroblast fatty acid catabolism within a metabolically challenging tumor microenvironment drives colon cancer peritoneal metastasis. Mol Oncol. 2021;15(5):1391–411. DOI: 10.1002/1878-0261.12917","Sánchez-Hidalgo J.M., Rodríguez-Ortiz L., Arjona-Sánchez Á., RufiánPeña S., Casado-Adam Á., Cosano-Álvarez A., et al. Colorectal peritoneal metastases: Optimal management review. World J Gastroenterol. 2019;25(27):3484–502. DOI: 10.3748/wjg.v25.i27.3484","Leiting J.L., Grotz T.E. Optimizing outcomes for patients with gastric cancer peritoneal carcinomatosis. World J Gastrointest Oncol. 2018;10(10):282–9. DOI: 10.4251/wjgo.v10.i10.282","Franko J. Therapeutic efficacy of systemic therapy for colorectal peritoneal carcinomatosis: Surgeon’s perspective. Pleura Peritoneum. 2018;3(1):20180102. DOI: 10.1515/pp-2018-0102","Quénet F., Elias D., Roca L., Goéré D., Ghouti L., Pocard M., et al. Cytoreductive surgery plus hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus cytoreductive surgery alone for colorectal peritoneal metastases (PRODIGE 7): a multicentre, randomised, open-label, phase 3 trial. Lancet Oncol. 2021;22(2):256–66. DOI: 10.1016/S1470-2045(20)30599-4","McMullen J.R.W., Selleck M., Wall N.R., Senthil M. Peritoneal carcinomatosis: limits of diagnosis and the case for liquid biopsy. Oncotarget. 2017;8(26):43481–90. DOI: 10.18632/oncotarget.16480","Kim S.H., Choi Y.H., Kim J.W., Oh S., Lee S., Kim B.G., et al. Clinical significance of computed tomography-detected ascites in gastric cancer patients with peritoneal metastases. Medicine (Baltimore). 2018;97(8):e9343. DOI: 10.1097/MD.0000000000009343","Ritch S.J., Telleria C.M. The Transcoelomic ecosystem and epithelial ovarian cancer dissemination. Front Endocrinol (Lausanne). 2022;13:886533. DOI: 10.3389/fendo.2022.886533","Mutsaers S.E., Prêle C.M., Pengelly S., Herrick S.E. Mesothelial cells and peritoneal homeostasis. Fertil Steril. 2016;106(5):1018–24. DOI: 10.1016/j.fertnstert.2016.09.005","Hu Q., Xia X., Kang X., Song P., Liu Z., Wang M., et al. A review of physiological and cellular mechanisms underlying fibrotic postoperative adhesion. Int J Biol Sci. 2021;17(1):298–306. DOI: 10.7150/ijbs.54403","Capobianco A., Cottone L., Monno A., Manfredi A.A., RovereQuerini P. The peritoneum: healing, immunity, and diseases. J Pathol. 2017;243(2):137–47. DOI: 10.1002/path.4942","Paget S. The distribution of secondary growths in cancer of the breast. Lancet. 1889;1:571–3. DOI: 10.1016/S0140-6736(00)49915-0","Ewing J. Neoplastic Diseases: a treatise on tumours. Br. J. Surg. 1928;16:174–5. DOI: 10.1002/bjs.1800166126","Sugarbaker E.V. Cancer metastasis: a product of tumor-host interactions. Curr Probl Cancer. 1979;3:1–59. DOI: 10.1016/S0147-0272(79)80008-2","Deguchi A., Maru Y. Inflammation-associated premetastatic niche formation. Inflamm Regen. 2022;42(1):22. DOI: 10.1186/s41232-022-00208-8","Klymenko Y., Kim O., Loughran E., Yang J., Lombard R., Alber M., et al. Cadherin composition and multicellular aggregate invasion in organotypic models of epithelial ovarian cancer intraperitoneal metastasis. Oncogene. 2017;36(42):5840–51. DOI: 10.1038/onc.2017.171","Mikuła-Pietrasik J., Uruski P., Tykarski A., Książek K. The peritoneal “soil” for a cancerous “seed”: a comprehensive review of the pathogenesis of intraperitoneal cancer metastases. Cell Mol Life Sci. 2018;75(3):509–25. DOI: 10.1007/s00018-017-2663-1","Deng G., Qu J., Zhang Y., Che X., Cheng Y., Fan Y., et al. Gastric cancer-derived exosomes promote peritoneal metastasis by dest - roying the mesothelial barrier. FEBS Lett. 2017;591(14):2167–79. DOI: 10.1002/1873-3468.12722","Dhaliwal D., Shepherd T.G. Molecular and cellular mechanisms controlling integrin-mediated cell adhesion and tumor progression in ovarian cancer metastasis: a review. Clin Exp Metastasis. 2022;39(2):291–301. DOI: 10.1007/s10585-021-10136-5","Kang D., Kim I.H. Molecular mechanisms and potential rationale of immunotherapy in peritoneal metastasis of advanced gastric cancer. Biomedicines. 2022;10(6):1376. DOI: 10.3390/biomedicines10061376","van Baal J.O.A.M., van Noorden C.J.F., Nieuwland R., Van de Vijver K.K., Sturk A., van Driel W.J., et al. Development of peritoneal carcinomatosis in epithelial ovarian cancer: a review. J Histochem Cytochem. 2018;66(2):67–83. DOI: 10.1369/0022155417742897","Cui N., Hu M., Khalil R.A. Biochemical and biological attributes of matrix metalloproteinases. Prog Mol Biol Transl Sci. 2017;147:1–73. DOI: 10.1016/bs.pmbts.2017.02.005","Laronha H., Caldeira J. Structure and function of human matrix metalloproteinases. Cells. 2020;9(5):1076. DOI: 10.3390/cells9051076","Wang X., Khalil R.A. Matrix metalloproteinases, vascular remodeling, and vascular disease. Adv Pharmacol. 2018;81:241–330. DOI: 10.1016/bs.apha.2017.08.002","Shahid S., Iman A., Matti U., Rachid K., Assaf A., Eveno C., et al. Fibrin deposit on the peritoneal surface serves as a niche for cancer expansion in carcinomatosis patients. Neoplasia. 2019;21(11):1091–101. DOI: 10.1016/j.neo.2019.08.006","Соломенный С.В., Ганцев К.Ш., Кзыргалин Ш.Р., Минигазимов Р.С. Анатомические предпосылки развития и особенности течения канцероматоза брюшины. Ульяновский медико-биологический журнал. 2016;3:91–9.","Ritch S.J., Telleria C.M. The transcoelomic ecosystem and epithelial ovarian cancer dissemination. Front Endocrinol (Lausanne). 2022;13:886533. DOI: 10.3389/fendo.2022.886533","Dasari S., Fang Y., Mitra A.K. Cancer associated fibroblasts: naughty neighbors that drive ovarian cancer progression. Cancers (Basel). 2018;10(11):406. DOI: 10.3390/cancers10110406","Czekay R.P., Cheon D.J., Samarakoon R., Kutz S.M., Higgins P.J. Cancer-associated fibroblasts: mechanisms of tumor progression and novel therapeutic targets. Cancers (Basel). 2022;14(5):1231. DOI: 10.3390/cancers14051231","Varghese S., Burness M., Xu H., Beresnev T., Pingpank J., Alexander H.R. Site-specific gene expression profiles and novel molecular prognostic factors in patients with lower gastrointestinal adenocarcinoma diffusely metastatic to liver or peritoneum. Ann Surg Oncol. 2007;14(12):3460–71. DOI: 10.1245/s10434-007-9557-7","Gao Q., Yang Z., Xu S., Li X., Yang X., Jin P., et al. Heterotypic CAFtumor spheroids promote early peritoneal metastatis of ovarian cancer. J Exp Med. 2019;216(3):688–703. DOI: 10.1084/jem.20180765","Hanahan D., Weinberg R.A. Hallmarks of cancer: the next generation. Cell. 2011;144(5):646–74. DOI: 10.1016/j.cell.2011.02.013","Yin L., Li J., Ma D., Li D., Sun Y. Angiogenesis in primary colorectal cancer and matched metastatic tissues: Biological and clinical implications for anti-angiogenic therapies. Oncol Lett. 2020;19(5):3558–66. DOI: 10.3892/ol.2020.11450","Huang Z.Y., Zhang L.H., Zhao C., Liu R., Tong H., Gan C., et al. High HIF-1α expression predicts poor prognosis of patients with colon adenocarcinoma. Int J Clin Exp Pathol. 2018;11(12):5635–46. PMID: 31949650","Kampoli K., Foukas P.G., Ntavatzikos A., Arkadopoulos N., Koumarianou A. Interrogating the interplay of angiogenesis and immunity in metastatic colorectal cancer. World J Methodol. 2022;12(1):43–53. DOI: 10.5662/wjm.v12.i1.43","Dohan A., Hoeffel C., Soyer P., Jannot A.S., Valette P.J., Thivolet A., et al. Evaluation of the peritoneal carcinomatosis index with CT and MRI. Br J Surg. 2017;104(9):1244–9. DOI: 10.1002/bjs.10527","Chia C.S., Wong L.C.K., Hennedige T.P., Ong W.S., Zhu H.Y., Tan G.H.C., et al. Prospective comparison of the performance of MRI versus CT in the detection and evaluation of peritoneal surface malignancies. Cancers (Basel). 2022;14(13):3179. DOI: 10.3390/cancers14133179","Kim S.J., Lee S.W. Diagnostic accuracy of 18F-FDG PET/CT for detection of peritoneal carcinomatosis; a systematic review and meta-analysis. Br J Radiol. 2018;91(1081):20170519. DOI: 10.1259/bjr.20170519","Fischerova D., Zikan M., Semeradova I., Slama J., Kocian R., Dundr P., et al. Ultrasound in preoperative assessment of pelvic and abdominal spread in patients with ovarian cancer: a prospective study. Ultrasound Obstet Gynecol. 2017;49(2):263–74. DOI: 10.1002/uog.15942","Qi Z., Zhang Y., Dai Q., Xia Y., Jiang Y. Peritoneal carcinomatosis in primary ovarian cancer: ultrasound detection and comparison with computed tomography. Ultrasound Med Biol. 2017;43(9):1811–9. DOI: 10.1016/j.ultrasmedbio.2017.02.016","Laghi A., Bellini D., Rengo M., Accarpio F., Caruso D., Biacchi D., et al. Diagnostic performance of computed tomography and magnetic resonance imaging for detecting peritoneal metastases: systematic review and meta-analysis. Radiol Med. 2017;122(1):1–15. DOI: 10.1007/s11547-016-0682-x","Cho J.H., Kim S.S. Peritoneal carcinomatosis and its mimics: review of CT findings for differential diagnosis. J Belg Soc Radiol. 2020;104(1):8. DOI: 10.5334/jbsr.1940","Saiz Martínez R., Dromain C., Vietti Violi N. Imaging of gastric carcinomatosis. J Clin Med. 2021;10(22):5294. DOI: 10.3390/jcm10225294","van ‘t Sant I., Engbersen M.P., Bhairosing P.A., Lambregts D.M.J., Beets-Tan R.G.H., van Driel W.J., et al. Diagnostic performance of imaging for the detection of peritoneal metastases: a meta-analysis. Eur Radiol. 2020;30(6):3101–12. DOI: 10.1007/s00330-019-06524-x","Dohan A., Hobeika C., Najah H., Pocard M., Rousset P., Eveno C. Preoperative assessment of peritoneal carcinomatosis of colorectal origin. J Visc Surg. 2018;155(4):293–303. DOI: 10.1016/j.jviscsurg.2018.01.002","Leeman M.F., Patel D., Anderson J., O ̛Neill J.R., Paterson-Brown S. Multidetector computed tomography versus staging laparoscopy for the detection of peritoneal metastases in esophagogastric junctional and gastric cancer. Surg Laparosc Endosc Percutan Tech. 2017;27(5):369–74. DOI: 10.1097/SLE.0000000000000451","Carboni F., Federici O., Giofrè M., Valle M. An 18-year experience in diagnostic laparoscopy of peritoneal carcinomatosis: results from 744 patients. J Gastrointest Surg. 2020;24(9):2096–103. DOI: 10.1007/s11605-019-04368-w","Najah H., Malgras B., Dohan A., Gronnier C., Eveno C., Pocard M. The role of single-incision laparoscopic peritoneal exploration in the management of patients with peritoneal metastases. Surg Endosc. 2020;34(5):2040–9. DOI: 10.1007/s00464-019-06984-8","Wang P.H. The role of laparoscopy and the value of peritoneal carcinomatosis index in patients with intra-abdominal malignancies who are scheduled to laparotomy. Gynecol Minim Invasive Ther. 2019;8(2):51–2. DOI: 10.4103/GMIT.GMIT_93_18","Jacquet P., Sugarbaker P.H. Clinical research methodologies in diagnosis and staging of patients with peritoneal carcinomatosis. Cancer Treat Res. 1996;82:359–74. DOI: 10.1007/978-1-4613-1247-5_23","de Boer N.L., Brandt-Kerkhof A.R.M., Madsen E.V.E., Doukas M., Verhoef C., Burger J.W.A. The accuracy of the surgical peritoneal cancer index in patients with peritoneal metastases of colorectal cancer. Dig Surg. 2021;38(3):205–11. DOI: 10.1159/000513353","Bhatt A., Yonemura Y., Mehta S., Benzerdjeb N., Kammar P., Parikh L., et al. The pathologic peritoneal cancer index (PCI) strongly differs from the surgical PCI in peritoneal metastases arising from various primary tumors. Ann Surg Oncol. 2020;27(8):2985–96. DOI: 10.1245/s10434-020-08234-x"],"dc.citation.ru":["Li J., Guo T. Role of peritoneal mesothelial cells in the progression of peritoneal metastases. Cancers (Basel). 2022;14(12):2856. DOI: 10.3390/cancers14122856","Peng S., Chen D., Cai J., Yuan Z., Huang B., Li Y., et al. Enhancing cancer-associated fibroblast fatty acid catabolism within a metabolically challenging tumor microenvironment drives colon cancer peritoneal metastasis. Mol Oncol. 2021;15(5):1391–411. DOI: 10.1002/1878-0261.12917","Sánchez-Hidalgo J.M., Rodríguez-Ortiz L., Arjona-Sánchez Á., RufiánPeña S., Casado-Adam Á., Cosano-Álvarez A., et al. Colorectal peritoneal metastases: Optimal management review. World J Gastroenterol. 2019;25(27):3484–502. DOI: 10.3748/wjg.v25.i27.3484","Leiting J.L., Grotz T.E. Optimizing outcomes for patients with gastric cancer peritoneal carcinomatosis. World J Gastrointest Oncol. 2018;10(10):282–9. DOI: 10.4251/wjgo.v10.i10.282","Franko J. Therapeutic efficacy of systemic therapy for colorectal peritoneal carcinomatosis: Surgeon’s perspective. Pleura Peritoneum. 2018;3(1):20180102. DOI: 10.1515/pp-2018-0102","Quénet F., Elias D., Roca L., Goéré D., Ghouti L., Pocard M., et al. Cytoreductive surgery plus hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus cytoreductive surgery alone for colorectal peritoneal metastases (PRODIGE 7): a multicentre, randomised, open-label, phase 3 trial. Lancet Oncol. 2021;22(2):256–66. DOI: 10.1016/S1470-2045(20)30599-4","McMullen J.R.W., Selleck M., Wall N.R., Senthil M. Peritoneal carcinomatosis: limits of diagnosis and the case for liquid biopsy. Oncotarget. 2017;8(26):43481–90. DOI: 10.18632/oncotarget.16480","Kim S.H., Choi Y.H., Kim J.W., Oh S., Lee S., Kim B.G., et al. Clinical significance of computed tomography-detected ascites in gastric cancer patients with peritoneal metastases. Medicine (Baltimore). 2018;97(8):e9343. DOI: 10.1097/MD.0000000000009343","Ritch S.J., Telleria C.M. The Transcoelomic ecosystem and epithelial ovarian cancer dissemination. Front Endocrinol (Lausanne). 2022;13:886533. DOI: 10.3389/fendo.2022.886533","Mutsaers S.E., Prêle C.M., Pengelly S., Herrick S.E. Mesothelial cells and peritoneal homeostasis. Fertil Steril. 2016;106(5):1018–24. DOI: 10.1016/j.fertnstert.2016.09.005","Hu Q., Xia X., Kang X., Song P., Liu Z., Wang M., et al. A review of physiological and cellular mechanisms underlying fibrotic postoperative adhesion. Int J Biol Sci. 2021;17(1):298–306. DOI: 10.7150/ijbs.54403","Capobianco A., Cottone L., Monno A., Manfredi A.A., RovereQuerini P. The peritoneum: healing, immunity, and diseases. J Pathol. 2017;243(2):137–47. DOI: 10.1002/path.4942","Paget S. The distribution of secondary growths in cancer of the breast. Lancet. 1889;1:571–3. DOI: 10.1016/S0140-6736(00)49915-0","Ewing J. Neoplastic Diseases: a treatise on tumours. Br. J. Surg. 1928;16:174–5. DOI: 10.1002/bjs.1800166126","Sugarbaker E.V. Cancer metastasis: a product of tumor-host interactions. Curr Probl Cancer. 1979;3:1–59. DOI: 10.1016/S0147-0272(79)80008-2","Deguchi A., Maru Y. Inflammation-associated premetastatic niche formation. Inflamm Regen. 2022;42(1):22. DOI: 10.1186/s41232-022-00208-8","Klymenko Y., Kim O., Loughran E., Yang J., Lombard R., Alber M., et al. Cadherin composition and multicellular aggregate invasion in organotypic models of epithelial ovarian cancer intraperitoneal metastasis. Oncogene. 2017;36(42):5840–51. DOI: 10.1038/onc.2017.171","Mikuła-Pietrasik J., Uruski P., Tykarski A., Książek K. The peritoneal “soil” for a cancerous “seed”: a comprehensive review of the pathogenesis of intraperitoneal cancer metastases. Cell Mol Life Sci. 2018;75(3):509–25. DOI: 10.1007/s00018-017-2663-1","Deng G., Qu J., Zhang Y., Che X., Cheng Y., Fan Y., et al. Gastric cancer-derived exosomes promote peritoneal metastasis by dest - roying the mesothelial barrier. FEBS Lett. 2017;591(14):2167–79. DOI: 10.1002/1873-3468.12722","Dhaliwal D., Shepherd T.G. Molecular and cellular mechanisms controlling integrin-mediated cell adhesion and tumor progression in ovarian cancer metastasis: a review. Clin Exp Metastasis. 2022;39(2):291–301. DOI: 10.1007/s10585-021-10136-5","Kang D., Kim I.H. Molecular mechanisms and potential rationale of immunotherapy in peritoneal metastasis of advanced gastric cancer. Biomedicines. 2022;10(6):1376. DOI: 10.3390/biomedicines10061376","van Baal J.O.A.M., van Noorden C.J.F., Nieuwland R., Van de Vijver K.K., Sturk A., van Driel W.J., et al. Development of peritoneal carcinomatosis in epithelial ovarian cancer: a review. J Histochem Cytochem. 2018;66(2):67–83. DOI: 10.1369/0022155417742897","Cui N., Hu M., Khalil R.A. Biochemical and biological attributes of matrix metalloproteinases. Prog Mol Biol Transl Sci. 2017;147:1–73. DOI: 10.1016/bs.pmbts.2017.02.005","Laronha H., Caldeira J. Structure and function of human matrix metalloproteinases. Cells. 2020;9(5):1076. DOI: 10.3390/cells9051076","Wang X., Khalil R.A. Matrix metalloproteinases, vascular remodeling, and vascular disease. Adv Pharmacol. 2018;81:241–330. DOI: 10.1016/bs.apha.2017.08.002","Shahid S., Iman A., Matti U., Rachid K., Assaf A., Eveno C., et al. Fibrin deposit on the peritoneal surface serves as a niche for cancer expansion in carcinomatosis patients. Neoplasia. 2019;21(11):1091–101. DOI: 10.1016/j.neo.2019.08.006","Соломенный С.В., Ганцев К.Ш., Кзыргалин Ш.Р., Минигазимов Р.С. Анатомические предпосылки развития и особенности течения канцероматоза брюшины. Ульяновский медико-биологический журнал. 2016;3:91–9.","Ritch S.J., Telleria C.M. The transcoelomic ecosystem and epithelial ovarian cancer dissemination. Front Endocrinol (Lausanne). 2022;13:886533. DOI: 10.3389/fendo.2022.886533","Dasari S., Fang Y., Mitra A.K. Cancer associated fibroblasts: naughty neighbors that drive ovarian cancer progression. Cancers (Basel). 2018;10(11):406. DOI: 10.3390/cancers10110406","Czekay R.P., Cheon D.J., Samarakoon R., Kutz S.M., Higgins P.J. Cancer-associated fibroblasts: mechanisms of tumor progression and novel therapeutic targets. Cancers (Basel). 2022;14(5):1231. DOI: 10.3390/cancers14051231","Varghese S., Burness M., Xu H., Beresnev T., Pingpank J., Alexander H.R. Site-specific gene expression profiles and novel molecular prognostic factors in patients with lower gastrointestinal adenocarcinoma diffusely metastatic to liver or peritoneum. Ann Surg Oncol. 2007;14(12):3460–71. DOI: 10.1245/s10434-007-9557-7","Gao Q., Yang Z., Xu S., Li X., Yang X., Jin P., et al. Heterotypic CAFtumor spheroids promote early peritoneal metastatis of ovarian cancer. J Exp Med. 2019;216(3):688–703. DOI: 10.1084/jem.20180765","Hanahan D., Weinberg R.A. Hallmarks of cancer: the next generation. Cell. 2011;144(5):646–74. DOI: 10.1016/j.cell.2011.02.013","Yin L., Li J., Ma D., Li D., Sun Y. Angiogenesis in primary colorectal cancer and matched metastatic tissues: Biological and clinical implications for anti-angiogenic therapies. Oncol Lett. 2020;19(5):3558–66. DOI: 10.3892/ol.2020.11450","Huang Z.Y., Zhang L.H., Zhao C., Liu R., Tong H., Gan C., et al. High HIF-1α expression predicts poor prognosis of patients with colon adenocarcinoma. Int J Clin Exp Pathol. 2018;11(12):5635–46. PMID: 31949650","Kampoli K., Foukas P.G., Ntavatzikos A., Arkadopoulos N., Koumarianou A. Interrogating the interplay of angiogenesis and immunity in metastatic colorectal cancer. World J Methodol. 2022;12(1):43–53. DOI: 10.5662/wjm.v12.i1.43","Dohan A., Hoeffel C., Soyer P., Jannot A.S., Valette P.J., Thivolet A., et al. Evaluation of the peritoneal carcinomatosis index with CT and MRI. Br J Surg. 2017;104(9):1244–9. DOI: 10.1002/bjs.10527","Chia C.S., Wong L.C.K., Hennedige T.P., Ong W.S., Zhu H.Y., Tan G.H.C., et al. Prospective comparison of the performance of MRI versus CT in the detection and evaluation of peritoneal surface malignancies. Cancers (Basel). 2022;14(13):3179. DOI: 10.3390/cancers14133179","Kim S.J., Lee S.W. Diagnostic accuracy of 18F-FDG PET/CT for detection of peritoneal carcinomatosis; a systematic review and meta-analysis. Br J Radiol. 2018;91(1081):20170519. DOI: 10.1259/bjr.20170519","Fischerova D., Zikan M., Semeradova I., Slama J., Kocian R., Dundr P., et al. Ultrasound in preoperative assessment of pelvic and abdominal spread in patients with ovarian cancer: a prospective study. Ultrasound Obstet Gynecol. 2017;49(2):263–74. DOI: 10.1002/uog.15942","Qi Z., Zhang Y., Dai Q., Xia Y., Jiang Y. Peritoneal carcinomatosis in primary ovarian cancer: ultrasound detection and comparison with computed tomography. Ultrasound Med Biol. 2017;43(9):1811–9. DOI: 10.1016/j.ultrasmedbio.2017.02.016","Laghi A., Bellini D., Rengo M., Accarpio F., Caruso D., Biacchi D., et al. Diagnostic performance of computed tomography and magnetic resonance imaging for detecting peritoneal metastases: systematic review and meta-analysis. Radiol Med. 2017;122(1):1–15. DOI: 10.1007/s11547-016-0682-x","Cho J.H., Kim S.S. Peritoneal carcinomatosis and its mimics: review of CT findings for differential diagnosis. J Belg Soc Radiol. 2020;104(1):8. DOI: 10.5334/jbsr.1940","Saiz Martínez R., Dromain C., Vietti Violi N. Imaging of gastric carcinomatosis. J Clin Med. 2021;10(22):5294. DOI: 10.3390/jcm10225294","van ‘t Sant I., Engbersen M.P., Bhairosing P.A., Lambregts D.M.J., Beets-Tan R.G.H., van Driel W.J., et al. Diagnostic performance of imaging for the detection of peritoneal metastases: a meta-analysis. Eur Radiol. 2020;30(6):3101–12. DOI: 10.1007/s00330-019-06524-x","Dohan A., Hobeika C., Najah H., Pocard M., Rousset P., Eveno C. Preoperative assessment of peritoneal carcinomatosis of colorectal origin. J Visc Surg. 2018;155(4):293–303. DOI: 10.1016/j.jviscsurg.2018.01.002","Leeman M.F., Patel D., Anderson J., O ̛Neill J.R., Paterson-Brown S. Multidetector computed tomography versus staging laparoscopy for the detection of peritoneal metastases in esophagogastric junctional and gastric cancer. Surg Laparosc Endosc Percutan Tech. 2017;27(5):369–74. DOI: 10.1097/SLE.0000000000000451","Carboni F., Federici O., Giofrè M., Valle M. An 18-year experience in diagnostic laparoscopy of peritoneal carcinomatosis: results from 744 patients. J Gastrointest Surg. 2020;24(9):2096–103. DOI: 10.1007/s11605-019-04368-w","Najah H., Malgras B., Dohan A., Gronnier C., Eveno C., Pocard M. The role of single-incision laparoscopic peritoneal exploration in the management of patients with peritoneal metastases. Surg Endosc. 2020;34(5):2040–9. DOI: 10.1007/s00464-019-06984-8","Wang P.H. The role of laparoscopy and the value of peritoneal carcinomatosis index in patients with intra-abdominal malignancies who are scheduled to laparotomy. Gynecol Minim Invasive Ther. 2019;8(2):51–2. DOI: 10.4103/GMIT.GMIT_93_18","Jacquet P., Sugarbaker P.H. Clinical research methodologies in diagnosis and staging of patients with peritoneal carcinomatosis. Cancer Treat Res. 1996;82:359–74. DOI: 10.1007/978-1-4613-1247-5_23","de Boer N.L., Brandt-Kerkhof A.R.M., Madsen E.V.E., Doukas M., Verhoef C., Burger J.W.A. The accuracy of the surgical peritoneal cancer index in patients with peritoneal metastases of colorectal cancer. Dig Surg. 2021;38(3):205–11. DOI: 10.1159/000513353","Bhatt A., Yonemura Y., Mehta S., Benzerdjeb N., Kammar P., Parikh L., et al. The pathologic peritoneal cancer index (PCI) strongly differs from the surgical PCI in peritoneal metastases arising from various primary tumors. Ann Surg Oncol. 2020;27(8):2985–96. DOI: 10.1245/s10434-020-08234-x"],"dc.citation.en":["Li J., Guo T. Role of peritoneal mesothelial cells in the progression of peritoneal metastases. Cancers (Basel). 2022;14(12):2856. DOI: 10.3390/cancers14122856","Peng S., Chen D., Cai J., Yuan Z., Huang B., Li Y., et al. Enhancing cancer-associated fibroblast fatty acid catabolism within a metabolically challenging tumor microenvironment drives colon cancer peritoneal metastasis. Mol Oncol. 2021;15(5):1391–411. DOI: 10.1002/1878-0261.12917","Sánchez-Hidalgo J.M., Rodríguez-Ortiz L., Arjona-Sánchez Á., RufiánPeña S., Casado-Adam Á., Cosano-Álvarez A., et al. Colorectal peritoneal metastases: Optimal management review. World J Gastroenterol. 2019;25(27):3484–502. DOI: 10.3748/wjg.v25.i27.3484","Leiting J.L., Grotz T.E. Optimizing outcomes for patients with gastric cancer peritoneal carcinomatosis. World J Gastrointest Oncol. 2018;10(10):282–9. DOI: 10.4251/wjgo.v10.i10.282","Franko J. Therapeutic efficacy of systemic therapy for colorectal peritoneal carcinomatosis: Surgeon’s perspective. Pleura Peritoneum. 2018;3(1):20180102. DOI: 10.1515/pp-2018-0102","Quénet F., Elias D., Roca L., Goéré D., Ghouti L., Pocard M., et al. Cytoreductive surgery plus hyperthermic intraperitoneal chemotherapy versus cytoreductive surgery alone for colorectal peritoneal metastases (PRODIGE 7): a multicentre, randomised, open-label, phase 3 trial. Lancet Oncol. 2021;22(2):256–66. DOI: 10.1016/S1470-2045(20)30599-4","McMullen J.R.W., Selleck M., Wall N.R., Senthil M. Peritoneal carcinomatosis: limits of diagnosis and the case for liquid biopsy. Oncotarget. 2017;8(26):43481–90. DOI: 10.18632/oncotarget.16480","Kim S.H., Choi Y.H., Kim J.W., Oh S., Lee S., Kim B.G., et al. Clinical significance of computed tomography-detected ascites in gastric cancer patients with peritoneal metastases. Medicine (Baltimore). 2018;97(8):e9343. DOI: 10.1097/MD.0000000000009343","Ritch S.J., Telleria C.M. The Transcoelomic ecosystem and epithelial ovarian cancer dissemination. Front Endocrinol (Lausanne). 2022;13:886533. DOI: 10.3389/fendo.2022.886533","Mutsaers S.E., Prêle C.M., Pengelly S., Herrick S.E. Mesothelial cells and peritoneal homeostasis. Fertil Steril. 2016;106(5):1018–24. DOI: 10.1016/j.fertnstert.2016.09.005","Hu Q., Xia X., Kang X., Song P., Liu Z., Wang M., et al. A review of physiological and cellular mechanisms underlying fibrotic postoperative adhesion. Int J Biol Sci. 2021;17(1):298–306. DOI: 10.7150/ijbs.54403","Capobianco A., Cottone L., Monno A., Manfredi A.A., RovereQuerini P. The peritoneum: healing, immunity, and diseases. J Pathol. 2017;243(2):137–47. DOI: 10.1002/path.4942","Paget S. The distribution of secondary growths in cancer of the breast. Lancet. 1889;1:571–3. DOI: 10.1016/S0140-6736(00)49915-0","Ewing J. Neoplastic Diseases: a treatise on tumours. Br. J. Surg. 1928;16:174–5. DOI: 10.1002/bjs.1800166126","Sugarbaker E.V. Cancer metastasis: a product of tumor-host interactions. Curr Probl Cancer. 1979;3:1–59. DOI: 10.1016/S0147-0272(79)80008-2","Deguchi A., Maru Y. Inflammation-associated premetastatic niche formation. Inflamm Regen. 2022;42(1):22. DOI: 10.1186/s41232-022-00208-8","Klymenko Y., Kim O., Loughran E., Yang J., Lombard R., Alber M., et al. Cadherin composition and multicellular aggregate invasion in organotypic models of epithelial ovarian cancer intraperitoneal metastasis. Oncogene. 2017;36(42):5840–51. DOI: 10.1038/onc.2017.171","Mikuła-Pietrasik J., Uruski P., Tykarski A., Książek K. The peritoneal “soil” for a cancerous “seed”: a comprehensive review of the pathogenesis of intraperitoneal cancer metastases. Cell Mol Life Sci. 2018;75(3):509–25. DOI: 10.1007/s00018-017-2663-1","Deng G., Qu J., Zhang Y., Che X., Cheng Y., Fan Y., et al. Gastric cancer-derived exosomes promote peritoneal metastasis by dest - roying the mesothelial barrier. FEBS Lett. 2017;591(14):2167–79. DOI: 10.1002/1873-3468.12722","Dhaliwal D., Shepherd T.G. Molecular and cellular mechanisms controlling integrin-mediated cell adhesion and tumor progression in ovarian cancer metastasis: a review. Clin Exp Metastasis. 2022;39(2):291–301. DOI: 10.1007/s10585-021-10136-5","Kang D., Kim I.H. Molecular mechanisms and potential rationale of immunotherapy in peritoneal metastasis of advanced gastric cancer. Biomedicines. 2022;10(6):1376. DOI: 10.3390/biomedicines10061376","van Baal J.O.A.M., van Noorden C.J.F., Nieuwland R., Van de Vijver K.K., Sturk A., van Driel W.J., et al. Development of peritoneal carcinomatosis in epithelial ovarian cancer: a review. J Histochem Cytochem. 2018;66(2):67–83. DOI: 10.1369/0022155417742897","Cui N., Hu M., Khalil R.A. Biochemical and biological attributes of matrix metalloproteinases. Prog Mol Biol Transl Sci. 2017;147:1–73. DOI: 10.1016/bs.pmbts.2017.02.005","Laronha H., Caldeira J. Structure and function of human matrix metalloproteinases. Cells. 2020;9(5):1076. DOI: 10.3390/cells9051076","Wang X., Khalil R.A. Matrix metalloproteinases, vascular remodeling, and vascular disease. Adv Pharmacol. 2018;81:241–330. DOI: 10.1016/bs.apha.2017.08.002","Shahid S., Iman A., Matti U., Rachid K., Assaf A., Eveno C., et al. Fibrin deposit on the peritoneal surface serves as a niche for cancer expansion in carcinomatosis patients. Neoplasia. 2019;21(11):1091–101. DOI: 10.1016/j.neo.2019.08.006","Соломенный С.В., Ганцев К.Ш., Кзыргалин Ш.Р., Минигазимов Р.С. Анатомические предпосылки развития и особенности течения канцероматоза брюшины. Ульяновский медико-биологический журнал. 2016;3:91–9.","Ritch S.J., Telleria C.M. The transcoelomic ecosystem and epithelial ovarian cancer dissemination. Front Endocrinol (Lausanne). 2022;13:886533. DOI: 10.3389/fendo.2022.886533","Dasari S., Fang Y., Mitra A.K. Cancer associated fibroblasts: naughty neighbors that drive ovarian cancer progression. Cancers (Basel). 2018;10(11):406. DOI: 10.3390/cancers10110406","Czekay R.P., Cheon D.J., Samarakoon R., Kutz S.M., Higgins P.J. Cancer-associated fibroblasts: mechanisms of tumor progression and novel therapeutic targets. Cancers (Basel). 2022;14(5):1231. DOI: 10.3390/cancers14051231","Varghese S., Burness M., Xu H., Beresnev T., Pingpank J., Alexander H.R. Site-specific gene expression profiles and novel molecular prognostic factors in patients with lower gastrointestinal adenocarcinoma diffusely metastatic to liver or peritoneum. Ann Surg Oncol. 2007;14(12):3460–71. DOI: 10.1245/s10434-007-9557-7","Gao Q., Yang Z., Xu S., Li X., Yang X., Jin P., et al. Heterotypic CAFtumor spheroids promote early peritoneal metastatis of ovarian cancer. J Exp Med. 2019;216(3):688–703. DOI: 10.1084/jem.20180765","Hanahan D., Weinberg R.A. Hallmarks of cancer: the next generation. Cell. 2011;144(5):646–74. DOI: 10.1016/j.cell.2011.02.013","Yin L., Li J., Ma D., Li D., Sun Y. Angiogenesis in primary colorectal cancer and matched metastatic tissues: Biological and clinical implications for anti-angiogenic therapies. Oncol Lett. 2020;19(5):3558–66. DOI: 10.3892/ol.2020.11450","Huang Z.Y., Zhang L.H., Zhao C., Liu R., Tong H., Gan C., et al. High HIF-1α expression predicts poor prognosis of patients with colon adenocarcinoma. Int J Clin Exp Pathol. 2018;11(12):5635–46. PMID: 31949650","Kampoli K., Foukas P.G., Ntavatzikos A., Arkadopoulos N., Koumarianou A. Interrogating the interplay of angiogenesis and immunity in metastatic colorectal cancer. World J Methodol. 2022;12(1):43–53. DOI: 10.5662/wjm.v12.i1.43","Dohan A., Hoeffel C., Soyer P., Jannot A.S., Valette P.J., Thivolet A., et al. Evaluation of the peritoneal carcinomatosis index with CT and MRI. Br J Surg. 2017;104(9):1244–9. DOI: 10.1002/bjs.10527","Chia C.S., Wong L.C.K., Hennedige T.P., Ong W.S., Zhu H.Y., Tan G.H.C., et al. Prospective comparison of the performance of MRI versus CT in the detection and evaluation of peritoneal surface malignancies. Cancers (Basel). 2022;14(13):3179. DOI: 10.3390/cancers14133179","Kim S.J., Lee S.W. Diagnostic accuracy of 18F-FDG PET/CT for detection of peritoneal carcinomatosis; a systematic review and meta-analysis. Br J Radiol. 2018;91(1081):20170519. DOI: 10.1259/bjr.20170519","Fischerova D., Zikan M., Semeradova I., Slama J., Kocian R., Dundr P., et al. Ultrasound in preoperative assessment of pelvic and abdominal spread in patients with ovarian cancer: a prospective study. Ultrasound Obstet Gynecol. 2017;49(2):263–74. DOI: 10.1002/uog.15942","Qi Z., Zhang Y., Dai Q., Xia Y., Jiang Y. Peritoneal carcinomatosis in primary ovarian cancer: ultrasound detection and comparison with computed tomography. Ultrasound Med Biol. 2017;43(9):1811–9. DOI: 10.1016/j.ultrasmedbio.2017.02.016","Laghi A., Bellini D., Rengo M., Accarpio F., Caruso D., Biacchi D., et al. Diagnostic performance of computed tomography and magnetic resonance imaging for detecting peritoneal metastases: systematic review and meta-analysis. Radiol Med. 2017;122(1):1–15. DOI: 10.1007/s11547-016-0682-x","Cho J.H., Kim S.S. Peritoneal carcinomatosis and its mimics: review of CT findings for differential diagnosis. J Belg Soc Radiol. 2020;104(1):8. DOI: 10.5334/jbsr.1940","Saiz Martínez R., Dromain C., Vietti Violi N. Imaging of gastric carcinomatosis. J Clin Med. 2021;10(22):5294. DOI: 10.3390/jcm10225294","van ‘t Sant I., Engbersen M.P., Bhairosing P.A., Lambregts D.M.J., Beets-Tan R.G.H., van Driel W.J., et al. Diagnostic performance of imaging for the detection of peritoneal metastases: a meta-analysis. Eur Radiol. 2020;30(6):3101–12. DOI: 10.1007/s00330-019-06524-x","Dohan A., Hobeika C., Najah H., Pocard M., Rousset P., Eveno C. Preoperative assessment of peritoneal carcinomatosis of colorectal origin. J Visc Surg. 2018;155(4):293–303. DOI: 10.1016/j.jviscsurg.2018.01.002","Leeman M.F., Patel D., Anderson J., O ̛Neill J.R., Paterson-Brown S. Multidetector computed tomography versus staging laparoscopy for the detection of peritoneal metastases in esophagogastric junctional and gastric cancer. Surg Laparosc Endosc Percutan Tech. 2017;27(5):369–74. DOI: 10.1097/SLE.0000000000000451","Carboni F., Federici O., Giofrè M., Valle M. An 18-year experience in diagnostic laparoscopy of peritoneal carcinomatosis: results from 744 patients. J Gastrointest Surg. 2020;24(9):2096–103. DOI: 10.1007/s11605-019-04368-w","Najah H., Malgras B., Dohan A., Gronnier C., Eveno C., Pocard M. The role of single-incision laparoscopic peritoneal exploration in the management of patients with peritoneal metastases. Surg Endosc. 2020;34(5):2040–9. DOI: 10.1007/s00464-019-06984-8","Wang P.H. The role of laparoscopy and the value of peritoneal carcinomatosis index in patients with intra-abdominal malignancies who are scheduled to laparotomy. Gynecol Minim Invasive Ther. 2019;8(2):51–2. DOI: 10.4103/GMIT.GMIT_93_18","Jacquet P., Sugarbaker P.H. Clinical research methodologies in diagnosis and staging of patients with peritoneal carcinomatosis. Cancer Treat Res. 1996;82:359–74. DOI: 10.1007/978-1-4613-1247-5_23","de Boer N.L., Brandt-Kerkhof A.R.M., Madsen E.V.E., Doukas M., Verhoef C., Burger J.W.A. The accuracy of the surgical peritoneal cancer index in patients with peritoneal metastases of colorectal cancer. Dig Surg. 2021;38(3):205–11. DOI: 10.1159/000513353","Bhatt A., Yonemura Y., Mehta S., Benzerdjeb N., Kammar P., Parikh L., et al. The pathologic peritoneal cancer index (PCI) strongly differs from the surgical PCI in peritoneal metastases arising from various primary tumors. Ann Surg Oncol. 2020;27(8):2985–96. DOI: 10.1245/s10434-020-08234-x"],"dc.date.accessioned_dt":"2023-10-13T09:59:06Z","dc.date.accessioned":["2023-10-13T09:59:06Z"],"dc.date.available":["2023-10-13T09:59:06Z"],"dateIssued":["2022-12-05"],"dateIssued_keyword":["2022-12-05","2022"],"dateIssued_ac":["2022-12-05\n|||\n2022-12-05","2022"],"dateIssued.year":[2022],"dateIssued.year_sort":"2022","dc.date.published":["2022-12-05"],"dc.doi":["10.24060/2076-3093-2022-12-4-328-336"],"dc.fullHTML":["

ВВЕДЕНИЕ

\n

Метастазирование в брюшину встречается при ряде гетерогенных опухолей, происходящих из яичников, желудка, кишечника, поджелудочной железы, легких, молочной железы и меланомы [1]. Диссеминация опухолевых клеток по брюшине усугубляет течение основного заболевания, трудно поддается лечению и значительно снижает общую выживаемость [2].

\n

Перитонеальный канцероматоз (ПК) не имеет специфичных клинических симптомов и, как правило, обнаруживается на поздней стадии заболевания, когда опухолевые диссеминаты широко рассеяны на поверхности брюшины. Лечение такого распространенного процесса сопряжено с определенными периоперационными рисками, а внутрибрюшинная химиотерапия (ХТ) не всегда возможна ввиду выраженных общесоматических нарушений, обусловленных как злокачественным процессом, так и сопутствующей патологией. Для проведения хирургической циторедукции с внутрибрюшинной химиотерапией проводится строгий отбор пациентов [3]. Применение только циторедуктивной хирургии или только системной химиотерапии является спорным, но также рассматривается как альтернативный подход в лечении ПК [4–6]. Несмотря на достижения последних десятилетий, канцероматоз брюшины все так же считается отягощающим фактором с неблагоприятным прогнозом.

\n

ОСОБЕННОСТИ КЛИНИЧЕСКОГО ТЕЧЕНИЯ ПК

\n

Перитонеальный канцероматоз в большей степени протекает бессимптомно. Однако все же удалось выявить ряд неспецифических симптомов, сопровождающих его течение. По мере развития могут появляться такие симптомы, как тошнота, метеоризм, диарея, боль в животе и потеря веса. Наиболее грозным симптомом служит развитие кишечной непроходимости [7].

\n

Распространенным симптомом метастатического поражения брюшины является накопление жидкости в перитонеальной полости, известное как асцит. В нормальных условиях перитонеальная полость содержит 5–20 мл жидкости [8]. Эта жидкость в основном состоит из экссудата яичников, транссудата плазмы, макрофагов, иммунных и свободно плавающих мезотелиальных клеток. Перитонеальная жидкость постоянно циркулирует благодаря гравитации, обеспечивающей нисходящий поток, и дыхательным движениям диафрагмы, создающим восходящий поток. Различные механические и анатомические факторы перитонеальной жидкости уменьшают трение между органами брюшной полости, обеспечивают обмен жидкости с плазмой, содержащимися в ней факторами и иммунными клетками. В патологических условиях часто наблюдается увеличение объема жидкости. Изменение объема циркуляторной жидкости вызывается нарушением баланса между ее секрецией и дренажом. Это связано с физической обструкцией лимфатических сосудов опухолевыми клетками, а также увеличением проницаемости сосудов из-за повышения уровня факторов роста и цитокинов в перитонеальной жидкости. Увеличение проницаемости сосудов, в свою очередь, приводит к утечке белка, вызывает сдвиг осмотических сил и приводит к притоку жидкости в перитонеальную полость, способствуя асциту. Увеличение объема асцитической жидкости связано с худшим прогнозом и повышенным метастатическим потенциалом опухолевых клеток при раке яичников [9]. Асцит способствует усиленному распространению опухолевых диссеминатов и прогрессированию онкологического заболевания, обеспечивая необходимые условия для будущей микросреды опухоли на поверхности брюшины.

\n

АНАТОМО-ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ БРЮШИНЫ

\n

Брюшина представляет собой специфический орган со сложной структурной организацией и рядом важнейших органоспецифичных функций. Она состоит из монослоя мезотелиальных клеток, поддерживаемых базальной мембраной, опирающейся на слой соединительной ткани, называемой субмезотелием [10]. Транспортная функция заключается в облегчении переноса жидкости и содержащихся в ней клеточных элементов благодаря скользящей поверхности, небольшому количеству жидкости, содержащей фосфатидилхолин, который вырабатывается каждой мезотелиальной клеткой. Брюшина также является барьером для проникновения различных элементов благодаря своему составу и физическим свойствам. Брюшина способна выделять различные провоспалительные цитокины и хемокины в ответ на внутрибрюшные инфекции. Восстановительная функция брюшины обеспечивается путем высвобождения факторов роста в ответ на ее повреждение. Также брюшина выполняет важную структурную функцию для содержимого брюшной полости [11][12].

\n

ПАТОГЕНЕЗ

\n

Существует несколько теорий метастазирования злокачественных новообразований. Согласно теории Стивена Пэджета, данный процесс регулируется взаимодействием между отделившимися от опухоли раковыми клетками и будущей микросредой по типу «семена и почва». Успешная имплантация раковых клеток зависит от состояния и молекулярных особенностей микросреды конкретного принимаемого органа или ткани, то есть является органоспецифичной [13]. Большое количество клинических данных и экспериментальных исследований подтвердило предрасположенность метастатических опухолевых клеток к определенной благоприятной для дальнейшего распространения и роста микросреде. Юинг утверждал, что основной путь метастазирования определяет взаимосвязь механических факторов с анатомическими особенностями сосудистого и лимфатического дренажа опухоли [14]. Данная анатомико-механическая гипотеза постулирует неспецифическое распространение злокачественных клеток по ходу кровотока, исходящего из первичного очага. Шугабейкер представил более усовершенствованную теорию распространения опухолей, согласно которой локорегионарное метастазирование происходит за счет анатомико-механических особенностей, а отдаленное метастазирование может быть органоспецифичным [15]. Из вышесказанного следует, что в процессе метастазирования играют роль как анатомические особенности и факторы механической природы, так и молекулярная предрасположенность отторгшихся от первичного очага раковых клеток и принимаемой их микросреды.

\n

Вторичный канцероматоз брюшины является результатом метастазирования опухолей различных нозологий и чаще всего оценивается исходя из локализации первичного опухолевого очага. Исследования и систематические обзоры, посвященные ПК как отдельной патологии, встречаются крайне редко. Отсутствие полного представления о молекулярно-биологических особенностях метастазирования опухолей в брюшину не позволяет обозначить ПК как отдельный локорегионарный процесс со своей биологией и онкогенезом. Рассмотрение канцероматоза брюшины как отдельного развивающегося молекулярного события расширит представление о его морфо- и онкогенезе, позволит усилить поиск не только лечебно-диагностических подходов, но и профилактических мер для его предупреждения.

\n

В результате обзора литературы при различных локализациях выявлены и охарактеризованы общие механизмы перитонеального метастатического каскада. Метастазирование представляет собой сложный многоступенчатый биологический процесс, при котором небольшая популяция раковых клеток с высоким метастатическим потенциалом отделяется от первичной опухоли, вызывает деградацию внеклеточного матрикса, интравазируется в кровеносные или лимфатические сосуды, а также экстравазируется и колонизируется в отдаленные органы. На сегодня идентифицирован ряд цитокинов, участвующих в процессе метастазирования. К ним относят фактор роста эндотелия сосудов (VEGF), фактор стромальных клеток 1 (SDF-1), трансформирующий фактор роста b (TGF-b) и фактор некроза опухоли (TNF), которые образуют преметастатические ниши для будущего опухолевого обсеменения [16]. Раковые клетки подвергаются эпителиально-мезенхимальной трансформации, экспрессируя при этом различные молекулы адгезии.

\n

Во время эпителиально-мезенхимальной трансформации снижается экспрессия эпителиального Е-кадгерина, который оказывает супрессивное влияние на подвижность клеток, способность к инвазии и метастазированию. Снижение экспрессии Е-кадгерина вызывает усиленную пролиферацию раковых клеток в асцитической жидкости. Другие кадгерины, такие как нейронный (N)-кадгерин и тромбоцитарный (P)-кадгерин, наоборот, способствуют подвижности, инвазии и ангиогенезу. Попав в перитонеальную жидкость, опухолевые клетки свободно мигрируют внутри нее. Объем перитонеальной жидкости увеличивается в связи с нарушением ее образования и дренажа через диафрагмальную лимфатическую систему. Также накоплению асцитической жидкости способствует стимуляция первичной опухолью медиаторов воспаления. Перистальтика кишечника, дыхательные движения обеспечивают циркуляцию перитонеальной жидкости и тем самым способствуют распространению опухолевых клеток в предпочтительные участки брюшины. В трансмезотелиальном распространении участвуют различные молекулы адгезии, экспрессируемые мезотелиальными клетками. Адгезии раковых клеток к мезотелию способствуют интегрины. Интегрины представляют кальций- и магний-зависимые молекулы гетеродимера, состоящие из α- и β-субъединицы, расположенной на клеточной мембране [17].

\n

В результате активации воспалительного ответа под действием опухоли с участием медиаторов воспаления (фактор некроза тканей (TNF)-α, интерферон (IFN)-γ, интерлейкин (IL)-1β и IL-6) происходит увеличение адгезии раковых клеток к мезотелию брюшины [18]. Цитокины, такие как трансформирующий фактор роста (TGF)-β1 и IL-1β, усиливают экспрессию молекул межклеточной и сосудистой адгезии клеток ICAM-1 и VCAM-1 на мезотелиоцитах, вызывают миофибробластный фенотип в мезотелиальных клетках после перехода от мезотелия к мезенхимальному типу. Миофибробластный фенотип, в свою очередь, усиливает интегрин-зависимую адгезию раковых клеток. В процессе адгезии клеток опухоли участвуют как интегрин-зависимые, так и интегрин-независимые молекулы адгезии (CD43, CD44, CA125/MUC16, L1CAM, GnRH) [19–21]. Мезотелий является мощным барьером проникновению опухолевых клеток в строму брюшины. Соответственно, для его преодоления необходимо значительное усилие со стороны опухоли. Было показано, что проникновению раковых клеток в субмезотелиальную строму может способствовать нарушение целостности мезотелия в результате хирургического воздействия или инфекционно-воспалительных изменений [12][22]. Определенную роль во вторжении раковых клеток в брюшину играют матричные металлопротеиназы (ММП). Это семейство цинк-зависимых ферментов, которые участвуют в деградации различных белков внеклеточного матрикса. MMП вызывают деградацию коллагена и эластина, играют роль в ремоделировании тканей во время различных физиологических процессов, таких какангиогенез, восстановление ран, а также в патологических состояниях, таких как инфаркт миокарда, фиброзные расстройства, остеоартрит и рак. MMП также играют важную роль в инфильтрации лейкоцитов и воспалении тканей. Повышенный уровень данных ферментов обнаруживался при раке и был связан с прогрессированием и способностью опухоли к инвазии [23–25]. Сообщалось, что повышенный уровень матричных металлопротеиназ MMП-1, MMП-2, MMП-7, MMП-9, MMП-13 и MMП-14 обеспечивает облегчение инвазии субмезотелиальной стромы путем непосредственного разрушения компонентов внеклеточного матрикса [22][26].

\n

Еще один механизм проникновения опухоли протекает через физиологические межклеточные пространства, так называемые серозно-лимфатические люки брюшины. Под влиянием дыхательных движений диафрагмы происходит расширение небольших устьев между мезотелиальными клетками и обнажение субмезотелиальной стромы. Данный транслимфатический механизм может служить примером непосредственного проникновения раковых клеток в субмезотелий [27].

\n

После проникновения через мезотелий и базальную мембрану раковые клетки попадают в богатую питательными веществами строму. Определенный каскад реакций с участием активированных медиаторов воспаления способствует росту и выживанию раковых клеток в завоеванной микросреде с усилением производства необходимых метаболитов (протеаз, ангиогенных факторов, факторов роста, иммуносупрессивных цитокинов). Преобразование стромальных структур подвоздействием раковых клеток создает благоприятную микросреду для опухоли, способствуя ее росту и инвазии [28]. К примеру, нормальные фибробласты под воздействием раковых клеток трансформируются в миофибробластные клетки, известные как CAF (фибробласты, связанные с раком). CAF производят различные цитокины, факторы роста и компоненты внеклеточного матрикса, помогают адгезии раковых клеток и их миграции, стимулируют рост опухоли и ангиогенез. Ангиогенез поддерживает пролиферацию опухоли и дальнейший ее рост в новой среде [29][30]. В данном процессе участвуют рецептор эпидермального фактора роста (EGFR) и инсулиноподобный фактор роста-1 (IGF-1) [31][32]. Ангиогенез индуцируется путем производства достаточного количества ангиогенных факторов опухолевыми клетками [33]. Ключевыми игроками в этом процессе являются фактор, вызываемый гипоксией-1 (HIF-1), и фактор роста эндотелия сосудов (VEGF). Экспрессия HIF-1α увеличивается по мере снижения уровня кислорода в клетке. Высокие уровни экспрессии данного фактора положительно коррелировали с увеличением стадии заболевания по TNM и повышенным метастатическим потенциалом [34][35]. VEGF в нормальных тканях увеличивает выживаемость, пролиферацию, миграцию и дифференциацию эндотелиальных клеток. В исследованиях было показано, что ингибирование VEGF снижает васкуляризацию, тем самым угнетая дальнейший рост и пролиферацию как опухолевых, так и эндотелиальных клеток [36].

\n

Удивительным фактом является поверхностное распространение опухолевых отложений брюшины, что отличает весь процесс от метастатического поражения других органов. Особенностью опухолевой микросреды в брюшине является подавление глубокой инвазии. Однако конкретные механизмы и факторы, препятствующие глубокой инвазии опухоли, до сих пор неизвестны. Таким образом, ПК представляет собой сложный взаимозависимый каскад молекулярно-биологических процессов, в котором немаловажную роль играет как злокачественный потенциал опухолевых клеток, так и биологические характеристики принимаемой микросреды. Мезотелиальные клетки способны трансформироваться, вырабатывать необходимые цитокины, факторы роста, реконструировать внеклеточный матрикс, создавая благоприятную среду, облегчая пролиферацию, инвазию и метастазирование опухоли в брюшину.

\n

ДИАГНОСТИКА ПЕРИТОНЕАЛЬНОГО КАНЦЕРОМАТОЗА

\n

Для диагностики ПК применяют визуализирующие инструментальные методы, такие как УЗИ, КТ, МРТ, ПЭТ/КТ [37–39]. Результаты сравнительного анализа показали преимущество выполнения ультразвукового исследования для обнаружения асцита как самого быстрого, доступного и недорогого метода. При оценке опухолевого обсеменения органов брюшной полости ультразвук показал высокую точность и специфичность, но относительно низкую чувствительность в отдельных областях брюшной полости. К примеру, специфичность обнаружения ПК верхнего и среднего этажа брюшной полости была высокой, однако чувствительность метода не превышала 50 % [40][41].

\n

Предпочтительным методом дооперационной диагностики ПК остается компьютерная томография (КТ) [42]. В многочисленных исследованиях было показано, что компьютерная томография позволяет диагностировать наличие канцероматоза. Однако метод не является достаточно точным и специфичным при оценке степени выраженности ПК, определении прогноза и планирования лечения. Помимо того, ПК на КТ может имитировать другие заболевания брюшины, такие какпсевдомиксома брюшины, лейомиоматоз, перитонеальная злокачественная мезотелиома, туберкулез [43]. Выявление отдельных канцероматозных узлов, в особенности отсевов размерами менее 1 см, затруднительно. Канцероматозные узлы размерами 1 см обнаруживаютcя в 25–50 % случаев, а размером менее 5 мм — лишь в 11 % случаев [44].

\n

Магнитно-резонансная томография и позитронно-эмиссионная томография показали сопоставимую диагностическую эффективность МРТ (ДВ) и ПЭТ (КТ) для выявления метастазов брюшины у больных раком яичников и желудочно-кишечного тракта [45]. Однако у обоих методов есть недостатки, такие как артефакты перистальтики движения, дороговизна методов и их ограниченная доступность. Сочетание методов МРТ и КТ значительно улучшает оценку степени поражения брюшины по сравнению с обособленной КТ [46]. Однако это приводит к увеличению затрат и времени диагностики на дооперационном этапе. Применение комбинации данных методов требует четкой обоснованности и не всегда может быть исполнимо в условиях одного лечебного учреждения.

\n

Таким образом, предоперационная диагностика при локализованном ПК достаточно затруднительна. Мультиспиральная компьютерная томография не позволяет заменить диагностическую лапароскопию в виду более низкой чувствительностипо сравнению с последней (~59 % против ~94 %) [47]. По мнению многих авторов, прямая визуализация брюшины является наиболее эффективным методом диагностики ПК. Инвазивные методы оказались наиболее точными и для прогностической оценки возможной циторедуктивной хирургии и гипертермической внутриперитонеальной химиотерапии (CRS и HIPEC). Диагностическая лапароскопия показала наиболее высокую чувствительность по сравнению с вышеуказанными методами [48][49]. Данный метод визуализации показал более хорошие сроки общей выживаемости, сокращение сроков госпитализации и укорочение интервала до начала лечения, чем эксплориативная лапаротомия [50]. Следует помнить, что каждое инвазивное вмешательство в брюшной полости сопряжено с высоким риском местного воспалительного ответа, который при проведении лапароскопических манипуляций гораздо менее выражен, чем прилапаротомии.

\n

Введение в клиническую практику оценки перитонеального ракового индекса PCI сделало его важным диагностическим и прогностическим маркером. Оценка степени канцероматоза с помощью PCI предложена Шугабейкером еще в 1996 г. Степень диссеминации опухоли по брюшине в данном случае определяется путем анатомического деления полости брюшины на 13 регионов. Размеры поражения (LS) оцениваются по наибольшему диаметру опухолевых отсевов во всех 13 регионах по отдельности. Каждому региону присваивается значение LS от 0 до 3 баллов. Оценка PCI проводится суммированием баллов всех регионов брюшной полости и может принимать значения от 0 до 39 [51]. Многочисленные исследования показали несоответствие PCI на до- и послеоперационном этапах. До операции PCI оценивается инструментальными методами (КТ, МРТ, ПЭТ/КТ). Как правило, после проведения диагностической лапаротомии PCI возрастает. Помимо разницы в уровне PCI до и во время проведения лапаротомии, данный индекс может быть отличен после патоморфологического анализа. В 2021 г. нидерландские исследователи в ретроспективном анализе продемонстрировали подобную разницу между визуальной оценкой PCI хирургами во время операции и патологоанатомами при макро- и микроскопическом анализе у 119 пациентов, получивших полную циторедукцию (СС-0 по шкале полноты циторедукции Sugarbaker). Общий PCI, выставленный патологоанатомами, был ниже, чем PCI, оцененный хирургами у 80/119 пациентов (67,2 %). У 21 пациента (17,6 %) общий хирургический PCI был переоценен на ≥5 баллов [52]. Завышение PCI хирургами говорит о хорошей оценке поражений брюшины во время операции. Однако дифференциация злокачественности видимых поражений от реактивных изменений глазами хирурга затруднительна и должна быть подвержена повторной оценке патологоанатомами, что крайне важно для определения необходимости продолжения дальнейшего адъювантного лечения. В другом исследовании патоморфологическая оценка индекса продемонстрировала как завышение, так и занижение уровня операционного PCI [53]. Это различие является важным фактом, так как напрямую влияет на выбор тактики лечения пациентов. Превышение определенного уровня PCI во многих странах является противопоказанием к проведению процедур CRS и HIPEC. Патоморфологическая переоценка перитонеального индекса позволяет расширить когорту пациентов, подходящих для проведения локорегионарного метода лечения, и является рекомендованной опцией при уточнении степени поражения брюшины.

\n

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

\n

В завершение данного обзора хочется отметить отсутствие единого диагностического подхода, общепризнанных критериев оценки распространенности ПК как отдельно развивающегося локорегионарного процесса. Диагностика ПК основана на визуализации поражения брюшины с помощью ряда неинвазивных и инвазивных методов (УЗИ, КТ, МРТ, ПЭТ/КТ, лапаротомия, лапароскопия). Известно множество молекул, способствующих распространению, адгезии и росту опухоли в брюшине. Однако полного единого представления о патогенезе ПК до сих пор нет. Диагностика ПК, основанная на обнаружении специфичных молекулярных маркеров, не представляется возможной. Несмотря на наличие определенных знаний о патофизиологии ПК, молекулярно-биологические механизмы метастатического поражения брюшины требуют дальнейшего детального изучения.

\n

Преодоление пробелов в знаниях о свойствах брюшины, способностях ее противостояния опухоли, основах структурно-функциональной организации перитонеального барьера является определяющим для объяснения механизмов поверхностной инвазии раковыми клетками и роли микросреды в онкогенезе ПК. Рассмотрение ПК как отдельного локорегионарного состояния с обособленным онкогенезом является необходимым направлением в онкологии и требует мультидисциплинарного подхода.

\n

Изучение раннего доклинического проявления ПК позволит определить молекулярные точки приложения для борьбы с подобным агрессивным проявлением онкологического заболевания и ориентирует будущие направления в разработке стратегий лечения.

\n

Информация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.

\n

Conflict of interest. The authors declare no conflict of interest.

\n

Информация о спонсорстве. Данная работа не финансировалась.

\n

Sponsorship data. This work is not funded.

"],"dc.fullHTML.ru":["

ВВЕДЕНИЕ

\n

Метастазирование в брюшину встречается при ряде гетерогенных опухолей, происходящих из яичников, желудка, кишечника, поджелудочной железы, легких, молочной железы и меланомы [1]. Диссеминация опухолевых клеток по брюшине усугубляет течение основного заболевания, трудно поддается лечению и значительно снижает общую выживаемость [2].

\n

Перитонеальный канцероматоз (ПК) не имеет специфичных клинических симптомов и, как правило, обнаруживается на поздней стадии заболевания, когда опухолевые диссеминаты широко рассеяны на поверхности брюшины. Лечение такого распространенного процесса сопряжено с определенными периоперационными рисками, а внутрибрюшинная химиотерапия (ХТ) не всегда возможна ввиду выраженных общесоматических нарушений, обусловленных как злокачественным процессом, так и сопутствующей патологией. Для проведения хирургической циторедукции с внутрибрюшинной химиотерапией проводится строгий отбор пациентов [3]. Применение только циторедуктивной хирургии или только системной химиотерапии является спорным, но также рассматривается как альтернативный подход в лечении ПК [4–6]. Несмотря на достижения последних десятилетий, канцероматоз брюшины все так же считается отягощающим фактором с неблагоприятным прогнозом.

\n

ОСОБЕННОСТИ КЛИНИЧЕСКОГО ТЕЧЕНИЯ ПК

\n

Перитонеальный канцероматоз в большей степени протекает бессимптомно. Однако все же удалось выявить ряд неспецифических симптомов, сопровождающих его течение. По мере развития могут появляться такие симптомы, как тошнота, метеоризм, диарея, боль в животе и потеря веса. Наиболее грозным симптомом служит развитие кишечной непроходимости [7].

\n

Распространенным симптомом метастатического поражения брюшины является накопление жидкости в перитонеальной полости, известное как асцит. В нормальных условиях перитонеальная полость содержит 5–20 мл жидкости [8]. Эта жидкость в основном состоит из экссудата яичников, транссудата плазмы, макрофагов, иммунных и свободно плавающих мезотелиальных клеток. Перитонеальная жидкость постоянно циркулирует благодаря гравитации, обеспечивающей нисходящий поток, и дыхательным движениям диафрагмы, создающим восходящий поток. Различные механические и анатомические факторы перитонеальной жидкости уменьшают трение между органами брюшной полости, обеспечивают обмен жидкости с плазмой, содержащимися в ней факторами и иммунными клетками. В патологических условиях часто наблюдается увеличение объема жидкости. Изменение объема циркуляторной жидкости вызывается нарушением баланса между ее секрецией и дренажом. Это связано с физической обструкцией лимфатических сосудов опухолевыми клетками, а также увеличением проницаемости сосудов из-за повышения уровня факторов роста и цитокинов в перитонеальной жидкости. Увеличение проницаемости сосудов, в свою очередь, приводит к утечке белка, вызывает сдвиг осмотических сил и приводит к притоку жидкости в перитонеальную полость, способствуя асциту. Увеличение объема асцитической жидкости связано с худшим прогнозом и повышенным метастатическим потенциалом опухолевых клеток при раке яичников [9]. Асцит способствует усиленному распространению опухолевых диссеминатов и прогрессированию онкологического заболевания, обеспечивая необходимые условия для будущей микросреды опухоли на поверхности брюшины.

\n

АНАТОМО-ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ БРЮШИНЫ

\n

Брюшина представляет собой специфический орган со сложной структурной организацией и рядом важнейших органоспецифичных функций. Она состоит из монослоя мезотелиальных клеток, поддерживаемых базальной мембраной, опирающейся на слой соединительной ткани, называемой субмезотелием [10]. Транспортная функция заключается в облегчении переноса жидкости и содержащихся в ней клеточных элементов благодаря скользящей поверхности, небольшому количеству жидкости, содержащей фосфатидилхолин, который вырабатывается каждой мезотелиальной клеткой. Брюшина также является барьером для проникновения различных элементов благодаря своему составу и физическим свойствам. Брюшина способна выделять различные провоспалительные цитокины и хемокины в ответ на внутрибрюшные инфекции. Восстановительная функция брюшины обеспечивается путем высвобождения факторов роста в ответ на ее повреждение. Также брюшина выполняет важную структурную функцию для содержимого брюшной полости [11][12].

\n

ПАТОГЕНЕЗ

\n

Существует несколько теорий метастазирования злокачественных новообразований. Согласно теории Стивена Пэджета, данный процесс регулируется взаимодействием между отделившимися от опухоли раковыми клетками и будущей микросредой по типу «семена и почва». Успешная имплантация раковых клеток зависит от состояния и молекулярных особенностей микросреды конкретного принимаемого органа или ткани, то есть является органоспецифичной [13]. Большое количество клинических данных и экспериментальных исследований подтвердило предрасположенность метастатических опухолевых клеток к определенной благоприятной для дальнейшего распространения и роста микросреде. Юинг утверждал, что основной путь метастазирования определяет взаимосвязь механических факторов с анатомическими особенностями сосудистого и лимфатического дренажа опухоли [14]. Данная анатомико-механическая гипотеза постулирует неспецифическое распространение злокачественных клеток по ходу кровотока, исходящего из первичного очага. Шугабейкер представил более усовершенствованную теорию распространения опухолей, согласно которой локорегионарное метастазирование происходит за счет анатомико-механических особенностей, а отдаленное метастазирование может быть органоспецифичным [15]. Из вышесказанного следует, что в процессе метастазирования играют роль как анатомические особенности и факторы механической природы, так и молекулярная предрасположенность отторгшихся от первичного очага раковых клеток и принимаемой их микросреды.

\n

Вторичный канцероматоз брюшины является результатом метастазирования опухолей различных нозологий и чаще всего оценивается исходя из локализации первичного опухолевого очага. Исследования и систематические обзоры, посвященные ПК как отдельной патологии, встречаются крайне редко. Отсутствие полного представления о молекулярно-биологических особенностях метастазирования опухолей в брюшину не позволяет обозначить ПК как отдельный локорегионарный процесс со своей биологией и онкогенезом. Рассмотрение канцероматоза брюшины как отдельного развивающегося молекулярного события расширит представление о его морфо- и онкогенезе, позволит усилить поиск не только лечебно-диагностических подходов, но и профилактических мер для его предупреждения.

\n

В результате обзора литературы при различных локализациях выявлены и охарактеризованы общие механизмы перитонеального метастатического каскада. Метастазирование представляет собой сложный многоступенчатый биологический процесс, при котором небольшая популяция раковых клеток с высоким метастатическим потенциалом отделяется от первичной опухоли, вызывает деградацию внеклеточного матрикса, интравазируется в кровеносные или лимфатические сосуды, а также экстравазируется и колонизируется в отдаленные органы. На сегодня идентифицирован ряд цитокинов, участвующих в процессе метастазирования. К ним относят фактор роста эндотелия сосудов (VEGF), фактор стромальных клеток 1 (SDF-1), трансформирующий фактор роста b (TGF-b) и фактор некроза опухоли (TNF), которые образуют преметастатические ниши для будущего опухолевого обсеменения [16]. Раковые клетки подвергаются эпителиально-мезенхимальной трансформации, экспрессируя при этом различные молекулы адгезии.

\n

Во время эпителиально-мезенхимальной трансформации снижается экспрессия эпителиального Е-кадгерина, который оказывает супрессивное влияние на подвижность клеток, способность к инвазии и метастазированию. Снижение экспрессии Е-кадгерина вызывает усиленную пролиферацию раковых клеток в асцитической жидкости. Другие кадгерины, такие как нейронный (N)-кадгерин и тромбоцитарный (P)-кадгерин, наоборот, способствуют подвижности, инвазии и ангиогенезу. Попав в перитонеальную жидкость, опухолевые клетки свободно мигрируют внутри нее. Объем перитонеальной жидкости увеличивается в связи с нарушением ее образования и дренажа через диафрагмальную лимфатическую систему. Также накоплению асцитической жидкости способствует стимуляция первичной опухолью медиаторов воспаления. Перистальтика кишечника, дыхательные движения обеспечивают циркуляцию перитонеальной жидкости и тем самым способствуют распространению опухолевых клеток в предпочтительные участки брюшины. В трансмезотелиальном распространении участвуют различные молекулы адгезии, экспрессируемые мезотелиальными клетками. Адгезии раковых клеток к мезотелию способствуют интегрины. Интегрины представляют кальций- и магний-зависимые молекулы гетеродимера, состоящие из α- и β-субъединицы, расположенной на клеточной мембране [17].

\n

В результате активации воспалительного ответа под действием опухоли с участием медиаторов воспаления (фактор некроза тканей (TNF)-α, интерферон (IFN)-γ, интерлейкин (IL)-1β и IL-6) происходит увеличение адгезии раковых клеток к мезотелию брюшины [18]. Цитокины, такие как трансформирующий фактор роста (TGF)-β1 и IL-1β, усиливают экспрессию молекул межклеточной и сосудистой адгезии клеток ICAM-1 и VCAM-1 на мезотелиоцитах, вызывают миофибробластный фенотип в мезотелиальных клетках после перехода от мезотелия к мезенхимальному типу. Миофибробластный фенотип, в свою очередь, усиливает интегрин-зависимую адгезию раковых клеток. В процессе адгезии клеток опухоли участвуют как интегрин-зависимые, так и интегрин-независимые молекулы адгезии (CD43, CD44, CA125/MUC16, L1CAM, GnRH) [19–21]. Мезотелий является мощным барьером проникновению опухолевых клеток в строму брюшины. Соответственно, для его преодоления необходимо значительное усилие со стороны опухоли. Было показано, что проникновению раковых клеток в субмезотелиальную строму может способствовать нарушение целостности мезотелия в результате хирургического воздействия или инфекционно-воспалительных изменений [12][22]. Определенную роль во вторжении раковых клеток в брюшину играют матричные металлопротеиназы (ММП). Это семейство цинк-зависимых ферментов, которые участвуют в деградации различных белков внеклеточного матрикса. MMП вызывают деградацию коллагена и эластина, играют роль в ремоделировании тканей во время различных физиологических процессов, таких какангиогенез, восстановление ран, а также в патологических состояниях, таких как инфаркт миокарда, фиброзные расстройства, остеоартрит и рак. MMП также играют важную роль в инфильтрации лейкоцитов и воспалении тканей. Повышенный уровень данных ферментов обнаруживался при раке и был связан с прогрессированием и способностью опухоли к инвазии [23–25]. Сообщалось, что повышенный уровень матричных металлопротеиназ MMП-1, MMП-2, MMП-7, MMП-9, MMП-13 и MMП-14 обеспечивает облегчение инвазии субмезотелиальной стромы путем непосредственного разрушения компонентов внеклеточного матрикса [22][26].

\n

Еще один механизм проникновения опухоли протекает через физиологические межклеточные пространства, так называемые серозно-лимфатические люки брюшины. Под влиянием дыхательных движений диафрагмы происходит расширение небольших устьев между мезотелиальными клетками и обнажение субмезотелиальной стромы. Данный транслимфатический механизм может служить примером непосредственного проникновения раковых клеток в субмезотелий [27].

\n

После проникновения через мезотелий и базальную мембрану раковые клетки попадают в богатую питательными веществами строму. Определенный каскад реакций с участием активированных медиаторов воспаления способствует росту и выживанию раковых клеток в завоеванной микросреде с усилением производства необходимых метаболитов (протеаз, ангиогенных факторов, факторов роста, иммуносупрессивных цитокинов). Преобразование стромальных структур подвоздействием раковых клеток создает благоприятную микросреду для опухоли, способствуя ее росту и инвазии [28]. К примеру, нормальные фибробласты под воздействием раковых клеток трансформируются в миофибробластные клетки, известные как CAF (фибробласты, связанные с раком). CAF производят различные цитокины, факторы роста и компоненты внеклеточного матрикса, помогают адгезии раковых клеток и их миграции, стимулируют рост опухоли и ангиогенез. Ангиогенез поддерживает пролиферацию опухоли и дальнейший ее рост в новой среде [29][30]. В данном процессе участвуют рецептор эпидермального фактора роста (EGFR) и инсулиноподобный фактор роста-1 (IGF-1) [31][32]. Ангиогенез индуцируется путем производства достаточного количества ангиогенных факторов опухолевыми клетками [33]. Ключевыми игроками в этом процессе являются фактор, вызываемый гипоксией-1 (HIF-1), и фактор роста эндотелия сосудов (VEGF). Экспрессия HIF-1α увеличивается по мере снижения уровня кислорода в клетке. Высокие уровни экспрессии данного фактора положительно коррелировали с увеличением стадии заболевания по TNM и повышенным метастатическим потенциалом [34][35]. VEGF в нормальных тканях увеличивает выживаемость, пролиферацию, миграцию и дифференциацию эндотелиальных клеток. В исследованиях было показано, что ингибирование VEGF снижает васкуляризацию, тем самым угнетая дальнейший рост и пролиферацию как опухолевых, так и эндотелиальных клеток [36].

\n

Удивительным фактом является поверхностное распространение опухолевых отложений брюшины, что отличает весь процесс от метастатического поражения других органов. Особенностью опухолевой микросреды в брюшине является подавление глубокой инвазии. Однако конкретные механизмы и факторы, препятствующие глубокой инвазии опухоли, до сих пор неизвестны. Таким образом, ПК представляет собой сложный взаимозависимый каскад молекулярно-биологических процессов, в котором немаловажную роль играет как злокачественный потенциал опухолевых клеток, так и биологические характеристики принимаемой микросреды. Мезотелиальные клетки способны трансформироваться, вырабатывать необходимые цитокины, факторы роста, реконструировать внеклеточный матрикс, создавая благоприятную среду, облегчая пролиферацию, инвазию и метастазирование опухоли в брюшину.

\n

ДИАГНОСТИКА ПЕРИТОНЕАЛЬНОГО КАНЦЕРОМАТОЗА

\n

Для диагностики ПК применяют визуализирующие инструментальные методы, такие как УЗИ, КТ, МРТ, ПЭТ/КТ [37–39]. Результаты сравнительного анализа показали преимущество выполнения ультразвукового исследования для обнаружения асцита как самого быстрого, доступного и недорогого метода. При оценке опухолевого обсеменения органов брюшной полости ультразвук показал высокую точность и специфичность, но относительно низкую чувствительность в отдельных областях брюшной полости. К примеру, специфичность обнаружения ПК верхнего и среднего этажа брюшной полости была высокой, однако чувствительность метода не превышала 50 % [40][41].

\n

Предпочтительным методом дооперационной диагностики ПК остается компьютерная томография (КТ) [42]. В многочисленных исследованиях было показано, что компьютерная томография позволяет диагностировать наличие канцероматоза. Однако метод не является достаточно точным и специфичным при оценке степени выраженности ПК, определении прогноза и планирования лечения. Помимо того, ПК на КТ может имитировать другие заболевания брюшины, такие какпсевдомиксома брюшины, лейомиоматоз, перитонеальная злокачественная мезотелиома, туберкулез [43]. Выявление отдельных канцероматозных узлов, в особенности отсевов размерами менее 1 см, затруднительно. Канцероматозные узлы размерами 1 см обнаруживаютcя в 25–50 % случаев, а размером менее 5 мм — лишь в 11 % случаев [44].

\n

Магнитно-резонансная томография и позитронно-эмиссионная томография показали сопоставимую диагностическую эффективность МРТ (ДВ) и ПЭТ (КТ) для выявления метастазов брюшины у больных раком яичников и желудочно-кишечного тракта [45]. Однако у обоих методов есть недостатки, такие как артефакты перистальтики движения, дороговизна методов и их ограниченная доступность. Сочетание методов МРТ и КТ значительно улучшает оценку степени поражения брюшины по сравнению с обособленной КТ [46]. Однако это приводит к увеличению затрат и времени диагностики на дооперационном этапе. Применение комбинации данных методов требует четкой обоснованности и не всегда может быть исполнимо в условиях одного лечебного учреждения.

\n

Таким образом, предоперационная диагностика при локализованном ПК достаточно затруднительна. Мультиспиральная компьютерная томография не позволяет заменить диагностическую лапароскопию в виду более низкой чувствительностипо сравнению с последней (~59 % против ~94 %) [47]. По мнению многих авторов, прямая визуализация брюшины является наиболее эффективным методом диагностики ПК. Инвазивные методы оказались наиболее точными и для прогностической оценки возможной циторедуктивной хирургии и гипертермической внутриперитонеальной химиотерапии (CRS и HIPEC). Диагностическая лапароскопия показала наиболее высокую чувствительность по сравнению с вышеуказанными методами [48][49]. Данный метод визуализации показал более хорошие сроки общей выживаемости, сокращение сроков госпитализации и укорочение интервала до начала лечения, чем эксплориативная лапаротомия [50]. Следует помнить, что каждое инвазивное вмешательство в брюшной полости сопряжено с высоким риском местного воспалительного ответа, который при проведении лапароскопических манипуляций гораздо менее выражен, чем прилапаротомии.

\n

Введение в клиническую практику оценки перитонеального ракового индекса PCI сделало его важным диагностическим и прогностическим маркером. Оценка степени канцероматоза с помощью PCI предложена Шугабейкером еще в 1996 г. Степень диссеминации опухоли по брюшине в данном случае определяется путем анатомического деления полости брюшины на 13 регионов. Размеры поражения (LS) оцениваются по наибольшему диаметру опухолевых отсевов во всех 13 регионах по отдельности. Каждому региону присваивается значение LS от 0 до 3 баллов. Оценка PCI проводится суммированием баллов всех регионов брюшной полости и может принимать значения от 0 до 39 [51]. Многочисленные исследования показали несоответствие PCI на до- и послеоперационном этапах. До операции PCI оценивается инструментальными методами (КТ, МРТ, ПЭТ/КТ). Как правило, после проведения диагностической лапаротомии PCI возрастает. Помимо разницы в уровне PCI до и во время проведения лапаротомии, данный индекс может быть отличен после патоморфологического анализа. В 2021 г. нидерландские исследователи в ретроспективном анализе продемонстрировали подобную разницу между визуальной оценкой PCI хирургами во время операции и патологоанатомами при макро- и микроскопическом анализе у 119 пациентов, получивших полную циторедукцию (СС-0 по шкале полноты циторедукции Sugarbaker). Общий PCI, выставленный патологоанатомами, был ниже, чем PCI, оцененный хирургами у 80/119 пациентов (67,2 %). У 21 пациента (17,6 %) общий хирургический PCI был переоценен на ≥5 баллов [52]. Завышение PCI хирургами говорит о хорошей оценке поражений брюшины во время операции. Однако дифференциация злокачественности видимых поражений от реактивных изменений глазами хирурга затруднительна и должна быть подвержена повторной оценке патологоанатомами, что крайне важно для определения необходимости продолжения дальнейшего адъювантного лечения. В другом исследовании патоморфологическая оценка индекса продемонстрировала как завышение, так и занижение уровня операционного PCI [53]. Это различие является важным фактом, так как напрямую влияет на выбор тактики лечения пациентов. Превышение определенного уровня PCI во многих странах является противопоказанием к проведению процедур CRS и HIPEC. Патоморфологическая переоценка перитонеального индекса позволяет расширить когорту пациентов, подходящих для проведения локорегионарного метода лечения, и является рекомендованной опцией при уточнении степени поражения брюшины.

\n

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

\n

В завершение данного обзора хочется отметить отсутствие единого диагностического подхода, общепризнанных критериев оценки распространенности ПК как отдельно развивающегося локорегионарного процесса. Диагностика ПК основана на визуализации поражения брюшины с помощью ряда неинвазивных и инвазивных методов (УЗИ, КТ, МРТ, ПЭТ/КТ, лапаротомия, лапароскопия). Известно множество молекул, способствующих распространению, адгезии и росту опухоли в брюшине. Однако полного единого представления о патогенезе ПК до сих пор нет. Диагностика ПК, основанная на обнаружении специфичных молекулярных маркеров, не представляется возможной. Несмотря на наличие определенных знаний о патофизиологии ПК, молекулярно-биологические механизмы метастатического поражения брюшины требуют дальнейшего детального изучения.

\n

Преодоление пробелов в знаниях о свойствах брюшины, способностях ее противостояния опухоли, основах структурно-функциональной организации перитонеального барьера является определяющим для объяснения механизмов поверхностной инвазии раковыми клетками и роли микросреды в онкогенезе ПК. Рассмотрение ПК как отдельного локорегионарного состояния с обособленным онкогенезом является необходимым направлением в онкологии и требует мультидисциплинарного подхода.

\n

Изучение раннего доклинического проявления ПК позволит определить молекулярные точки приложения для борьбы с подобным агрессивным проявлением онкологического заболевания и ориентирует будущие направления в разработке стратегий лечения.

\n

Информация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.

\n

Conflict of interest. The authors declare no conflict of interest.

\n

Информация о спонсорстве. Данная работа не финансировалась.

\n

Sponsorship data. This work is not funded.

"],"dc.fullRISC":["ВВЕДЕНИЕ\nМетастазирование в брюшину встречается при ряде\nгетерогенных опухолей, происходящих из яичников,\nжелудка, кишечника, поджелудочной железы, легких,\nмолочной железы и меланомы [1]. Диссеминация опу-\nхолевых клеток по брюшине усугубляет течение основ-\nного заболевания, трудно поддается лечению и значи-\nтельно снижает общую выживаемость [2].\nПеритонеальный канцероматоз (ПК) не имеет спе-\nцифичных клинических симптомов и, как правило,\nобнаруживается на поздней стадии заболевания, когда\nопухолевые диссеминаты широко рассеяны на поверх-\nности брюшины. Лечение такого распространенного\nпроцесса сопряжено с определенными периопераци-\nонными рисками, а внутрибрюшинная химиотерапия\n(ХТ) не всегда возможна ввиду выраженных общесо-\nматических нарушений, обусловленных как злокаче-\nственным процессом, так и сопутствующей патологией.\nДля проведения хирургической циторедукции с вну-\nтрибрюшинной химиотерапией проводится строгий\nотбор пациентов [3]. Применение только циторедук-\nтивной хирургии или только системной химиотерапии\nявляется спорным, но также рассматривается как аль-\nтернативный подход в лечении ПК [4–6]. Несмотря\nна достижения последних десятилетий, канцероматоз\nбрюшины все так же считается отягощающим факто-\nром с неблагоприятным прогнозом.\nОСОБЕННОСТИ КЛИНИЧЕСКОГО ТЕЧЕНИЯ ПК\nПеритонеальный канцероматоз в большей степени\nпротекает бессимптомно. Однако все же удалось вы-\nявить ряд неспецифических симптомов, сопровождаю-\nщих его течение. По мере развития могут появляться\nтакие симптомы, как тошнота, метеоризм, диарея, боль\nв животе и потеря веса. Наиболее грозным симптомом\nслужит развитие кишечной непроходимости [7].\nРаспространенным симптомом метастатического по-\nражения брюшины является накопление жидкости\nв перитонеальной полости, известное как асцит. В нор-\nмальных условиях перитонеальная полость содержит\n5–20 мл жидкости [8]. Эта жидкость в основном со-\nстоит из экссудата яичников, транссудата плазмы, ма-\nкрофагов, иммунных и свободно плавающих мезотели-\nальных клеток. Перитонеальная жидкость постоянно\nциркулирует благодаря гравитации, обеспечивающей\nнисходящий поток, и дыхательным движениям диа-\nфрагмы, создающим восходящий поток. Различные\nмеханические и анатомические факторы перитоне-\nальной жидкости уменьшают трение между органа-\nми брюшной полости, обеспечивают обмен жидкости\nс плазмой, содержащимися в ней факторами и иммун-\nными клетками. В патологических условиях часто на-\nблюдается увеличение объема жидкости. Изменение\nобъема циркуляторной жидкости вызывается нару-\nшением баланса между ее секрецией и дренажом. Это\nсвязано с физической обструкцией лимфатических\nсосудов опухолевыми клетками, а также увеличением\nпроницаемости сосудов из-за повышения уровня фак-\nторов роста и цитокинов в перитонеальной жидкости.\nУвеличение проницаемости сосудов, в свою очередь,\nприводит к утечке белка, вызывает сдвиг осмотических\nсил и приводит к притоку жидкости в перитонеальную\nполость, способствуя асциту. Увеличение объема асци-\nтической жидкости связано с худшим прогнозом и по-\nвышенным метастатическим потенциалом опухолевых\nклеток при раке яичников [9]. Асцит способствует уси-\nленному распространению опухолевых диссеминатов\nи прогрессированию онкологического заболевания,\nобеспечивая необходимые условия для будущей ми-\nкросреды опухоли на поверхности брюшины.\nАНАТОМО-ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ\nОСОБЕННОСТИ БРЮШИНЫ\nБрюшина представляет собой специфический орган\nсо сложной структурной организацией и рядом важ-\nнейших органоспецифичных функций. Она состоит\nиз монослоя мезотелиальных клеток, поддерживае-\nмых базальной мембраной, опирающейся на слой со-\nединительной ткани, называемой субмезотелием [10].\nТранспортная функция заключается в облегчении\nпереноса жидкости и содержащихся в ней клеточных\nэлементов благодаря скользящей поверхности, не-\nбольшому количеству жидкости, содержащей фосфа-\nтидилхолин, который вырабатывается каждой мезоте-\nлиальной клеткой. Брюшина также является барьером\nдля проникновения различных элементов благодаря\nсвоему составу и физическим свойствам. Брюшина\nспособна выделять различные провоспалительные ци-\nтокины и хемокины в ответ на внутрибрюшные инфек-\nции. Восстановительная функция брюшины обеспечи-\nвается путем высвобождения факторов роста в ответ\nна ее повреждение. Также брюшина выполняет важную\nструктурную функцию для содержимого брюшной по-\nлости [11, 12].\nПАТОГЕНЕЗ\nСуществует несколько теорий метастазирования зло-\nкачественных новообразований. Согласно теории\nСтивена Пэджета, данный процесс регулируется вза-\nимодействием между отделившимися от опухоли ра-\nковыми клетками и будущей микросредой по типу\n«семена и почва». Успешная имплантация раковых\nклеток зависит от состояния и молекулярных особен-\nностей микросреды конкретного принимаемого ор-\nгана или ткани, то есть является органоспецифичной\n[13]. Большое количество клинических данных и экс-\nпериментальных исследований подтвердило предрас-\nположенность метастатических опухолевых клеток\nк определенной благоприятной для дальнейшего рас-\nпространения и роста микросреде. Юинг утверждал,\nчто основной путь метастазирования определяет вза-\nимосвязь механических факторов с анатомическими\nособенностями сосудистого и лимфатического дре-\nнажа опухоли [14]. Данная анатомико-механическая\nгипотеза постулирует неспецифическое распростра-\nнение злокачественных клеток по ходу кровотока, ис-\nходящего из первичного очага. Шугабейкер представил\nболее усовершенствованную теорию распространения опухолей, согласно которой локорегионарное мета-\nстазирование происходит за счет анатомико-механи-\nческих особенностей, а отдаленное метастазирование\nможет быть органоспецифичным [15]. Из вышесказан-\nного следует, что в процессе метастазирования играют\nроль как анатомические особенности и факторы меха-\nнической природы, так и молекулярная предрасполо-\nженность отторгшихся от первичного очага раковых\nклеток и принимаемой их микросреды.\nВторичный канцероматоз брюшины является резуль-\nтатом метастазирования опухолей различных нозоло-\nгий и чаще всего оценивается исходя из локализации\nпервичного опухолевого очага. Исследования и систе-\nматические обзоры, посвященные ПК как отдельной\nпатологии, встречаются крайне редко. Отсутствие\nполного представления о молекулярно-биологических\nособенностях метастазирования опухолей в брюшину\nне позволяет обозначить ПК как отдельный локореги-\nонарный процесс со своей биологией и онкогенезом.\nРассмотрение канцероматоза брюшины как отдельно-\nго развивающегося молекулярного события расширит\nпредставление о его морфо- и онкогенезе, позволит\nусилить поиск не только лечебно-диагностических под-\nходов, но и профилактических мер для его предупреж-\nдения.\nВ результате обзора литературы при различных лока-\nлизациях выявлены и охарактеризованы общие ме-\nханизмы перитонеального метастатического каскада.\nМетастазирование представляет собой сложный мно-\nгоступенчатый биологический процесс, при котором\nнебольшая популяция раковых клеток с высоким ме-\nтастатическим потенциалом отделяется от первичной\nопухоли, вызывает деградацию внеклеточного матрик-\nса, интравазируется в кровеносные или лимфатические\nсосуды, а также экстравазируется и колонизируется\nв отдаленные органы. На сегодня идентифицирован\nряд цитокинов, участвующих в процессе метастази-\nрования. К ним относят фактор роста эндотелия со-\nсудов (VEGF), фактор стромальных клеток 1 (SDF-1),\nтрансформирующий фактор роста b (TGF-b) и фактор\nнекроза опухоли (TNF), которые образуют преметаста-\nтические ниши для будущего опухолевого обсеменения\n[16]. Раковые клетки подвергаются эпителиально-ме-\nзенхимальной трансформации, экспрессируя при этом\nразличные молекулы адгезии.\nВо время эпителиально-мезенхимальной трансформа-\nции снижается экспрессия эпителиального Е-кадгерина,\nкоторый оказывает супрессивное влияние на подвиж-\nность клеток, способность к инвазии и метастазирова-\nнию. Снижение экспрессии Е-кадгерина вызывает уси-\nленную пролиферацию раковых клеток в асцитической\nжидкости. Другие кадгерины, такие как нейронный\n(N)-кадгерин и тромбоцитарный (P)-кадгерин, наобо-\nрот, способствуют подвижности, инвазии и ангиогенезу.\nПопав в перитонеальную жидкость, опухолевые клетки\nсвободно мигрируют внутри нее. Объем перитонеаль-\nной жидкости увеличивается в связи с нарушением ее\nобразования и дренажа через диафрагмальную лим-\nфатическую систему. Также накоплению асцитической\nжидкости способствует стимуляция первичной опухо-\nлью медиаторов воспаления. Перистальтика кишечника,\nдыхательные движения обеспечивают циркуляцию пе-\nритонеальной жидкости и тем самым способствуют рас-\nпространению опухолевых клеток в предпочтительные\nучастки брюшины. В трансмезотелиальном распростра-\nнении участвуют различные молекулы адгезии, экспрес-\nсируемые мезотелиальными клетками. Адгезии раковых\nклеток к мезотелию способствуют интегрины. Интегри-\nны представляют кальций- и магний-зависимые моле-\nкулы гетеродимера, состоящие из α- и β-субъединицы,\nрасположенной на клеточной мембране [17].\nВ результате активации воспалительного ответа\nпод действием опухоли с участием медиаторов воспа-\nления (фактор некроза тканей (TNF)-α, интерферон\n(IFN)-γ, интерлейкин (IL)-1β и IL-6) происходит уве-\nличение адгезии раковых клеток к мезотелию брю-\nшины [18]. Цитокины, такие как трансформирующий\nфактор роста (TGF)-β1 и IL-1β, усиливают экспрессию\nмолекул межклеточной и сосудистой адгезии клеток\nICAM-1 и VCAM-1 на мезотелиоцитах, вызывают мио-\nфибробластный фенотип в мезотелиальных клетках\nпосле перехода от мезотелия к мезенхимальному типу.\nМиофибробластный фенотип, в свою очередь, усилива-\nет интегрин-зависимую адгезию раковых клеток. В про-\nцессе адгезии клеток опухоли участвуют как интегрин-\nзависимые, так и интегрин-независимые молекулы\nадгезии (CD43, CD44, CA125/MUC16, L1CAM, GnRH)\n[19–21]. Мезотелий является мощным барьером про-\nникновению опухолевых клеток в строму брюшины.\nСоответственно, для его преодоления необходимо зна-\nчительное усилие со стороны опухоли. Было показано,\nчто проникновению раковых клеток в субмезотелиаль-\nную строму может способствовать нарушение целост-\nности мезотелия в результате хирургического воздей-\nствия или инфекционно-воспалительных изменений\n[12, 22]. Определенную роль во вторжении раковых\nклеток в брюшину играют матричные металлопротеи-\nназы (ММП). Это семейство цинк-зависимых фермен-\nтов, которые участвуют в деградации различных белков\nвнеклеточного матрикса. MMП вызывают деградацию\nколлагена и эластина, играют роль в ремоделировании\nтканей во время различных физиологических процес-\nсов, таких как ангиогенез, восстановление ран, а также\nв патологических состояниях, таких как инфаркт ми-\nокарда, фиброзные расстройства, остеоартрит и рак.\nMMП также играют важную роль в инфильтрации\nлейкоцитов и воспалении тканей. Повышенный уро-\nвень данных ферментов обнаруживался при раке и был\nсвязан с прогрессированием и способностью опухоли\nк инвазии [23–25]. Сообщалось, что повышенный уро-\nвень матричных металлопротеиназ MMП-1, MMП-2,\nMMП-7, MMП-9, MMП-13 и MMП-14 обеспечивает\nоблегчение инвазии субмезотелиальной стромы путем\nнепосредственного разрушения компонентов внекле-\nточного матрикса [22, 26].\nЕще один механизм проникновения опухоли проте-\nкает через физиологические межклеточные простран-\nства, так называемые серозно-лимфатические люки брюшины. Под влиянием дыхательных движений диа-\nфрагмы происходит расширение небольших устьев\nмежду мезотелиальными клетками и обнажение суб-\nмезотелиальной стромы. Данный транслимфатический\nмеханизм может служить примером непосредственно-\nго проникновения раковых клеток в субмезотелий [27].\nПосле проникновения через мезотелий и базальную\nмембрану раковые клетки попадают в богатую пита-\nтельными веществами строму. Определенный каскад\nреакций с участием активированных медиаторов вос-\nпаления способствует росту и выживанию раковых\nклеток в завоеванной микросреде с усилением произ-\nводства необходимых метаболитов (протеаз, ангиоген-\nных факторов, факторов роста, иммуносупрессивных\nцитокинов). Преобразование стромальных структур\nпод воздействием раковых клеток создает благопри-\nятную микросреду для опухоли, способствуя ее росту\nи инвазии [28]. К примеру, нормальные фибробласты\nпод воздействием раковых клеток трансформируют-\nся в миофибробластные клетки, известные как CAF\n(фибробласты, связанные с раком). CAF производят\nразличные цитокины, факторы роста и компоненты\nвнеклеточного матрикса, помогают адгезии раковых\nклеток и их миграции, стимулируют рост опухоли и ан-\nгиогенез. Ангиогенез поддерживает пролиферацию\nопухоли и дальнейший ее рост в новой среде [29, 30].\nВ данном процессе участвуют рецептор эпидермально-\nго фактора роста (EGFR) и инсулиноподобный фактор\nроста-1 (IGF-1) [31, 32]. Ангиогенез индуцируется пу-\nтем производства достаточного количества ангиоген-\nных факторов опухолевыми клетками [33]. Ключевыми\nигроками в этом процессе являются фактор, вызыва-\nемый гипоксией-1 (HIF-1), и фактор роста эндотелия\nсосудов (VEGF). Экспрессия HIF-1α увеличивается\nпо мере снижения уровня кислорода в клетке. Высокие\nуровни экспрессии данного фактора положительно\nкоррелировали с увеличением стадии заболевания\nпо TNM и повышенным метастатическим потенциалом\n[34, 35]. VEGF в нормальных тканях увеличивает вы-\nживаемость, пролиферацию, миграцию и дифферен-\nциацию эндотелиальных клеток. В исследованиях было\nпоказано, что ингибирование VEGF снижает васкуля-\nризацию, тем самым угнетая дальнейший рост и про-\nлиферацию как опухолевых, так и эндотелиальных кле-\nток [36].\nУдивительным фактом является поверхностное рас-\nпространение опухолевых отложений брюшины,\nчто отличает весь процесс от метастатического по-\nражения других органов. Особенностью опухолевой\nмикросреды в брюшине является подавление глубокой\nинвазии. Однако конкретные механизмы и факторы,\nпрепятствующие глубокой инвазии опухоли, до сих пор\nнеизвестны. Таким образом, ПК представляет собой\nсложный взаимозависимый каскад молекулярно-био-\nлогических процессов, в котором немаловажную роль\nиграет как злокачественный потенциал опухолевых\nклеток, так и биологические характеристики прини-\nмаемой микросреды. Мезотелиальные клетки способ-\nны трансформироваться, вырабатывать необходимые\nцитокины, факторы роста, реконструировать внекле-\nточный матрикс, создавая благоприятную среду, об-\nлегчая пролиферацию, инвазию и метастазирование\nопухоли в брюшину.\nДИАГНОСТИКА ПЕРИТОНЕАЛЬНОГО\nКАНЦЕРОМАТОЗА\nДля диагностики ПК применяют визуализирующие\nинструментальные методы, такие как УЗИ, КТ, МРТ,\nПЭТ/КТ [37–39]. Результаты сравнительного анализа\nпоказали преимущество выполнения ультразвуково-\nго исследования для обнаружения асцита как само-\nго быстрого, доступного и недорогого метода. При\nоценке опухолевого обсеменения органов брюшной\nполости ультразвук показал высокую точность и спец-\nифичность, но относительно низкую чувствительность\nв отдельных областях брюшной полости. К примеру,\nспе цифичность обнаружения ПК верхнего и среднего\nэтажа брюшной полости была высокой, однако чув-\nствительность метода не превышала 50 % [40, 41].\nПредпочтительным методом дооперационной диагно-\nстики ПК остается компьютерная томография (КТ)\n[42]. В многочисленных исследованиях было показано,\nчто компьютерная томография позволяет диагности-\nровать наличие канцероматоза. Однако метод не яв-\nляется достаточно точным и специфичным при оцен-\nке степени выраженности ПК, определении прогноза\nи планирования лечения. Помимо того, ПК на КТ мо-\nжет имитировать другие заболевания брюшины, такие\nкак псевдомиксома брюшины, лейомиоматоз, пери-\nтонеальная злокачественная мезотелиома, туберкулез\n[43]. Выявление отдельных канцероматозных узлов,\nв особенности отсевов размерами менее 1 см, затруд-\nнительно. Канцероматозные узлы размерами 1 см\nобнаруживаютcя в 25–50 % случаев, а размером менее\n5 мм — лишь в 11 % случаев [44].\nМагнитно-резонансная томография и позитронно-\nэмиссионная томография показали сопоставимую диа-\nгностическую эффективность МРТ (ДВ) и ПЭТ (КТ)\nдля выявления метастазов брюшины у больных раком\nяичников и желудочно-кишечного тракта [45]. Однако\nу обоих методов есть недостатки, такие как артефакты\nперистальтики движения, дороговизна методов и их\nограниченная доступность. Сочетание методов МРТ\nи КТ значительно улучшает оценку степени пораже-\nния брюшины по сравнению с обособленной КТ [46].\nОднако это приводит к увеличению затрат и времени\nдиагностики на дооперационном этапе. Применение\nкомбинации данных методов требует четкой обосно-\nванности и не всегда может быть исполнимо в условиях\nодного лечебного учреждения.\nТаким образом, предоперационная диагностика при лока-\nлизованном ПК достаточно затруднительна. Мультиспи-\nральная компьютерная томография не позволяет заме-\nнить диагностическую лапароскопию ввиду более низкой\nчувствительности по сравнению с последней (~59 % про-\nтив ~94 %) [47]. По мнению многих авторов, прямая ви-\nзуализация брюшины является наиболее эффективным\nметодом диагностики ПК. Инвазивные методы оказались наиболее точными и для прогностической оценки воз-\nможной циторедуктивной хирургии и гипертермической\nвнутриперитонеальной химиотерапии (CRS и HIPEC).\nДиагностическая лапароскопия показала наиболее высо-\nкую чувствительность по сравнению с вышеуказанными\nметодами [48, 49]. Данный метод визуализации показал\nболее хорошие сроки общей выживаемости, сокращение\nсроков госпитализации и укорочение интервала до начала\nлечения, чем эксплориативная лапаротомия [50]. Следует\nпомнить, что каждое инвазивное вмешательство в брюш-\nной полости сопряжено с высоким риском местного вос-\nпалительного ответа, который при проведении лапаро-\nскопических манипуляций гораздо менее выражен, чем\nпри лапаротомии.\nВведение в клиническую практику оценки перитоне-\nального ракового индекса PCI сделало его важным диа-\nгностическим и прогностическим маркером. Оценка\nстепени канцероматоза с помощью PCI предложена\nШугабейкером еще в 1996 г. Степень диссеминации\nопухоли по брюшине в данном случае определяет-\nся путем анатомического деления полости брюшины\nна 13 регионов. Размеры поражения (LS) оцениваются\nпо наибольшему диаметру опухолевых отсевов во всех\n13 регионах по отдельности. Каждому региону присва-\nивается значение LS от 0 до 3 баллов. Оценка PCI прово-\nдится суммированием баллов всех регионов брюшной\nполости и может принимать значения от 0 до 39 [51].\nМногочисленные исследования показали несоответ-\nствие PCI на до- и послеоперационном этапах. До опе-\nрации PCI оценивается инструментальными методами\n(КТ, МРТ, ПЭТ/КТ). Как правило, после проведения\nдиагностической лапаротомии PCI возрастает. Помимо\nразницы в уровне PCI до и во время проведения лапа-\nротомии, данный индекс может быть отличен после\nпатоморфологического анализа. В 2021 г. нидерланд-\nские исследователи в ретроспективном анализе проде-\nмонстрировали подобную разницу между визуальной\nоценкой PCI хирургами во время операции и патоло-\nгоанатомами при макро- и микроскопическом анализе\nу 119 пациентов, получивших полную циторедукцию\n(СС-0 по шкале полноты циторедукции Sugarbaker).\nОбщий PCI, выставленный патологоанатомами, был\nниже, чем PCI, оцененный хирургами у 80/119 пациен-\nтов (67,2 %). У 21 пациента (17,6 %) общий хирургиче-\nский PCI был переоценен на ≥5 баллов [52]. Завышение\nPCI хирургами говорит о хорошей оценке поражений\nбрюшины во время операции. Однако дифференциация\nзлокачественности видимых поражений от реактивных\nизменений глазами хирурга затруднительна и должна\nбыть подвержена повторной оценке патологоанатома-\nми, что крайне важно для определения необходимости\nпродолжения дальнейшего адъювантного лечения.\nВ другом исследовании патоморфологическая оценка\nиндекса продемонстрировала как завышение, так и за-\nнижение уровня операционного PCI [53]. Это различие\nявляется важным фактом, так как напрямую влияет\nна выбор тактики лечения пациентов. Превышение\nопределенного уровня PCI во многих странах являет-\nся противопоказанием к проведению процедур CRS\nи HIPEC. Патоморфологическая переоценка перитоне-\nального индекса позволяет расширить когорту паци-\nентов, подходящих для проведения локорегионарного\nметода лечения, и является рекомендованной опцией\nпри уточнении степени поражения брюшины.\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\nВ завершение данного обзора хочется отметить от-\nсутствие единого диагностического подхода, обще-\nпризнанных критериев оценки распространенности\nПК как отдельно развивающегося локорегионарного\nпроцесса. Диагностика ПК основана на визуализации\nпоражения брюшины с помощью ряда неинвазивных\nи инвазивных методов (УЗИ, КТ, МРТ, ПЭТ/КТ, лапа-\nротомия, лапароскопия). Известно множество молекул,\nспособствующих распространению, адгезии и росту\nопухоли в брюшине. Однако полного единого пред-\nставления о патогенезе ПК до сих пор нет. Диагностика\nПК, основанная на обнаружении специфичных моле-\nкулярных маркеров, не представляется возможной.\nНесмотря на наличие определенных знаний о патофи-\nзиологии ПК, молекулярно-биологические механизмы\nметастатического поражения брюшины требуют даль-\nнейшего детального изучения.\nПреодоление пробелов в знаниях о свойствах брюши-\nны, способностях ее противостояния опухоли, основах\nструктурно-функциональной организации перито-\nнеального барьера является определяющим для объ-\nяснения механизмов поверхностной инвазии рако-\nвыми клетками и роли микросреды в онкогенезе ПК.\nРассмотрение ПК как отдельного локорегионарного\nсостояния с обособленным онкогенезом является не-\nобходимым направлением в онкологии и требует муль-\nтидисциплинарного подхода.\nИзучение раннего доклинического проявления ПК по-\nзволит определить молекулярные точки приложения\nдля борьбы с подобным агрессивным проявлением он-\nкологического заболевания и ориентирует будущие на-\nправления в разработке стратегий лечения."],"dc.fullRISC.ru":["ВВЕДЕНИЕ\nМетастазирование в брюшину встречается при ряде\nгетерогенных опухолей, происходящих из яичников,\nжелудка, кишечника, поджелудочной железы, легких,\nмолочной железы и меланомы [1]. Диссеминация опу-\nхолевых клеток по брюшине усугубляет течение основ-\nного заболевания, трудно поддается лечению и значи-\nтельно снижает общую выживаемость [2].\nПеритонеальный канцероматоз (ПК) не имеет спе-\nцифичных клинических симптомов и, как правило,\nобнаруживается на поздней стадии заболевания, когда\nопухолевые диссеминаты широко рассеяны на поверх-\nности брюшины. Лечение такого распространенного\nпроцесса сопряжено с определенными периопераци-\nонными рисками, а внутрибрюшинная химиотерапия\n(ХТ) не всегда возможна ввиду выраженных общесо-\nматических нарушений, обусловленных как злокаче-\nственным процессом, так и сопутствующей патологией.\nДля проведения хирургической циторедукции с вну-\nтрибрюшинной химиотерапией проводится строгий\nотбор пациентов [3]. Применение только циторедук-\nтивной хирургии или только системной химиотерапии\nявляется спорным, но также рассматривается как аль-\nтернативный подход в лечении ПК [4–6]. Несмотря\nна достижения последних десятилетий, канцероматоз\nбрюшины все так же считается отягощающим факто-\nром с неблагоприятным прогнозом.\nОСОБЕННОСТИ КЛИНИЧЕСКОГО ТЕЧЕНИЯ ПК\nПеритонеальный канцероматоз в большей степени\nпротекает бессимптомно. Однако все же удалось вы-\nявить ряд неспецифических симптомов, сопровождаю-\nщих его течение. По мере развития могут появляться\nтакие симптомы, как тошнота, метеоризм, диарея, боль\nв животе и потеря веса. Наиболее грозным симптомом\nслужит развитие кишечной непроходимости [7].\nРаспространенным симптомом метастатического по-\nражения брюшины является накопление жидкости\nв перитонеальной полости, известное как асцит. В нор-\nмальных условиях перитонеальная полость содержит\n5–20 мл жидкости [8]. Эта жидкость в основном со-\nстоит из экссудата яичников, транссудата плазмы, ма-\nкрофагов, иммунных и свободно плавающих мезотели-\nальных клеток. Перитонеальная жидкость постоянно\nциркулирует благодаря гравитации, обеспечивающей\nнисходящий поток, и дыхательным движениям диа-\nфрагмы, создающим восходящий поток. Различные\nмеханические и анатомические факторы перитоне-\nальной жидкости уменьшают трение между органа-\nми брюшной полости, обеспечивают обмен жидкости\nс плазмой, содержащимися в ней факторами и иммун-\nными клетками. В патологических условиях часто на-\nблюдается увеличение объема жидкости. Изменение\nобъема циркуляторной жидкости вызывается нару-\nшением баланса между ее секрецией и дренажом. Это\nсвязано с физической обструкцией лимфатических\nсосудов опухолевыми клетками, а также увеличением\nпроницаемости сосудов из-за повышения уровня фак-\nторов роста и цитокинов в перитонеальной жидкости.\nУвеличение проницаемости сосудов, в свою очередь,\nприводит к утечке белка, вызывает сдвиг осмотических\nсил и приводит к притоку жидкости в перитонеальную\nполость, способствуя асциту. Увеличение объема асци-\nтической жидкости связано с худшим прогнозом и по-\nвышенным метастатическим потенциалом опухолевых\nклеток при раке яичников [9]. Асцит способствует уси-\nленному распространению опухолевых диссеминатов\nи прогрессированию онкологического заболевания,\nобеспечивая необходимые условия для будущей ми-\nкросреды опухоли на поверхности брюшины.\nАНАТОМО-ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ\nОСОБЕННОСТИ БРЮШИНЫ\nБрюшина представляет собой специфический орган\nсо сложной структурной организацией и рядом важ-\nнейших органоспецифичных функций. Она состоит\nиз монослоя мезотелиальных клеток, поддерживае-\nмых базальной мембраной, опирающейся на слой со-\nединительной ткани, называемой субмезотелием [10].\nТранспортная функция заключается в облегчении\nпереноса жидкости и содержащихся в ней клеточных\nэлементов благодаря скользящей поверхности, не-\nбольшому количеству жидкости, содержащей фосфа-\nтидилхолин, который вырабатывается каждой мезоте-\nлиальной клеткой. Брюшина также является барьером\nдля проникновения различных элементов благодаря\nсвоему составу и физическим свойствам. Брюшина\nспособна выделять различные провоспалительные ци-\nтокины и хемокины в ответ на внутрибрюшные инфек-\nции. Восстановительная функция брюшины обеспечи-\nвается путем высвобождения факторов роста в ответ\nна ее повреждение. Также брюшина выполняет важную\nструктурную функцию для содержимого брюшной по-\nлости [11, 12].\nПАТОГЕНЕЗ\nСуществует несколько теорий метастазирования зло-\nкачественных новообразований. Согласно теории\nСтивена Пэджета, данный процесс регулируется вза-\nимодействием между отделившимися от опухоли ра-\nковыми клетками и будущей микросредой по типу\n«семена и почва». Успешная имплантация раковых\nклеток зависит от состояния и молекулярных особен-\nностей микросреды конкретного принимаемого ор-\nгана или ткани, то есть является органоспецифичной\n[13]. Большое количество клинических данных и экс-\nпериментальных исследований подтвердило предрас-\nположенность метастатических опухолевых клеток\nк определенной благоприятной для дальнейшего рас-\nпространения и роста микросреде. Юинг утверждал,\nчто основной путь метастазирования определяет вза-\nимосвязь механических факторов с анатомическими\nособенностями сосудистого и лимфатического дре-\nнажа опухоли [14]. Данная анатомико-механическая\nгипотеза постулирует неспецифическое распростра-\nнение злокачественных клеток по ходу кровотока, ис-\nходящего из первичного очага. Шугабейкер представил\nболее усовершенствованную теорию распространения опухолей, согласно которой локорегионарное мета-\nстазирование происходит за счет анатомико-механи-\nческих особенностей, а отдаленное метастазирование\nможет быть органоспецифичным [15]. Из вышесказан-\nного следует, что в процессе метастазирования играют\nроль как анатомические особенности и факторы меха-\nнической природы, так и молекулярная предрасполо-\nженность отторгшихся от первичного очага раковых\nклеток и принимаемой их микросреды.\nВторичный канцероматоз брюшины является резуль-\nтатом метастазирования опухолей различных нозоло-\nгий и чаще всего оценивается исходя из локализации\nпервичного опухолевого очага. Исследования и систе-\nматические обзоры, посвященные ПК как отдельной\nпатологии, встречаются крайне редко. Отсутствие\nполного представления о молекулярно-биологических\nособенностях метастазирования опухолей в брюшину\nне позволяет обозначить ПК как отдельный локореги-\nонарный процесс со своей биологией и онкогенезом.\nРассмотрение канцероматоза брюшины как отдельно-\nго развивающегося молекулярного события расширит\nпредставление о его морфо- и онкогенезе, позволит\nусилить поиск не только лечебно-диагностических под-\nходов, но и профилактических мер для его предупреж-\nдения.\nВ результате обзора литературы при различных лока-\nлизациях выявлены и охарактеризованы общие ме-\nханизмы перитонеального метастатического каскада.\nМетастазирование представляет собой сложный мно-\nгоступенчатый биологический процесс, при котором\nнебольшая популяция раковых клеток с высоким ме-\nтастатическим потенциалом отделяется от первичной\nопухоли, вызывает деградацию внеклеточного матрик-\nса, интравазируется в кровеносные или лимфатические\nсосуды, а также экстравазируется и колонизируется\nв отдаленные органы. На сегодня идентифицирован\nряд цитокинов, участвующих в процессе метастази-\nрования. К ним относят фактор роста эндотелия со-\nсудов (VEGF), фактор стромальных клеток 1 (SDF-1),\nтрансформирующий фактор роста b (TGF-b) и фактор\nнекроза опухоли (TNF), которые образуют преметаста-\nтические ниши для будущего опухолевого обсеменения\n[16]. Раковые клетки подвергаются эпителиально-ме-\nзенхимальной трансформации, экспрессируя при этом\nразличные молекулы адгезии.\nВо время эпителиально-мезенхимальной трансформа-\nции снижается экспрессия эпителиального Е-кадгерина,\nкоторый оказывает супрессивное влияние на подвиж-\nность клеток, способность к инвазии и метастазирова-\nнию. Снижение экспрессии Е-кадгерина вызывает уси-\nленную пролиферацию раковых клеток в асцитической\nжидкости. Другие кадгерины, такие как нейронный\n(N)-кадгерин и тромбоцитарный (P)-кадгерин, наобо-\nрот, способствуют подвижности, инвазии и ангиогенезу.\nПопав в перитонеальную жидкость, опухолевые клетки\nсвободно мигрируют внутри нее. Объем перитонеаль-\nной жидкости увеличивается в связи с нарушением ее\nобразования и дренажа через диафрагмальную лим-\nфатическую систему. Также накоплению асцитической\nжидкости способствует стимуляция первичной опухо-\nлью медиаторов воспаления. Перистальтика кишечника,\nдыхательные движения обеспечивают циркуляцию пе-\nритонеальной жидкости и тем самым способствуют рас-\nпространению опухолевых клеток в предпочтительные\nучастки брюшины. В трансмезотелиальном распростра-\nнении участвуют различные молекулы адгезии, экспрес-\nсируемые мезотелиальными клетками. Адгезии раковых\nклеток к мезотелию способствуют интегрины. Интегри-\nны представляют кальций- и магний-зависимые моле-\nкулы гетеродимера, состоящие из α- и β-субъединицы,\nрасположенной на клеточной мембране [17].\nВ результате активации воспалительного ответа\nпод действием опухоли с участием медиаторов воспа-\nления (фактор некроза тканей (TNF)-α, интерферон\n(IFN)-γ, интерлейкин (IL)-1β и IL-6) происходит уве-\nличение адгезии раковых клеток к мезотелию брю-\nшины [18]. Цитокины, такие как трансформирующий\nфактор роста (TGF)-β1 и IL-1β, усиливают экспрессию\nмолекул межклеточной и сосудистой адгезии клеток\nICAM-1 и VCAM-1 на мезотелиоцитах, вызывают мио-\nфибробластный фенотип в мезотелиальных клетках\nпосле перехода от мезотелия к мезенхимальному типу.\nМиофибробластный фенотип, в свою очередь, усилива-\nет интегрин-зависимую адгезию раковых клеток. В про-\nцессе адгезии клеток опухоли участвуют как интегрин-\nзависимые, так и интегрин-независимые молекулы\nадгезии (CD43, CD44, CA125/MUC16, L1CAM, GnRH)\n[19–21]. Мезотелий является мощным барьером про-\nникновению опухолевых клеток в строму брюшины.\nСоответственно, для его преодоления необходимо зна-\nчительное усилие со стороны опухоли. Было показано,\nчто проникновению раковых клеток в субмезотелиаль-\nную строму может способствовать нарушение целост-\nности мезотелия в результате хирургического воздей-\nствия или инфекционно-воспалительных изменений\n[12, 22]. Определенную роль во вторжении раковых\nклеток в брюшину играют матричные металлопротеи-\nназы (ММП). Это семейство цинк-зависимых фермен-\nтов, которые участвуют в деградации различных белков\nвнеклеточного матрикса. MMП вызывают деградацию\nколлагена и эластина, играют роль в ремоделировании\nтканей во время различных физиологических процес-\nсов, таких как ангиогенез, восстановление ран, а также\nв патологических состояниях, таких как инфаркт ми-\nокарда, фиброзные расстройства, остеоартрит и рак.\nMMП также играют важную роль в инфильтрации\nлейкоцитов и воспалении тканей. Повышенный уро-\nвень данных ферментов обнаруживался при раке и был\nсвязан с прогрессированием и способностью опухоли\nк инвазии [23–25]. Сообщалось, что повышенный уро-\nвень матричных металлопротеиназ MMП-1, MMП-2,\nMMП-7, MMП-9, MMП-13 и MMП-14 обеспечивает\nоблегчение инвазии субмезотелиальной стромы путем\nнепосредственного разрушения компонентов внекле-\nточного матрикса [22, 26].\nЕще один механизм проникновения опухоли проте-\nкает через физиологические межклеточные простран-\nства, так называемые серозно-лимфатические люки брюшины. Под влиянием дыхательных движений диа-\nфрагмы происходит расширение небольших устьев\nмежду мезотелиальными клетками и обнажение суб-\nмезотелиальной стромы. Данный транслимфатический\nмеханизм может служить примером непосредственно-\nго проникновения раковых клеток в субмезотелий [27].\nПосле проникновения через мезотелий и базальную\nмембрану раковые клетки попадают в богатую пита-\nтельными веществами строму. Определенный каскад\nреакций с участием активированных медиаторов вос-\nпаления способствует росту и выживанию раковых\nклеток в завоеванной микросреде с усилением произ-\nводства необходимых метаболитов (протеаз, ангиоген-\nных факторов, факторов роста, иммуносупрессивных\nцитокинов). Преобразование стромальных структур\nпод воздействием раковых клеток создает благопри-\nятную микросреду для опухоли, способствуя ее росту\nи инвазии [28]. К примеру, нормальные фибробласты\nпод воздействием раковых клеток трансформируют-\nся в миофибробластные клетки, известные как CAF\n(фибробласты, связанные с раком). CAF производят\nразличные цитокины, факторы роста и компоненты\nвнеклеточного матрикса, помогают адгезии раковых\nклеток и их миграции, стимулируют рост опухоли и ан-\nгиогенез. Ангиогенез поддерживает пролиферацию\nопухоли и дальнейший ее рост в новой среде [29, 30].\nВ данном процессе участвуют рецептор эпидермально-\nго фактора роста (EGFR) и инсулиноподобный фактор\nроста-1 (IGF-1) [31, 32]. Ангиогенез индуцируется пу-\nтем производства достаточного количества ангиоген-\nных факторов опухолевыми клетками [33]. Ключевыми\nигроками в этом процессе являются фактор, вызыва-\nемый гипоксией-1 (HIF-1), и фактор роста эндотелия\nсосудов (VEGF). Экспрессия HIF-1α увеличивается\nпо мере снижения уровня кислорода в клетке. Высокие\nуровни экспрессии данного фактора положительно\nкоррелировали с увеличением стадии заболевания\nпо TNM и повышенным метастатическим потенциалом\n[34, 35]. VEGF в нормальных тканях увеличивает вы-\nживаемость, пролиферацию, миграцию и дифферен-\nциацию эндотелиальных клеток. В исследованиях было\nпоказано, что ингибирование VEGF снижает васкуля-\nризацию, тем самым угнетая дальнейший рост и про-\nлиферацию как опухолевых, так и эндотелиальных кле-\nток [36].\nУдивительным фактом является поверхностное рас-\nпространение опухолевых отложений брюшины,\nчто отличает весь процесс от метастатического по-\nражения других органов. Особенностью опухолевой\nмикросреды в брюшине является подавление глубокой\nинвазии. Однако конкретные механизмы и факторы,\nпрепятствующие глубокой инвазии опухоли, до сих пор\nнеизвестны. Таким образом, ПК представляет собой\nсложный взаимозависимый каскад молекулярно-био-\nлогических процессов, в котором немаловажную роль\nиграет как злокачественный потенциал опухолевых\nклеток, так и биологические характеристики прини-\nмаемой микросреды. Мезотелиальные клетки способ-\nны трансформироваться, вырабатывать необходимые\nцитокины, факторы роста, реконструировать внекле-\nточный матрикс, создавая благоприятную среду, об-\nлегчая пролиферацию, инвазию и метастазирование\nопухоли в брюшину.\nДИАГНОСТИКА ПЕРИТОНЕАЛЬНОГО\nКАНЦЕРОМАТОЗА\nДля диагностики ПК применяют визуализирующие\nинструментальные методы, такие как УЗИ, КТ, МРТ,\nПЭТ/КТ [37–39]. Результаты сравнительного анализа\nпоказали преимущество выполнения ультразвуково-\nго исследования для обнаружения асцита как само-\nго быстрого, доступного и недорогого метода. При\nоценке опухолевого обсеменения органов брюшной\nполости ультразвук показал высокую точность и спец-\nифичность, но относительно низкую чувствительность\nв отдельных областях брюшной полости. К примеру,\nспе цифичность обнаружения ПК верхнего и среднего\nэтажа брюшной полости была высокой, однако чув-\nствительность метода не превышала 50 % [40, 41].\nПредпочтительным методом дооперационной диагно-\nстики ПК остается компьютерная томография (КТ)\n[42]. В многочисленных исследованиях было показано,\nчто компьютерная томография позволяет диагности-\nровать наличие канцероматоза. Однако метод не яв-\nляется достаточно точным и специфичным при оцен-\nке степени выраженности ПК, определении прогноза\nи планирования лечения. Помимо того, ПК на КТ мо-\nжет имитировать другие заболевания брюшины, такие\nкак псевдомиксома брюшины, лейомиоматоз, пери-\nтонеальная злокачественная мезотелиома, туберкулез\n[43]. Выявление отдельных канцероматозных узлов,\nв особенности отсевов размерами менее 1 см, затруд-\nнительно. Канцероматозные узлы размерами 1 см\nобнаруживаютcя в 25–50 % случаев, а размером менее\n5 мм — лишь в 11 % случаев [44].\nМагнитно-резонансная томография и позитронно-\nэмиссионная томография показали сопоставимую диа-\nгностическую эффективность МРТ (ДВ) и ПЭТ (КТ)\nдля выявления метастазов брюшины у больных раком\nяичников и желудочно-кишечного тракта [45]. Однако\nу обоих методов есть недостатки, такие как артефакты\nперистальтики движения, дороговизна методов и их\nограниченная доступность. Сочетание методов МРТ\nи КТ значительно улучшает оценку степени пораже-\nния брюшины по сравнению с обособленной КТ [46].\nОднако это приводит к увеличению затрат и времени\nдиагностики на дооперационном этапе. Применение\nкомбинации данных методов требует четкой обосно-\nванности и не всегда может быть исполнимо в условиях\nодного лечебного учреждения.\nТаким образом, предоперационная диагностика при лока-\nлизованном ПК достаточно затруднительна. Мультиспи-\nральная компьютерная томография не позволяет заме-\nнить диагностическую лапароскопию ввиду более низкой\nчувствительности по сравнению с последней (~59 % про-\nтив ~94 %) [47]. По мнению многих авторов, прямая ви-\nзуализация брюшины является наиболее эффективным\nметодом диагностики ПК. Инвазивные методы оказались наиболее точными и для прогностической оценки воз-\nможной циторедуктивной хирургии и гипертермической\nвнутриперитонеальной химиотерапии (CRS и HIPEC).\nДиагностическая лапароскопия показала наиболее высо-\nкую чувствительность по сравнению с вышеуказанными\nметодами [48, 49]. Данный метод визуализации показал\nболее хорошие сроки общей выживаемости, сокращение\nсроков госпитализации и укорочение интервала до начала\nлечения, чем эксплориативная лапаротомия [50]. Следует\nпомнить, что каждое инвазивное вмешательство в брюш-\nной полости сопряжено с высоким риском местного вос-\nпалительного ответа, который при проведении лапаро-\nскопических манипуляций гораздо менее выражен, чем\nпри лапаротомии.\nВведение в клиническую практику оценки перитоне-\nального ракового индекса PCI сделало его важным диа-\nгностическим и прогностическим маркером. Оценка\nстепени канцероматоза с помощью PCI предложена\nШугабейкером еще в 1996 г. Степень диссеминации\nопухоли по брюшине в данном случае определяет-\nся путем анатомического деления полости брюшины\nна 13 регионов. Размеры поражения (LS) оцениваются\nпо наибольшему диаметру опухолевых отсевов во всех\n13 регионах по отдельности. Каждому региону присва-\nивается значение LS от 0 до 3 баллов. Оценка PCI прово-\nдится суммированием баллов всех регионов брюшной\nполости и может принимать значения от 0 до 39 [51].\nМногочисленные исследования показали несоответ-\nствие PCI на до- и послеоперационном этапах. До опе-\nрации PCI оценивается инструментальными методами\n(КТ, МРТ, ПЭТ/КТ). Как правило, после проведения\nдиагностической лапаротомии PCI возрастает. Помимо\nразницы в уровне PCI до и во время проведения лапа-\nротомии, данный индекс может быть отличен после\nпатоморфологического анализа. В 2021 г. нидерланд-\nские исследователи в ретроспективном анализе проде-\nмонстрировали подобную разницу между визуальной\nоценкой PCI хирургами во время операции и патоло-\nгоанатомами при макро- и микроскопическом анализе\nу 119 пациентов, получивших полную циторедукцию\n(СС-0 по шкале полноты циторедукции Sugarbaker).\nОбщий PCI, выставленный патологоанатомами, был\nниже, чем PCI, оцененный хирургами у 80/119 пациен-\nтов (67,2 %). У 21 пациента (17,6 %) общий хирургиче-\nский PCI был переоценен на ≥5 баллов [52]. Завышение\nPCI хирургами говорит о хорошей оценке поражений\nбрюшины во время операции. Однако дифференциация\nзлокачественности видимых поражений от реактивных\nизменений глазами хирурга затруднительна и должна\nбыть подвержена повторной оценке патологоанатома-\nми, что крайне важно для определения необходимости\nпродолжения дальнейшего адъювантного лечения.\nВ другом исследовании патоморфологическая оценка\nиндекса продемонстрировала как завышение, так и за-\nнижение уровня операционного PCI [53]. Это различие\nявляется важным фактом, так как напрямую влияет\nна выбор тактики лечения пациентов. Превышение\nопределенного уровня PCI во многих странах являет-\nся противопоказанием к проведению процедур CRS\nи HIPEC. Патоморфологическая переоценка перитоне-\nального индекса позволяет расширить когорту паци-\nентов, подходящих для проведения локорегионарного\nметода лечения, и является рекомендованной опцией\nпри уточнении степени поражения брюшины.\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\nВ завершение данного обзора хочется отметить от-\nсутствие единого диагностического подхода, обще-\nпризнанных критериев оценки распространенности\nПК как отдельно развивающегося локорегионарного\nпроцесса. Диагностика ПК основана на визуализации\nпоражения брюшины с помощью ряда неинвазивных\nи инвазивных методов (УЗИ, КТ, МРТ, ПЭТ/КТ, лапа-\nротомия, лапароскопия). Известно множество молекул,\nспособствующих распространению, адгезии и росту\nопухоли в брюшине. Однако полного единого пред-\nставления о патогенезе ПК до сих пор нет. Диагностика\nПК, основанная на обнаружении специфичных моле-\nкулярных маркеров, не представляется возможной.\nНесмотря на наличие определенных знаний о патофи-\nзиологии ПК, молекулярно-биологические механизмы\nметастатического поражения брюшины требуют даль-\nнейшего детального изучения.\nПреодоление пробелов в знаниях о свойствах брюши-\nны, способностях ее противостояния опухоли, основах\nструктурно-функциональной организации перито-\nнеального барьера является определяющим для объ-\nяснения механизмов поверхностной инвазии рако-\nвыми клетками и роли микросреды в онкогенезе ПК.\nРассмотрение ПК как отдельного локорегионарного\nсостояния с обособленным онкогенезом является не-\nобходимым направлением в онкологии и требует муль-\nтидисциплинарного подхода.\nИзучение раннего доклинического проявления ПК по-\nзволит определить молекулярные точки приложения\nдля борьбы с подобным агрессивным проявлением он-\nкологического заболевания и ориентирует будущие на-\nправления в разработке стратегий лечения."],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/7868"],"dc.issue.number":["4"],"dc.issue.volume":["12"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/740"],"dc.pages":["328-336"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.section":["LITERATURE REVIEW","ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.section.en":["LITERATURE REVIEW"],"dc.section.ru":["ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"subject":["malignant neoplasms","peritoneal carcinomatosis","metastatic spread","pathogenesis","diagnosis","ascites","peritoneum","peritoneal cancer index","злокачественные новообразования","перитонеальный канцероматоз","метастазирование","патогенез","диагностика","асцит","брюшина","перитонеальный раковый индекс"],"subject_keyword":["malignant neoplasms","malignant neoplasms","peritoneal carcinomatosis","peritoneal carcinomatosis","metastatic spread","metastatic spread","pathogenesis","pathogenesis","diagnosis","diagnosis","ascites","ascites","peritoneum","peritoneum","peritoneal cancer index","peritoneal cancer index","злокачественные новообразования","злокачественные новообразования","перитонеальный канцероматоз","перитонеальный канцероматоз","метастазирование","метастазирование","патогенез","патогенез","диагностика","диагностика","асцит","асцит","брюшина","брюшина","перитонеальный раковый индекс","перитонеальный раковый индекс"],"subject_ac":["malignant neoplasms\n|||\nmalignant neoplasms","peritoneal carcinomatosis\n|||\nperitoneal carcinomatosis","metastatic spread\n|||\nmetastatic spread","pathogenesis\n|||\npathogenesis","diagnosis\n|||\ndiagnosis","ascites\n|||\nascites","peritoneum\n|||\nperitoneum","peritoneal cancer index\n|||\nperitoneal cancer index","злокачественные новообразования\n|||\nзлокачественные новообразования","перитонеальный канцероматоз\n|||\nперитонеальный канцероматоз","метастазирование\n|||\nметастазирование","патогенез\n|||\nпатогенез","диагностика\n|||\nдиагностика","асцит\n|||\nасцит","брюшина\n|||\nбрюшина","перитонеальный раковый индекс\n|||\nперитонеальный раковый индекс"],"subject_tax_0_filter":["malignant neoplasms\n|||\nmalignant neoplasms","peritoneal carcinomatosis\n|||\nperitoneal carcinomatosis","metastatic spread\n|||\nmetastatic spread","pathogenesis\n|||\npathogenesis","diagnosis\n|||\ndiagnosis","ascites\n|||\nascites","peritoneum\n|||\nperitoneum","peritoneal cancer index\n|||\nperitoneal cancer index","злокачественные новообразования\n|||\nзлокачественные новообразования","перитонеальный канцероматоз\n|||\nперитонеальный канцероматоз","метастазирование\n|||\nметастазирование","патогенез\n|||\nпатогенез","диагностика\n|||\nдиагностика","асцит\n|||\nасцит","брюшина\n|||\nбрюшина","перитонеальный раковый индекс\n|||\nперитонеальный раковый индекс"],"subject_filter":["malignant neoplasms\n|||\nmalignant neoplasms","peritoneal carcinomatosis\n|||\nperitoneal carcinomatosis","metastatic spread\n|||\nmetastatic spread","pathogenesis\n|||\npathogenesis","diagnosis\n|||\ndiagnosis","ascites\n|||\nascites","peritoneum\n|||\nperitoneum","peritoneal cancer index\n|||\nperitoneal cancer index","злокачественные новообразования\n|||\nзлокачественные новообразования","перитонеальный канцероматоз\n|||\nперитонеальный канцероматоз","метастазирование\n|||\nметастазирование","патогенез\n|||\nпатогенез","диагностика\n|||\nдиагностика","асцит\n|||\nасцит","брюшина\n|||\nбрюшина","перитонеальный раковый индекс\n|||\nперитонеальный раковый индекс"],"dc.subject_mlt":["malignant neoplasms","peritoneal carcinomatosis","metastatic spread","pathogenesis","diagnosis","ascites","peritoneum","peritoneal cancer index","злокачественные новообразования","перитонеальный канцероматоз","метастазирование","патогенез","диагностика","асцит","брюшина","перитонеальный раковый индекс"],"dc.subject":["malignant neoplasms","peritoneal carcinomatosis","metastatic spread","pathogenesis","diagnosis","ascites","peritoneum","peritoneal cancer index","злокачественные новообразования","перитонеальный канцероматоз","метастазирование","патогенез","диагностика","асцит","брюшина","перитонеальный раковый индекс"],"dc.subject.en":["malignant neoplasms","peritoneal carcinomatosis","metastatic spread","pathogenesis","diagnosis","ascites","peritoneum","peritoneal cancer index"],"dc.subject.ru":["злокачественные новообразования","перитонеальный канцероматоз","метастазирование","патогенез","диагностика","асцит","брюшина","перитонеальный раковый индекс"],"title":["New views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis","Новые взгляды на патогенез и диагностику перитонеального канцероматоза"],"title_keyword":["New views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis","Новые взгляды на патогенез и диагностику перитонеального канцероматоза"],"title_ac":["new views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis\n|||\nNew views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis","новые взгляды на патогенез и диагностику перитонеального канцероматоза\n|||\nНовые взгляды на патогенез и диагностику перитонеального канцероматоза"],"dc.title_sort":"New views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis","dc.title_hl":["New views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis","Новые взгляды на патогенез и диагностику перитонеального канцероматоза"],"dc.title_mlt":["New views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis","Новые взгляды на патогенез и диагностику перитонеального канцероматоза"],"dc.title":["New views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis","Новые взгляды на патогенез и диагностику перитонеального канцероматоза"],"dc.title_stored":["New views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","Новые взгляды на патогенез и диагностику перитонеального канцероматоза\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["New views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis"],"dc.title.ru":["Новые взгляды на патогенез и диагностику перитонеального канцероматоза"],"publication_grp":["123456789/7868"],"bi_4_dis_filter":["брюшина\n|||\nбрюшина","ascites\n|||\nascites","peritoneal cancer index\n|||\nperitoneal cancer index","diagnosis\n|||\ndiagnosis","peritoneal carcinomatosis\n|||\nperitoneal carcinomatosis","peritoneum\n|||\nperitoneum","диагностика\n|||\nдиагностика","pathogenesis\n|||\npathogenesis","метастазирование\n|||\nметастазирование","malignant neoplasms\n|||\nmalignant neoplasms","metastatic spread\n|||\nmetastatic spread","асцит\n|||\nасцит","перитонеальный раковый индекс\n|||\nперитонеальный раковый индекс","патогенез\n|||\nпатогенез","злокачественные новообразования\n|||\nзлокачественные новообразования","перитонеальный канцероматоз\n|||\nперитонеальный канцероматоз"],"bi_4_dis_partial":["брюшина","peritoneum","malignant neoplasms","metastatic spread","diagnosis","перитонеальный канцероматоз","метастазирование","peritoneal carcinomatosis","патогенез","pathogenesis","peritoneal cancer index","ascites","перитонеальный раковый индекс","злокачественные новообразования","диагностика","асцит"],"bi_4_dis_value_filter":["брюшина","peritoneum","malignant neoplasms","metastatic spread","diagnosis","перитонеальный канцероматоз","метастазирование","peritoneal carcinomatosis","патогенез","pathogenesis","peritoneal cancer index","ascites","перитонеальный раковый индекс","злокачественные новообразования","диагностика","асцит"],"bi_sort_1_sort":"new views on pathogenesis and diagnosis of peritoneal carcinomatosis","bi_sort_3_sort":"2023-10-13T09:59:06Z","read":["g0"],"_version_":1786322988474302464},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2025-07-09T13:58:47.633Z","search.uniqueid":"2-8014","search.resourcetype":2,"search.resourceid":8014,"handle":"123456789/8903","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.doi":["10.24060/2076-3093-2024-14-4-351-359"],"dc.abstract":["

In recent years significant advancements have been made in immunotherapy and its application in various types of malignancies. However, standard treatment methods for malignant gliomas, including glioblastoma, have not undergone substantial transformations. The main barriers to the application of immunotherapy in these tumors are associated with the specific characteristics of the tumor microenvironment, immunosuppressive status of the central nervous system, protective function of the blood-brain barrier, and challenges in interpreting neuroimaging data. Additionally, gliomas are characterized by low PD-L1 expression, low mutational burden, and high heterogeneity, which limits the effectiveness of immunotherapy. Nevertheless, clinical studies demonstrate promising results with the use of immune checkpoint inhibitors, viral therapies, vaccination, and adoptive T-cell therapy. The integration of immunotherapy with radiation therapy to enhance the immune response obtains high potential for managing oncological issues. Further research in this area, including the development of glioblastoma-specific biomarkers and adaptation of immunotherapy to the characteristics of tumor microenvironment will significantly improve the treatment outcomes for malignant gliomas.

","

Несмотря на значительное развитие иммунной терапии (ИТ) в последние годы и ее успешное применение при различных видах злокачественных новообразований, стандартные методы лечения злокачественных глиом, включая глиобластому, не претерпели значительных изменений. Основные препятствия для использования ИТ при этих опухолях связаны с уникальными особенностями микросреды, иммунодепрессивным статусом центральной нервной системы (ЦНС), защитной функцией гематоэнцефалического барьера и трудностями в интерпретации данных нейровизуализации. Кроме того, глиомы характеризуются низкой экспрессией PD-L1, низкой мутационной нагрузкой и высокой гетерогенностью, что ограничивает эффективность ИТ. Несмотря на это, клинические исследования показывают перспективные результаты при использовании ингибиторов контрольных точек иммунитета, вирусной терапии, вакцинации и адаптивной Т-клеточной терапии. Одним из многообещающих направлений является сочетание ИТ с лучевой терапией для усиления иммунного ответа. Дальнейшие исследования в этой области, включая разработку биомаркеров, специфичных для глиобластомы, и адаптацию ИТ к особенностям опухолевой микросреды, могут значительно улучшить исходы лечения злокачественных глиом.

"],"dc.abstract.en":["

In recent years significant advancements have been made in immunotherapy and its application in various types of malignancies. However, standard treatment methods for malignant gliomas, including glioblastoma, have not undergone substantial transformations. The main barriers to the application of immunotherapy in these tumors are associated with the specific characteristics of the tumor microenvironment, immunosuppressive status of the central nervous system, protective function of the blood-brain barrier, and challenges in interpreting neuroimaging data. Additionally, gliomas are characterized by low PD-L1 expression, low mutational burden, and high heterogeneity, which limits the effectiveness of immunotherapy. Nevertheless, clinical studies demonstrate promising results with the use of immune checkpoint inhibitors, viral therapies, vaccination, and adoptive T-cell therapy. The integration of immunotherapy with radiation therapy to enhance the immune response obtains high potential for managing oncological issues. Further research in this area, including the development of glioblastoma-specific biomarkers and adaptation of immunotherapy to the characteristics of tumor microenvironment will significantly improve the treatment outcomes for malignant gliomas.

"],"subject":["malignant gliomas","immunotherapy","immune checkpoint inhibitors","viral therapy","cancer vaccines","vaccination","adoptive T-cell therapy","radiation therapy","злокачественные глиомы","иммунотерапия","ингибиторы иммунных контрольных точек","вирусная терапия","вакцины против рака","вакцинация","адаптивная Т-клеточная терапия","лучевая терапия"],"subject_keyword":["malignant gliomas","malignant gliomas","immunotherapy","immunotherapy","immune checkpoint inhibitors","immune checkpoint inhibitors","viral therapy","viral therapy","cancer vaccines","cancer vaccines","vaccination","vaccination","adoptive T-cell therapy","adoptive T-cell therapy","radiation therapy","radiation therapy","злокачественные глиомы","злокачественные глиомы","иммунотерапия","иммунотерапия","ингибиторы иммунных контрольных точек","ингибиторы иммунных контрольных точек","вирусная терапия","вирусная терапия","вакцины против рака","вакцины против рака","вакцинация","вакцинация","адаптивная Т-клеточная терапия","адаптивная Т-клеточная терапия","лучевая терапия","лучевая терапия"],"subject_ac":["malignant gliomas\n|||\nmalignant gliomas","immunotherapy\n|||\nimmunotherapy","immune checkpoint inhibitors\n|||\nimmune checkpoint inhibitors","viral therapy\n|||\nviral therapy","cancer vaccines\n|||\ncancer vaccines","vaccination\n|||\nvaccination","adoptive t-cell therapy\n|||\nadoptive T-cell therapy","radiation therapy\n|||\nradiation therapy","злокачественные глиомы\n|||\nзлокачественные глиомы","иммунотерапия\n|||\nиммунотерапия","ингибиторы иммунных контрольных точек\n|||\nингибиторы иммунных контрольных точек","вирусная терапия\n|||\nвирусная терапия","вакцины против рака\n|||\nвакцины против рака","вакцинация\n|||\nвакцинация","адаптивная т-клеточная терапия\n|||\nадаптивная Т-клеточная терапия","лучевая терапия\n|||\nлучевая терапия"],"subject_tax_0_filter":["malignant gliomas\n|||\nmalignant gliomas","immunotherapy\n|||\nimmunotherapy","immune checkpoint inhibitors\n|||\nimmune checkpoint inhibitors","viral therapy\n|||\nviral therapy","cancer vaccines\n|||\ncancer vaccines","vaccination\n|||\nvaccination","adoptive t-cell therapy\n|||\nadoptive T-cell therapy","radiation therapy\n|||\nradiation therapy","злокачественные глиомы\n|||\nзлокачественные глиомы","иммунотерапия\n|||\nиммунотерапия","ингибиторы иммунных контрольных точек\n|||\nингибиторы иммунных контрольных точек","вирусная терапия\n|||\nвирусная терапия","вакцины против рака\n|||\nвакцины против рака","вакцинация\n|||\nвакцинация","адаптивная т-клеточная терапия\n|||\nадаптивная Т-клеточная терапия","лучевая терапия\n|||\nлучевая терапия"],"subject_filter":["malignant gliomas\n|||\nmalignant gliomas","immunotherapy\n|||\nimmunotherapy","immune checkpoint inhibitors\n|||\nimmune checkpoint inhibitors","viral therapy\n|||\nviral therapy","cancer vaccines\n|||\ncancer vaccines","vaccination\n|||\nvaccination","adoptive t-cell therapy\n|||\nadoptive T-cell therapy","radiation therapy\n|||\nradiation therapy","злокачественные глиомы\n|||\nзлокачественные глиомы","иммунотерапия\n|||\nиммунотерапия","ингибиторы иммунных контрольных точек\n|||\nингибиторы иммунных контрольных точек","вирусная терапия\n|||\nвирусная терапия","вакцины против рака\n|||\nвакцины против рака","вакцинация\n|||\nвакцинация","адаптивная т-клеточная терапия\n|||\nадаптивная Т-клеточная терапия","лучевая терапия\n|||\nлучевая терапия"],"dc.subject_mlt":["malignant gliomas","immunotherapy","immune checkpoint inhibitors","viral therapy","cancer vaccines","vaccination","adoptive T-cell therapy","radiation therapy","злокачественные глиомы","иммунотерапия","ингибиторы иммунных контрольных точек","вирусная терапия","вакцины против рака","вакцинация","адаптивная Т-клеточная терапия","лучевая терапия"],"dc.subject":["malignant gliomas","immunotherapy","immune checkpoint inhibitors","viral therapy","cancer vaccines","vaccination","adoptive T-cell therapy","radiation therapy","злокачественные глиомы","иммунотерапия","ингибиторы иммунных контрольных точек","вирусная терапия","вакцины против рака","вакцинация","адаптивная Т-клеточная терапия","лучевая терапия"],"dc.subject.en":["malignant gliomas","immunotherapy","immune checkpoint inhibitors","viral therapy","cancer vaccines","vaccination","adoptive T-cell therapy","radiation therapy"],"title":["Immunotherapy for Malignant Gliomas: Overcoming Barriers and Defining Prospects for Integrated Approaches","Иммунная терапия злокачественных глиом: преодоление барьеров и перспективы комбинированных подходов"],"title_keyword":["Immunotherapy for Malignant Gliomas: Overcoming Barriers and Defining Prospects for Integrated Approaches","Иммунная терапия злокачественных глиом: преодоление барьеров и перспективы комбинированных подходов"],"title_ac":["immunotherapy for malignant gliomas: overcoming barriers and defining prospects for integrated approaches\n|||\nImmunotherapy for Malignant Gliomas: Overcoming Barriers and Defining Prospects for Integrated Approaches","иммунная терапия злокачественных глиом: преодоление барьеров и перспективы комбинированных подходов\n|||\nИммунная терапия злокачественных глиом: преодоление барьеров и перспективы комбинированных подходов"],"dc.title_sort":"Immunotherapy for Malignant Gliomas: Overcoming Barriers and Defining Prospects for Integrated Approaches","dc.title_hl":["Immunotherapy for Malignant Gliomas: Overcoming Barriers and Defining Prospects for Integrated Approaches","Иммунная терапия злокачественных глиом: преодоление барьеров и перспективы комбинированных подходов"],"dc.title_mlt":["Immunotherapy for Malignant Gliomas: Overcoming Barriers and Defining Prospects for Integrated Approaches","Иммунная терапия злокачественных глиом: преодоление барьеров и перспективы комбинированных подходов"],"dc.title":["Immunotherapy for Malignant Gliomas: Overcoming Barriers and Defining Prospects for Integrated Approaches","Иммунная терапия злокачественных глиом: преодоление барьеров и перспективы комбинированных подходов"],"dc.title_stored":["Immunotherapy for Malignant Gliomas: Overcoming Barriers and Defining Prospects for Integrated Approaches\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","Иммунная терапия злокачественных глиом: преодоление барьеров и перспективы комбинированных подходов\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["Immunotherapy for Malignant Gliomas: Overcoming Barriers and Defining Prospects for Integrated Approaches"],"dc.abstract.ru":["

Несмотря на значительное развитие иммунной терапии (ИТ) в последние годы и ее успешное применение при различных видах злокачественных новообразований, стандартные методы лечения злокачественных глиом, включая глиобластому, не претерпели значительных изменений. Основные препятствия для использования ИТ при этих опухолях связаны с уникальными особенностями микросреды, иммунодепрессивным статусом центральной нервной системы (ЦНС), защитной функцией гематоэнцефалического барьера и трудностями в интерпретации данных нейровизуализации. Кроме того, глиомы характеризуются низкой экспрессией PD-L1, низкой мутационной нагрузкой и высокой гетерогенностью, что ограничивает эффективность ИТ. Несмотря на это, клинические исследования показывают перспективные результаты при использовании ингибиторов контрольных точек иммунитета, вирусной терапии, вакцинации и адаптивной Т-клеточной терапии. Одним из многообещающих направлений является сочетание ИТ с лучевой терапией для усиления иммунного ответа. Дальнейшие исследования в этой области, включая разработку биомаркеров, специфичных для глиобластомы, и адаптацию ИТ к особенностям опухолевой микросреды, могут значительно улучшить исходы лечения злокачественных глиом.

"],"dc.fileName":["cover_article_1021_ru_RU.png"],"dc.fileName.ru":["cover_article_1021_ru_RU.png"],"dc.fullHTML":["

ВВЕДЕНИЕ

Развитие в области онкотерапии за последние годы, безусловно, связано с внедрением иммунной терапии (ИТ) в повседневную клиническую практику [1][2]. ИТ уже показала результаты при лечении различных типов опухолей, включая некоторые агрессивные формы рака, и в случае с меланомой ее адъювантное применение может стать обычной практикой. На фоне этих положительных клинических результатов возникает логичное ожидание, что иммунная терапия также принесет существенные улучшения в лечении тех типов опухолей, которые ранее поддавались лечению с минимальными результатами или считались резистентными к терапии. К этим видам опухолей относится группа злокачественных глиом, представляющая собой самые распространенные первичные опухоли ЦНС, включая глиобластому — наиболее агрессивную из них. За последние десятилетия в лечении глиобластомы, к сожалению, не произошло значительного улучшения результатов. Несмотря на многочисленные исследования и клинические испытания, пока нет иммунной терапии или других онкотерапевтических стратегий с высокоуровневой доказательной базой, способной изменить повседневную практику в лечении глиобластомы. Эта нехватка подтвержденных клинических результатов и специфический иммунологический статус ЦНС побуждают исследователей и клиницистов изучать эффективность не только иммунных контрольных точек (ингибиторов контрольных точек иммунитета, ИКТИ), но и других методов иммунной терапии. Есть ряд причин, по которым лечение пока не принесло ожидаемых результатов. В первую очередь ЦНС обладает уникальным иммунодепрессивным статусом и защитной системой (гематоэнцефалический барьер), из-за чего ее часто называют «иммунологическим убежищем». Цель данного обзора — обобщить факторы, которые осложняют адекватную работу иммунной системы в ЦНС, что снижает терапевтическую эффективность. Также работа предлагает краткий обзор текущих результатов и альтернативных методов иммунной терапии с кратким изложением основ взаимодействия иммунной и нервной систем для клиницистов.

Актуальные подходы к лечению глиом и глиобластомы

Глиомы составляют около двух третей всех первичных опухолей центральной нервной системы, и за последние десятилетия их стандартное лечение изменилось незначительно. Единственным прогрессом стало регулярное применение адъювантной химиотерапии для диффузных низкозлокачественных глиом высокого риска (по протоколу PCV или на основе темозоломида (TMZ)) [3]. Однако стандартный подход к лечению глиобластомы, который остается неизменным уже около 15 лет, включает проведение послеоперационной радиохимиотерапии на основе TMZ для пациентов с приемлемым состоянием [4][5]. Хотя понимание молекулярной патологии и прогноза заболевания (например, мутации IDH, амплификации EGFR или метилирования MGMT) стало более глубоким, терапевтический алгоритм остается неизменным. Для анапластических глиом по-прежнему рекомендуется последовательное проведение лучевой и химиотерапии [6]. При рецидиве возможны повторные операции, стереотаксическое переоблучение, альтернативная химиотерапия (например, BCNU) или чаще всего лечение бевацизумабом [7]. Эти терапевтические подходы значительно улучшились по сравнению с теми, что были 20–30 лет назад, однако при глиобластоме часто встречается ранний рецидив, резистентный к лечению, и медиана общей выживаемости по-прежнему не превышает полутора лет [8]. Поэтому необходимость в разработке новых методов лечения остается высокой, и специалисты в области нейроонкологии с большим интересом ожидают первых положительных результатов от применения иммунной терапии (рис. 1).

Центральная нервная система как «иммунологическое убежище»

Специфический иммунологический статус ЦНС известен уже несколько десятилетий. В научной литературе до сих пор нередко упоминается, что ЦНС является «иммунологическим убежищем» благодаря существованию гематоэнцефалического барьера (ГЭБ), отсутствию конвенциональных лимфатических путей и уникальному защитному механизму, включающему специфические клеточные элементы. Хотя исследования последних лет показывают, что в ЦНС существует сильный иммунный ответ, иммунные клетки проникают в мозг даже через здоровый гематоэнцефалический барьер и есть собственная лимфатическая система, глиомы и их микросреда характеризуются подавленным иммунным состоянием [9]. Эти факторы, а также регулярное применение стероидных препаратов при опухолях головного мозга, могут затруднять эффективность иммунной терапии и управление побочными эффектами. В следующих разделах обобщены особенности иммунологического статуса ЦНС и факторы, усложняющие проведение иммунной терапии в этих условиях.

Защитная роль гематоэнцефалического барьера

ГЭБ состоит из плотно соединенных эндотелиальных клеток капилляров мозга, образующих двойную базальную мембрану, соединенную с отростками окружающих глиальных клеток. Этот барьер является физическим и функциональным фильтром, обеспечивающим первичную защиту ЦНС от различных вредных веществ, патогенов, токсинов, лекарственных средств и других макромолекул, которые могут попасть в кровоток [10]. Эта система защиты, препятствуя свободному проникновению клеток и молекул иммунной системы в ЦНС, объясняет низкое количество лимфоцитов в нормальных условиях в ЦНС. Существуют обходные пути, через которые иммунные клетки могут проникать в мозг, такие как посткапиллярные и лептоменингеальные вены или сосудистое сплетение, где они чаще всего обнаруживаются в периваскулярной области. В случае глиобластомы ГЭБ обычно нарушен из-за аномального кровоснабжения, вызванного опухолевыми клетками, что облегчает взаимодействие между иммунной системой и опухолевыми клетками [11]. Однако крупные иммунные препараты могут не проходить через неповрежденный барьер или не достигать опухоли в достаточной концентрации из-за микрососудистых изменений и повышенного давления в тканях. Некоторые локальные терапевтические методы, такие как радиотерапия, могут нарушать целостность ГЭБ, что облегчает проникновение ингибиторов PD-1/PD-L1 (программируемая клеточная гибель 1 (PD-1) и его лиганд (PD-L1)) в ЦНС [12].

Иммунодепрессивное действие стероидов

Одним из характерных ответов ЦНС на любое повреждение является формирование отека. При опухолях головного мозга само заболевание и его терапия часто усиливают склонность к отекам. Радиационный отек связан с каскадной реакцией, в которой основным фактором является повышенная проницаемость капилляров после облучения. Это приводит к неконтролируемой миграции жидкости и ионов в межклеточное пространство и проникновению биологически активных веществ через поврежденные барьеры, что особенно выражено вблизи патологических сосудов опухоли или хирургических дефектов. Этот усиленный отек со временем приводит к неврологическим и психическим симптомам, а прогрессирование может привести к повышению внутричерепного давления и даже к жизнеугрожающему состоянию. Наиболее эффективными средствами для устранения опухолевого или терапевтического отека являются различные диуретики, такие как осмотические мочегонные средства (маннит, глицерин) и кортикостероиды (дексаметазон, метилпреднизолон). В нейроонкологии для длительного лечения первичных и метастатических опухолей головного мозга предпочтение отдается стероидам [13]. Многие центры используют стероиды для профилактики отека у пациентов с опухолями головного мозга. Часто отменить эти препараты невозможно из-за развития зависимости у пациентов. Известно, что длительная стероидная терапия может значительно снизить эффективность иммунной терапии, например снижая количество периферических CD4⁺ и CD8⁺ Т-клеток [14][15]. Большинство клинических исследований по ИТ не допускают включение пациентов, находящихся на длительной стероидной терапии, хотя дозировки и другие ограничивающие факторы до сих пор точно не определены. Однако некоторые исследователи полагают, что стероидная терапия не всегда является абсолютным противопоказанием для ингибиторов PD-1/PD-L1 [16]. Предполагается также, что влияние стероидов на иммунную терапию менее выражено в случае опухолей ЦНС [17].

Оценка изображений опухолей мозга: сложности и ограничения

Оценка изображений ЦНС и связанных с ней патофизиологических процессов часто представляет трудности, что усложняет определение эффективности иммунной терапии. Известно, что в случае рецидивирующей глиобластомы, которая ранее подвергалась лучевой терапии, в тканевых образцах часто обнаруживаются как активные опухолевые очаги, так и некротические участки и зоны радионекроза. Эти области смешиваются в пределах опухоли, что затрудняет оценку морфологических и функциональных изображений, а также дифференциацию радионекроза и рецидива заболевания. Примечательно, что феномен псевдопрогрессии, хорошо известный в иммунной терапии, впервые был описан именно при наблюдении за опухолями ЦНС после лучевой терапии [18–22]. Определить прогрессирование у пациента с глиобластомой, находящегося под наблюдением, бывает трудно. Помимо данных визуализации, при постановке диагноза учитываются степень облучения пораженного участка, реакция окружающих тканей, клиническое состояние пациента и стероидная зависимость. Сложность ситуации заключается также в псевдопрогрессии, особенно после стероидной или антиангиогенной терапии [23]. В связи с этим оценка эффективности иммунной терапии в случаях предварительно облученных глиом затруднена, и специалисты рекомендуют рутинное использование критериев iRANO (immunotherapy response assessment for neuro-oncology, разработаны для оценки эффективности иммунотерапии в нейроонкологии), а также разработку новых диагностических методов МРТ или ПЭТ [11][14][18][24].

Микросреда глиом: иммунодепрессивный статус

ЦНС имеет особый иммунный статус, и в нормальных условиях в мозговой ткани находится лишь небольшое количество иммунных клеток, а основную иммунную функцию выполняют микроглиальные клетки, макрофаги и дендритные клетки [25]. Однако по сравнению с другими типами опухолей в опухолях ЦНС, особенно в глиомах, доля стромальных элементов, таких как астроциты, олигодендроциты и иммунные клетки, составляет не менее 30–40 %. В опухолевой микросреде часто встречаются следующие клеточные элементы: микроглия, дендритные клетки, макрофаги типов M1 и M2, миелоидные супрессорные клетки (MDSC), NK-клетки (естественные киллеры или натуральные киллеры), Т-лимфоциты (CD4⁺ и CD8⁺), а также регуляторные Т-клетки [26]. По сравнению с другими опухолями глиомы имеют меньшее количество лимфоцитов, крайне низкое число эффекторных CD8⁺ Т-клеток и низкое соотношение CD8⁺/CD4⁺ Т-клеток. При этом микроглия и опухолеассоциированные макрофаги обладают подавляющим иммунным эффектом [27][28]. Кроме того, сами опухолевые клетки способны блокировать нормальные иммунные реакции, например снижая активность дендритных клеток (ДК) через выработку PGE2, IL-10 и VEGF [25]. Также в опухолевой микросреде наблюдается высокое содержание иммунодепрессивных регуляторных Т-клеток и выделение цитокинов, таких как TGF-β и PGE2, а также увеличенное количество макрофагов с ингибирующим эффектом типа M2 [11][14]. Примечательно, что иммунодепрессивное состояние при глиобластоме проявляется также системно, изменяя количество и соотношение циркулирующих лейкоцитов [28][29]. Глиобластома чаще всего поражает пожилых людей. С возрастом уровень иммунодепрессивных ферментов, таких как IDO, и некоторых поверхностных маркеров ДК, например CD11c, в мозговой ткани возрастает, а количество регуляторных Т-клеток в крови увеличивается, при этом число CD8⁺ Т-клеток сокращается. Высокая активность IDO особенно характерна для агрессивного подтипа глиобластомы с диким типом IDH, что, вероятно, объясняет повышенную заболеваемость в пожилом возрасте и ухудшение прогноза для возрастных пациентов, а также ограниченную эффективность иммунной терапии [30].

Низкая экспрессия PD-l1, низкая мутационная нагрузка, гетерогенность и гипоксия

Экспрессия белка PD-L1 у пациентов с опухолями ЦНС, включая глиомы, как правило, ниже, чем у пациентов с другими типами опухолей, хотя существуют данные, варьирующиеся от 3 до 88 % положительных результатов. Это усложняет активацию противоопухолевого иммунного ответа при использовании ИКТИ [31]. Помимо низкой экспрессии PD-L1, глиомы характеризуются низкой мутационной нагрузкой (НМН), которая служит и негативным прогностическим фактором для эффективного ответа на иммунную терапию [32]. Среди образцов глиобластомы почти невозможно найти такой, который был бы положительным по всем биомаркерам, предсказывающим эффективность ИКТИ (PD-L1+, высокая НМН, MSI).

Следует отметить, что пространственная и временная гетерогенность опухоли является одной из основных преград для любой терапии, и глиобластома в этом отношении является одной из самых гетерогенных опухолей, что дополнительно затрудняет как таргетную, так и иммунную терапию [9][25]. Быстрый рост глиобластомы, высокая степень некроза и нарушенная микроциркуляция также могут затруднять адекватное функционирование иммунной системы (табл. 1).

Клинические подходы к иммунной терапии глиом

Несмотря на перечисленные выше трудности и сложности в применении иммунной терапии для опухолей ЦНС, множество клинических исследований, направленных на изучение иммунных методов лечения злокачественных глиом, продолжаются. Хотя на данный момент ни одно исследование III фазы не продемонстрировало значимого увеличения выживаемости, многообещающие промежуточные результаты и успешные случаи побуждают исследователей инициировать все больше комбинированных исследований и проводить биомаркерные исследования. Тем не менее из-за возможных серьезных побочных эффектов, таких как риск аутоиммунного энцефалита, при разработке протоколов требуется особая осторожность [9]. Важно отметить, что исследования все чаще дифференцируют различные прогностические подтипы глиобластомы (например, проневральный, нейрональный, классический и мезенхимальный подтипы) для разработки более точных подходов к лечению [11][32].

Хотя значительный прорыв пока ожидается, ниже представлены основные направления иммунной терапии, имеющиеся клинические результаты и выводы. Из множества методов ИТ и их комбинаций в настоящее время наиболее часто исследуются ИКТИ, а также вакцины, вирусная терапия и терапия на основе CAR-T-клеток. В заключение также кратко рассматривается возможное комбинированное использование иммунной и лучевой терапии [9][28].

Применение ингибиторов контрольных точек иммунитета в нейроонкологии

После того как ИКТИ произвели революцию в лечении злокачественных форм других типов опухолей, было основание ожидать аналогичного прорыва и в случае с глиомами [14][32]. Однако подавляющий иммунный фон, неблагоприятные микроокружение и циркуляторные факторы, а также высокая гетерогенность и общая резистентность к лечению пока не позволили продемонстрировать клиническую эффективность. Тем не менее большинство текущих исследований клинических испытаний по лечению глиобластомы сосредоточено на применении ингибиторов PD-1, таких как ниволумаб и пембролизумаб, часто в комбинации с другими методами [11][32].

Исследование III фазы CheckMate-143, в котором сравнивали эффекты ниволумаба и бевацизумаба, не показало преимуществ в увеличении выживаемости. Одним из объяснений провала терапии было не только наличие иммунодепрессивной среды, но и противоотечное и иммуномодулирующее действие бевацизумаба, которое снижало потребность в стероидах. Однако стоит отметить, что среди долгоживущих пациентов было больше тех, кто получал ИТ, и у пациентов с дефицитом системы исправления ошибок репликации ДНК (MMR) и гипермутациями ИКТИ-терапия показала лучшие результаты [33]. Для преодоления этих трудностей предлагается использовать комбинации препаратов. Например, продолжающиеся исследования CheckMate-498 и –548 изучают эффект комбинации ИТ с радиохимиотерапией [31][32].

Вирусная иммунотерапия

Идея использования вирусов для иммунотерапии возникла более двух десятилетий назад, и первые экспериментальные исследования были проведены именно на глиомах. Принцип вирусной терапии заключается в том, что при введении онколитических вирусов непосредственно в опухоль они вызывают воспалительную реакцию, иммуногенную клеточную гибель и распад клеток, что способствует высвобождению антигенов и активирует иммунный ответ. Вирусную терапию иногда рассматривают как своего рода вакцинацию. Некоторые исследователи считают, что именно вторичный иммунный ответ на вирусную терапию является ее основным механизмом действия, особенно в иммунодепрессивной среде, характерной для глиобластомы, что может сыграть роль триггера. Доказано, что такая терапия эффективна в сочетании с радиотерапией и TMZ, и, хотя вирус действует преимущественно локально, он может также оказывать системное воздействие, особенно при одновременном приеме стероидов. Важную роль в этом процессе играет активность интерфероновых путей [28]. С помощью генетических модификаций в вирусы можно внедрять гены, кодирующие иммуногенные белки (например, интерлейкины) или производные химиотерапевтических препаратов. Иммуногенный эффект вирусной терапии был подтвержден в нескольких моделях на животных, и аналогичный эффект наблюдался в клинических испытаниях с использованием адено-, ретро-, полио- и парвовирусов [28]. На снимках этот эффект проявляется в виде псевдопрогрессии и усиленного перифокального отека. В связи с этим кажется логичным комбинировать вирусную терапию с ИКТИ, и уже имеются положительные результаты доклинических исследований с использованием вирусов Ньюкасла и аденовирусов. Кроме того, интерес представляет системное применение вирусной терапии, особенно нейротропных агентов, которые могут транспортироваться в ЦНС через циркулирующие белые клетки крови, такие как моноциты (эффект «троянского коня»). На фоне перспективных доклинических данных множество клинических исследований вирусной терапии также находятся в стадии реализации, и уже существуют единичные отчеты о полном регрессе опухоли у пациентов с глиобластомой [34][35].

Вакцинация против опухоли: результаты

Концепция вакцинации против опухолей для стимуляции активного иммунного ответа существует уже несколько десятилетий и, как и следовало ожидать, широко исследуется на глиомах. С учетом центральной роли ДК в высвобождении воспалительных факторов, инициировании иммунного ответа, представлении антигенов и активизации Т-клеток, наиболее изученной формой является ДК-вакцинация [25]. Однако дендритные клетки сами по себе не всегда генерируют достаточный иммунный ответ, поэтому часто их применение сочетается с добавлением различных опухолевых лизатов, антител к TGF-β, экзосом или даже NK-клеток. Для достижения более целенаправленного иммунного ответа перспективным считается введение опухолеспецифических антигенов, например EGFRvIII [36].

Сейчас проводится множество клинических испытаний с использованием ДК-вакцин. Наиболее обнадеживающими являются промежуточные данные первого исследования III фазы, в котором вакцинация дендритными клетками была использована для лечения пациентов с впервые диагностированной глиобластомой в сочетании с поддерживающей терапией TMZ. У пациентов, получавших вакцину (в некоторых случаях после переключения с других методов лечения), медиана выживаемости достигла двух лет, при этом серьезных побочных эффектов не наблюдалось [37]. Стоит отметить, что для производства таких «адаптированных» вакцин требуется значительное количество ткани, полученной при операции [9].

На сегодняшний день клиническое место ДК-вакцинации еще не определено, и в большинстве клинических испытаний ее используют в комбинациях (например, с ингибиторами PD-1). Есть также возможность ее адъювантного использования, однако до сих пор неясно, в какой степени ее эффекты могут быть усилены при использовании с традиционными методами онкотерапии [25]. Вакцинация также возможна не только с использованием дендритных клеток, но и с применением других опухолевых компонентов, опухолеассоциированных пептидов (например, эфрин, сурвивин), фрагментов ДНК или других клеточных элементов, таких как NK-клетки. Недавно был опубликован результат давно ожидаемого, но не принесшего успеха исследования III фазы (ACT IV), в котором изучалось влияние вакцины на основе конъюгата белка EGFRvIII и гемоцианина, риндоцепимута, в комбинации с традиционной терапией у пациентов с впервые диагностированной EGFRvIII-положительной глиобластомой. Однако и в контрольной группе медиана выживаемости достигала 20 месяцев, что не позволило продемонстрировать значимого преимущества [38].

Адаптивная Т-клеточная терапия

Технология терапии с использованием Т-клеток, модифицированных для экспрессии химерного рецептора антигена (CAR), произвела значительный прорыв в лечении гематологических заболеваний. Логично, что возникли надежды на ее применение и для лечения солидных опухолей, таких как глиомы [39]. Суть метода состоит в том, что аутологичные Т-клетки пациента, модифицированные с помощью вирусных векторов для распознавания опухолеассоциированных антигенов (например, CD19 и CD20 для B-клеточных лимфом), возвращают в организм, что стимулирует иммунный ответ и может обеспечить долгосрочный противоопухолевый эффект за счет формирования иммунной памяти. В случаях, когда аутологичные клетки недоступны, могут быть использованы универсальные CAR-T-клетки. В качестве мишеней для лечения солидных опухолей рассматриваются раково-эмбриональные антигены (РЭА), муцин-1, мезотелин, HER2 и другие опухолеассоциированные антигены (ОАА). Однако ОАА не всегда обладают высокой иммуногенностью, и CAR-T-клетки не всегда достигают своей цели, поскольку могут быть подавлены иммунодепрессивным влиянием опухолевого окружения. Кроме того, существует вероятность, что здоровые ткани также экспрессируют эти антигены, что увеличивает риск побочных эффектов. В процессе дальнейшей разработки CAR-T-терапии рассматривается поиск новых специфических антигенов, таргетирование нескольких антигенов одновременно, блокирование патологического роста сосудов, доставка и удержание Т-клеток непосредственно в опухоли, а также ослабление иммунодепрессивного окружения опухоли. Другие стратегии предполагают использование комбинаций иммунных терапий, включение антигенов, вызванных традиционной онкотерапией (неоантигенов), а также разработку Т-клеточной терапии, направленной против этих неоантигенов [39]. В случае глиобластомы разработаны различные адаптивные Т-клеточные терапии с использованием генетически модифицированных клеток для запуска иммунного ответа, не зависящего от ГКГ (главный комплекс гистосовместимости). В настоящее время тестируются различные CAR-T-клетки, нацеленные на такие антигены, как EGFRvIII, HER2 и определенные интерлейкин-рецепторы, экспрессируемые глиальными клетками [11][39]. На данный момент, несмотря на наличие множества текущих исследований и некоторых эффектов у отдельных пациентов, обширные клинические результаты все еще ограничены, так как терапия может усиливать иммунодепрессивное влияние опухолевой среды, что затрудняет достижение устойчивых клинических результатов [40].

Совмещение лучевой и иммунной терапии

Глиомы считаются инфильтративными и локально агрессивными опухолями, поэтому лучевая терапия остается одним из наиболее значимых методов лечения. Почти все пациенты с глиомами подвергаются облучению, а в случае рецидива все чаще применяется дополнительная стереотаксическая радиотерапия. В связи с этим комбинация лучевой и иммунной терапии представляется многообещающим направлением для будущих комбинированных методов лечения. С течением времени было получено больше данных о взаимодействиях между этими методами, о так называемом абскопальном эффекте и возможностях их клинического применения [11][41]. Применение лучевой терапии вызывает иммуногенную клеточную гибель, способствует высвобождению ОАА или неоантигенов и увеличивает мутационную нагрузку. Это сопровождается усиленной экспрессией ГКГ, выделением тепловых шоковых белков и повышением уровня некоторых цитокинов, таких как интерферон, что активирует Т-клетки, ДК и NK-клетки и вызывает их проникновение в опухолевую ткань. Результатом этого может быть аддитивный или синергический эффект, хотя на данный момент остается неясным оптимальное количество фракций и дозировка облучения [11][41].

Предклинические исследования показали обнадеживающие результаты на моделях глиом, где лучевая терапия сочеталась с ингибиторами PD-1 или ко-стимуляторными агонистическими антителами, такими как CD137 и 4–1BB [11][32][41]. На клиническом уровне также были получены первые результаты при сочетанном применении ингибиторов контрольных точек или ингибиторов TGF-β и IDO с лучевой терапией [11]. Ведутся исследования, изучающие комбинации облучения с различными цитокинами, вакцинами и CAR-T-клетками (табл. 2).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В связи с тем что терапевтические результаты при злокачественных глиомах, особенно при глиобластоме, остаются весьма скромными, возникает острая необходимость в поиске новых методов лечения. Поэтому неудивительно, что именно в области ИТ, которая в последние годы оказалась одной из самых успешных в онкотерапии, ведутся наиболее интенсивные исследования [9][26][42]. В октябре 2024 года крупнейший медицинский поисковик PubMed выдал более 5200 публикаций по запросу «иммунная терапия и глиома» и более 3500, если ограничить запрос только глиобластомой. Каждый год появляется более 400 новых публикаций на эту тему. На сайте Clinicaltrials.gov представлено в общей сложности 152 клинических исследования, связанных с ИТ для глиом, из которых 63 — активные, и 120 исследований, нацеленных на глиобластому, из которых 48 продолжаются. Эти цифры подтверждают актуальность и значимость данной темы. К сожалению, до сих пор не проведено ни одного завершенного клинического исследования III фазы с положительными результатами, способного повлиять на клиническую практику. Однако на основании предварительных данных и единичных случаев можно надеяться, что ИТ станет важной частью стандартного лечения первичных опухолей ЦНС в ближайшие годы. При этом исследователям и клиницистам еще предстоит преодолеть множество уникальных трудностей, упомянутых выше. Не менее важно обеспечить тесное взаимодействие между фундаментальными исследованиями, молекулярной диагностикой и клинической практикой. Есть надежда, что будущие исследования позволят достичь значительных улучшений в лечении злокачественных глиом, одной из самых сложных для лечения опухолей.

"],"dc.fullHTML.ru":["

ВВЕДЕНИЕ

Развитие в области онкотерапии за последние годы, безусловно, связано с внедрением иммунной терапии (ИТ) в повседневную клиническую практику [1][2]. ИТ уже показала результаты при лечении различных типов опухолей, включая некоторые агрессивные формы рака, и в случае с меланомой ее адъювантное применение может стать обычной практикой. На фоне этих положительных клинических результатов возникает логичное ожидание, что иммунная терапия также принесет существенные улучшения в лечении тех типов опухолей, которые ранее поддавались лечению с минимальными результатами или считались резистентными к терапии. К этим видам опухолей относится группа злокачественных глиом, представляющая собой самые распространенные первичные опухоли ЦНС, включая глиобластому — наиболее агрессивную из них. За последние десятилетия в лечении глиобластомы, к сожалению, не произошло значительного улучшения результатов. Несмотря на многочисленные исследования и клинические испытания, пока нет иммунной терапии или других онкотерапевтических стратегий с высокоуровневой доказательной базой, способной изменить повседневную практику в лечении глиобластомы. Эта нехватка подтвержденных клинических результатов и специфический иммунологический статус ЦНС побуждают исследователей и клиницистов изучать эффективность не только иммунных контрольных точек (ингибиторов контрольных точек иммунитета, ИКТИ), но и других методов иммунной терапии. Есть ряд причин, по которым лечение пока не принесло ожидаемых результатов. В первую очередь ЦНС обладает уникальным иммунодепрессивным статусом и защитной системой (гематоэнцефалический барьер), из-за чего ее часто называют «иммунологическим убежищем». Цель данного обзора — обобщить факторы, которые осложняют адекватную работу иммунной системы в ЦНС, что снижает терапевтическую эффективность. Также работа предлагает краткий обзор текущих результатов и альтернативных методов иммунной терапии с кратким изложением основ взаимодействия иммунной и нервной систем для клиницистов.

Актуальные подходы к лечению глиом и глиобластомы

Глиомы составляют около двух третей всех первичных опухолей центральной нервной системы, и за последние десятилетия их стандартное лечение изменилось незначительно. Единственным прогрессом стало регулярное применение адъювантной химиотерапии для диффузных низкозлокачественных глиом высокого риска (по протоколу PCV или на основе темозоломида (TMZ)) [3]. Однако стандартный подход к лечению глиобластомы, который остается неизменным уже около 15 лет, включает проведение послеоперационной радиохимиотерапии на основе TMZ для пациентов с приемлемым состоянием [4][5]. Хотя понимание молекулярной патологии и прогноза заболевания (например, мутации IDH, амплификации EGFR или метилирования MGMT) стало более глубоким, терапевтический алгоритм остается неизменным. Для анапластических глиом по-прежнему рекомендуется последовательное проведение лучевой и химиотерапии [6]. При рецидиве возможны повторные операции, стереотаксическое переоблучение, альтернативная химиотерапия (например, BCNU) или чаще всего лечение бевацизумабом [7]. Эти терапевтические подходы значительно улучшились по сравнению с теми, что были 20–30 лет назад, однако при глиобластоме часто встречается ранний рецидив, резистентный к лечению, и медиана общей выживаемости по-прежнему не превышает полутора лет [8]. Поэтому необходимость в разработке новых методов лечения остается высокой, и специалисты в области нейроонкологии с большим интересом ожидают первых положительных результатов от применения иммунной терапии (рис. 1).

Центральная нервная система как «иммунологическое убежище»

Специфический иммунологический статус ЦНС известен уже несколько десятилетий. В научной литературе до сих пор нередко упоминается, что ЦНС является «иммунологическим убежищем» благодаря существованию гематоэнцефалического барьера (ГЭБ), отсутствию конвенциональных лимфатических путей и уникальному защитному механизму, включающему специфические клеточные элементы. Хотя исследования последних лет показывают, что в ЦНС существует сильный иммунный ответ, иммунные клетки проникают в мозг даже через здоровый гематоэнцефалический барьер и есть собственная лимфатическая система, глиомы и их микросреда характеризуются подавленным иммунным состоянием [9]. Эти факторы, а также регулярное применение стероидных препаратов при опухолях головного мозга, могут затруднять эффективность иммунной терапии и управление побочными эффектами. В следующих разделах обобщены особенности иммунологического статуса ЦНС и факторы, усложняющие проведение иммунной терапии в этих условиях.

Защитная роль гематоэнцефалического барьера

ГЭБ состоит из плотно соединенных эндотелиальных клеток капилляров мозга, образующих двойную базальную мембрану, соединенную с отростками окружающих глиальных клеток. Этот барьер является физическим и функциональным фильтром, обеспечивающим первичную защиту ЦНС от различных вредных веществ, патогенов, токсинов, лекарственных средств и других макромолекул, которые могут попасть в кровоток [10]. Эта система защиты, препятствуя свободному проникновению клеток и молекул иммунной системы в ЦНС, объясняет низкое количество лимфоцитов в нормальных условиях в ЦНС. Существуют обходные пути, через которые иммунные клетки могут проникать в мозг, такие как посткапиллярные и лептоменингеальные вены или сосудистое сплетение, где они чаще всего обнаруживаются в периваскулярной области. В случае глиобластомы ГЭБ обычно нарушен из-за аномального кровоснабжения, вызванного опухолевыми клетками, что облегчает взаимодействие между иммунной системой и опухолевыми клетками [11]. Однако крупные иммунные препараты могут не проходить через неповрежденный барьер или не достигать опухоли в достаточной концентрации из-за микрососудистых изменений и повышенного давления в тканях. Некоторые локальные терапевтические методы, такие как радиотерапия, могут нарушать целостность ГЭБ, что облегчает проникновение ингибиторов PD-1/PD-L1 (программируемая клеточная гибель 1 (PD-1) и его лиганд (PD-L1)) в ЦНС [12].

Иммунодепрессивное действие стероидов

Одним из характерных ответов ЦНС на любое повреждение является формирование отека. При опухолях головного мозга само заболевание и его терапия часто усиливают склонность к отекам. Радиационный отек связан с каскадной реакцией, в которой основным фактором является повышенная проницаемость капилляров после облучения. Это приводит к неконтролируемой миграции жидкости и ионов в межклеточное пространство и проникновению биологически активных веществ через поврежденные барьеры, что особенно выражено вблизи патологических сосудов опухоли или хирургических дефектов. Этот усиленный отек со временем приводит к неврологическим и психическим симптомам, а прогрессирование может привести к повышению внутричерепного давления и даже к жизнеугрожающему состоянию. Наиболее эффективными средствами для устранения опухолевого или терапевтического отека являются различные диуретики, такие как осмотические мочегонные средства (маннит, глицерин) и кортикостероиды (дексаметазон, метилпреднизолон). В нейроонкологии для длительного лечения первичных и метастатических опухолей головного мозга предпочтение отдается стероидам [13]. Многие центры используют стероиды для профилактики отека у пациентов с опухолями головного мозга. Часто отменить эти препараты невозможно из-за развития зависимости у пациентов. Известно, что длительная стероидная терапия может значительно снизить эффективность иммунной терапии, например снижая количество периферических CD4⁺ и CD8⁺ Т-клеток [14][15]. Большинство клинических исследований по ИТ не допускают включение пациентов, находящихся на длительной стероидной терапии, хотя дозировки и другие ограничивающие факторы до сих пор точно не определены. Однако некоторые исследователи полагают, что стероидная терапия не всегда является абсолютным противопоказанием для ингибиторов PD-1/PD-L1 [16]. Предполагается также, что влияние стероидов на иммунную терапию менее выражено в случае опухолей ЦНС [17].

Оценка изображений опухолей мозга: сложности и ограничения

Оценка изображений ЦНС и связанных с ней патофизиологических процессов часто представляет трудности, что усложняет определение эффективности иммунной терапии. Известно, что в случае рецидивирующей глиобластомы, которая ранее подвергалась лучевой терапии, в тканевых образцах часто обнаруживаются как активные опухолевые очаги, так и некротические участки и зоны радионекроза. Эти области смешиваются в пределах опухоли, что затрудняет оценку морфологических и функциональных изображений, а также дифференциацию радионекроза и рецидива заболевания. Примечательно, что феномен псевдопрогрессии, хорошо известный в иммунной терапии, впервые был описан именно при наблюдении за опухолями ЦНС после лучевой терапии [18–22]. Определить прогрессирование у пациента с глиобластомой, находящегося под наблюдением, бывает трудно. Помимо данных визуализации, при постановке диагноза учитываются степень облучения пораженного участка, реакция окружающих тканей, клиническое состояние пациента и стероидная зависимость. Сложность ситуации заключается также в псевдопрогрессии, особенно после стероидной или антиангиогенной терапии [23]. В связи с этим оценка эффективности иммунной терапии в случаях предварительно облученных глиом затруднена, и специалисты рекомендуют рутинное использование критериев iRANO (immunotherapy response assessment for neuro-oncology, разработаны для оценки эффективности иммунотерапии в нейроонкологии), а также разработку новых диагностических методов МРТ или ПЭТ [11][14][18][24].

Микросреда глиом: иммунодепрессивный статус

ЦНС имеет особый иммунный статус, и в нормальных условиях в мозговой ткани находится лишь небольшое количество иммунных клеток, а основную иммунную функцию выполняют микроглиальные клетки, макрофаги и дендритные клетки [25]. Однако по сравнению с другими типами опухолей в опухолях ЦНС, особенно в глиомах, доля стромальных элементов, таких как астроциты, олигодендроциты и иммунные клетки, составляет не менее 30–40 %. В опухолевой микросреде часто встречаются следующие клеточные элементы: микроглия, дендритные клетки, макрофаги типов M1 и M2, миелоидные супрессорные клетки (MDSC), NK-клетки (естественные киллеры или натуральные киллеры), Т-лимфоциты (CD4⁺ и CD8⁺), а также регуляторные Т-клетки [26]. По сравнению с другими опухолями глиомы имеют меньшее количество лимфоцитов, крайне низкое число эффекторных CD8⁺ Т-клеток и низкое соотношение CD8⁺/CD4⁺ Т-клеток. При этом микроглия и опухолеассоциированные макрофаги обладают подавляющим иммунным эффектом [27][28]. Кроме того, сами опухолевые клетки способны блокировать нормальные иммунные реакции, например снижая активность дендритных клеток (ДК) через выработку PGE2, IL-10 и VEGF [25]. Также в опухолевой микросреде наблюдается высокое содержание иммунодепрессивных регуляторных Т-клеток и выделение цитокинов, таких как TGF-β и PGE2, а также увеличенное количество макрофагов с ингибирующим эффектом типа M2 [11][14]. Примечательно, что иммунодепрессивное состояние при глиобластоме проявляется также системно, изменяя количество и соотношение циркулирующих лейкоцитов [28][29]. Глиобластома чаще всего поражает пожилых людей. С возрастом уровень иммунодепрессивных ферментов, таких как IDO, и некоторых поверхностных маркеров ДК, например CD11c, в мозговой ткани возрастает, а количество регуляторных Т-клеток в крови увеличивается, при этом число CD8⁺ Т-клеток сокращается. Высокая активность IDO особенно характерна для агрессивного подтипа глиобластомы с диким типом IDH, что, вероятно, объясняет повышенную заболеваемость в пожилом возрасте и ухудшение прогноза для возрастных пациентов, а также ограниченную эффективность иммунной терапии [30].

Низкая экспрессия PD-l1, низкая мутационная нагрузка, гетерогенность и гипоксия

Экспрессия белка PD-L1 у пациентов с опухолями ЦНС, включая глиомы, как правило, ниже, чем у пациентов с другими типами опухолей, хотя существуют данные, варьирующиеся от 3 до 88 % положительных результатов. Это усложняет активацию противоопухолевого иммунного ответа при использовании ИКТИ [31]. Помимо низкой экспрессии PD-L1, глиомы характеризуются низкой мутационной нагрузкой (НМН), которая служит и негативным прогностическим фактором для эффективного ответа на иммунную терапию [32]. Среди образцов глиобластомы почти невозможно найти такой, который был бы положительным по всем биомаркерам, предсказывающим эффективность ИКТИ (PD-L1+, высокая НМН, MSI).

Следует отметить, что пространственная и временная гетерогенность опухоли является одной из основных преград для любой терапии, и глиобластома в этом отношении является одной из самых гетерогенных опухолей, что дополнительно затрудняет как таргетную, так и иммунную терапию [9][25]. Быстрый рост глиобластомы, высокая степень некроза и нарушенная микроциркуляция также могут затруднять адекватное функционирование иммунной системы (табл. 1).

Клинические подходы к иммунной терапии глиом

Несмотря на перечисленные выше трудности и сложности в применении иммунной терапии для опухолей ЦНС, множество клинических исследований, направленных на изучение иммунных методов лечения злокачественных глиом, продолжаются. Хотя на данный момент ни одно исследование III фазы не продемонстрировало значимого увеличения выживаемости, многообещающие промежуточные результаты и успешные случаи побуждают исследователей инициировать все больше комбинированных исследований и проводить биомаркерные исследования. Тем не менее из-за возможных серьезных побочных эффектов, таких как риск аутоиммунного энцефалита, при разработке протоколов требуется особая осторожность [9]. Важно отметить, что исследования все чаще дифференцируют различные прогностические подтипы глиобластомы (например, проневральный, нейрональный, классический и мезенхимальный подтипы) для разработки более точных подходов к лечению [11][32].

Хотя значительный прорыв пока ожидается, ниже представлены основные направления иммунной терапии, имеющиеся клинические результаты и выводы. Из множества методов ИТ и их комбинаций в настоящее время наиболее часто исследуются ИКТИ, а также вакцины, вирусная терапия и терапия на основе CAR-T-клеток. В заключение также кратко рассматривается возможное комбинированное использование иммунной и лучевой терапии [9][28].

Применение ингибиторов контрольных точек иммунитета в нейроонкологии

После того как ИКТИ произвели революцию в лечении злокачественных форм других типов опухолей, было основание ожидать аналогичного прорыва и в случае с глиомами [14][32]. Однако подавляющий иммунный фон, неблагоприятные микроокружение и циркуляторные факторы, а также высокая гетерогенность и общая резистентность к лечению пока не позволили продемонстрировать клиническую эффективность. Тем не менее большинство текущих исследований клинических испытаний по лечению глиобластомы сосредоточено на применении ингибиторов PD-1, таких как ниволумаб и пембролизумаб, часто в комбинации с другими методами [11][32].

Исследование III фазы CheckMate-143, в котором сравнивали эффекты ниволумаба и бевацизумаба, не показало преимуществ в увеличении выживаемости. Одним из объяснений провала терапии было не только наличие иммунодепрессивной среды, но и противоотечное и иммуномодулирующее действие бевацизумаба, которое снижало потребность в стероидах. Однако стоит отметить, что среди долгоживущих пациентов было больше тех, кто получал ИТ, и у пациентов с дефицитом системы исправления ошибок репликации ДНК (MMR) и гипермутациями ИКТИ-терапия показала лучшие результаты [33]. Для преодоления этих трудностей предлагается использовать комбинации препаратов. Например, продолжающиеся исследования CheckMate-498 и –548 изучают эффект комбинации ИТ с радиохимиотерапией [31][32].

Вирусная иммунотерапия

Идея использования вирусов для иммунотерапии возникла более двух десятилетий назад, и первые экспериментальные исследования были проведены именно на глиомах. Принцип вирусной терапии заключается в том, что при введении онколитических вирусов непосредственно в опухоль они вызывают воспалительную реакцию, иммуногенную клеточную гибель и распад клеток, что способствует высвобождению антигенов и активирует иммунный ответ. Вирусную терапию иногда рассматривают как своего рода вакцинацию. Некоторые исследователи считают, что именно вторичный иммунный ответ на вирусную терапию является ее основным механизмом действия, особенно в иммунодепрессивной среде, характерной для глиобластомы, что может сыграть роль триггера. Доказано, что такая терапия эффективна в сочетании с радиотерапией и TMZ, и, хотя вирус действует преимущественно локально, он может также оказывать системное воздействие, особенно при одновременном приеме стероидов. Важную роль в этом процессе играет активность интерфероновых путей [28]. С помощью генетических модификаций в вирусы можно внедрять гены, кодирующие иммуногенные белки (например, интерлейкины) или производные химиотерапевтических препаратов. Иммуногенный эффект вирусной терапии был подтвержден в нескольких моделях на животных, и аналогичный эффект наблюдался в клинических испытаниях с использованием адено-, ретро-, полио- и парвовирусов [28]. На снимках этот эффект проявляется в виде псевдопрогрессии и усиленного перифокального отека. В связи с этим кажется логичным комбинировать вирусную терапию с ИКТИ, и уже имеются положительные результаты доклинических исследований с использованием вирусов Ньюкасла и аденовирусов. Кроме того, интерес представляет системное применение вирусной терапии, особенно нейротропных агентов, которые могут транспортироваться в ЦНС через циркулирующие белые клетки крови, такие как моноциты (эффект «троянского коня»). На фоне перспективных доклинических данных множество клинических исследований вирусной терапии также находятся в стадии реализации, и уже существуют единичные отчеты о полном регрессе опухоли у пациентов с глиобластомой [34][35].

Вакцинация против опухоли: результаты

Концепция вакцинации против опухолей для стимуляции активного иммунного ответа существует уже несколько десятилетий и, как и следовало ожидать, широко исследуется на глиомах. С учетом центральной роли ДК в высвобождении воспалительных факторов, инициировании иммунного ответа, представлении антигенов и активизации Т-клеток, наиболее изученной формой является ДК-вакцинация [25]. Однако дендритные клетки сами по себе не всегда генерируют достаточный иммунный ответ, поэтому часто их применение сочетается с добавлением различных опухолевых лизатов, антител к TGF-β, экзосом или даже NK-клеток. Для достижения более целенаправленного иммунного ответа перспективным считается введение опухолеспецифических антигенов, например EGFRvIII [36].

Сейчас проводится множество клинических испытаний с использованием ДК-вакцин. Наиболее обнадеживающими являются промежуточные данные первого исследования III фазы, в котором вакцинация дендритными клетками была использована для лечения пациентов с впервые диагностированной глиобластомой в сочетании с поддерживающей терапией TMZ. У пациентов, получавших вакцину (в некоторых случаях после переключения с других методов лечения), медиана выживаемости достигла двух лет, при этом серьезных побочных эффектов не наблюдалось [37]. Стоит отметить, что для производства таких «адаптированных» вакцин требуется значительное количество ткани, полученной при операции [9].

На сегодняшний день клиническое место ДК-вакцинации еще не определено, и в большинстве клинических испытаний ее используют в комбинациях (например, с ингибиторами PD-1). Есть также возможность ее адъювантного использования, однако до сих пор неясно, в какой степени ее эффекты могут быть усилены при использовании с традиционными методами онкотерапии [25]. Вакцинация также возможна не только с использованием дендритных клеток, но и с применением других опухолевых компонентов, опухолеассоциированных пептидов (например, эфрин, сурвивин), фрагментов ДНК или других клеточных элементов, таких как NK-клетки. Недавно был опубликован результат давно ожидаемого, но не принесшего успеха исследования III фазы (ACT IV), в котором изучалось влияние вакцины на основе конъюгата белка EGFRvIII и гемоцианина, риндоцепимута, в комбинации с традиционной терапией у пациентов с впервые диагностированной EGFRvIII-положительной глиобластомой. Однако и в контрольной группе медиана выживаемости достигала 20 месяцев, что не позволило продемонстрировать значимого преимущества [38].

Адаптивная Т-клеточная терапия

Технология терапии с использованием Т-клеток, модифицированных для экспрессии химерного рецептора антигена (CAR), произвела значительный прорыв в лечении гематологических заболеваний. Логично, что возникли надежды на ее применение и для лечения солидных опухолей, таких как глиомы [39]. Суть метода состоит в том, что аутологичные Т-клетки пациента, модифицированные с помощью вирусных векторов для распознавания опухолеассоциированных антигенов (например, CD19 и CD20 для B-клеточных лимфом), возвращают в организм, что стимулирует иммунный ответ и может обеспечить долгосрочный противоопухолевый эффект за счет формирования иммунной памяти. В случаях, когда аутологичные клетки недоступны, могут быть использованы универсальные CAR-T-клетки. В качестве мишеней для лечения солидных опухолей рассматриваются раково-эмбриональные антигены (РЭА), муцин-1, мезотелин, HER2 и другие опухолеассоциированные антигены (ОАА). Однако ОАА не всегда обладают высокой иммуногенностью, и CAR-T-клетки не всегда достигают своей цели, поскольку могут быть подавлены иммунодепрессивным влиянием опухолевого окружения. Кроме того, существует вероятность, что здоровые ткани также экспрессируют эти антигены, что увеличивает риск побочных эффектов. В процессе дальнейшей разработки CAR-T-терапии рассматривается поиск новых специфических антигенов, таргетирование нескольких антигенов одновременно, блокирование патологического роста сосудов, доставка и удержание Т-клеток непосредственно в опухоли, а также ослабление иммунодепрессивного окружения опухоли. Другие стратегии предполагают использование комбинаций иммунных терапий, включение антигенов, вызванных традиционной онкотерапией (неоантигенов), а также разработку Т-клеточной терапии, направленной против этих неоантигенов [39]. В случае глиобластомы разработаны различные адаптивные Т-клеточные терапии с использованием генетически модифицированных клеток для запуска иммунного ответа, не зависящего от ГКГ (главный комплекс гистосовместимости). В настоящее время тестируются различные CAR-T-клетки, нацеленные на такие антигены, как EGFRvIII, HER2 и определенные интерлейкин-рецепторы, экспрессируемые глиальными клетками [11][39]. На данный момент, несмотря на наличие множества текущих исследований и некоторых эффектов у отдельных пациентов, обширные клинические результаты все еще ограничены, так как терапия может усиливать иммунодепрессивное влияние опухолевой среды, что затрудняет достижение устойчивых клинических результатов [40].

Совмещение лучевой и иммунной терапии

Глиомы считаются инфильтративными и локально агрессивными опухолями, поэтому лучевая терапия остается одним из наиболее значимых методов лечения. Почти все пациенты с глиомами подвергаются облучению, а в случае рецидива все чаще применяется дополнительная стереотаксическая радиотерапия. В связи с этим комбинация лучевой и иммунной терапии представляется многообещающим направлением для будущих комбинированных методов лечения. С течением времени было получено больше данных о взаимодействиях между этими методами, о так называемом абскопальном эффекте и возможностях их клинического применения [11][41]. Применение лучевой терапии вызывает иммуногенную клеточную гибель, способствует высвобождению ОАА или неоантигенов и увеличивает мутационную нагрузку. Это сопровождается усиленной экспрессией ГКГ, выделением тепловых шоковых белков и повышением уровня некоторых цитокинов, таких как интерферон, что активирует Т-клетки, ДК и NK-клетки и вызывает их проникновение в опухолевую ткань. Результатом этого может быть аддитивный или синергический эффект, хотя на данный момент остается неясным оптимальное количество фракций и дозировка облучения [11][41].

Предклинические исследования показали обнадеживающие результаты на моделях глиом, где лучевая терапия сочеталась с ингибиторами PD-1 или ко-стимуляторными агонистическими антителами, такими как CD137 и 4–1BB [11][32][41]. На клиническом уровне также были получены первые результаты при сочетанном применении ингибиторов контрольных точек или ингибиторов TGF-β и IDO с лучевой терапией [11]. Ведутся исследования, изучающие комбинации облучения с различными цитокинами, вакцинами и CAR-T-клетками (табл. 2).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В связи с тем что терапевтические результаты при злокачественных глиомах, особенно при глиобластоме, остаются весьма скромными, возникает острая необходимость в поиске новых методов лечения. Поэтому неудивительно, что именно в области ИТ, которая в последние годы оказалась одной из самых успешных в онкотерапии, ведутся наиболее интенсивные исследования [9][26][42]. В октябре 2024 года крупнейший медицинский поисковик PubMed выдал более 5200 публикаций по запросу «иммунная терапия и глиома» и более 3500, если ограничить запрос только глиобластомой. Каждый год появляется более 400 новых публикаций на эту тему. На сайте Clinicaltrials.gov представлено в общей сложности 152 клинических исследования, связанных с ИТ для глиом, из которых 63 — активные, и 120 исследований, нацеленных на глиобластому, из которых 48 продолжаются. Эти цифры подтверждают актуальность и значимость данной темы. К сожалению, до сих пор не проведено ни одного завершенного клинического исследования III фазы с положительными результатами, способного повлиять на клиническую практику. Однако на основании предварительных данных и единичных случаев можно надеяться, что ИТ станет важной частью стандартного лечения первичных опухолей ЦНС в ближайшие годы. При этом исследователям и клиницистам еще предстоит преодолеть множество уникальных трудностей, упомянутых выше. Не менее важно обеспечить тесное взаимодействие между фундаментальными исследованиями, молекулярной диагностикой и клинической практикой. Есть надежда, что будущие исследования позволят достичь значительных улучшений в лечении злокачественных глиом, одной из самых сложных для лечения опухолей.

"],"dc.fullRISC":["ВВЕДЕНИЕ\nРазвитие в области онкотерапии за последние годы, безусловно, связано с внедрением иммунной терапии (ИТ) в повседневную клиническую практику [1, 2]. ИТ уже показала результаты при лечении различных типов опухолей, включая некоторые агрессивные формы рака, и в случае с меланомой ее адъювантное применение может стать обычной практикой. На фоне этих положительных клинических результатов возникает логичное ожидание, что иммунная терапия также принесет существенные улучшения в лечении тех типов опухолей, которые ранее поддавались лечению с минимальными результатами или считались резистентными к терапии. К этим видам опухолей относится группа злокачественных глиом, представляющая собой самые распространенные первичные опухоли ЦНС, включая глиобластому — наиболее агрессивную из них. За последние десятилетия в лечении глиобластомы, к сожалению, не произошло значительного улучшения результатов. Несмотря на многочисленные исследования и клинические испытания, пока нет иммунной терапии или других онкотерапевтических стратегий с высокоуровневой доказательной базой, способной изменить повседневную практику в лечении глиобластомы. Эта нехватка подтвержденных клинических результатов и специфический иммунологический статус ЦНС побуждают исследователей и клиницистов изучать эффективность не только иммунных контрольных точек (ингибиторов контрольных точек иммунитета, ИКТИ), но и других методов иммунной терапии. Есть ряд причин, по которым лечение пока не принесло ожидаемых результатов. В первую очередь ЦНС обладает уникальным иммунодепрессивным статусом и защитной системой (гематоэнцефалический барьер), из-за чего ее часто называют «иммунологическим убежищем». Цель данного обзора — обобщить факторы, которые осложняют адекватную работу иммунной системы в ЦНС, что снижает терапевтическую эффективность. Также работа предлагает краткий обзор текущих результатов и альтернативных методов иммунной терапии с кратким изложением основ взаимодействия иммунной и нервной систем для клиницистов.\nАктуальные подходы к лечению глиом и глиобластомы\nГлиомы составляют около двух третей всех первичных опухолей центральной нервной системы, и за последние десятилетия их стандартное лечение изменилось незначительно. Единственным прогрессом стало регулярное применение адъювантной химиотерапии для диффузных низкозлокачественных глиом высокого риска (по протоколу PCV или на основе темозоломида (TMZ)) [3]. Однако стандартный подход к лечению глиобластомы, который остается неизменным уже около 15 лет, включает проведение послеоперационной радиохимиотерапии на основе TMZ для пациентов с приемлемым состоянием [4, 5]. Хотя понимание молекулярной патологии и прогноза заболевания (например, мутации IDH, амплификации EGFR или метилирования MGMT) стало более глубоким, терапевтический алгоритм остается неизменным. Для анапластических глиом по-прежнему рекомендуется последовательное проведение лучевой и химиотерапии [6]. При рецидиве возможны повторные операции, стереотаксическое переоблучение, альтернативная химиотерапия (например, BCNU) или чаще всего лечение бевацизумабом [7]. Эти терапевтические подходы значительно улучшились по сравнению с теми, что были 20–30 лет назад, однако при глиобластоме часто встречается ранний рецидив, резистентный к лечению, и медиана общей выживаемости по-прежнему не превышает полутора лет [8]. Поэтому необходимость в разработке новых методов лечения остается высокой, и специалисты в области нейроонкологии с большим интересом ожидают первых положительных результатов от применения иммунной терапии (рис. 1).\nЦентральная нервная система как «иммунологическое убежище»\nСпецифический иммунологический статус ЦНС известен уже несколько десятилетий. В научной литературе до сих пор нередко упоминается, что ЦНС является «иммунологическим убежищем» благодаря существованию гематоэнцефалического барьера (ГЭБ), отсутствию конвенциональных лимфатических путей и уникальному защитному механизму, включающему специфические клеточные элементы. Хотя исследования последних лет показывают, что в ЦНС существует сильный иммунный ответ, иммунные клетки проникают в мозг даже через здоровый гематоэнцефалический барьер и есть собственная лимфатическая система, глиомы и их микросреда характеризуются подавленным иммунным состоянием [9]. Эти факторы, а также регулярное применение стероидных препаратов при опухолях головного мозга, могут затруднять эффективность иммунной терапии и управление побочными эффектами. В следующих разделах обобщены особенности иммунологического статуса ЦНС и факторы, усложняющие проведение иммунной терапии в этих условиях.\nЗащитная роль гематоэнцефалического барьера\nГЭБ состоит из плотно соединенных эндотелиальных клеток капилляров мозга, образующих двойную базальную мембрану, соединенную с отростками окружающих глиальных клеток. Этот барьер является физическим и функциональным фильтром, обеспечивающим первичную защиту ЦНС от различных вредных веществ, патогенов, токсинов, лекарственных средств и других макромолекул, которые могут попасть в кровоток [10]. Эта система защиты, препятствуя свободному проникновению клеток и молекул иммунной системы в ЦНС, объясняет низкое количество лимфоцитов в нормальных условиях в ЦНС. Существуют обходные пути, через которые иммунные клетки могут проникать в мозг, такие как посткапиллярные и лептоменингеальные вены или сосудистое сплетение, где они чаще всего обнаруживаются в периваскулярной области. В случае глиобластомы ГЭБ обычно нарушен из-за аномального кровоснабжения, вызванного опухолевыми клетками, что облегчает взаимодействие между иммунной системой и опухолевыми клетками [11]. Однако крупные иммунные препараты могут не проходить через неповрежденный барьер или не достигать опухоли в достаточной концентрации из-за микрососудистых изменений и повышенного давления в тканях. Некоторые локальные терапевтические методы, такие как радиотерапия, могут нарушать целостность ГЭБ, что облегчает проникновение ингибиторов PD-1/PD-L1 (программируемая клеточная гибель 1 (PD-1) и его лиганд (PD-L1)) в ЦНС [12].\nИммунодепрессивное действие стероидов\nОдним из характерных ответов ЦНС на любое повреждение является формирование отека. При опухолях головного мозга само заболевание и его терапия часто усиливают склонность к отекам. Радиационный отек связан с каскадной реакцией, в которой основным фактором является повышенная проницаемость капилляров после облучения. Это приводит к неконтролируемой миграции жидкости и ионов в межклеточное пространство и проникновению биологически активных веществ через поврежденные барьеры, что особенно выражено вблизи патологических сосудов опухоли или хирургических дефектов. Этот усиленный отек со временем приводит к неврологическим и психическим симптомам, а прогрессирование может привести к повышению внутричерепного давления и даже к жизнеугрожающему состоянию. Наиболее эффективными средствами для устранения опухолевого или терапевтического отека являются различные диуретики, такие как осмотические мочегонные средства (маннит, глицерин) и кортикостероиды (дексаметазон, метилпреднизолон). В нейроонкологии для длительного лечения первичных и метастатических опухолей головного мозга предпочтение отдается стероидам [13]. Многие центры используют стероиды для профилактики отека у пациентов с опухолями головного мозга. Часто отменить эти препараты невозможно из-за развития зависимости у пациентов. Известно, что длительная стероидная терапия может значительно снизить эффективность иммунной терапии, например снижая количество периферических CD4+ и CD8+ Т-клеток [14, 15]. Большинство клинических исследований по ИТ не допускают включение пациентов, находящихся на длительной стероидной терапии, хотя дозировки и другие ограничивающие факторы до сих пор точно не определены. Однако некоторые исследователи полагают, что стероидная терапия не всегда является абсолютным противопоказанием для ингибиторов PD-1/PD-L1 [16]. Предполагается также, что влияние стероидов на иммунную терапию менее выражено в случае опухолей ЦНС [17].\nОценка изображений опухолей мозга: сложности и ограничения\nОценка изображений ЦНС и связанных с ней патофизиологических процессов часто представляет трудности, что усложняет определение эффективности иммунной терапии. Известно, что в случае рецидивирующей глиобластомы, которая ранее подвергалась лучевой терапии, в тканевых образцах часто обнаруживаются как активные опухолевые очаги, так и некротические участки и зоны радионекроза. Эти области смешиваются в пределах опухоли, что затрудняет оценку морфологических и функциональных изображений, а также дифференциацию радионекроза и рецидива заболевания. Примечательно, что феномен псевдопрогрессии, хорошо известный в иммунной терапии, впервые был описан именно при наблюдении за опухолями ЦНС после лучевой терапии [18–22]. Определить прогрессирование у пациента с глиобластомой, находящегося под наблюдением, бывает трудно. Помимо данных визуализации, при постановке диагноза учитываются степень облучения пораженного участка, реакция окружающих тканей, клиническое состояние пациента и стероидная зависимость. Сложность ситуации заключается также в псевдопрогрессии, особенно после стероидной или антиангиогенной терапии [23]. В связи с этим оценка эффективности иммунной терапии в случаях предварительно облученных глиом затруднена, и специалисты рекомендуют рутинное использование критериев iRANO (immunotherapy response assessment for neuro-oncology, разработаны для оценки эффективности иммунотерапии в нейроонкологии), а также разработку новых диагностических методов МРТ или ПЭТ [11, 14, 18, 24].\nМикросреда глиом: иммунодепрессивный статус\nЦНС имеет особый иммунный статус, и в нормальных условиях в мозговой ткани находится лишь небольшое количество иммунных клеток, а основную иммунную функцию выполняют микроглиальные клетки, макрофаги и дендритные клетки [25]. Однако по сравнению с другими типами опухолей в опухолях ЦНС, особенно в глиомах, доля стромальных элементов, таких как астроциты, олигодендроциты и иммунные клетки, составляет не менее 30–40 %. В опухолевой микросреде часто встречаются следующие клеточные элементы: микроглия, дендритные клетки, макрофаги типов M1 и M2, миелоидные супрессорные клетки (MDSC), NK-клетки (естественные киллеры или натуральные киллеры), Т-лимфоциты (CD4+ и CD8+), а также регуляторные Т-клетки [26]. По сравнению с другими опухолями глиомы имеют меньшее количество лимфоцитов, крайне низкое число эффекторных CD8+ Т-клеток и низкое соотношение CD8+/CD4+ Т-клеток. При этом микроглия и опухолеассоциированные макрофаги обладают подавляющим иммунным эффектом [27, 28]. Кроме того, сами опухолевые клетки способны блокировать нормальные иммунные реакции, например снижая активность дендритных клеток (ДК) через выработку PGE2, IL-10 и VEGF [25]. Также в опухолевой микросреде наблюдается высокое содержание иммунодепрессивных регуляторных Т-клеток и выделение цитокинов, таких как TGF-β и PGE2, а также увеличенное количество макрофагов с ингибирующим эффектом типа M2 [11, 14]. Примечательно, что иммунодепрессивное состояние при глиобластоме проявляется также системно, изменяя количество и соотношение циркулирующих лейкоцитов [28, 29]. Глиобластома чаще всего поражает пожилых людей. С возрастом уровень иммунодепрессивных ферментов, таких как IDO, и некоторых поверхностных маркеров ДК, например CD11c, в мозговой ткани возрастает, а количество регуляторных Т-клеток в крови увеличивается, при этом число CD8+ Т-клеток сокращается. Высокая активность IDO особенно характерна для агрессивного подтипа глиобластомы с диким типом IDH, что, вероятно, объясняет повышенную заболеваемость в пожилом возрасте и ухудшение прогноза для возрастных пациентов, а также ограниченную эффективность иммунной терапии [30].\nНизкая экспрессия PD-l1, низкая мутационная нагрузка, гетерогенность и гипоксия\nЭкспрессия белка PD-L1 у пациентов с опухолями ЦНС, включая глиомы, как правило, ниже, чем у пациентов с другими типами опухолей, хотя существуют данные, варьирующиеся от 3 до 88 % положительных результатов. Это усложняет активацию противоопухолевого иммунного ответа при использовании ИКТИ [31]. Помимо низкой экспрессии PD-L1, глиомы характеризуются низкой мутационной нагрузкой (НМН), которая служит и негативным прогностическим фактором для эффективного ответа на иммунную терапию [32]. Среди образцов глиобластомы почти невозможно найти такой, который был бы положительным по всем биомаркерам, предсказывающим эффективность ИКТИ (PD-L1+, высокая НМН, MSI).\nСледует отметить, что пространственная и временная гетерогенность опухоли является одной из основных преград для любой терапии, и глиобластома в этом отношении является одной из самых гетерогенных опухолей, что дополнительно затрудняет как таргетную, так и иммунную терапию [9, 25]. Быстрый рост глиобластомы, высокая степень некроза и нарушенная микроциркуляция также могут затруднять адекватное функционирование иммунной системы (табл. 1).\nКлинические подходы к иммунной терапии глиом\nНесмотря на перечисленные выше трудности и сложности в применении иммунной терапии для опухолей ЦНС, множество клинических исследований, направленных на изучение иммунных методов лечения злокачественных глиом, продолжаются. Хотя на данный момент ни одно исследование III фазы не продемонстрировало значимого увеличения выживаемости, многообещающие промежуточные результаты и успешные случаи побуждают исследователей инициировать все больше комбинированных исследований и проводить биомаркерные исследования. Тем не менее из-за возможных серьезных побочных эффектов, таких как риск аутоиммунного энцефалита, при разработке протоколов требуется особая осторожность [9]. Важно отметить, что исследования все чаще дифференцируют различные прогностические подтипы глиобластомы (например, проневральный, нейрональный, классический и мезенхимальный подтипы) для разработки более точных подходов к лечению [11, 32].\nХотя значительный прорыв пока ожидается, ниже представлены основные направления иммунной терапии, имеющиеся клинические результаты и выводы. Из множества методов ИТ и их комбинаций в настоящее время наиболее часто исследуются ИКТИ, а также вакцины, вирусная терапия и терапия на основе CAR-T-клеток. В заключение также кратко рассматривается возможное комбинированное использование иммунной и лучевой терапии [9, 28].\nПрименение ингибиторов контрольных точек иммунитета в нейроонкологии\nПосле того как ИКТИ произвели революцию в лечении злокачественных форм других типов опухолей, было основание ожидать аналогичного прорыва и в случае с глиомами [14, 32]. Однако подавляющий иммунный фон, неблагоприятные микроокружение и циркуляторные факторы, а также высокая гетерогенность и общая резистентность к лечению пока не позволили продемонстрировать клиническую эффективность. Тем не менее большинство текущих исследований клинических испытаний по лечению глиобластомы сосредоточено на применении ингибиторов PD-1, таких как ниволумаб и пембролизумаб, часто в комбинации с другими методами [11, 32].\nИсследование III фазы CheckMate-143, в котором сравнивали эффекты ниволумаба и бевацизумаба, не показало преимуществ в увеличении выживаемости. Одним из объяснений провала терапии было не только наличие иммунодепрессивной среды, но и противоотечное и иммуномодулирующее действие бевацизумаба, которое снижало потребность в стероидах. Однако стоит отметить, что среди долгоживущих пациентов было больше тех, кто получал ИТ, и у пациентов с дефицитом системы исправления ошибок репликации ДНК (MMR) и гипермутациями ИКТИ-терапия показала лучшие результаты [33]. Для преодоления этих трудностей предлагается использовать комбинации препаратов. Например, продолжающиеся исследования CheckMate-498 и –548 изучают эффект комбинации ИТ с радиохимиотерапией [31, 32].\nВирусная иммунотерапия\nИдея использования вирусов для иммунотерапии возникла более двух десятилетий назад, и первые экспериментальные исследования были проведены именно на глиомах. Принцип вирусной терапии заключается в том, что при введении онколитических вирусов непосредственно в опухоль они вызывают воспалительную реакцию, иммуногенную клеточную гибель и распад клеток, что способствует высвобождению антигенов и активирует иммунный ответ. Вирусную терапию иногда рассматривают как своего рода вакцинацию. Некоторые исследователи считают, что именно вторичный иммунный ответ на вирусную терапию является ее основным механизмом действия, особенно в иммунодепрессивной среде, характерной для глиобластомы, что может сыграть роль триггера. Доказано, что такая терапия эффективна в сочетании с радиотерапией и TMZ, и, хотя вирус действует преимущественно локально, он может также оказывать системное воздействие, особенно при одновременном приеме стероидов. Важную роль в этом процессе играет активность интерфероновых путей [28]. С помощью генетических модификаций в вирусы можно внедрять гены, кодирующие иммуногенные белки (например, интерлейкины) или производные химиотерапевтических препаратов. Иммуногенный эффект вирусной терапии был подтвержден в нескольких моделях на животных, и аналогичный эффект наблюдался в клинических испытаниях с использованием адено-, ретро-, полио- и парвовирусов [28]. На снимках этот эффект проявляется в виде псевдопрогрессии и усиленного перифокального отека. В связи с этим кажется логичным комбинировать вирусную терапию с ИКТИ, и уже имеются положительные результаты доклинических исследований с использованием вирусов Ньюкасла и аденовирусов. Кроме того, интерес представляет системное применение вирусной терапии, особенно нейротропных агентов, которые могут транспортироваться в ЦНС через циркулирующие белые клетки крови, такие как моноциты (эффект «троянского коня»). На фоне перспективных доклинических данных множество клинических исследований вирусной терапии также находятся в стадии реализации, и уже существуют единичные отчеты о полном регрессе опухоли у пациентов с глиобластомой [34, 35].\nВакцинация против опухоли: результаты\nКонцепция вакцинации против опухолей для стимуляции активного иммунного ответа существует уже несколько десятилетий и, как и следовало ожидать, широко исследуется на глиомах. С учетом центральной роли ДК в высвобождении воспалительных факторов, инициировании иммунного ответа, представлении антигенов и активизации Т-клеток, наиболее изученной формой является ДК-вакцинация [25]. Однако дендритные клетки сами по себе не всегда генерируют достаточный иммунный ответ, поэтому часто их применение сочетается с добавлением различных опухолевых лизатов, антител к TGF-β, экзосом или даже NK-клеток. Для достижения более целенаправленного иммунного ответа перспективным считается введение опухолеспецифических антигенов, например EGFRvIII [36].\nСейчас проводится множество клинических испытаний с использованием ДК-вакцин. Наиболее обнадеживающими являются промежуточные данные первого исследования III фазы, в котором вакцинация дендритными клетками была использована для лечения пациентов с впервые диагностированной глиобластомой в сочетании с поддерживающей терапией TMZ. У пациентов, получавших вакцину (в некоторых случаях после переключения с других методов лечения), медиана выживаемости достигла двух лет, при этом серьезных побочных эффектов не наблюдалось [37]. Стоит отметить, что для производства таких «адаптированных» вакцин требуется значительное количество ткани, полученной при операции [9].\nНа сегодняшний день клиническое место ДК-вакцинации еще не определено, и в большинстве клинических испытаний ее используют в комбинациях (например, с ингибиторами PD-1). Есть также возможность ее адъювантного использования, однако до сих пор неясно, в какой степени ее эффекты могут быть усилены при использовании с традиционными методами онкотерапии [25]. Вакцинация также возможна не только с использованием дендритных клеток, но и с применением других опухолевых компонентов, опухолеассоциированных пептидов (например, эфрин, сурвивин), фрагментов ДНК или других клеточных элементов, таких как NK-клетки. Недавно был опубликован результат давно ожидаемого, но не принесшего успеха исследования III фазы (ACT IV), в котором изучалось влияние вакцины на основе конъюгата белка EGFRvIII и гемоцианина, риндоцепимута, в комбинации с традиционной терапией у пациентов с впервые диагностированной EGFRvIII-положительной глиобластомой. Однако и в контрольной группе медиана выживаемости достигала 20 месяцев, что не позволило продемонстрировать значимого преимущества [38].\nАдаптивная Т-клеточная терапия\nТехнология терапии с использованием Т-клеток, модифицированных для экспрессии химерного рецептора антигена (CAR), произвела значительный прорыв в лечении гематологических заболеваний. Логично, что возникли надежды на ее применение и для лечения солидных опухолей, таких как глиомы [39]. Суть метода состоит в том, что аутологичные Т-клетки пациента, модифицированные с помощью вирусных векторов для распознавания опухолеассоциированных антигенов (например, CD19 и CD20 для B-клеточных лимфом), возвращают в организм, что стимулирует иммунный ответ и может обеспечить долгосрочный противоопухолевый эффект за счет формирования иммунной памяти. В случаях, когда аутологичные клетки недоступны, могут быть использованы универсальные CAR-T-клетки. В качестве мишеней для лечения солидных опухолей рассматриваются раково-эмбриональные антигены (РЭА), муцин-1, мезотелин, HER2 и другие опухолеассоциированные антигены (ОАА). Однако ОАА не всегда обладают высокой иммуногенностью, и CAR-T-клетки не всегда достигают своей цели, поскольку могут быть подавлены иммунодепрессивным влиянием опухолевого окружения. Кроме того, существует вероятность, что здоровые ткани также экспрессируют эти антигены, что увеличивает риск побочных эффектов. В процессе дальнейшей разработки CAR-T-терапии рассматривается поиск новых специфических антигенов, таргетирование нескольких антигенов одновременно, блокирование патологического роста сосудов, доставка и удержание Т-клеток непосредственно в опухоли, а также ослабление иммунодепрессивного окружения опухоли. Другие стратегии предполагают использование комбинаций иммунных терапий, включение антигенов, вызванных традиционной онкотерапией (неоантигенов), а также разработку Т-клеточной терапии, направленной против этих неоантигенов [39]. В случае глиобластомы разработаны различные адаптивные Т-клеточные терапии с использованием генетически модифицированных клеток для запуска иммунного ответа, не зависящего от ГКГ (главный комплекс гистосовместимости). В настоящее время тестируются различные CAR-T-клетки, нацеленные на такие антигены, как EGFRvIII, HER2 и определенные интерлейкин-рецепторы, экспрессируемые глиальными клетками [11, 39]. На данный момент, несмотря на наличие множества текущих исследований и некоторых эффектов у отдельных пациентов, обширные клинические результаты все еще ограничены, так как терапия может усиливать иммунодепрессивное влияние опухолевой среды, что затрудняет достижение устойчивых клинических результатов [40].\nСовмещение лучевой и иммунной терапии\nГлиомы считаются инфильтративными и локально агрессивными опухолями, поэтому лучевая терапия остается одним из наиболее значимых методов лечения. Почти все пациенты с глиомами подвергаются облучению, а в случае рецидива все чаще применяется дополнительная стереотаксическая радиотерапия. В связи с этим комбинация лучевой и иммунной терапии представляется многообещающим направлением для будущих комбинированных методов лечения. С течением времени было получено больше данных о взаимодействиях между этими методами, о так называемом абскопальном эффекте и возможностях их клинического применения [11, 41]. Применение лучевой терапии вызывает иммуногенную клеточную гибель, способствует высвобождению ОАА или неоантигенов и увеличивает мутационную нагрузку. Это сопровождается усиленной экспрессией ГКГ, выделением тепловых шоковых белков и повышением уровня некоторых цитокинов, таких как интерферон, что активирует Т-клетки, ДК и NK-клетки и вызывает их проникновение в опухолевую ткань. Результатом этого может быть аддитивный или синергический эффект, хотя на данный момент остается неясным оптимальное количество фракций и дозировка облучения [11, 41].\nПредклинические исследования показали обнадеживающие результаты на моделях глиом, где лучевая терапия сочеталась с ингибиторами PD-1 или ко-стимуляторными агонистическими антителами, такими как CD137 и 4–1BB [11, 32, 41]. На клиническом уровне также были получены первые результаты при сочетанном применении ингибиторов контрольных точек или ингибиторов TGF-β и IDO с лучевой терапией [11]. Ведутся исследования, изучающие комбинации облучения с различными цитокинами, вакцинами и CAR-T-клетками (табл. 2).\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\nВ связи с тем что терапевтические результаты при злокачественных глиомах, особенно при глиобластоме, остаются весьма скромными, возникает острая необходимость в поиске новых методов лечения. Поэтому неудивительно, что именно в области ИТ, которая в последние годы оказалась одной из самых успешных в онкотерапии, ведутся наиболее интенсивные исследования [9, 26, 42]. В октябре 2024 года крупнейший медицинский поисковик PubMed выдал более 5200 публикаций по запросу «иммунная терапия и глиома» и более 3500, если ограничить запрос только глиобластомой. Каждый год появляется более 400 новых публикаций на эту тему. На сайте Clinicaltrials.gov представлено в общей сложности 152 клинических исследования, связанных с ИТ для глиом, из которых 63 — активные, и 120 исследований, нацеленных на глиобластому, из которых 48 продолжаются. Эти цифры подтверждают актуальность и значимость данной темы. К сожалению, до сих пор не проведено ни одного завершенного клинического исследования III фазы с положительными результатами, способного повлиять на клиническую практику. Однако на основании предварительных данных и единичных случаев можно надеяться, что ИТ станет важной частью стандартного лечения первичных опухолей ЦНС в ближайшие годы. При этом исследователям и клиницистам еще предстоит преодолеть множество уникальных трудностей, упомянутых выше. Не менее важно обеспечить тесное взаимодействие между фундаментальными исследованиями, молекулярной диагностикой и клинической практикой. Есть надежда, что будущие исследования позволят достичь значительных улучшений в лечении злокачественных глиом, одной из самых сложных для лечения опухолей."],"dc.fullRISC.ru":["ВВЕДЕНИЕ\nРазвитие в области онкотерапии за последние годы, безусловно, связано с внедрением иммунной терапии (ИТ) в повседневную клиническую практику [1, 2]. ИТ уже показала результаты при лечении различных типов опухолей, включая некоторые агрессивные формы рака, и в случае с меланомой ее адъювантное применение может стать обычной практикой. На фоне этих положительных клинических результатов возникает логичное ожидание, что иммунная терапия также принесет существенные улучшения в лечении тех типов опухолей, которые ранее поддавались лечению с минимальными результатами или считались резистентными к терапии. К этим видам опухолей относится группа злокачественных глиом, представляющая собой самые распространенные первичные опухоли ЦНС, включая глиобластому — наиболее агрессивную из них. За последние десятилетия в лечении глиобластомы, к сожалению, не произошло значительного улучшения результатов. Несмотря на многочисленные исследования и клинические испытания, пока нет иммунной терапии или других онкотерапевтических стратегий с высокоуровневой доказательной базой, способной изменить повседневную практику в лечении глиобластомы. Эта нехватка подтвержденных клинических результатов и специфический иммунологический статус ЦНС побуждают исследователей и клиницистов изучать эффективность не только иммунных контрольных точек (ингибиторов контрольных точек иммунитета, ИКТИ), но и других методов иммунной терапии. Есть ряд причин, по которым лечение пока не принесло ожидаемых результатов. В первую очередь ЦНС обладает уникальным иммунодепрессивным статусом и защитной системой (гематоэнцефалический барьер), из-за чего ее часто называют «иммунологическим убежищем». Цель данного обзора — обобщить факторы, которые осложняют адекватную работу иммунной системы в ЦНС, что снижает терапевтическую эффективность. Также работа предлагает краткий обзор текущих результатов и альтернативных методов иммунной терапии с кратким изложением основ взаимодействия иммунной и нервной систем для клиницистов.\nАктуальные подходы к лечению глиом и глиобластомы\nГлиомы составляют около двух третей всех первичных опухолей центральной нервной системы, и за последние десятилетия их стандартное лечение изменилось незначительно. Единственным прогрессом стало регулярное применение адъювантной химиотерапии для диффузных низкозлокачественных глиом высокого риска (по протоколу PCV или на основе темозоломида (TMZ)) [3]. Однако стандартный подход к лечению глиобластомы, который остается неизменным уже около 15 лет, включает проведение послеоперационной радиохимиотерапии на основе TMZ для пациентов с приемлемым состоянием [4, 5]. Хотя понимание молекулярной патологии и прогноза заболевания (например, мутации IDH, амплификации EGFR или метилирования MGMT) стало более глубоким, терапевтический алгоритм остается неизменным. Для анапластических глиом по-прежнему рекомендуется последовательное проведение лучевой и химиотерапии [6]. При рецидиве возможны повторные операции, стереотаксическое переоблучение, альтернативная химиотерапия (например, BCNU) или чаще всего лечение бевацизумабом [7]. Эти терапевтические подходы значительно улучшились по сравнению с теми, что были 20–30 лет назад, однако при глиобластоме часто встречается ранний рецидив, резистентный к лечению, и медиана общей выживаемости по-прежнему не превышает полутора лет [8]. Поэтому необходимость в разработке новых методов лечения остается высокой, и специалисты в области нейроонкологии с большим интересом ожидают первых положительных результатов от применения иммунной терапии (рис. 1).\nЦентральная нервная система как «иммунологическое убежище»\nСпецифический иммунологический статус ЦНС известен уже несколько десятилетий. В научной литературе до сих пор нередко упоминается, что ЦНС является «иммунологическим убежищем» благодаря существованию гематоэнцефалического барьера (ГЭБ), отсутствию конвенциональных лимфатических путей и уникальному защитному механизму, включающему специфические клеточные элементы. Хотя исследования последних лет показывают, что в ЦНС существует сильный иммунный ответ, иммунные клетки проникают в мозг даже через здоровый гематоэнцефалический барьер и есть собственная лимфатическая система, глиомы и их микросреда характеризуются подавленным иммунным состоянием [9]. Эти факторы, а также регулярное применение стероидных препаратов при опухолях головного мозга, могут затруднять эффективность иммунной терапии и управление побочными эффектами. В следующих разделах обобщены особенности иммунологического статуса ЦНС и факторы, усложняющие проведение иммунной терапии в этих условиях.\nЗащитная роль гематоэнцефалического барьера\nГЭБ состоит из плотно соединенных эндотелиальных клеток капилляров мозга, образующих двойную базальную мембрану, соединенную с отростками окружающих глиальных клеток. Этот барьер является физическим и функциональным фильтром, обеспечивающим первичную защиту ЦНС от различных вредных веществ, патогенов, токсинов, лекарственных средств и других макромолекул, которые могут попасть в кровоток [10]. Эта система защиты, препятствуя свободному проникновению клеток и молекул иммунной системы в ЦНС, объясняет низкое количество лимфоцитов в нормальных условиях в ЦНС. Существуют обходные пути, через которые иммунные клетки могут проникать в мозг, такие как посткапиллярные и лептоменингеальные вены или сосудистое сплетение, где они чаще всего обнаруживаются в периваскулярной области. В случае глиобластомы ГЭБ обычно нарушен из-за аномального кровоснабжения, вызванного опухолевыми клетками, что облегчает взаимодействие между иммунной системой и опухолевыми клетками [11]. Однако крупные иммунные препараты могут не проходить через неповрежденный барьер или не достигать опухоли в достаточной концентрации из-за микрососудистых изменений и повышенного давления в тканях. Некоторые локальные терапевтические методы, такие как радиотерапия, могут нарушать целостность ГЭБ, что облегчает проникновение ингибиторов PD-1/PD-L1 (программируемая клеточная гибель 1 (PD-1) и его лиганд (PD-L1)) в ЦНС [12].\nИммунодепрессивное действие стероидов\nОдним из характерных ответов ЦНС на любое повреждение является формирование отека. При опухолях головного мозга само заболевание и его терапия часто усиливают склонность к отекам. Радиационный отек связан с каскадной реакцией, в которой основным фактором является повышенная проницаемость капилляров после облучения. Это приводит к неконтролируемой миграции жидкости и ионов в межклеточное пространство и проникновению биологически активных веществ через поврежденные барьеры, что особенно выражено вблизи патологических сосудов опухоли или хирургических дефектов. Этот усиленный отек со временем приводит к неврологическим и психическим симптомам, а прогрессирование может привести к повышению внутричерепного давления и даже к жизнеугрожающему состоянию. Наиболее эффективными средствами для устранения опухолевого или терапевтического отека являются различные диуретики, такие как осмотические мочегонные средства (маннит, глицерин) и кортикостероиды (дексаметазон, метилпреднизолон). В нейроонкологии для длительного лечения первичных и метастатических опухолей головного мозга предпочтение отдается стероидам [13]. Многие центры используют стероиды для профилактики отека у пациентов с опухолями головного мозга. Часто отменить эти препараты невозможно из-за развития зависимости у пациентов. Известно, что длительная стероидная терапия может значительно снизить эффективность иммунной терапии, например снижая количество периферических CD4+ и CD8+ Т-клеток [14, 15]. Большинство клинических исследований по ИТ не допускают включение пациентов, находящихся на длительной стероидной терапии, хотя дозировки и другие ограничивающие факторы до сих пор точно не определены. Однако некоторые исследователи полагают, что стероидная терапия не всегда является абсолютным противопоказанием для ингибиторов PD-1/PD-L1 [16]. Предполагается также, что влияние стероидов на иммунную терапию менее выражено в случае опухолей ЦНС [17].\nОценка изображений опухолей мозга: сложности и ограничения\nОценка изображений ЦНС и связанных с ней патофизиологических процессов часто представляет трудности, что усложняет определение эффективности иммунной терапии. Известно, что в случае рецидивирующей глиобластомы, которая ранее подвергалась лучевой терапии, в тканевых образцах часто обнаруживаются как активные опухолевые очаги, так и некротические участки и зоны радионекроза. Эти области смешиваются в пределах опухоли, что затрудняет оценку морфологических и функциональных изображений, а также дифференциацию радионекроза и рецидива заболевания. Примечательно, что феномен псевдопрогрессии, хорошо известный в иммунной терапии, впервые был описан именно при наблюдении за опухолями ЦНС после лучевой терапии [18–22]. Определить прогрессирование у пациента с глиобластомой, находящегося под наблюдением, бывает трудно. Помимо данных визуализации, при постановке диагноза учитываются степень облучения пораженного участка, реакция окружающих тканей, клиническое состояние пациента и стероидная зависимость. Сложность ситуации заключается также в псевдопрогрессии, особенно после стероидной или антиангиогенной терапии [23]. В связи с этим оценка эффективности иммунной терапии в случаях предварительно облученных глиом затруднена, и специалисты рекомендуют рутинное использование критериев iRANO (immunotherapy response assessment for neuro-oncology, разработаны для оценки эффективности иммунотерапии в нейроонкологии), а также разработку новых диагностических методов МРТ или ПЭТ [11, 14, 18, 24].\nМикросреда глиом: иммунодепрессивный статус\nЦНС имеет особый иммунный статус, и в нормальных условиях в мозговой ткани находится лишь небольшое количество иммунных клеток, а основную иммунную функцию выполняют микроглиальные клетки, макрофаги и дендритные клетки [25]. Однако по сравнению с другими типами опухолей в опухолях ЦНС, особенно в глиомах, доля стромальных элементов, таких как астроциты, олигодендроциты и иммунные клетки, составляет не менее 30–40 %. В опухолевой микросреде часто встречаются следующие клеточные элементы: микроглия, дендритные клетки, макрофаги типов M1 и M2, миелоидные супрессорные клетки (MDSC), NK-клетки (естественные киллеры или натуральные киллеры), Т-лимфоциты (CD4+ и CD8+), а также регуляторные Т-клетки [26]. По сравнению с другими опухолями глиомы имеют меньшее количество лимфоцитов, крайне низкое число эффекторных CD8+ Т-клеток и низкое соотношение CD8+/CD4+ Т-клеток. При этом микроглия и опухолеассоциированные макрофаги обладают подавляющим иммунным эффектом [27, 28]. Кроме того, сами опухолевые клетки способны блокировать нормальные иммунные реакции, например снижая активность дендритных клеток (ДК) через выработку PGE2, IL-10 и VEGF [25]. Также в опухолевой микросреде наблюдается высокое содержание иммунодепрессивных регуляторных Т-клеток и выделение цитокинов, таких как TGF-β и PGE2, а также увеличенное количество макрофагов с ингибирующим эффектом типа M2 [11, 14]. Примечательно, что иммунодепрессивное состояние при глиобластоме проявляется также системно, изменяя количество и соотношение циркулирующих лейкоцитов [28, 29]. Глиобластома чаще всего поражает пожилых людей. С возрастом уровень иммунодепрессивных ферментов, таких как IDO, и некоторых поверхностных маркеров ДК, например CD11c, в мозговой ткани возрастает, а количество регуляторных Т-клеток в крови увеличивается, при этом число CD8+ Т-клеток сокращается. Высокая активность IDO особенно характерна для агрессивного подтипа глиобластомы с диким типом IDH, что, вероятно, объясняет повышенную заболеваемость в пожилом возрасте и ухудшение прогноза для возрастных пациентов, а также ограниченную эффективность иммунной терапии [30].\nНизкая экспрессия PD-l1, низкая мутационная нагрузка, гетерогенность и гипоксия\nЭкспрессия белка PD-L1 у пациентов с опухолями ЦНС, включая глиомы, как правило, ниже, чем у пациентов с другими типами опухолей, хотя существуют данные, варьирующиеся от 3 до 88 % положительных результатов. Это усложняет активацию противоопухолевого иммунного ответа при использовании ИКТИ [31]. Помимо низкой экспрессии PD-L1, глиомы характеризуются низкой мутационной нагрузкой (НМН), которая служит и негативным прогностическим фактором для эффективного ответа на иммунную терапию [32]. Среди образцов глиобластомы почти невозможно найти такой, который был бы положительным по всем биомаркерам, предсказывающим эффективность ИКТИ (PD-L1+, высокая НМН, MSI).\nСледует отметить, что пространственная и временная гетерогенность опухоли является одной из основных преград для любой терапии, и глиобластома в этом отношении является одной из самых гетерогенных опухолей, что дополнительно затрудняет как таргетную, так и иммунную терапию [9, 25]. Быстрый рост глиобластомы, высокая степень некроза и нарушенная микроциркуляция также могут затруднять адекватное функционирование иммунной системы (табл. 1).\nКлинические подходы к иммунной терапии глиом\nНесмотря на перечисленные выше трудности и сложности в применении иммунной терапии для опухолей ЦНС, множество клинических исследований, направленных на изучение иммунных методов лечения злокачественных глиом, продолжаются. Хотя на данный момент ни одно исследование III фазы не продемонстрировало значимого увеличения выживаемости, многообещающие промежуточные результаты и успешные случаи побуждают исследователей инициировать все больше комбинированных исследований и проводить биомаркерные исследования. Тем не менее из-за возможных серьезных побочных эффектов, таких как риск аутоиммунного энцефалита, при разработке протоколов требуется особая осторожность [9]. Важно отметить, что исследования все чаще дифференцируют различные прогностические подтипы глиобластомы (например, проневральный, нейрональный, классический и мезенхимальный подтипы) для разработки более точных подходов к лечению [11, 32].\nХотя значительный прорыв пока ожидается, ниже представлены основные направления иммунной терапии, имеющиеся клинические результаты и выводы. Из множества методов ИТ и их комбинаций в настоящее время наиболее часто исследуются ИКТИ, а также вакцины, вирусная терапия и терапия на основе CAR-T-клеток. В заключение также кратко рассматривается возможное комбинированное использование иммунной и лучевой терапии [9, 28].\nПрименение ингибиторов контрольных точек иммунитета в нейроонкологии\nПосле того как ИКТИ произвели революцию в лечении злокачественных форм других типов опухолей, было основание ожидать аналогичного прорыва и в случае с глиомами [14, 32]. Однако подавляющий иммунный фон, неблагоприятные микроокружение и циркуляторные факторы, а также высокая гетерогенность и общая резистентность к лечению пока не позволили продемонстрировать клиническую эффективность. Тем не менее большинство текущих исследований клинических испытаний по лечению глиобластомы сосредоточено на применении ингибиторов PD-1, таких как ниволумаб и пембролизумаб, часто в комбинации с другими методами [11, 32].\nИсследование III фазы CheckMate-143, в котором сравнивали эффекты ниволумаба и бевацизумаба, не показало преимуществ в увеличении выживаемости. Одним из объяснений провала терапии было не только наличие иммунодепрессивной среды, но и противоотечное и иммуномодулирующее действие бевацизумаба, которое снижало потребность в стероидах. Однако стоит отметить, что среди долгоживущих пациентов было больше тех, кто получал ИТ, и у пациентов с дефицитом системы исправления ошибок репликации ДНК (MMR) и гипермутациями ИКТИ-терапия показала лучшие результаты [33]. Для преодоления этих трудностей предлагается использовать комбинации препаратов. Например, продолжающиеся исследования CheckMate-498 и –548 изучают эффект комбинации ИТ с радиохимиотерапией [31, 32].\nВирусная иммунотерапия\nИдея использования вирусов для иммунотерапии возникла более двух десятилетий назад, и первые экспериментальные исследования были проведены именно на глиомах. Принцип вирусной терапии заключается в том, что при введении онколитических вирусов непосредственно в опухоль они вызывают воспалительную реакцию, иммуногенную клеточную гибель и распад клеток, что способствует высвобождению антигенов и активирует иммунный ответ. Вирусную терапию иногда рассматривают как своего рода вакцинацию. Некоторые исследователи считают, что именно вторичный иммунный ответ на вирусную терапию является ее основным механизмом действия, особенно в иммунодепрессивной среде, характерной для глиобластомы, что может сыграть роль триггера. Доказано, что такая терапия эффективна в сочетании с радиотерапией и TMZ, и, хотя вирус действует преимущественно локально, он может также оказывать системное воздействие, особенно при одновременном приеме стероидов. Важную роль в этом процессе играет активность интерфероновых путей [28]. С помощью генетических модификаций в вирусы можно внедрять гены, кодирующие иммуногенные белки (например, интерлейкины) или производные химиотерапевтических препаратов. Иммуногенный эффект вирусной терапии был подтвержден в нескольких моделях на животных, и аналогичный эффект наблюдался в клинических испытаниях с использованием адено-, ретро-, полио- и парвовирусов [28]. На снимках этот эффект проявляется в виде псевдопрогрессии и усиленного перифокального отека. В связи с этим кажется логичным комбинировать вирусную терапию с ИКТИ, и уже имеются положительные результаты доклинических исследований с использованием вирусов Ньюкасла и аденовирусов. Кроме того, интерес представляет системное применение вирусной терапии, особенно нейротропных агентов, которые могут транспортироваться в ЦНС через циркулирующие белые клетки крови, такие как моноциты (эффект «троянского коня»). На фоне перспективных доклинических данных множество клинических исследований вирусной терапии также находятся в стадии реализации, и уже существуют единичные отчеты о полном регрессе опухоли у пациентов с глиобластомой [34, 35].\nВакцинация против опухоли: результаты\nКонцепция вакцинации против опухолей для стимуляции активного иммунного ответа существует уже несколько десятилетий и, как и следовало ожидать, широко исследуется на глиомах. С учетом центральной роли ДК в высвобождении воспалительных факторов, инициировании иммунного ответа, представлении антигенов и активизации Т-клеток, наиболее изученной формой является ДК-вакцинация [25]. Однако дендритные клетки сами по себе не всегда генерируют достаточный иммунный ответ, поэтому часто их применение сочетается с добавлением различных опухолевых лизатов, антител к TGF-β, экзосом или даже NK-клеток. Для достижения более целенаправленного иммунного ответа перспективным считается введение опухолеспецифических антигенов, например EGFRvIII [36].\nСейчас проводится множество клинических испытаний с использованием ДК-вакцин. Наиболее обнадеживающими являются промежуточные данные первого исследования III фазы, в котором вакцинация дендритными клетками была использована для лечения пациентов с впервые диагностированной глиобластомой в сочетании с поддерживающей терапией TMZ. У пациентов, получавших вакцину (в некоторых случаях после переключения с других методов лечения), медиана выживаемости достигла двух лет, при этом серьезных побочных эффектов не наблюдалось [37]. Стоит отметить, что для производства таких «адаптированных» вакцин требуется значительное количество ткани, полученной при операции [9].\nНа сегодняшний день клиническое место ДК-вакцинации еще не определено, и в большинстве клинических испытаний ее используют в комбинациях (например, с ингибиторами PD-1). Есть также возможность ее адъювантного использования, однако до сих пор неясно, в какой степени ее эффекты могут быть усилены при использовании с традиционными методами онкотерапии [25]. Вакцинация также возможна не только с использованием дендритных клеток, но и с применением других опухолевых компонентов, опухолеассоциированных пептидов (например, эфрин, сурвивин), фрагментов ДНК или других клеточных элементов, таких как NK-клетки. Недавно был опубликован результат давно ожидаемого, но не принесшего успеха исследования III фазы (ACT IV), в котором изучалось влияние вакцины на основе конъюгата белка EGFRvIII и гемоцианина, риндоцепимута, в комбинации с традиционной терапией у пациентов с впервые диагностированной EGFRvIII-положительной глиобластомой. Однако и в контрольной группе медиана выживаемости достигала 20 месяцев, что не позволило продемонстрировать значимого преимущества [38].\nАдаптивная Т-клеточная терапия\nТехнология терапии с использованием Т-клеток, модифицированных для экспрессии химерного рецептора антигена (CAR), произвела значительный прорыв в лечении гематологических заболеваний. Логично, что возникли надежды на ее применение и для лечения солидных опухолей, таких как глиомы [39]. Суть метода состоит в том, что аутологичные Т-клетки пациента, модифицированные с помощью вирусных векторов для распознавания опухолеассоциированных антигенов (например, CD19 и CD20 для B-клеточных лимфом), возвращают в организм, что стимулирует иммунный ответ и может обеспечить долгосрочный противоопухолевый эффект за счет формирования иммунной памяти. В случаях, когда аутологичные клетки недоступны, могут быть использованы универсальные CAR-T-клетки. В качестве мишеней для лечения солидных опухолей рассматриваются раково-эмбриональные антигены (РЭА), муцин-1, мезотелин, HER2 и другие опухолеассоциированные антигены (ОАА). Однако ОАА не всегда обладают высокой иммуногенностью, и CAR-T-клетки не всегда достигают своей цели, поскольку могут быть подавлены иммунодепрессивным влиянием опухолевого окружения. Кроме того, существует вероятность, что здоровые ткани также экспрессируют эти антигены, что увеличивает риск побочных эффектов. В процессе дальнейшей разработки CAR-T-терапии рассматривается поиск новых специфических антигенов, таргетирование нескольких антигенов одновременно, блокирование патологического роста сосудов, доставка и удержание Т-клеток непосредственно в опухоли, а также ослабление иммунодепрессивного окружения опухоли. Другие стратегии предполагают использование комбинаций иммунных терапий, включение антигенов, вызванных традиционной онкотерапией (неоантигенов), а также разработку Т-клеточной терапии, направленной против этих неоантигенов [39]. В случае глиобластомы разработаны различные адаптивные Т-клеточные терапии с использованием генетически модифицированных клеток для запуска иммунного ответа, не зависящего от ГКГ (главный комплекс гистосовместимости). В настоящее время тестируются различные CAR-T-клетки, нацеленные на такие антигены, как EGFRvIII, HER2 и определенные интерлейкин-рецепторы, экспрессируемые глиальными клетками [11, 39]. На данный момент, несмотря на наличие множества текущих исследований и некоторых эффектов у отдельных пациентов, обширные клинические результаты все еще ограничены, так как терапия может усиливать иммунодепрессивное влияние опухолевой среды, что затрудняет достижение устойчивых клинических результатов [40].\nСовмещение лучевой и иммунной терапии\nГлиомы считаются инфильтративными и локально агрессивными опухолями, поэтому лучевая терапия остается одним из наиболее значимых методов лечения. Почти все пациенты с глиомами подвергаются облучению, а в случае рецидива все чаще применяется дополнительная стереотаксическая радиотерапия. В связи с этим комбинация лучевой и иммунной терапии представляется многообещающим направлением для будущих комбинированных методов лечения. С течением времени было получено больше данных о взаимодействиях между этими методами, о так называемом абскопальном эффекте и возможностях их клинического применения [11, 41]. Применение лучевой терапии вызывает иммуногенную клеточную гибель, способствует высвобождению ОАА или неоантигенов и увеличивает мутационную нагрузку. Это сопровождается усиленной экспрессией ГКГ, выделением тепловых шоковых белков и повышением уровня некоторых цитокинов, таких как интерферон, что активирует Т-клетки, ДК и NK-клетки и вызывает их проникновение в опухолевую ткань. Результатом этого может быть аддитивный или синергический эффект, хотя на данный момент остается неясным оптимальное количество фракций и дозировка облучения [11, 41].\nПредклинические исследования показали обнадеживающие результаты на моделях глиом, где лучевая терапия сочеталась с ингибиторами PD-1 или ко-стимуляторными агонистическими антителами, такими как CD137 и 4–1BB [11, 32, 41]. На клиническом уровне также были получены первые результаты при сочетанном применении ингибиторов контрольных точек или ингибиторов TGF-β и IDO с лучевой терапией [11]. Ведутся исследования, изучающие комбинации облучения с различными цитокинами, вакцинами и CAR-T-клетками (табл. 2).\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\nВ связи с тем что терапевтические результаты при злокачественных глиомах, особенно при глиобластоме, остаются весьма скромными, возникает острая необходимость в поиске новых методов лечения. Поэтому неудивительно, что именно в области ИТ, которая в последние годы оказалась одной из самых успешных в онкотерапии, ведутся наиболее интенсивные исследования [9, 26, 42]. В октябре 2024 года крупнейший медицинский поисковик PubMed выдал более 5200 публикаций по запросу «иммунная терапия и глиома» и более 3500, если ограничить запрос только глиобластомой. Каждый год появляется более 400 новых публикаций на эту тему. На сайте Clinicaltrials.gov представлено в общей сложности 152 клинических исследования, связанных с ИТ для глиом, из которых 63 — активные, и 120 исследований, нацеленных на глиобластому, из которых 48 продолжаются. Эти цифры подтверждают актуальность и значимость данной темы. К сожалению, до сих пор не проведено ни одного завершенного клинического исследования III фазы с положительными результатами, способного повлиять на клиническую практику. Однако на основании предварительных данных и единичных случаев можно надеяться, что ИТ станет важной частью стандартного лечения первичных опухолей ЦНС в ближайшие годы. При этом исследователям и клиницистам еще предстоит преодолеть множество уникальных трудностей, упомянутых выше. Не менее важно обеспечить тесное взаимодействие между фундаментальными исследованиями, молекулярной диагностикой и клинической практикой. Есть надежда, что будущие исследования позволят достичь значительных улучшений в лечении злокачественных глиом, одной из самых сложных для лечения опухолей."],"dc.height":["301"],"dc.height.ru":["301"],"dc.originalFileName":["7.png"],"dc.originalFileName.ru":["7.png"],"dc.subject.ru":["злокачественные глиомы","иммунотерапия","ингибиторы иммунных контрольных точек","вирусная терапия","вакцины против рака","вакцинация","адаптивная Т-клеточная терапия","лучевая терапия"],"dc.title.ru":["Иммунная терапия злокачественных глиом: преодоление барьеров и перспективы комбинированных подходов"],"dc.width":["406"],"dc.width.ru":["406"],"dc.issue.volume":["14"],"dc.issue.number":["4"],"dc.pages":["351-359"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.section":["LITERATURE REVIEW","ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.section.en":["LITERATURE REVIEW"],"dc.section.ru":["ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"author":["О. А. Бейлерли","O. A. Beylerli","Э. Р. Мусаев","E. R. Musaev","А. А. Бухвостов","A. A. Bukhvostov"],"author_keyword":["О. А. Бейлерли","O. A. Beylerli","Э. Р. Мусаев","E. R. Musaev","А. А. Бухвостов","A. A. Bukhvostov"],"author_ac":["о. а. бейлерли\n|||\nО. А. Бейлерли","o. a. beylerli\n|||\nO. A. Beylerli","э. р. мусаев\n|||\nЭ. Р. Мусаев","e. r. musaev\n|||\nE. R. Musaev","а. а. бухвостов\n|||\nА. А. Бухвостов","a. a. bukhvostov\n|||\nA. A. Bukhvostov"],"author_filter":["о. а. бейлерли\n|||\nО. А. Бейлерли","o. a. beylerli\n|||\nO. A. Beylerli","э. р. мусаев\n|||\nЭ. Р. Мусаев","e. r. musaev\n|||\nE. R. Musaev","а. а. бухвостов\n|||\nА. А. Бухвостов","a. a. bukhvostov\n|||\nA. A. Bukhvostov"],"dc.author.name":["О. А. Бейлерли","O. A. Beylerli","Э. Р. Мусаев","E. R. Musaev","А. А. Бухвостов","A. A. Bukhvostov"],"dc.author.name.ru":["О. А. Бейлерли","Э. Р. Мусаев","А. А. Бухвостов"],"dc.author.affiliation":["Центральная научно-исследовательская лаборатория, Башкирский государственный медицинский университет","Central Research Laboratory, Bashkir State Medical University","Первый Московский государственный медицинский университет имени И.М. Сеченова (Сеченовский Университет)","Sechenov First Moscow State Medical University","Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н.И. Пирогова","Pirogov Russian National Research Medical University"],"dc.author.affiliation.ru":["Центральная научно-исследовательская лаборатория, Башкирский государственный медицинский университет","Первый Московский государственный медицинский университет имени И.М. Сеченова (Сеченовский Университет)","Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н.И. Пирогова"],"dc.author.full":["О. А. Бейлерли | Центральная научно-исследовательская лаборатория, Башкирский государственный медицинский университет","O. A. Beylerli | Central Research Laboratory, Bashkir State Medical University","Э. Р. Мусаев | Первый Московский государственный медицинский университет имени И.М. Сеченова (Сеченовский Университет)","E. R. Musaev | Sechenov First Moscow State Medical University","А. А. Бухвостов | Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н.И. Пирогова","A. A. Bukhvostov | Pirogov Russian National Research Medical University"],"dc.author.full.ru":["О. А. Бейлерли | Центральная научно-исследовательская лаборатория, Башкирский государственный медицинский университет","Э. Р. Мусаев | Первый Московский государственный медицинский университет имени И.М. Сеченова (Сеченовский Университет)","А. А. Бухвостов | Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н.И. Пирогова"],"dc.author.name.en":["O. A. Beylerli","E. R. Musaev","A. A. Bukhvostov"],"dc.author.affiliation.en":["Central Research Laboratory, Bashkir State Medical University","Sechenov First Moscow State Medical University","Pirogov Russian National Research Medical University"],"dc.author.full.en":["O. A. Beylerli | Central Research Laboratory, Bashkir State Medical University","E. R. Musaev | Sechenov First Moscow State Medical University","A. A. Bukhvostov | Pirogov Russian National Research Medical University"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-6149-5460\", \"affiliation\": \"\\u0426\\u0435\\u043d\\u0442\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u0430\\u044f \\u043d\\u0430\\u0443\\u0447\\u043d\\u043e-\\u0438\\u0441\\u0441\\u043b\\u0435\\u0434\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u043b\\u0430\\u0431\\u043e\\u0440\\u0430\\u0442\\u043e\\u0440\\u0438\\u044f, \\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u041e. \\u0410. \\u0411\\u0435\\u0439\\u043b\\u0435\\u0440\\u043b\\u0438\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-6149-5460\", \"affiliation\": \"Central Research Laboratory, Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"O. A. Beylerli\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-1241-3019\", \"affiliation\": \"\\u041f\\u0435\\u0440\\u0432\\u044b\\u0439 \\u041c\\u043e\\u0441\\u043a\\u043e\\u0432\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442 \\u0438\\u043c\\u0435\\u043d\\u0438 \\u0418.\\u041c. \\u0421\\u0435\\u0447\\u0435\\u043d\\u043e\\u0432\\u0430 (\\u0421\\u0435\\u0447\\u0435\\u043d\\u043e\\u0432\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0423\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442)\", \"full_name\": \"\\u042d. \\u0420. \\u041c\\u0443\\u0441\\u0430\\u0435\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-1241-3019\", \"affiliation\": \"Sechenov First Moscow State Medical University\", \"full_name\": \"E. R. Musaev\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-1488-6290\", \"affiliation\": \"\\u0420\\u043e\\u0441\\u0441\\u0438\\u0439\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043d\\u0430\\u0446\\u0438\\u043e\\u043d\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u044b\\u0439 \\u0438\\u0441\\u0441\\u043b\\u0435\\u0434\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442 \\u0438\\u043c. \\u041d.\\u0418. \\u041f\\u0438\\u0440\\u043e\\u0433\\u043e\\u0432\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0410. \\u0410. \\u0411\\u0443\\u0445\\u0432\\u043e\\u0441\\u0442\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-1488-6290\", \"affiliation\": \"Pirogov Russian National Research Medical University\", \"full_name\": \"A. A. Bukhvostov\"}}]}"],"dateIssued":["2024-12-28"],"dateIssued_keyword":["2024-12-28","2024"],"dateIssued_ac":["2024-12-28\n|||\n2024-12-28","2024"],"dateIssued.year":[2024],"dateIssued.year_sort":"2024","dc.date.published":["2024-12-28"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/1021"],"dc.citation":["Abdel-Rahman S.A., Gabr M. Small molecule immunomodulators as next-generation therapeutics for glioblastoma. Cancers (Basel). 2024;16(2):435. DOI: 10.3390/cancers16020435","Yuan F., Wang Y., Ma C. Current WHO Guidelines and the critical role of genetic parameters in the classification of glioma: opportunities for immunotherapy. Curr Treat Options Oncol. 2022;23(2):188–98. DOI: 10.1007/s11864-021-00930-4","McDuff S.G.R., Dietrich J., Atkins K.M., Oh K.S., Loeffler J.S., Shih H.A. Radiation and chemotherapy for high-risk lower grade gliomas: Choosing between temozolomide and PCV. Cancer Med. 2020;9(1):3–11. DOI: 10.1002/cam4.2686","Hart M.G., Garside R., Rogers G., Stein K., Grant R. Temozolomide for high grade glioma. Cochrane Database Syst Rev. 2013;2013(4):CD007415. DOI: 10.1002/14651858.CD007415.pub2","Sahoo L., Paikray S.K., Tripathy N.S., Fernandes D., Dilnawaz F. Advancements in nanotheranostics for glioma therapy. Naunyn Schmiedebergs Arch Pharmacol. 2024 Oct 31. DOI: 10.1007/s00210-024-03559-w","van den Bent M.J., Baumert B., Erridge S.C., Vogelbaum M.A., Nowak A.K., Sanson M., et al. Interim results from the CATNON trial (EORTC study 26053-22054) of treatment with concurrent and adjuvant temozolomide for 1p/19q non-co-deleted anaplastic glioma: a phase 3, randomised, open-label intergroup study. Lancet. 2017;390(10103):1645–53. DOI: 10.1016/S0140-6736(17)31442-3. Erratum in: Lancet. 2017;390(10103):1644. DOI: 10.1016/S0140-6736(17)32438-8","Rodríguez-Camacho A., Flores-Vázquez J.G., Moscardini-Martelli J., Torres-Ríos J.A., Olmos-Guzmán A., Ortiz-Arce C.S., et al. Glioblastoma treatment: state-of-the-art and future perspectives. Int J Mol Sci. 2022;23(13):7207. DOI: 10.3390/ijms23137207","Rock K., McArdle O., Forde P., Dunne M., Fitzpatrick D., O’Neill B., et al. A clinical review of treatment outcomes in glioblastoma multiforme--the validation in a non-trial population of the results of a randomised Phase III clinical trial: has a more radical approach improved survival? Br J Radiol. 2012;85(1017):e729–33. DOI: 10.1259/bjr/83796755","Rocha Pinheiro S.L., Lemos F.F.B., Marques H.S., Silva Luz M., de Oliveira Silva L.G., Faria Souza Mendes Dos Santos C., et al. Immunotherapy in glioblastoma treatment: Current state and future prospects. World J Clin Oncol. 2023;14(4):138–59. DOI: 10.5306/wjco.v14.i4.138","Arvanitis C.D., Ferraro G.B., Jain R.K. The blood-brain barrier and blood-tumour barrier in brain tumours and metastases. Nat Rev Cancer. 2020;20(1):26–41. DOI: 10.1038/s41568-019-0205-x","Dapash M., Castro B., Hou D., Lee-Chang C. Current immunotherapeutic strategies for the treatment of glioblastoma. Cancers (Basel). 2021;13(18):4548. DOI: 10.3390/cancers13184548","Abid H., Watthanasuntorn K., Shah O., Gnanajothy R. Efficacy of pembrolizumab and nivolumab in crossing the blood brain barrier. Cureus. 2019;11(4):e4446. DOI: 10.7759/cureus.4446","Mangel L., Vönöczky K., Hanzély Z., Kiss T., Agoston P., Somogy A., et al. CT densitometry of the brain: a novel method for early detection and assessment of irradiation induced brain edema. Neoplasma. 2002;49(4):237–42.","Huang B., Zhang H., Gu L., Ye B., Jian Z., Stary C., et al. Advances in immunotherapy for glioblastoma multiforme. J Immunol Res. 2017;2017:3597613. DOI: 10.1155/2017/3597613","Maxwell R., Luksik A.S., Garzon-Muvdi T., Hung A.L., Kim E.S., Wu A., et al. Contrasting impact of corticosteroids on anti-PD-1 immunotherapy efficacy for tumor histologies located within or outside the central nervous system. Oncoimmunology. 2018;7(12):e1500108. DOI: 10.1080/2162402X.2018.1500108","Garant A., Guilbault C., Ekmekjian T., Greenwald Z., Murgoi P., Vuong T. Concomitant use of corticosteroids and immune checkpoint inhibitors in patients with hematologic or solid neoplasms: A systematic review. Crit Rev Oncol Hematol. 2017;120:86–92. DOI: 10.1016/j.critrevonc.2017.10.009","Fujii T., Colen R.R., Bilen M.A., Hess K.R., Hajjar J., Suarez-Almazor M.E., et al. Incidence of immune-related adverse events and its association with treatment outcomes: the MD Anderson Cancer Center experience. Invest New Drugs. 2018;36(4):638–46. DOI: 10.1007/s10637-017-0534-0","Aquino D., Gioppo A., Finocchiaro G., Bruzzone M.G., Cuccarini V. MRI in glioma immunotherapy: evidence, pitfalls, and perspectives. J Immunol Res. 2017;2017:5813951. DOI: 10.1155/2017/5813951","Okan Cakir M., Kirca O., Gunduz S., Ozdogan M. Hyperprogression after immunotherapy: A comprehensive review. J BUON. 2019;24(6):2232–41","Brandsma D., Stalpers L., Taal W., Sminia P., van den Bent M.J. Clinical features, mechanisms, and management of pseudoprogression in malignant gliomas. Lancet Oncol. 2008;9(5):453–61. DOI: 10.1016/S1470-2045(08)70125-6","Young J.S., Al-Adli N., Scotford K., Cha S., Berger M.S. Pseudoprogression versus true progression in glioblastoma: what neurosurgeons need to know. J Neurosurg. 2023;139(3):748–59. DOI: 10.3171/2022.12.JNS222173","Gatson N.T.N., Makary M., Bross S.P., Vadakara J., Maiers T., Mongelluzzo G.J., et al. Case series review of neuroradiologic changes associated with immune checkpoint inhibitor therapy. Neurooncol Pract. 2020;8(3):247–58. DOI: 10.1093/nop/npaa079","Cuoco J.A., Klein B.J., Busch C.M., Guilliams E.L., Olasunkanmi A.L., Entwistle J.J. Corticosteroid-Induced Regression of Glioblastoma: A Radiographic Conundrum. Front Oncol. 2019;9:1288. DOI: 10.3389/fonc.2019.01288","Chen D., Zhang R., Huang X., Ji C., Xia W., Qi Y., et al. MRI-derived radiomics assessing tumor-infiltrating macrophages enable prediction of immune-phenotype, immunotherapy response and survival in glioma. Biomark Res. 2024;12(1):14. DOI: 10.1186/s40364-024-00560-6","Srivastava S., Jackson C., Kim T., Choi J., Lim M. A Characterization of dendritic cells and their role in immunotherapy in glioblastoma: from preclinical studies to clinical trials. Cancers (Basel). 2019;11(4):537. DOI: 10.3390/cancers11040537","Xu S., Tang L., Li X., Fan F., Liu Z. Immunotherapy for glioma: Current management and future application. Cancer Lett. 2020;476:1–12. DOI: 10.1016/j.canlet.2020.02.002","Huang R., Lu X., Sun X., Wu H. A novel immune cell signature for predicting glioblastoma after radiotherapy prognosis and guiding therapy. Int J Immunopathol Pharmacol. 2024;38:3946320241249395. DOI: 10.1177/03946320241249395","Martikainen M., Essand M. Virus-based immunotherapy of glioblastoma. Cancers (Basel). 2019;11(2):186. DOI: 10.3390/cancers11020186","Alban T.J., Alvarado A.G., Sorensen M.D., Bayik D., Volovetz J., Serbinowski E., et al. Global immune fingerprinting in glioblastoma patient peripheral blood reveals immune-suppression signatures associated with prognosis. JCI Insight. 2018;3(21):e122264. DOI: 10.1172/jci.insight.122264","Ladomersky E., Zhai L., Lauing K.L., Bell A., Xu J., Kocherginsky M., et al. Advanced Age Increases Immunosuppression in the Brain and Decreases Immunotherapeutic Efficacy in Subjects with Glioblastoma. Clin Cancer Res. 2020;26(19):5232–45. DOI: 10.1158/1078-0432.CCR-19-3874","Filley A.C., Henriquez M., Dey M. Recurrent glioma clinical trial, CheckMate-143: the game is not over yet. Oncotarget. 2017;8(53):91779–94. DOI: 10.18632/oncotarget.21586","Wang X., Guo G., Guan H., Yu Y., Lu J., Yu J. Challenges and potential of PD-1/PD-L1 checkpoint blockade immunotherapy for glioblastoma. J Exp Clin Cancer Res. 2019;38(1):87. DOI: 10.1186/s13046-019-1085-3","Bouffet E., Larouche V., Campbell B.B., Merico D., de Borja R., Aronson M., et al. Immune checkpoint inhibition for hypermutant glioblastoma multiforme resulting from germline biallelic mismatch repair deficiency. J Clin Oncol. 2016;34(19):2206–11. DOI: 10.1200/JCO.2016.66.6552","Cloughesy T.F., Landolfi J., Vogelbaum M.A., Ostertag D., Elder J.B., Bloomfield S., et al. Durable complete responses in some recurrent high-grade glioma patients treated with Toca 511 + Toca FC. Neuro Oncol. 2018;20(10):1383–92. DOI: 10.1093/neuonc/noy075","Mahmoud A.B., Ajina R., Aref S., Darwish M., Alsayb M., Taher M., et al. Advances in immunotherapy for glioblastoma multiforme. Front Immunol. 2022;13:944452. DOI: 10.3389/fimmu.2022.944452","Sampson J.H., Archer G.E., Mitchell D.A., Heimberger A.B., Herndon J.E. 2nd, Lally-Goss D., et al. An epidermal growth factor receptor variant III-targeted vaccine is safe and immunogenic in patients with glioblastoma multiforme. Mol Cancer Ther. 2009;8(10):2773–9. DOI: 10.1158/1535-7163.MCT-09-0124","Liau L.M., Ashkan K., Tran D.D., Campian J.L., Trusheim J.E., Cobbs C.S., et al. First results on survival from a large Phase 3 clinical trial of an autologous dendritic cell vaccine in newly diagnosed glioblastoma. J Transl Med. 2018;16(1):142. DOI: 10.1186/s12967-018-1507-6. Erratum in: J Transl Med. 2018;16(1):179. DOI: 10.1186/s12967-018-1552-1","Weller M., Butowski N., Tran D.D., Recht L.D., Lim M., Hirte H., et al. Rindopepimut with temozolomide for patients with newly diagnosed, EGFRvIII-expressing glioblastoma (ACT IV): a randomised, double-blind, international phase 3 trial. Lancet Oncol. 2017;18(10):1373–85. DOI: 10.1016/S1470-2045(17)30517-X","Filley A.C., Henriquez M., Dey M. CART immunotherapy: development, success, and translation to malignant gliomas and other solid tumors. Front Oncol. 2018;8:453. DOI: 10.3389/fonc.2018.00453","O’Rourke D.M., Nasrallah M.P., Desai A., Melenhorst J.J., Mansfield K., Morrissette J.J.D., et al. A single dose of peripherally infused EGFRvIII-directed CAR T cells mediates antigen loss and induces adaptive resistance in patients with recurrent glioblastoma. Sci Transl Med. 2017;9(399):eaaa0984. DOI: 10.1126/scitranslmed.aaa0984","Zhou L., Liu Y., Wu Y., Yang X., Spring Kong F.M., Lu Y., et al. Low-dose radiation therapy mobilizes antitumor immunity: New findings and future perspectives. Int J Cancer. 2024;154(7):1143–57. DOI: 10.1002/ijc.34801","Yang M., Oh I.Y., Mahanty A., Jin W.L., Yoo J.S. Immunotherapy for glioblastoma: current state, challenges, and future perspectives. Cancers (Basel). 2020;12(9):2334. DOI: 10.3390/cancers12092334","Abdel-Rahman S.A., Gabr M. Small molecule immunomodulators as next-generation therapeutics for glioblastoma. Cancers (Basel). 2024;16(2):435. DOI: 10.3390/cancers16020435","Yuan F., Wang Y., Ma C. Current WHO Guidelines and the critical role of genetic parameters in the classification of glioma: opportunities for immunotherapy. Curr Treat Options Oncol. 2022;23(2):188–98. DOI: 10.1007/s11864-021-00930-4","McDuff S.G.R., Dietrich J., Atkins K.M., Oh K.S., Loeffler J.S., Shih H.A. Radiation and chemotherapy for high-risk lower grade gliomas: Choosing between temozolomide and PCV. Cancer Med. 2020;9(1):3–11. DOI: 10.1002/cam4.2686","Hart M.G., Garside R., Rogers G., Stein K., Grant R. Temozolomide for high grade glioma. Cochrane Database Syst Rev. 2013;2013(4):CD007415. DOI: 10.1002/14651858.CD007415.pub2","Sahoo L., Paikray S.K., Tripathy N.S., Fernandes D., Dilnawaz F. Advancements in nanotheranostics for glioma therapy. Naunyn Schmiedebergs Arch Pharmacol. 2024 Oct 31. DOI: 10.1007/s00210-024-03559-w","van den Bent M.J., Baumert B., Erridge S.C., Vogelbaum M.A., Nowak A.K., Sanson M., et al. Interim results from the CATNON trial (EORTC study 26053-22054) of treatment with concurrent and adjuvant temozolomide for 1p/19q non-co-deleted anaplastic glioma: a phase 3, randomised, open-label intergroup study. Lancet. 2017;390(10103):1645–53. DOI: 10.1016/S0140-6736(17)31442-3. Erratum in: Lancet. 2017;390(10103):1644. DOI: 10.1016/S0140-6736(17)32438-8","Rodríguez-Camacho A., Flores-Vázquez J.G., Moscardini-Martelli J., Torres-Ríos J.A., Olmos-Guzmán A., Ortiz-Arce C.S., et al. Glioblastoma treatment: state-of-the-art and future perspectives. Int J Mol Sci. 2022;23(13):7207. DOI: 10.3390/ijms23137207","Rock K., McArdle O., Forde P., Dunne M., Fitzpatrick D., O’Neill B., et al. A clinical review of treatment outcomes in glioblastoma multiforme--the validation in a non-trial population of the results of a randomised Phase III clinical trial: has a more radical approach improved survival? Br J Radiol. 2012;85(1017):e729–33. DOI: 10.1259/bjr/83796755","Rocha Pinheiro S.L., Lemos F.F.B., Marques H.S., Silva Luz M., de Oliveira Silva L.G., Faria Souza Mendes Dos Santos C., et al. Immunotherapy in glioblastoma treatment: Current state and future prospects. World J Clin Oncol. 2023;14(4):138–59. DOI: 10.5306/wjco.v14.i4.138","Arvanitis C.D., Ferraro G.B., Jain R.K. The blood-brain barrier and blood-tumour barrier in brain tumours and metastases. Nat Rev Cancer. 2020;20(1):26–41. DOI: 10.1038/s41568-019-0205-x","Dapash M., Castro B., Hou D., Lee-Chang C. Current immunotherapeutic strategies for the treatment of glioblastoma. Cancers (Basel). 2021;13(18):4548. DOI: 10.3390/cancers13184548","Abid H., Watthanasuntorn K., Shah O., Gnanajothy R. Efficacy of pembrolizumab and nivolumab in crossing the blood brain barrier. Cureus. 2019;11(4):e4446. DOI: 10.7759/cureus.4446","Mangel L., Vönöczky K., Hanzély Z., Kiss T., Agoston P., Somogy A., et al. CT densitometry of the brain: a novel method for early detection and assessment of irradiation induced brain edema. Neoplasma. 2002;49(4):237–42.","Huang B., Zhang H., Gu L., Ye B., Jian Z., Stary C., et al. Advances in immunotherapy for glioblastoma multiforme. J Immunol Res. 2017;2017:3597613. DOI: 10.1155/2017/3597613","Maxwell R., Luksik A.S., Garzon-Muvdi T., Hung A.L., Kim E.S., Wu A., et al. Contrasting impact of corticosteroids on anti-PD-1 immunotherapy efficacy for tumor histologies located within or outside the central nervous system. Oncoimmunology. 2018;7(12):e1500108. DOI: 10.1080/2162402X.2018.1500108","Garant A., Guilbault C., Ekmekjian T., Greenwald Z., Murgoi P., Vuong T. Concomitant use of corticosteroids and immune checkpoint inhibitors in patients with hematologic or solid neoplasms: A systematic review. Crit Rev Oncol Hematol. 2017;120:86–92. DOI: 10.1016/j.critrevonc.2017.10.009","Fujii T., Colen R.R., Bilen M.A., Hess K.R., Hajjar J., Suarez-Almazor M.E., et al. Incidence of immune-related adverse events and its association with treatment outcomes: the MD Anderson Cancer Center experience. Invest New Drugs. 2018;36(4):638–46. DOI: 10.1007/s10637-017-0534-0","Aquino D., Gioppo A., Finocchiaro G., Bruzzone M.G., Cuccarini V. MRI in glioma immunotherapy: evidence, pitfalls, and perspectives. J Immunol Res. 2017;2017:5813951. DOI: 10.1155/2017/5813951","Okan Cakir M., Kirca O., Gunduz S., Ozdogan M. Hyperprogression after immunotherapy: A comprehensive review. J BUON. 2019;24(6):2232–41","Brandsma D., Stalpers L., Taal W., Sminia P., van den Bent M.J. Clinical features, mechanisms, and management of pseudoprogression in malignant gliomas. Lancet Oncol. 2008;9(5):453–61. DOI: 10.1016/S1470-2045(08)70125-6","Young J.S., Al-Adli N., Scotford K., Cha S., Berger M.S. Pseudoprogression versus true progression in glioblastoma: what neurosurgeons need to know. J Neurosurg. 2023;139(3):748–59. DOI: 10.3171/2022.12.JNS222173","Gatson N.T.N., Makary M., Bross S.P., Vadakara J., Maiers T., Mongelluzzo G.J., et al. Case series review of neuroradiologic changes associated with immune checkpoint inhibitor therapy. Neurooncol Pract. 2020;8(3):247–58. DOI: 10.1093/nop/npaa079","Cuoco J.A., Klein B.J., Busch C.M., Guilliams E.L., Olasunkanmi A.L., Entwistle J.J. Corticosteroid-Induced Regression of Glioblastoma: A Radiographic Conundrum. Front Oncol. 2019;9:1288. DOI: 10.3389/fonc.2019.01288","Chen D., Zhang R., Huang X., Ji C., Xia W., Qi Y., et al. MRI-derived radiomics assessing tumor-infiltrating macrophages enable prediction of immune-phenotype, immunotherapy response and survival in glioma. Biomark Res. 2024;12(1):14. DOI: 10.1186/s40364-024-00560-6","Srivastava S., Jackson C., Kim T., Choi J., Lim M. A Characterization of dendritic cells and their role in immunotherapy in glioblastoma: from preclinical studies to clinical trials. Cancers (Basel). 2019;11(4):537. DOI: 10.3390/cancers11040537","Xu S., Tang L., Li X., Fan F., Liu Z. Immunotherapy for glioma: Current management and future application. Cancer Lett. 2020;476:1–12. DOI: 10.1016/j.canlet.2020.02.002","Huang R., Lu X., Sun X., Wu H. A novel immune cell signature for predicting glioblastoma after radiotherapy prognosis and guiding therapy. Int J Immunopathol Pharmacol. 2024;38:3946320241249395. DOI: 10.1177/03946320241249395","Martikainen M., Essand M. Virus-based immunotherapy of glioblastoma. Cancers (Basel). 2019;11(2):186. DOI: 10.3390/cancers11020186","Alban T.J., Alvarado A.G., Sorensen M.D., Bayik D., Volovetz J., Serbinowski E., et al. Global immune fingerprinting in glioblastoma patient peripheral blood reveals immune-suppression signatures associated with prognosis. JCI Insight. 2018;3(21):e122264. DOI: 10.1172/jci.insight.122264","Ladomersky E., Zhai L., Lauing K.L., Bell A., Xu J., Kocherginsky M., et al. Advanced Age Increases Immunosuppression in the Brain and Decreases Immunotherapeutic Efficacy in Subjects with Glioblastoma. Clin Cancer Res. 2020;26(19):5232–45. DOI: 10.1158/1078-0432.CCR-19-3874","Filley A.C., Henriquez M., Dey M. Recurrent glioma clinical trial, CheckMate-143: the game is not over yet. Oncotarget. 2017;8(53):91779–94. DOI: 10.18632/oncotarget.21586","Wang X., Guo G., Guan H., Yu Y., Lu J., Yu J. Challenges and potential of PD-1/PD-L1 checkpoint blockade immunotherapy for glioblastoma. J Exp Clin Cancer Res. 2019;38(1):87. DOI: 10.1186/s13046-019-1085-3","Bouffet E., Larouche V., Campbell B.B., Merico D., de Borja R., Aronson M., et al. Immune checkpoint inhibition for hypermutant glioblastoma multiforme resulting from germline biallelic mismatch repair deficiency. J Clin Oncol. 2016;34(19):2206–11. DOI: 10.1200/JCO.2016.66.6552","Cloughesy T.F., Landolfi J., Vogelbaum M.A., Ostertag D., Elder J.B., Bloomfield S., et al. Durable complete responses in some recurrent high-grade glioma patients treated with Toca 511 + Toca FC. Neuro Oncol. 2018;20(10):1383–92. DOI: 10.1093/neuonc/noy075","Mahmoud A.B., Ajina R., Aref S., Darwish M., Alsayb M., Taher M., et al. Advances in immunotherapy for glioblastoma multiforme. Front Immunol. 2022;13:944452. DOI: 10.3389/fimmu.2022.944452","Sampson J.H., Archer G.E., Mitchell D.A., Heimberger A.B., Herndon J.E. 2nd, Lally-Goss D., et al. An epidermal growth factor receptor variant III-targeted vaccine is safe and immunogenic in patients with glioblastoma multiforme. Mol Cancer Ther. 2009;8(10):2773–9. DOI: 10.1158/1535-7163.MCT-09-0124","Liau L.M., Ashkan K., Tran D.D., Campian J.L., Trusheim J.E., Cobbs C.S., et al. First results on survival from a large Phase 3 clinical trial of an autologous dendritic cell vaccine in newly diagnosed glioblastoma. J Transl Med. 2018;16(1):142. DOI: 10.1186/s12967-018-1507-6. Erratum in: J Transl Med. 2018;16(1):179. DOI: 10.1186/s12967-018-1552-1","Weller M., Butowski N., Tran D.D., Recht L.D., Lim M., Hirte H., et al. Rindopepimut with temozolomide for patients with newly diagnosed, EGFRvIII-expressing glioblastoma (ACT IV): a randomised, double-blind, international phase 3 trial. Lancet Oncol. 2017;18(10):1373–85. DOI: 10.1016/S1470-2045(17)30517-X","Filley A.C., Henriquez M., Dey M. CART immunotherapy: development, success, and translation to malignant gliomas and other solid tumors. Front Oncol. 2018;8:453. DOI: 10.3389/fonc.2018.00453","O’Rourke D.M., Nasrallah M.P., Desai A., Melenhorst J.J., Mansfield K., Morrissette J.J.D., et al. A single dose of peripherally infused EGFRvIII-directed CAR T cells mediates antigen loss and induces adaptive resistance in patients with recurrent glioblastoma. Sci Transl Med. 2017;9(399):eaaa0984. DOI: 10.1126/scitranslmed.aaa0984","Zhou L., Liu Y., Wu Y., Yang X., Spring Kong F.M., Lu Y., et al. Low-dose radiation therapy mobilizes antitumor immunity: New findings and future perspectives. Int J Cancer. 2024;154(7):1143–57. DOI: 10.1002/ijc.34801","Yang M., Oh I.Y., Mahanty A., Jin W.L., Yoo J.S. Immunotherapy for glioblastoma: current state, challenges, and future perspectives. Cancers (Basel). 2020;12(9):2334. DOI: 10.3390/cancers12092334"],"dc.citation.ru":["Abdel-Rahman S.A., Gabr M. Small molecule immunomodulators as next-generation therapeutics for glioblastoma. Cancers (Basel). 2024;16(2):435. DOI: 10.3390/cancers16020435","Yuan F., Wang Y., Ma C. Current WHO Guidelines and the critical role of genetic parameters in the classification of glioma: opportunities for immunotherapy. Curr Treat Options Oncol. 2022;23(2):188–98. DOI: 10.1007/s11864-021-00930-4","McDuff S.G.R., Dietrich J., Atkins K.M., Oh K.S., Loeffler J.S., Shih H.A. Radiation and chemotherapy for high-risk lower grade gliomas: Choosing between temozolomide and PCV. Cancer Med. 2020;9(1):3–11. DOI: 10.1002/cam4.2686","Hart M.G., Garside R., Rogers G., Stein K., Grant R. Temozolomide for high grade glioma. Cochrane Database Syst Rev. 2013;2013(4):CD007415. DOI: 10.1002/14651858.CD007415.pub2","Sahoo L., Paikray S.K., Tripathy N.S., Fernandes D., Dilnawaz F. Advancements in nanotheranostics for glioma therapy. Naunyn Schmiedebergs Arch Pharmacol. 2024 Oct 31. DOI: 10.1007/s00210-024-03559-w","van den Bent M.J., Baumert B., Erridge S.C., Vogelbaum M.A., Nowak A.K., Sanson M., et al. Interim results from the CATNON trial (EORTC study 26053-22054) of treatment with concurrent and adjuvant temozolomide for 1p/19q non-co-deleted anaplastic glioma: a phase 3, randomised, open-label intergroup study. Lancet. 2017;390(10103):1645–53. DOI: 10.1016/S0140-6736(17)31442-3. Erratum in: Lancet. 2017;390(10103):1644. DOI: 10.1016/S0140-6736(17)32438-8","Rodríguez-Camacho A., Flores-Vázquez J.G., Moscardini-Martelli J., Torres-Ríos J.A., Olmos-Guzmán A., Ortiz-Arce C.S., et al. Glioblastoma treatment: state-of-the-art and future perspectives. Int J Mol Sci. 2022;23(13):7207. DOI: 10.3390/ijms23137207","Rock K., McArdle O., Forde P., Dunne M., Fitzpatrick D., O’Neill B., et al. A clinical review of treatment outcomes in glioblastoma multiforme--the validation in a non-trial population of the results of a randomised Phase III clinical trial: has a more radical approach improved survival? Br J Radiol. 2012;85(1017):e729–33. DOI: 10.1259/bjr/83796755","Rocha Pinheiro S.L., Lemos F.F.B., Marques H.S., Silva Luz M., de Oliveira Silva L.G., Faria Souza Mendes Dos Santos C., et al. Immunotherapy in glioblastoma treatment: Current state and future prospects. World J Clin Oncol. 2023;14(4):138–59. DOI: 10.5306/wjco.v14.i4.138","Arvanitis C.D., Ferraro G.B., Jain R.K. The blood-brain barrier and blood-tumour barrier in brain tumours and metastases. Nat Rev Cancer. 2020;20(1):26–41. DOI: 10.1038/s41568-019-0205-x","Dapash M., Castro B., Hou D., Lee-Chang C. Current immunotherapeutic strategies for the treatment of glioblastoma. Cancers (Basel). 2021;13(18):4548. DOI: 10.3390/cancers13184548","Abid H., Watthanasuntorn K., Shah O., Gnanajothy R. Efficacy of pembrolizumab and nivolumab in crossing the blood brain barrier. Cureus. 2019;11(4):e4446. DOI: 10.7759/cureus.4446","Mangel L., Vönöczky K., Hanzély Z., Kiss T., Agoston P., Somogy A., et al. CT densitometry of the brain: a novel method for early detection and assessment of irradiation induced brain edema. Neoplasma. 2002;49(4):237–42.","Huang B., Zhang H., Gu L., Ye B., Jian Z., Stary C., et al. Advances in immunotherapy for glioblastoma multiforme. J Immunol Res. 2017;2017:3597613. DOI: 10.1155/2017/3597613","Maxwell R., Luksik A.S., Garzon-Muvdi T., Hung A.L., Kim E.S., Wu A., et al. Contrasting impact of corticosteroids on anti-PD-1 immunotherapy efficacy for tumor histologies located within or outside the central nervous system. Oncoimmunology. 2018;7(12):e1500108. DOI: 10.1080/2162402X.2018.1500108","Garant A., Guilbault C., Ekmekjian T., Greenwald Z., Murgoi P., Vuong T. Concomitant use of corticosteroids and immune checkpoint inhibitors in patients with hematologic or solid neoplasms: A systematic review. Crit Rev Oncol Hematol. 2017;120:86–92. DOI: 10.1016/j.critrevonc.2017.10.009","Fujii T., Colen R.R., Bilen M.A., Hess K.R., Hajjar J., Suarez-Almazor M.E., et al. Incidence of immune-related adverse events and its association with treatment outcomes: the MD Anderson Cancer Center experience. Invest New Drugs. 2018;36(4):638–46. DOI: 10.1007/s10637-017-0534-0","Aquino D., Gioppo A., Finocchiaro G., Bruzzone M.G., Cuccarini V. MRI in glioma immunotherapy: evidence, pitfalls, and perspectives. J Immunol Res. 2017;2017:5813951. DOI: 10.1155/2017/5813951","Okan Cakir M., Kirca O., Gunduz S., Ozdogan M. Hyperprogression after immunotherapy: A comprehensive review. J BUON. 2019;24(6):2232–41","Brandsma D., Stalpers L., Taal W., Sminia P., van den Bent M.J. Clinical features, mechanisms, and management of pseudoprogression in malignant gliomas. Lancet Oncol. 2008;9(5):453–61. DOI: 10.1016/S1470-2045(08)70125-6","Young J.S., Al-Adli N., Scotford K., Cha S., Berger M.S. Pseudoprogression versus true progression in glioblastoma: what neurosurgeons need to know. J Neurosurg. 2023;139(3):748–59. DOI: 10.3171/2022.12.JNS222173","Gatson N.T.N., Makary M., Bross S.P., Vadakara J., Maiers T., Mongelluzzo G.J., et al. Case series review of neuroradiologic changes associated with immune checkpoint inhibitor therapy. Neurooncol Pract. 2020;8(3):247–58. DOI: 10.1093/nop/npaa079","Cuoco J.A., Klein B.J., Busch C.M., Guilliams E.L., Olasunkanmi A.L., Entwistle J.J. Corticosteroid-Induced Regression of Glioblastoma: A Radiographic Conundrum. Front Oncol. 2019;9:1288. DOI: 10.3389/fonc.2019.01288","Chen D., Zhang R., Huang X., Ji C., Xia W., Qi Y., et al. MRI-derived radiomics assessing tumor-infiltrating macrophages enable prediction of immune-phenotype, immunotherapy response and survival in glioma. Biomark Res. 2024;12(1):14. DOI: 10.1186/s40364-024-00560-6","Srivastava S., Jackson C., Kim T., Choi J., Lim M. A Characterization of dendritic cells and their role in immunotherapy in glioblastoma: from preclinical studies to clinical trials. Cancers (Basel). 2019;11(4):537. DOI: 10.3390/cancers11040537","Xu S., Tang L., Li X., Fan F., Liu Z. Immunotherapy for glioma: Current management and future application. Cancer Lett. 2020;476:1–12. DOI: 10.1016/j.canlet.2020.02.002","Huang R., Lu X., Sun X., Wu H. A novel immune cell signature for predicting glioblastoma after radiotherapy prognosis and guiding therapy. Int J Immunopathol Pharmacol. 2024;38:3946320241249395. DOI: 10.1177/03946320241249395","Martikainen M., Essand M. Virus-based immunotherapy of glioblastoma. Cancers (Basel). 2019;11(2):186. DOI: 10.3390/cancers11020186","Alban T.J., Alvarado A.G., Sorensen M.D., Bayik D., Volovetz J., Serbinowski E., et al. Global immune fingerprinting in glioblastoma patient peripheral blood reveals immune-suppression signatures associated with prognosis. JCI Insight. 2018;3(21):e122264. DOI: 10.1172/jci.insight.122264","Ladomersky E., Zhai L., Lauing K.L., Bell A., Xu J., Kocherginsky M., et al. Advanced Age Increases Immunosuppression in the Brain and Decreases Immunotherapeutic Efficacy in Subjects with Glioblastoma. Clin Cancer Res. 2020;26(19):5232–45. DOI: 10.1158/1078-0432.CCR-19-3874","Filley A.C., Henriquez M., Dey M. Recurrent glioma clinical trial, CheckMate-143: the game is not over yet. Oncotarget. 2017;8(53):91779–94. DOI: 10.18632/oncotarget.21586","Wang X., Guo G., Guan H., Yu Y., Lu J., Yu J. Challenges and potential of PD-1/PD-L1 checkpoint blockade immunotherapy for glioblastoma. J Exp Clin Cancer Res. 2019;38(1):87. DOI: 10.1186/s13046-019-1085-3","Bouffet E., Larouche V., Campbell B.B., Merico D., de Borja R., Aronson M., et al. Immune checkpoint inhibition for hypermutant glioblastoma multiforme resulting from germline biallelic mismatch repair deficiency. J Clin Oncol. 2016;34(19):2206–11. DOI: 10.1200/JCO.2016.66.6552","Cloughesy T.F., Landolfi J., Vogelbaum M.A., Ostertag D., Elder J.B., Bloomfield S., et al. Durable complete responses in some recurrent high-grade glioma patients treated with Toca 511 + Toca FC. Neuro Oncol. 2018;20(10):1383–92. DOI: 10.1093/neuonc/noy075","Mahmoud A.B., Ajina R., Aref S., Darwish M., Alsayb M., Taher M., et al. Advances in immunotherapy for glioblastoma multiforme. Front Immunol. 2022;13:944452. DOI: 10.3389/fimmu.2022.944452","Sampson J.H., Archer G.E., Mitchell D.A., Heimberger A.B., Herndon J.E. 2nd, Lally-Goss D., et al. An epidermal growth factor receptor variant III-targeted vaccine is safe and immunogenic in patients with glioblastoma multiforme. Mol Cancer Ther. 2009;8(10):2773–9. DOI: 10.1158/1535-7163.MCT-09-0124","Liau L.M., Ashkan K., Tran D.D., Campian J.L., Trusheim J.E., Cobbs C.S., et al. First results on survival from a large Phase 3 clinical trial of an autologous dendritic cell vaccine in newly diagnosed glioblastoma. J Transl Med. 2018;16(1):142. DOI: 10.1186/s12967-018-1507-6. Erratum in: J Transl Med. 2018;16(1):179. DOI: 10.1186/s12967-018-1552-1","Weller M., Butowski N., Tran D.D., Recht L.D., Lim M., Hirte H., et al. Rindopepimut with temozolomide for patients with newly diagnosed, EGFRvIII-expressing glioblastoma (ACT IV): a randomised, double-blind, international phase 3 trial. Lancet Oncol. 2017;18(10):1373–85. DOI: 10.1016/S1470-2045(17)30517-X","Filley A.C., Henriquez M., Dey M. CART immunotherapy: development, success, and translation to malignant gliomas and other solid tumors. Front Oncol. 2018;8:453. DOI: 10.3389/fonc.2018.00453","O’Rourke D.M., Nasrallah M.P., Desai A., Melenhorst J.J., Mansfield K., Morrissette J.J.D., et al. A single dose of peripherally infused EGFRvIII-directed CAR T cells mediates antigen loss and induces adaptive resistance in patients with recurrent glioblastoma. Sci Transl Med. 2017;9(399):eaaa0984. DOI: 10.1126/scitranslmed.aaa0984","Zhou L., Liu Y., Wu Y., Yang X., Spring Kong F.M., Lu Y., et al. Low-dose radiation therapy mobilizes antitumor immunity: New findings and future perspectives. Int J Cancer. 2024;154(7):1143–57. DOI: 10.1002/ijc.34801","Yang M., Oh I.Y., Mahanty A., Jin W.L., Yoo J.S. Immunotherapy for glioblastoma: current state, challenges, and future perspectives. Cancers (Basel). 2020;12(9):2334. DOI: 10.3390/cancers12092334"],"dc.citation.en":["Abdel-Rahman S.A., Gabr M. Small molecule immunomodulators as next-generation therapeutics for glioblastoma. Cancers (Basel). 2024;16(2):435. DOI: 10.3390/cancers16020435","Yuan F., Wang Y., Ma C. Current WHO Guidelines and the critical role of genetic parameters in the classification of glioma: opportunities for immunotherapy. Curr Treat Options Oncol. 2022;23(2):188–98. DOI: 10.1007/s11864-021-00930-4","McDuff S.G.R., Dietrich J., Atkins K.M., Oh K.S., Loeffler J.S., Shih H.A. Radiation and chemotherapy for high-risk lower grade gliomas: Choosing between temozolomide and PCV. Cancer Med. 2020;9(1):3–11. DOI: 10.1002/cam4.2686","Hart M.G., Garside R., Rogers G., Stein K., Grant R. Temozolomide for high grade glioma. Cochrane Database Syst Rev. 2013;2013(4):CD007415. DOI: 10.1002/14651858.CD007415.pub2","Sahoo L., Paikray S.K., Tripathy N.S., Fernandes D., Dilnawaz F. Advancements in nanotheranostics for glioma therapy. Naunyn Schmiedebergs Arch Pharmacol. 2024 Oct 31. DOI: 10.1007/s00210-024-03559-w","van den Bent M.J., Baumert B., Erridge S.C., Vogelbaum M.A., Nowak A.K., Sanson M., et al. Interim results from the CATNON trial (EORTC study 26053-22054) of treatment with concurrent and adjuvant temozolomide for 1p/19q non-co-deleted anaplastic glioma: a phase 3, randomised, open-label intergroup study. Lancet. 2017;390(10103):1645–53. DOI: 10.1016/S0140-6736(17)31442-3. Erratum in: Lancet. 2017;390(10103):1644. DOI: 10.1016/S0140-6736(17)32438-8","Rodríguez-Camacho A., Flores-Vázquez J.G., Moscardini-Martelli J., Torres-Ríos J.A., Olmos-Guzmán A., Ortiz-Arce C.S., et al. Glioblastoma treatment: state-of-the-art and future perspectives. Int J Mol Sci. 2022;23(13):7207. DOI: 10.3390/ijms23137207","Rock K., McArdle O., Forde P., Dunne M., Fitzpatrick D., O’Neill B., et al. A clinical review of treatment outcomes in glioblastoma multiforme--the validation in a non-trial population of the results of a randomised Phase III clinical trial: has a more radical approach improved survival? Br J Radiol. 2012;85(1017):e729–33. DOI: 10.1259/bjr/83796755","Rocha Pinheiro S.L., Lemos F.F.B., Marques H.S., Silva Luz M., de Oliveira Silva L.G., Faria Souza Mendes Dos Santos C., et al. Immunotherapy in glioblastoma treatment: Current state and future prospects. World J Clin Oncol. 2023;14(4):138–59. DOI: 10.5306/wjco.v14.i4.138","Arvanitis C.D., Ferraro G.B., Jain R.K. The blood-brain barrier and blood-tumour barrier in brain tumours and metastases. Nat Rev Cancer. 2020;20(1):26–41. DOI: 10.1038/s41568-019-0205-x","Dapash M., Castro B., Hou D., Lee-Chang C. Current immunotherapeutic strategies for the treatment of glioblastoma. Cancers (Basel). 2021;13(18):4548. DOI: 10.3390/cancers13184548","Abid H., Watthanasuntorn K., Shah O., Gnanajothy R. Efficacy of pembrolizumab and nivolumab in crossing the blood brain barrier. Cureus. 2019;11(4):e4446. DOI: 10.7759/cureus.4446","Mangel L., Vönöczky K., Hanzély Z., Kiss T., Agoston P., Somogy A., et al. CT densitometry of the brain: a novel method for early detection and assessment of irradiation induced brain edema. Neoplasma. 2002;49(4):237–42.","Huang B., Zhang H., Gu L., Ye B., Jian Z., Stary C., et al. Advances in immunotherapy for glioblastoma multiforme. J Immunol Res. 2017;2017:3597613. DOI: 10.1155/2017/3597613","Maxwell R., Luksik A.S., Garzon-Muvdi T., Hung A.L., Kim E.S., Wu A., et al. Contrasting impact of corticosteroids on anti-PD-1 immunotherapy efficacy for tumor histologies located within or outside the central nervous system. Oncoimmunology. 2018;7(12):e1500108. DOI: 10.1080/2162402X.2018.1500108","Garant A., Guilbault C., Ekmekjian T., Greenwald Z., Murgoi P., Vuong T. Concomitant use of corticosteroids and immune checkpoint inhibitors in patients with hematologic or solid neoplasms: A systematic review. Crit Rev Oncol Hematol. 2017;120:86–92. DOI: 10.1016/j.critrevonc.2017.10.009","Fujii T., Colen R.R., Bilen M.A., Hess K.R., Hajjar J., Suarez-Almazor M.E., et al. Incidence of immune-related adverse events and its association with treatment outcomes: the MD Anderson Cancer Center experience. Invest New Drugs. 2018;36(4):638–46. DOI: 10.1007/s10637-017-0534-0","Aquino D., Gioppo A., Finocchiaro G., Bruzzone M.G., Cuccarini V. MRI in glioma immunotherapy: evidence, pitfalls, and perspectives. J Immunol Res. 2017;2017:5813951. DOI: 10.1155/2017/5813951","Okan Cakir M., Kirca O., Gunduz S., Ozdogan M. Hyperprogression after immunotherapy: A comprehensive review. J BUON. 2019;24(6):2232–41","Brandsma D., Stalpers L., Taal W., Sminia P., van den Bent M.J. Clinical features, mechanisms, and management of pseudoprogression in malignant gliomas. Lancet Oncol. 2008;9(5):453–61. DOI: 10.1016/S1470-2045(08)70125-6","Young J.S., Al-Adli N., Scotford K., Cha S., Berger M.S. Pseudoprogression versus true progression in glioblastoma: what neurosurgeons need to know. J Neurosurg. 2023;139(3):748–59. DOI: 10.3171/2022.12.JNS222173","Gatson N.T.N., Makary M., Bross S.P., Vadakara J., Maiers T., Mongelluzzo G.J., et al. Case series review of neuroradiologic changes associated with immune checkpoint inhibitor therapy. Neurooncol Pract. 2020;8(3):247–58. DOI: 10.1093/nop/npaa079","Cuoco J.A., Klein B.J., Busch C.M., Guilliams E.L., Olasunkanmi A.L., Entwistle J.J. Corticosteroid-Induced Regression of Glioblastoma: A Radiographic Conundrum. Front Oncol. 2019;9:1288. DOI: 10.3389/fonc.2019.01288","Chen D., Zhang R., Huang X., Ji C., Xia W., Qi Y., et al. MRI-derived radiomics assessing tumor-infiltrating macrophages enable prediction of immune-phenotype, immunotherapy response and survival in glioma. Biomark Res. 2024;12(1):14. DOI: 10.1186/s40364-024-00560-6","Srivastava S., Jackson C., Kim T., Choi J., Lim M. A Characterization of dendritic cells and their role in immunotherapy in glioblastoma: from preclinical studies to clinical trials. Cancers (Basel). 2019;11(4):537. DOI: 10.3390/cancers11040537","Xu S., Tang L., Li X., Fan F., Liu Z. Immunotherapy for glioma: Current management and future application. Cancer Lett. 2020;476:1–12. DOI: 10.1016/j.canlet.2020.02.002","Huang R., Lu X., Sun X., Wu H. A novel immune cell signature for predicting glioblastoma after radiotherapy prognosis and guiding therapy. Int J Immunopathol Pharmacol. 2024;38:3946320241249395. DOI: 10.1177/03946320241249395","Martikainen M., Essand M. Virus-based immunotherapy of glioblastoma. Cancers (Basel). 2019;11(2):186. DOI: 10.3390/cancers11020186","Alban T.J., Alvarado A.G., Sorensen M.D., Bayik D., Volovetz J., Serbinowski E., et al. Global immune fingerprinting in glioblastoma patient peripheral blood reveals immune-suppression signatures associated with prognosis. JCI Insight. 2018;3(21):e122264. DOI: 10.1172/jci.insight.122264","Ladomersky E., Zhai L., Lauing K.L., Bell A., Xu J., Kocherginsky M., et al. Advanced Age Increases Immunosuppression in the Brain and Decreases Immunotherapeutic Efficacy in Subjects with Glioblastoma. Clin Cancer Res. 2020;26(19):5232–45. DOI: 10.1158/1078-0432.CCR-19-3874","Filley A.C., Henriquez M., Dey M. Recurrent glioma clinical trial, CheckMate-143: the game is not over yet. Oncotarget. 2017;8(53):91779–94. DOI: 10.18632/oncotarget.21586","Wang X., Guo G., Guan H., Yu Y., Lu J., Yu J. Challenges and potential of PD-1/PD-L1 checkpoint blockade immunotherapy for glioblastoma. J Exp Clin Cancer Res. 2019;38(1):87. DOI: 10.1186/s13046-019-1085-3","Bouffet E., Larouche V., Campbell B.B., Merico D., de Borja R., Aronson M., et al. Immune checkpoint inhibition for hypermutant glioblastoma multiforme resulting from germline biallelic mismatch repair deficiency. J Clin Oncol. 2016;34(19):2206–11. DOI: 10.1200/JCO.2016.66.6552","Cloughesy T.F., Landolfi J., Vogelbaum M.A., Ostertag D., Elder J.B., Bloomfield S., et al. Durable complete responses in some recurrent high-grade glioma patients treated with Toca 511 + Toca FC. Neuro Oncol. 2018;20(10):1383–92. DOI: 10.1093/neuonc/noy075","Mahmoud A.B., Ajina R., Aref S., Darwish M., Alsayb M., Taher M., et al. Advances in immunotherapy for glioblastoma multiforme. Front Immunol. 2022;13:944452. DOI: 10.3389/fimmu.2022.944452","Sampson J.H., Archer G.E., Mitchell D.A., Heimberger A.B., Herndon J.E. 2nd, Lally-Goss D., et al. An epidermal growth factor receptor variant III-targeted vaccine is safe and immunogenic in patients with glioblastoma multiforme. Mol Cancer Ther. 2009;8(10):2773–9. DOI: 10.1158/1535-7163.MCT-09-0124","Liau L.M., Ashkan K., Tran D.D., Campian J.L., Trusheim J.E., Cobbs C.S., et al. First results on survival from a large Phase 3 clinical trial of an autologous dendritic cell vaccine in newly diagnosed glioblastoma. J Transl Med. 2018;16(1):142. DOI: 10.1186/s12967-018-1507-6. Erratum in: J Transl Med. 2018;16(1):179. DOI: 10.1186/s12967-018-1552-1","Weller M., Butowski N., Tran D.D., Recht L.D., Lim M., Hirte H., et al. Rindopepimut with temozolomide for patients with newly diagnosed, EGFRvIII-expressing glioblastoma (ACT IV): a randomised, double-blind, international phase 3 trial. Lancet Oncol. 2017;18(10):1373–85. DOI: 10.1016/S1470-2045(17)30517-X","Filley A.C., Henriquez M., Dey M. CART immunotherapy: development, success, and translation to malignant gliomas and other solid tumors. Front Oncol. 2018;8:453. DOI: 10.3389/fonc.2018.00453","O’Rourke D.M., Nasrallah M.P., Desai A., Melenhorst J.J., Mansfield K., Morrissette J.J.D., et al. A single dose of peripherally infused EGFRvIII-directed CAR T cells mediates antigen loss and induces adaptive resistance in patients with recurrent glioblastoma. Sci Transl Med. 2017;9(399):eaaa0984. DOI: 10.1126/scitranslmed.aaa0984","Zhou L., Liu Y., Wu Y., Yang X., Spring Kong F.M., Lu Y., et al. Low-dose radiation therapy mobilizes antitumor immunity: New findings and future perspectives. Int J Cancer. 2024;154(7):1143–57. DOI: 10.1002/ijc.34801","Yang M., Oh I.Y., Mahanty A., Jin W.L., Yoo J.S. Immunotherapy for glioblastoma: current state, challenges, and future perspectives. Cancers (Basel). 2020;12(9):2334. DOI: 10.3390/cancers12092334"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/8903"],"dc.date.accessioned_dt":"2025-07-09T13:58:47Z","dc.date.accessioned":["2025-07-09T13:58:47Z"],"dc.date.available":["2025-07-09T13:58:47Z"],"publication_grp":["123456789/8903"],"bi_4_dis_filter":["вакцинация\n|||\nвакцинация","иммунотерапия\n|||\nиммунотерапия","radiation therapy\n|||\nradiation therapy","viral therapy\n|||\nviral therapy","adoptive t-cell therapy\n|||\nadoptive T-cell therapy","immunotherapy\n|||\nimmunotherapy","immune checkpoint inhibitors\n|||\nimmune checkpoint inhibitors","ингибиторы иммунных контрольных точек\n|||\nингибиторы иммунных контрольных точек","vaccination\n|||\nvaccination","лучевая терапия\n|||\nлучевая терапия","вирусная терапия\n|||\nвирусная терапия","вакцины против рака\n|||\nвакцины против рака","malignant gliomas\n|||\nmalignant gliomas","злокачественные глиомы\n|||\nзлокачественные глиомы","cancer vaccines\n|||\ncancer vaccines","адаптивная т-клеточная терапия\n|||\nадаптивная Т-клеточная терапия"],"bi_4_dis_partial":["вирусная терапия","cancer vaccines","immune checkpoint inhibitors","злокачественные глиомы","viral therapy","ингибиторы иммунных контрольных точек","вакцинация","malignant gliomas","адаптивная Т-клеточная терапия","immunotherapy","radiation therapy","иммунотерапия","вакцины против рака","vaccination","adoptive T-cell therapy","лучевая терапия"],"bi_4_dis_value_filter":["вирусная терапия","cancer vaccines","immune checkpoint inhibitors","злокачественные глиомы","viral therapy","ингибиторы иммунных контрольных точек","вакцинация","malignant gliomas","адаптивная Т-клеточная терапия","immunotherapy","radiation therapy","иммунотерапия","вакцины против рака","vaccination","adoptive T-cell therapy","лучевая терапия"],"bi_sort_1_sort":"immunotherapy for malignant gliomas: overcoming barriers and defining prospects for integrated approaches","bi_sort_3_sort":"2025-07-09T13:58:47Z","read":["g0"],"_version_":1837178057311387648},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2025-07-09T13:58:56.204Z","search.uniqueid":"2-8028","search.resourcetype":2,"search.resourceid":8028,"handle":"123456789/8917","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.doi":["10.24060/2076-3093-2025-15-1-66-71"],"dc.abstract":["

Introduction. Urinary incontinence is an urgent problem in urogynecology and the number of patients with this pathology is steadily increasing. The main treatment method of urinary incontinence in women includes synthetic suburethral slings. Currently, more than 200 operations for stress urinary incontinence are carried out. One of the methods of surgical treatment of this pathology implies Burch colposuspension, which has been considered the gold standard treatment of stress urinary incontinence for recent decades. Aim. This study aims to describe a clinical case of using an alloplant in a robotic-assisted Burch operation for urinary incontinence.

Materials and methods. A 48-year-old patient was admitted to the BSMU Clinic in a planned manner with complaints of urinary incontinence during coughing, sneezing, and physical exertions as well as of a feeling of a foreign body in the vagina. The examination results confirmed a diagnosis of stress urinary incontinence. Comorbidities: Pelvic floor weakness. 2–3 degrees omission of the anterior vaginal wall. Cystocele. POP-Q 2. It was decided to perform a robotic-assisted Burch operation using an alloplant.

Results and discussion. The postoperative period proceeded without complications. A Foley’s catheter was removed on the first day. After its removal, natural urination was restored. The stitches were removed on the fifth day. The wound healed by primary intention healing. Urine was retained well during functional tests. On the 7th and 30th days, magnetic resonance imaging (MRI) revealed no inflammatory processes at the fixation site of the allograft. The allograft was retained, its integrity was preserved, and no pathology was detected. Patient examination at a distant time after surgery (2, 4, and 12 months) revealed that the function of the bladder to hold urine was preserved.

Conclusion. Robotic colposuspension using an alloplant is safe and can significantly improve quality of life indicators. The main advantages of this operation include the absence of allograft deformation and disease recurrence during patient examination as well as slighter injuries to the paraurethral tissues assisting the bladder in holding urine.

","

Введение. Недержание мочи является актуальной проблемой в урогинекологии, и число пациентов с данной патологией неуклонно растет. Основным методом лечения недержания мочи у женщин являются субуретральные синтетические слинги. В настоящее время насчитывается более 200 методов хирургической коррекции стрессового недержания мочи. Одним из методов оперативного лечения этой патологии является применение кольпосуспензии Берча, которая в последние десятилетия являлась «золотым стандартом» лечения стрессового недержания мочи. Цель: описать клинический случай использования аллопланта при робот-ассистированной операции Берча при недержании мочи.

Материалы и методы. Пациентка А., 48 лет, поступила в Клинику БГМУ в плановом порядке с жалобами на недержание мочи при кашле и чихании, физических нагрузках, ощущение инородного тела во влагалище. По результатам обследования пациентке был выставлен диагноз: Стрессовое недержание мочи. Соп.: Несостоятельность мышц тазового дна. Опущение передней стенки влагалища 2–3-й степени. Цистоцеле. POP-Q 2. Решено провести пациентке робот-ассистированную операцию Берча с применением аллопланта.

Результаты и обсуждение. Послеоперационный период протекал без осложнений, катетер Фолея удален на 1-е сутки, после его удаления восстановилось самостоятельное мочеиспускание. Швы сняты на 5-е сутки, заживление операционной раны произошло первичным натяжением, мочу при функциональных пробах удерживала хорошо. При МРТ-исследовании через 7 и 30 дней на месте фиксации аллотрансплантата воспалительных процессов не выявлено, аллотрансплантат удерживался, целостность его была сохранена, патологии не выявлено. При осмотре пациентки в отдаленные сроки после операции (2 и 4, 12 месяцев) функция удержания мочи сохранялась.

Заключение. Роботизированная кольпосуспензия с применением аллопланта безопасна и осуществима со значительным улучшением показателей качества жизни. Основными преимуществами проведения данной операции являются отсутствие деформации аллотрансплантата, уменьшение травмы парауретральных тканей, участвующих в удержании мочи у женщин, отсутствие рецидивов заболевания за время наблюдения за пациенткой.

"],"dc.abstract.en":["

Introduction. Urinary incontinence is an urgent problem in urogynecology and the number of patients with this pathology is steadily increasing. The main treatment method of urinary incontinence in women includes synthetic suburethral slings. Currently, more than 200 operations for stress urinary incontinence are carried out. One of the methods of surgical treatment of this pathology implies Burch colposuspension, which has been considered the gold standard treatment of stress urinary incontinence for recent decades. Aim. This study aims to describe a clinical case of using an alloplant in a robotic-assisted Burch operation for urinary incontinence.

Materials and methods. A 48-year-old patient was admitted to the BSMU Clinic in a planned manner with complaints of urinary incontinence during coughing, sneezing, and physical exertions as well as of a feeling of a foreign body in the vagina. The examination results confirmed a diagnosis of stress urinary incontinence. Comorbidities: Pelvic floor weakness. 2–3 degrees omission of the anterior vaginal wall. Cystocele. POP-Q 2. It was decided to perform a robotic-assisted Burch operation using an alloplant.

Results and discussion. The postoperative period proceeded without complications. A Foley’s catheter was removed on the first day. After its removal, natural urination was restored. The stitches were removed on the fifth day. The wound healed by primary intention healing. Urine was retained well during functional tests. On the 7th and 30th days, magnetic resonance imaging (MRI) revealed no inflammatory processes at the fixation site of the allograft. The allograft was retained, its integrity was preserved, and no pathology was detected. Patient examination at a distant time after surgery (2, 4, and 12 months) revealed that the function of the bladder to hold urine was preserved.

Conclusion. Robotic colposuspension using an alloplant is safe and can significantly improve quality of life indicators. The main advantages of this operation include the absence of allograft deformation and disease recurrence during patient examination as well as slighter injuries to the paraurethral tissues assisting the bladder in holding urine.

"],"subject":["urinary incontinence","robotic-assisted surgery","robotic surgical procedures","colposuspension","alloplant","biocompatible materials","недержание мочи","робот-ассистированная операция","роботизированные хирургические операции","кольпосуспензия","аллоплант","биосовместимые материалы"],"subject_keyword":["urinary incontinence","urinary incontinence","robotic-assisted surgery","robotic-assisted surgery","robotic surgical procedures","robotic surgical procedures","colposuspension","colposuspension","alloplant","alloplant","biocompatible materials","biocompatible materials","недержание мочи","недержание мочи","робот-ассистированная операция","робот-ассистированная операция","роботизированные хирургические операции","роботизированные хирургические операции","кольпосуспензия","кольпосуспензия","аллоплант","аллоплант","биосовместимые материалы","биосовместимые материалы"],"subject_ac":["urinary incontinence\n|||\nurinary incontinence","robotic-assisted surgery\n|||\nrobotic-assisted surgery","robotic surgical procedures\n|||\nrobotic surgical procedures","colposuspension\n|||\ncolposuspension","alloplant\n|||\nalloplant","biocompatible materials\n|||\nbiocompatible materials","недержание мочи\n|||\nнедержание мочи","робот-ассистированная операция\n|||\nробот-ассистированная операция","роботизированные хирургические операции\n|||\nроботизированные хирургические операции","кольпосуспензия\n|||\nкольпосуспензия","аллоплант\n|||\nаллоплант","биосовместимые материалы\n|||\nбиосовместимые материалы"],"subject_tax_0_filter":["urinary incontinence\n|||\nurinary incontinence","robotic-assisted surgery\n|||\nrobotic-assisted surgery","robotic surgical procedures\n|||\nrobotic surgical procedures","colposuspension\n|||\ncolposuspension","alloplant\n|||\nalloplant","biocompatible materials\n|||\nbiocompatible materials","недержание мочи\n|||\nнедержание мочи","робот-ассистированная операция\n|||\nробот-ассистированная операция","роботизированные хирургические операции\n|||\nроботизированные хирургические операции","кольпосуспензия\n|||\nкольпосуспензия","аллоплант\n|||\nаллоплант","биосовместимые материалы\n|||\nбиосовместимые материалы"],"subject_filter":["urinary incontinence\n|||\nurinary incontinence","robotic-assisted surgery\n|||\nrobotic-assisted surgery","robotic surgical procedures\n|||\nrobotic surgical procedures","colposuspension\n|||\ncolposuspension","alloplant\n|||\nalloplant","biocompatible materials\n|||\nbiocompatible materials","недержание мочи\n|||\nнедержание мочи","робот-ассистированная операция\n|||\nробот-ассистированная операция","роботизированные хирургические операции\n|||\nроботизированные хирургические операции","кольпосуспензия\n|||\nкольпосуспензия","аллоплант\n|||\nаллоплант","биосовместимые материалы\n|||\nбиосовместимые материалы"],"dc.subject_mlt":["urinary incontinence","robotic-assisted surgery","robotic surgical procedures","colposuspension","alloplant","biocompatible materials","недержание мочи","робот-ассистированная операция","роботизированные хирургические операции","кольпосуспензия","аллоплант","биосовместимые материалы"],"dc.subject":["urinary incontinence","robotic-assisted surgery","robotic surgical procedures","colposuspension","alloplant","biocompatible materials","недержание мочи","робот-ассистированная операция","роботизированные хирургические операции","кольпосуспензия","аллоплант","биосовместимые материалы"],"dc.subject.en":["urinary incontinence","robotic-assisted surgery","robotic surgical procedures","colposuspension","alloplant","biocompatible materials"],"title":["Robotic-assisted Burch operation using an alloplant for urinary incontinence: Clinical case","Робот-ассистированная операция Берча с применением аллопланта при недержании мочи: клинический случай"],"title_keyword":["Robotic-assisted Burch operation using an alloplant for urinary incontinence: Clinical case","Робот-ассистированная операция Берча с применением аллопланта при недержании мочи: клинический случай"],"title_ac":["robotic-assisted burch operation using an alloplant for urinary incontinence: clinical case\n|||\nRobotic-assisted Burch operation using an alloplant for urinary incontinence: Clinical case","робот-ассистированная операция берча с применением аллопланта при недержании мочи: клинический случай\n|||\nРобот-ассистированная операция Берча с применением аллопланта при недержании мочи: клинический случай"],"dc.title_sort":"Robotic-assisted Burch operation using an alloplant for urinary incontinence: Clinical case","dc.title_hl":["Robotic-assisted Burch operation using an alloplant for urinary incontinence: Clinical case","Робот-ассистированная операция Берча с применением аллопланта при недержании мочи: клинический случай"],"dc.title_mlt":["Robotic-assisted Burch operation using an alloplant for urinary incontinence: Clinical case","Робот-ассистированная операция Берча с применением аллопланта при недержании мочи: клинический случай"],"dc.title":["Robotic-assisted Burch operation using an alloplant for urinary incontinence: Clinical case","Робот-ассистированная операция Берча с применением аллопланта при недержании мочи: клинический случай"],"dc.title_stored":["Robotic-assisted Burch operation using an alloplant for urinary incontinence: Clinical case\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","Робот-ассистированная операция Берча с применением аллопланта при недержании мочи: клинический случай\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["Robotic-assisted Burch operation using an alloplant for urinary incontinence: Clinical case"],"dc.abstract.ru":["

Введение. Недержание мочи является актуальной проблемой в урогинекологии, и число пациентов с данной патологией неуклонно растет. Основным методом лечения недержания мочи у женщин являются субуретральные синтетические слинги. В настоящее время насчитывается более 200 методов хирургической коррекции стрессового недержания мочи. Одним из методов оперативного лечения этой патологии является применение кольпосуспензии Берча, которая в последние десятилетия являлась «золотым стандартом» лечения стрессового недержания мочи. Цель: описать клинический случай использования аллопланта при робот-ассистированной операции Берча при недержании мочи.

Материалы и методы. Пациентка А., 48 лет, поступила в Клинику БГМУ в плановом порядке с жалобами на недержание мочи при кашле и чихании, физических нагрузках, ощущение инородного тела во влагалище. По результатам обследования пациентке был выставлен диагноз: Стрессовое недержание мочи. Соп.: Несостоятельность мышц тазового дна. Опущение передней стенки влагалища 2–3-й степени. Цистоцеле. POP-Q 2. Решено провести пациентке робот-ассистированную операцию Берча с применением аллопланта.

Результаты и обсуждение. Послеоперационный период протекал без осложнений, катетер Фолея удален на 1-е сутки, после его удаления восстановилось самостоятельное мочеиспускание. Швы сняты на 5-е сутки, заживление операционной раны произошло первичным натяжением, мочу при функциональных пробах удерживала хорошо. При МРТ-исследовании через 7 и 30 дней на месте фиксации аллотрансплантата воспалительных процессов не выявлено, аллотрансплантат удерживался, целостность его была сохранена, патологии не выявлено. При осмотре пациентки в отдаленные сроки после операции (2 и 4, 12 месяцев) функция удержания мочи сохранялась.

Заключение. Роботизированная кольпосуспензия с применением аллопланта безопасна и осуществима со значительным улучшением показателей качества жизни. Основными преимуществами проведения данной операции являются отсутствие деформации аллотрансплантата, уменьшение травмы парауретральных тканей, участвующих в удержании мочи у женщин, отсутствие рецидивов заболевания за время наблюдения за пациенткой.

"],"dc.fileName":["cover_article_1054_ru_RU.jpg"],"dc.fileName.ru":["cover_article_1054_ru_RU.jpg"],"dc.fullHTML":["

ВВЕДЕНИЕ

По данным Международного общества по недержанию мочи (ICI), недержанием мочи страдают 8 % населения или почти 346 миллионов человек в мире [1]. Поскольку недержание мочи связано со старением [2], ожидается дальнейший рост данной патологии среди населения [3]. Исследования показали, что недержание мочи чаще встречается у женщин, чем у мужчин [4][5]. Согласно обзору литературы [6] им страдают от 10 до 20 % женщин в мире, а общая распространенность заболевания составляет 38 % у пациенток старше 60 лет. Недержание мочи оказывает серьезное влияние на физическое, социальное и психологическое благополучие женщин [7]. Эта проблема не является чисто медицинской, а содержит существующую часть этических, психологических и медико-социальных проблем. Наиболее популярным методом коррекции стрессовой инконтиненции на сегодняшний день является имплантация субуретрального синтетического сетчатого импланта [8][9]. В то же время арсенал хирургических методов коррекции стрессового недержания мочи насчитывает более 200 типов операций: от сборивания тканей вокруг проксимальной уретры до робот-ассистированной кольпосуспензии. Эффективность пликации тканей уретры составляет 62 % в течение 5 лет, необходимость в повторных вмешательствах возникает в 23 % случаев.

В середине ХХ века были предложены оперативные способы создания удерживающего механизма за счет фиксации тканей влагалища к лонным костям — кольпосуспензия Маршалла — Марчетти — Кранца и кольпосуспензия Берча. Последняя в течение нескольких десятилетий являлась «золотым стандартом» лечения стрессового недержания мочи [10]. В настоящее время для лечения инконтиненции у женщин используются хирургические малоинвазивные методы лечения, включающие инъекционную терапию объемобразующими препаратами. Показаниями для них являются: отсутствие выраженного опущения стенок влагалища, мочевого пузыря и нейрогенных расстройств мочеиспускания. Для проведения инъекционной терапии используют коллаген, гиалуроновую кислоту, гомогенизированную субстанцию из собственной жировой ткани пациентки и др. Однако широкое применение инъекционной терапии в комплексном лечении больных с недержанием мочи при напряжении требует дальнейшего изучения [11]. Использование лапароскопической кольпосуспензии сопоставимо с открытой методикой в связи с отсутствием долгосрочных результатов [12]. В то же время ***T. Lo и соавт. обнаружили у прооперированных больных при УЗИ через 1 месяц после операции уменьшение длины сетки на 19,6 % [13]. При этом деформация синтетического протеза приводила к уменьшению размера протеза после операции до 40 % от исходной поверхности имплантата [13]. Недостатком прототипа является трудность фиксации периуретральной ткани, что связано с анатомической особенностью препарируемой ткани и трудностями проведения транспозиции.

С развитием эндоскопической хирургии в настоящее время одним из перспективных методов оперативного лечения недержания мочи является применение роботизированных операций, которые имеют множество преимуществ перед другими: уменьшается травматизация тканей, объем кровопотери, сокращается послеоперационный период.

Цель: описать клинический случай использования аллопланта при робот-ассистированной операции Берча при недержании мочи.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ

Больная А., 48 лет, поступила в Клинику Башкирского государственного медицинского университета в плановом порядке в апреле 2023 года с жалобами на недержание мочи при кашле и чихании, физических нагрузках, ощущение инородного тела во влагалище. Данные жалобы беспокоили женщину в течение трех лет, за последние полгода было отмечено ухудшение состояния. При изучении акушерско-гинекологического анамнеза было установлено, что у пациентки были трое естественных родов, без осложнений. Из гинекологических заболеваний в анамнезе установлено опущение передней стенки влагалища 2–3-й степени. Пациентка обследована амбулаторно согласно приказу Минздрава России от 20.10.2020 № 1130н «Об утверждении Порядка оказания медицинской помощи по профилю “акушерство и гинекология”». Противопоказаний к оперативному лечению не выявлено.

По данным наружного исследования при натуживании за пределами вульварного кольца определялась передняя стенка влагалища. Проба Вальсальвы была положительная. Оценка по классификации POP-Q: Aa –0,5 Ba +3 C –1 Ap 1 Bp –3. Данные вагинального осмотра: влагалище рожавшей, емкое. Шейка матки цилиндрической формы, наружный зев закрыт. Матка по центру таза в anteversio-flexio, не увеличена, плотная, подвижная, безболезненная при пальпации. Придатки с обеих сторон не определяются, область их безболезненная при пальпации. Выделения слизистые.

Пациентка консультирована урологом, при проведении комплексного уродинамического исследования установлено, что максимальная скорость мочеиспускания составляла 43.1 мл/с. УЗИ мочевого пузыря показало объем остаточной мочи после однократной микции 0 мл. По результатам обследования и осмотра выставлен диагноз: Стрессовое недержание мочи. Соп.: Несостоятельность мышц тазового дна. Опущение передней стенки влагалища 2–3 степени. Цистоцеле. POP-Q 2. Принято решение провести робот-ассистированную операцию Берча с модификацией (кольпосуспензия) с использованием аллотрансплантата.

Техника операции

Под интубационным наркозом произведено вхождение в брюшную полость с помощью оптических троакаров, введенных в околопупочной области. Использовались 3 дополнительных манипулятора и 2 ассистентских порта. При осмотре верхних этажей брюшной полости и органов малого таза видимых патологических изменений не выявлено. В малом тазу тело матки не увеличено, бледно-розовой окраски. Правый яичник размерами 30×20×25 мм белесоватого цвета, левый — размерами 35×25×20 мм, оба яичника атрофичные. Маточные трубы с обеих сторон без структурной патологии. Произведена мобилизация передней стенки мочевого пузыря до дистального отдела уретры.

На следующем этапе дистальный отдел уретры был циркулярно мобилизован и под ним проведен аллотрансплантат «Аллоплант» для слинговых операций (№ 000239) (рис. 1, 2).

После проведения пробы с наполнением мочевого пузыря, которая была оценена как отрицательная, концы аллопланта были фиксированы к куперовской связке Проленом 3–0 с обеих сторон без натяжения [14].

Операция проходила с использованием робота Da Vinci XI.

Послеоперационный период протекал без осложнений, катетер Фолея был удален на 1-е сутки, после чего восстановилось самостоятельное мочеиспускание. При ультразвуковом исследовании мочевого пузыря на 1-е сутки после операции выявлено 5 мл объема остаточной мочи. Швы сняты на 5-е сутки, заживление операционной раны произошло первичным натяжением, мочу при функциональных пробах удерживала хорошо. Выписана на амбулаторное наблюдение. При МРТ исследовании через 7 и 30 дней на месте фиксации аллотрансплантата воспалительных процессов не выявлено (рис. 3), аллотрансплантат удерживался, целостность его была сохранена, смещения внутренних половых органов не выявлено. При осмотре пациентки в отдаленные сроки после операции (2 и 4, 12 месяцев) функция удержания мочи сохранялась.

РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ

Последние десятилетия характеризуются резким скачком применения лапароскопических роботизированных методов хирургического лечения, что приводит к значительному улучшению функциональных результатов, сокращению сроков госпитализации и укорочению реабилитационного периода. Проведенный опыт оперативного лечения недержания мочи с применением аллопланта при робот-ассистированной операции Берча показал, что данная методика безопасна и осуществима со значительным улучшением показателей качества жизни. Основными преимуществами данной операции являются отсутствие деформации аллотрансплантата после операции, уменьшение травмы парауретральных тканей, участвующих в удержании мочи у женщин, отсутствие рецидива недержания мочи за время наблюдения за пациенткой. В литературе имеются публикации, посвященные применению аллотрансплантата при стрессовом недержании мочи. Так, Flynn и др. показали, что данная методика является высокоэффективной и показатели излеченности составляют от 68 до 98 %. Также в другом исследовании было показано, что применение дермальной фасции улучшает конечный результат до 80 % [15]. В работе Р. И. Сафиуллина и др., было доказано, что применение аллогенного сухожильного трансплантата оказалась эффективным у 46 пациенток (95,8 %). Данные исследования показывают превосходство использования аллотрансплантатов при сравнении с синтетическими петлями. Кроме того, лапароскопический подход к кольпосуспензии позволяет избежать недостатков, связанных с открытой хирургией, одним из которых является эстетический аспект рубца на животе.

Проведенный в данном случае минимально инвазивный метод у женщин с недержанием мочи позволяет сократить время пребывания пациентки в стационаре, обеспечивает более быстрое выздоровление и возвращение к полноценной жизни. Преимущества роботизированной кольпосуспензии с применением аллопланта позволят ей занять свое место в повседневной практике урогинекологических операций.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Роботизированная кольпосуспензия с применением аллопланта безопасна и осуществима со значительным улучшением показателей качества жизни. Основными преимуществами проведения данной операции являются отсутствие деформации аллотрансплантата, уменьшение травмы парауретральных тканей, участвующих в удержании мочи у женщин, отсутствие рецидивов заболевания за время наблюдения за пациенткой.

"],"dc.fullHTML.ru":["

ВВЕДЕНИЕ

По данным Международного общества по недержанию мочи (ICI), недержанием мочи страдают 8 % населения или почти 346 миллионов человек в мире [1]. Поскольку недержание мочи связано со старением [2], ожидается дальнейший рост данной патологии среди населения [3]. Исследования показали, что недержание мочи чаще встречается у женщин, чем у мужчин [4][5]. Согласно обзору литературы [6] им страдают от 10 до 20 % женщин в мире, а общая распространенность заболевания составляет 38 % у пациенток старше 60 лет. Недержание мочи оказывает серьезное влияние на физическое, социальное и психологическое благополучие женщин [7]. Эта проблема не является чисто медицинской, а содержит существующую часть этических, психологических и медико-социальных проблем. Наиболее популярным методом коррекции стрессовой инконтиненции на сегодняшний день является имплантация субуретрального синтетического сетчатого импланта [8][9]. В то же время арсенал хирургических методов коррекции стрессового недержания мочи насчитывает более 200 типов операций: от сборивания тканей вокруг проксимальной уретры до робот-ассистированной кольпосуспензии. Эффективность пликации тканей уретры составляет 62 % в течение 5 лет, необходимость в повторных вмешательствах возникает в 23 % случаев.

В середине ХХ века были предложены оперативные способы создания удерживающего механизма за счет фиксации тканей влагалища к лонным костям — кольпосуспензия Маршалла — Марчетти — Кранца и кольпосуспензия Берча. Последняя в течение нескольких десятилетий являлась «золотым стандартом» лечения стрессового недержания мочи [10]. В настоящее время для лечения инконтиненции у женщин используются хирургические малоинвазивные методы лечения, включающие инъекционную терапию объемобразующими препаратами. Показаниями для них являются: отсутствие выраженного опущения стенок влагалища, мочевого пузыря и нейрогенных расстройств мочеиспускания. Для проведения инъекционной терапии используют коллаген, гиалуроновую кислоту, гомогенизированную субстанцию из собственной жировой ткани пациентки и др. Однако широкое применение инъекционной терапии в комплексном лечении больных с недержанием мочи при напряжении требует дальнейшего изучения [11]. Использование лапароскопической кольпосуспензии сопоставимо с открытой методикой в связи с отсутствием долгосрочных результатов [12]. В то же время ***T. Lo и соавт. обнаружили у прооперированных больных при УЗИ через 1 месяц после операции уменьшение длины сетки на 19,6 % [13]. При этом деформация синтетического протеза приводила к уменьшению размера протеза после операции до 40 % от исходной поверхности имплантата [13]. Недостатком прототипа является трудность фиксации периуретральной ткани, что связано с анатомической особенностью препарируемой ткани и трудностями проведения транспозиции.

С развитием эндоскопической хирургии в настоящее время одним из перспективных методов оперативного лечения недержания мочи является применение роботизированных операций, которые имеют множество преимуществ перед другими: уменьшается травматизация тканей, объем кровопотери, сокращается послеоперационный период.

Цель: описать клинический случай использования аллопланта при робот-ассистированной операции Берча при недержании мочи.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ

Больная А., 48 лет, поступила в Клинику Башкирского государственного медицинского университета в плановом порядке в апреле 2023 года с жалобами на недержание мочи при кашле и чихании, физических нагрузках, ощущение инородного тела во влагалище. Данные жалобы беспокоили женщину в течение трех лет, за последние полгода было отмечено ухудшение состояния. При изучении акушерско-гинекологического анамнеза было установлено, что у пациентки были трое естественных родов, без осложнений. Из гинекологических заболеваний в анамнезе установлено опущение передней стенки влагалища 2–3-й степени. Пациентка обследована амбулаторно согласно приказу Минздрава России от 20.10.2020 № 1130н «Об утверждении Порядка оказания медицинской помощи по профилю “акушерство и гинекология”». Противопоказаний к оперативному лечению не выявлено.

По данным наружного исследования при натуживании за пределами вульварного кольца определялась передняя стенка влагалища. Проба Вальсальвы была положительная. Оценка по классификации POP-Q: Aa –0,5 Ba +3 C –1 Ap 1 Bp –3. Данные вагинального осмотра: влагалище рожавшей, емкое. Шейка матки цилиндрической формы, наружный зев закрыт. Матка по центру таза в anteversio-flexio, не увеличена, плотная, подвижная, безболезненная при пальпации. Придатки с обеих сторон не определяются, область их безболезненная при пальпации. Выделения слизистые.

Пациентка консультирована урологом, при проведении комплексного уродинамического исследования установлено, что максимальная скорость мочеиспускания составляла 43.1 мл/с. УЗИ мочевого пузыря показало объем остаточной мочи после однократной микции 0 мл. По результатам обследования и осмотра выставлен диагноз: Стрессовое недержание мочи. Соп.: Несостоятельность мышц тазового дна. Опущение передней стенки влагалища 2–3 степени. Цистоцеле. POP-Q 2. Принято решение провести робот-ассистированную операцию Берча с модификацией (кольпосуспензия) с использованием аллотрансплантата.

Техника операции

Под интубационным наркозом произведено вхождение в брюшную полость с помощью оптических троакаров, введенных в околопупочной области. Использовались 3 дополнительных манипулятора и 2 ассистентских порта. При осмотре верхних этажей брюшной полости и органов малого таза видимых патологических изменений не выявлено. В малом тазу тело матки не увеличено, бледно-розовой окраски. Правый яичник размерами 30×20×25 мм белесоватого цвета, левый — размерами 35×25×20 мм, оба яичника атрофичные. Маточные трубы с обеих сторон без структурной патологии. Произведена мобилизация передней стенки мочевого пузыря до дистального отдела уретры.

На следующем этапе дистальный отдел уретры был циркулярно мобилизован и под ним проведен аллотрансплантат «Аллоплант» для слинговых операций (№ 000239) (рис. 1, 2).

После проведения пробы с наполнением мочевого пузыря, которая была оценена как отрицательная, концы аллопланта были фиксированы к куперовской связке Проленом 3–0 с обеих сторон без натяжения [14].

Операция проходила с использованием робота Da Vinci XI.

Послеоперационный период протекал без осложнений, катетер Фолея был удален на 1-е сутки, после чего восстановилось самостоятельное мочеиспускание. При ультразвуковом исследовании мочевого пузыря на 1-е сутки после операции выявлено 5 мл объема остаточной мочи. Швы сняты на 5-е сутки, заживление операционной раны произошло первичным натяжением, мочу при функциональных пробах удерживала хорошо. Выписана на амбулаторное наблюдение. При МРТ исследовании через 7 и 30 дней на месте фиксации аллотрансплантата воспалительных процессов не выявлено (рис. 3), аллотрансплантат удерживался, целостность его была сохранена, смещения внутренних половых органов не выявлено. При осмотре пациентки в отдаленные сроки после операции (2 и 4, 12 месяцев) функция удержания мочи сохранялась.

РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ

Последние десятилетия характеризуются резким скачком применения лапароскопических роботизированных методов хирургического лечения, что приводит к значительному улучшению функциональных результатов, сокращению сроков госпитализации и укорочению реабилитационного периода. Проведенный опыт оперативного лечения недержания мочи с применением аллопланта при робот-ассистированной операции Берча показал, что данная методика безопасна и осуществима со значительным улучшением показателей качества жизни. Основными преимуществами данной операции являются отсутствие деформации аллотрансплантата после операции, уменьшение травмы парауретральных тканей, участвующих в удержании мочи у женщин, отсутствие рецидива недержания мочи за время наблюдения за пациенткой. В литературе имеются публикации, посвященные применению аллотрансплантата при стрессовом недержании мочи. Так, Flynn и др. показали, что данная методика является высокоэффективной и показатели излеченности составляют от 68 до 98 %. Также в другом исследовании было показано, что применение дермальной фасции улучшает конечный результат до 80 % [15]. В работе Р. И. Сафиуллина и др., было доказано, что применение аллогенного сухожильного трансплантата оказалась эффективным у 46 пациенток (95,8 %). Данные исследования показывают превосходство использования аллотрансплантатов при сравнении с синтетическими петлями. Кроме того, лапароскопический подход к кольпосуспензии позволяет избежать недостатков, связанных с открытой хирургией, одним из которых является эстетический аспект рубца на животе.

Проведенный в данном случае минимально инвазивный метод у женщин с недержанием мочи позволяет сократить время пребывания пациентки в стационаре, обеспечивает более быстрое выздоровление и возвращение к полноценной жизни. Преимущества роботизированной кольпосуспензии с применением аллопланта позволят ей занять свое место в повседневной практике урогинекологических операций.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Роботизированная кольпосуспензия с применением аллопланта безопасна и осуществима со значительным улучшением показателей качества жизни. Основными преимуществами проведения данной операции являются отсутствие деформации аллотрансплантата, уменьшение травмы парауретральных тканей, участвующих в удержании мочи у женщин, отсутствие рецидивов заболевания за время наблюдения за пациенткой.

"],"dc.fullRISC":["По данным Международного общества по недержанию мочи (ICI), недержанием мочи страдают 8 % населения или почти 346 миллионов человек в мире [1]. Поскольку недержание мочи связано со старением [2], ожидается дальнейший рост данной патологии среди населения [3]. Исследования показали, что недержание мочи чаще встречается у женщин, чем у мужчин [4, 5]. Согласно обзору литературы [6] им страдают от 10 до 20 % женщин в мире, а общая распространенность заболевания составляет 38 % у пациенток старше 60 лет. Недержание мочи оказывает серьезное влияние на физическое, социальное и психологическое благополучие женщин [7]. Эта проблема не является чисто медицинской, а содержит существующую часть этических, психологических и медико-социальных проблем. Наиболее популярным методом коррекции стрессовой инконтиненции на сегодняшний день является имплантация субуретрального синтетического сетчатого импланта [8, 9]. В то же время арсенал хирургических методов коррекции стрессового недержания мочи насчитывает более 200 типов операций: от сборивания тканей вокруг проксимальной уретры до робот-ассистированной кольпосуспензии. Эффективность пликации тканей уретры составляет 62 % в течение 5 лет, необходимость в повторных вмешательствах возникает в 23 % случаев.\n\nВ середине ХХ века были предложены оперативные способы создания удерживающего механизма за счет фиксации тканей влагалища к лонным костям — кольпосуспензия Маршалла — Марчетти — Кранца и кольпосуспензия Берча. Последняя в течение нескольких десятилетий являлась «золотым стандартом» лечения стрессового недержания мочи [10]. В настоящее время для лечения инконтиненции у женщин используются хирургические малоинвазивные методы лечения, включающие инъекционную терапию объемобразующими препаратами. Показаниями для них являются: отсутствие выраженного опущения стенок влагалища, мочевого пузыря и нейрогенных расстройств мочеиспускания. Для проведения инъекционной терапии используют коллаген, гиалуроновую кислоту, гомогенизированную субстанцию из собственной жировой ткани пациентки и др. Однако широкое применение инъекционной терапии в комплексном лечении больных с недержанием мочи при напряжении требует дальнейшего изучения [11]. Использование лапароскопической кольпосуспензии сопоставимо с открытой методикой в связи с отсутствием долгосрочных результатов [12]. В то же время T. Lo и соавт. обнаружили у прооперированных больных при УЗИ через 1 месяц после операции уменьшение длины сетки на 19,6 % [13]. При этом деформация синтетического протеза приводила к уменьшению размера протеза после операции до 40 % от исходной поверхности имплантата [13]. Недостатком прототипа является трудность фиксации периуретральной ткани, что связано с анатомической особенностью препарируемой ткани и трудностями проведения транспозиции.\n\nС развитием эндоскопической хирургии в настоящее время одним из перспективных методов оперативного лечения недержания мочи является применение роботизированных операций, которые имеют множество преимуществ перед другими: уменьшается травматизация тканей, объем кровопотери, сокращается послеоперационный период.\n\nЦель: описать клинический случай использования аллопланта при робот-ассистированной операции Берча при недержании мочи.\n\n \n\nМАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ\n\nБольная А., 48 лет, поступила в Клинику Башкирского государственного медицинского университета в плановом порядке в апреле 2023 года с жалобами на недержание мочи при кашле и чихании, физических нагрузках, ощущение инородного тела во влагалище. Данные жалобы беспокоили женщину в течение трех лет, за последние полгода было отмечено ухудшение состояния. При изучении акушерско-гинекологического анамнеза было установлено, что у пациентки были трое естественных родов, без осложнений. Из гинекологических заболеваний в анамнезе установлено опущение передней стенки влагалища 2–3-й степени. Пациентка обследована амбулаторно согласно приказу Минздрава России от 20.10.2020 № 1130н «Об утверждении Порядка оказания медицинской помощи по профилю “акушерство и гинекология”». Противопоказаний к оперативному лечению не выявлено.\n\nПо данным наружного исследования при натуживании за пределами вульварного кольца определялась передняя стенка влагалища. Проба Вальсальвы была положительная. Оценка по классификации POP-Q: Aa –0,5 Ba +3 C –1 Ap 1 Bp –3. Данные вагинального осмотра: влагалище рожавшей, емкое. Шейка матки цилиндрической формы, наружный зев закрыт. Матка по центру таза в anteversio-flexio, не увеличена, плотная, подвижная, безболезненная при пальпации. Придатки с обеих сторон не определяются, область их безболезненная при пальпации. Выделения слизистые.\n\nПациентка консультирована урологом, при проведении комплексного уродинамического исследования установлено, что максимальная скорость мочеиспускания составляла 43.1 мл/с. УЗИ мочевого пузыря показало объем остаточной мочи после однократной микции 0 мл. По результатам обследования и осмотра выставлен диагноз: Стрессовое недержание мочи. Соп.: Несостоятельность мышц тазового дна. Опущение передней стенки влагалища 2–3 степени. Цистоцеле. POP-Q 2. Принято решение провести робот-ассистированную операцию Берча с модификацией (кольпосуспензия) с использованием аллотрансплантата.\n\n \n\nТехника операции\n\nПод интубационным наркозом произведено вхождение в брюшную полость с помощью оптических троакаров, введенных в околопупочной области. Использовались 3 дополнительных манипулятора и 2 ассистентских порта. При осмотре верхних этажей брюшной полости и органов малого таза видимых патологических изменений не выявлено. В малом тазу тело матки не увеличено, бледно-розовой окраски. Правый яичник размерами 30×20×25 мм белесоватого цвета, левый — размерами 35×25×20 мм, оба яичника атрофичные. Маточные трубы с обеих сторон без структурной патологии. Произведена мобилизация передней стенки мочевого пузыря до дистального отдела уретры.\n\nНа следующем этапе дистальный отдел уретры был циркулярно мобилизован и под ним проведен аллотрансплантат «Аллоплант» для слинговых операций (№ 000239) (рис. 1, 2).\n\nПосле проведения пробы с наполнением мочевого пузыря, которая была оценена как отрицательная, концы аллопланта были фиксированы к куперовской связке Проленом 3–0 с обеих сторон без натяжения [14].\n\nОперация проходила с использованием робота Da Vinci XI.\n\nПослеоперационный период протекал без осложнений, катетер Фолея был удален на 1-е сутки, после чего восстановилось самостоятельное мочеиспускание. При ультразвуковом исследовании мочевого пузыря на 1-е сутки после операции выявлено 5 мл объема остаточной мочи. Швы сняты на 5-е сутки, заживление операционной раны произошло первичным натяжением, мочу при функциональных пробах удерживала хорошо. Выписана на амбулаторное наблюдение. При МРТ исследовании через 7 и 30 дней на месте фиксации аллотрансплантата воспалительных процессов не выявлено (рис. 3), аллотрансплантат удерживался, целостность его была сохранена, смещения внутренних половых органов не выявлено. При осмотре пациентки в отдаленные сроки после операции (2 и 4, 12 месяцев) функция удержания мочи сохранялась.\n\n \n\nРЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ\n\nПоследние десятилетия характеризуются резким скачком применения лапароскопических роботизированных методов хирургического лечения, что приводит к значительному улучшению функциональных результатов, сокращению сроков госпитализации и укорочению реабилитационного периода. Проведенный опыт оперативного лечения недержания мочи с применением аллопланта при робот-ассистированной операции Берча показал, что данная методика безопасна и осуществима со значительным улучшением показателей качества жизни. Основными преимуществами данной операции являются отсутствие деформации аллотрансплантата после операции, уменьшение травмы парауретральных тканей, участвующих в удержании мочи у женщин, отсутствие рецидива недержания мочи за время наблюдения за пациенткой. В литературе имеются публикации, посвященные применению аллотрансплантата при стрессовом недержании мочи. Так, Flynn и др. показали, что данная методика является высокоэффективной и показатели излеченности составляют от 68 до 98 %. Также в другом исследовании было показано, что применение дермальной фасции улучшает конечный результат до 80 % [15]. В работе Р. И. Сафиуллина и др., было доказано, что применение аллогенного сухожильного трансплантата оказалась эффективным у 46 пациенток (95,8 %). Данные исследования показывают превосходство использования аллотрансплантатов при сравнении с синтетическими петлями. Кроме того, лапароскопический подход к кольпосуспензии позволяет избежать недостатков, связанных с открытой хирургией, одним из которых является эстетический аспект рубца на животе.\n\nПроведенный в данном случае минимально инвазивный метод у женщин с недержанием мочи позволяет сократить время пребывания пациентки в стационаре, обеспечивает более быстрое выздоровление и возвращение к полноценной жизни. Преимущества роботизированной кольпосуспензии с применением аллопланта позволят ей занять свое место в повседневной практике урогинекологических операций.\n\n \n\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\n\nРоботизированная кольпосуспензия с применением аллопланта безопасна и осуществима со значительным улучшением показателей качества жизни. Основными преимуществами проведения данной операции являются отсутствие деформации аллотрансплантата, уменьшение травмы парауретральных тканей, участвующих в удержании мочи у женщин, отсутствие рецидивов заболевания за время наблюдения за пациенткой."],"dc.fullRISC.ru":["По данным Международного общества по недержанию мочи (ICI), недержанием мочи страдают 8 % населения или почти 346 миллионов человек в мире [1]. Поскольку недержание мочи связано со старением [2], ожидается дальнейший рост данной патологии среди населения [3]. Исследования показали, что недержание мочи чаще встречается у женщин, чем у мужчин [4, 5]. Согласно обзору литературы [6] им страдают от 10 до 20 % женщин в мире, а общая распространенность заболевания составляет 38 % у пациенток старше 60 лет. Недержание мочи оказывает серьезное влияние на физическое, социальное и психологическое благополучие женщин [7]. Эта проблема не является чисто медицинской, а содержит существующую часть этических, психологических и медико-социальных проблем. Наиболее популярным методом коррекции стрессовой инконтиненции на сегодняшний день является имплантация субуретрального синтетического сетчатого импланта [8, 9]. В то же время арсенал хирургических методов коррекции стрессового недержания мочи насчитывает более 200 типов операций: от сборивания тканей вокруг проксимальной уретры до робот-ассистированной кольпосуспензии. Эффективность пликации тканей уретры составляет 62 % в течение 5 лет, необходимость в повторных вмешательствах возникает в 23 % случаев.\n\nВ середине ХХ века были предложены оперативные способы создания удерживающего механизма за счет фиксации тканей влагалища к лонным костям — кольпосуспензия Маршалла — Марчетти — Кранца и кольпосуспензия Берча. Последняя в течение нескольких десятилетий являлась «золотым стандартом» лечения стрессового недержания мочи [10]. В настоящее время для лечения инконтиненции у женщин используются хирургические малоинвазивные методы лечения, включающие инъекционную терапию объемобразующими препаратами. Показаниями для них являются: отсутствие выраженного опущения стенок влагалища, мочевого пузыря и нейрогенных расстройств мочеиспускания. Для проведения инъекционной терапии используют коллаген, гиалуроновую кислоту, гомогенизированную субстанцию из собственной жировой ткани пациентки и др. Однако широкое применение инъекционной терапии в комплексном лечении больных с недержанием мочи при напряжении требует дальнейшего изучения [11]. Использование лапароскопической кольпосуспензии сопоставимо с открытой методикой в связи с отсутствием долгосрочных результатов [12]. В то же время T. Lo и соавт. обнаружили у прооперированных больных при УЗИ через 1 месяц после операции уменьшение длины сетки на 19,6 % [13]. При этом деформация синтетического протеза приводила к уменьшению размера протеза после операции до 40 % от исходной поверхности имплантата [13]. Недостатком прототипа является трудность фиксации периуретральной ткани, что связано с анатомической особенностью препарируемой ткани и трудностями проведения транспозиции.\n\nС развитием эндоскопической хирургии в настоящее время одним из перспективных методов оперативного лечения недержания мочи является применение роботизированных операций, которые имеют множество преимуществ перед другими: уменьшается травматизация тканей, объем кровопотери, сокращается послеоперационный период.\n\nЦель: описать клинический случай использования аллопланта при робот-ассистированной операции Берча при недержании мочи.\n\n \n\nМАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ\n\nБольная А., 48 лет, поступила в Клинику Башкирского государственного медицинского университета в плановом порядке в апреле 2023 года с жалобами на недержание мочи при кашле и чихании, физических нагрузках, ощущение инородного тела во влагалище. Данные жалобы беспокоили женщину в течение трех лет, за последние полгода было отмечено ухудшение состояния. При изучении акушерско-гинекологического анамнеза было установлено, что у пациентки были трое естественных родов, без осложнений. Из гинекологических заболеваний в анамнезе установлено опущение передней стенки влагалища 2–3-й степени. Пациентка обследована амбулаторно согласно приказу Минздрава России от 20.10.2020 № 1130н «Об утверждении Порядка оказания медицинской помощи по профилю “акушерство и гинекология”». Противопоказаний к оперативному лечению не выявлено.\n\nПо данным наружного исследования при натуживании за пределами вульварного кольца определялась передняя стенка влагалища. Проба Вальсальвы была положительная. Оценка по классификации POP-Q: Aa –0,5 Ba +3 C –1 Ap 1 Bp –3. Данные вагинального осмотра: влагалище рожавшей, емкое. Шейка матки цилиндрической формы, наружный зев закрыт. Матка по центру таза в anteversio-flexio, не увеличена, плотная, подвижная, безболезненная при пальпации. Придатки с обеих сторон не определяются, область их безболезненная при пальпации. Выделения слизистые.\n\nПациентка консультирована урологом, при проведении комплексного уродинамического исследования установлено, что максимальная скорость мочеиспускания составляла 43.1 мл/с. УЗИ мочевого пузыря показало объем остаточной мочи после однократной микции 0 мл. По результатам обследования и осмотра выставлен диагноз: Стрессовое недержание мочи. Соп.: Несостоятельность мышц тазового дна. Опущение передней стенки влагалища 2–3 степени. Цистоцеле. POP-Q 2. Принято решение провести робот-ассистированную операцию Берча с модификацией (кольпосуспензия) с использованием аллотрансплантата.\n\n \n\nТехника операции\n\nПод интубационным наркозом произведено вхождение в брюшную полость с помощью оптических троакаров, введенных в околопупочной области. Использовались 3 дополнительных манипулятора и 2 ассистентских порта. При осмотре верхних этажей брюшной полости и органов малого таза видимых патологических изменений не выявлено. В малом тазу тело матки не увеличено, бледно-розовой окраски. Правый яичник размерами 30×20×25 мм белесоватого цвета, левый — размерами 35×25×20 мм, оба яичника атрофичные. Маточные трубы с обеих сторон без структурной патологии. Произведена мобилизация передней стенки мочевого пузыря до дистального отдела уретры.\n\nНа следующем этапе дистальный отдел уретры был циркулярно мобилизован и под ним проведен аллотрансплантат «Аллоплант» для слинговых операций (№ 000239) (рис. 1, 2).\n\nПосле проведения пробы с наполнением мочевого пузыря, которая была оценена как отрицательная, концы аллопланта были фиксированы к куперовской связке Проленом 3–0 с обеих сторон без натяжения [14].\n\nОперация проходила с использованием робота Da Vinci XI.\n\nПослеоперационный период протекал без осложнений, катетер Фолея был удален на 1-е сутки, после чего восстановилось самостоятельное мочеиспускание. При ультразвуковом исследовании мочевого пузыря на 1-е сутки после операции выявлено 5 мл объема остаточной мочи. Швы сняты на 5-е сутки, заживление операционной раны произошло первичным натяжением, мочу при функциональных пробах удерживала хорошо. Выписана на амбулаторное наблюдение. При МРТ исследовании через 7 и 30 дней на месте фиксации аллотрансплантата воспалительных процессов не выявлено (рис. 3), аллотрансплантат удерживался, целостность его была сохранена, смещения внутренних половых органов не выявлено. При осмотре пациентки в отдаленные сроки после операции (2 и 4, 12 месяцев) функция удержания мочи сохранялась.\n\n \n\nРЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ\n\nПоследние десятилетия характеризуются резким скачком применения лапароскопических роботизированных методов хирургического лечения, что приводит к значительному улучшению функциональных результатов, сокращению сроков госпитализации и укорочению реабилитационного периода. Проведенный опыт оперативного лечения недержания мочи с применением аллопланта при робот-ассистированной операции Берча показал, что данная методика безопасна и осуществима со значительным улучшением показателей качества жизни. Основными преимуществами данной операции являются отсутствие деформации аллотрансплантата после операции, уменьшение травмы парауретральных тканей, участвующих в удержании мочи у женщин, отсутствие рецидива недержания мочи за время наблюдения за пациенткой. В литературе имеются публикации, посвященные применению аллотрансплантата при стрессовом недержании мочи. Так, Flynn и др. показали, что данная методика является высокоэффективной и показатели излеченности составляют от 68 до 98 %. Также в другом исследовании было показано, что применение дермальной фасции улучшает конечный результат до 80 % [15]. В работе Р. И. Сафиуллина и др., было доказано, что применение аллогенного сухожильного трансплантата оказалась эффективным у 46 пациенток (95,8 %). Данные исследования показывают превосходство использования аллотрансплантатов при сравнении с синтетическими петлями. Кроме того, лапароскопический подход к кольпосуспензии позволяет избежать недостатков, связанных с открытой хирургией, одним из которых является эстетический аспект рубца на животе.\n\nПроведенный в данном случае минимально инвазивный метод у женщин с недержанием мочи позволяет сократить время пребывания пациентки в стационаре, обеспечивает более быстрое выздоровление и возвращение к полноценной жизни. Преимущества роботизированной кольпосуспензии с применением аллопланта позволят ей занять свое место в повседневной практике урогинекологических операций.\n\n \n\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\n\nРоботизированная кольпосуспензия с применением аллопланта безопасна и осуществима со значительным улучшением показателей качества жизни. Основными преимуществами проведения данной операции являются отсутствие деформации аллотрансплантата, уменьшение травмы парауретральных тканей, участвующих в удержании мочи у женщин, отсутствие рецидивов заболевания за время наблюдения за пациенткой."],"dc.height":["448"],"dc.height.ru":["448"],"dc.originalFileName":["1-2-.jpg"],"dc.originalFileName.ru":["1-2-.jpg"],"dc.subject.ru":["недержание мочи","робот-ассистированная операция","роботизированные хирургические операции","кольпосуспензия","аллоплант","биосовместимые материалы"],"dc.title.ru":["Робот-ассистированная операция Берча с применением аллопланта при недержании мочи: клинический случай"],"dc.width":["500"],"dc.width.ru":["500"],"dc.issue.volume":["15"],"dc.issue.number":["1"],"dc.pages":["66-71"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.section":["CLINICAL CASE","КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ"],"dc.section.en":["CLINICAL CASE"],"dc.section.ru":["КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"author":["В. Н. Павлов","V. N. Pavlov","А. Г. Ящук","A. G. Yаshchuk","И. Р. Кабиров","I. R. Kabirov","З. М. Галанова","Z. M. Galanova","С. Ф. Насырова","S. F. Nasyrova","З. Т. Юдина","Z. T. Yudina","В. Р. Мурзин","V. R. Murzin","Г. Х. Муртазина","G. H. Murtazina"],"author_keyword":["В. Н. Павлов","V. N. Pavlov","А. Г. Ящук","A. G. Yаshchuk","И. Р. Кабиров","I. R. Kabirov","З. М. Галанова","Z. M. Galanova","С. Ф. Насырова","S. F. Nasyrova","З. Т. Юдина","Z. T. Yudina","В. Р. Мурзин","V. R. Murzin","Г. Х. Муртазина","G. H. Murtazina"],"author_ac":["в. н. павлов\n|||\nВ. Н. Павлов","v. n. pavlov\n|||\nV. N. Pavlov","а. г. ящук\n|||\nА. Г. Ящук","a. g. yаshchuk\n|||\nA. G. Yаshchuk","и. р. кабиров\n|||\nИ. Р. Кабиров","i. r. kabirov\n|||\nI. R. Kabirov","з. м. галанова\n|||\nЗ. М. Галанова","z. m. galanova\n|||\nZ. M. Galanova","с. ф. насырова\n|||\nС. Ф. Насырова","s. f. nasyrova\n|||\nS. F. Nasyrova","з. т. юдина\n|||\nЗ. Т. Юдина","z. t. yudina\n|||\nZ. T. Yudina","в. р. мурзин\n|||\nВ. Р. Мурзин","v. r. murzin\n|||\nV. R. Murzin","г. х. муртазина\n|||\nГ. Х. Муртазина","g. h. murtazina\n|||\nG. H. Murtazina"],"author_filter":["в. н. павлов\n|||\nВ. Н. Павлов","v. n. pavlov\n|||\nV. N. Pavlov","а. г. ящук\n|||\nА. Г. Ящук","a. g. yаshchuk\n|||\nA. G. Yаshchuk","и. р. кабиров\n|||\nИ. Р. Кабиров","i. r. kabirov\n|||\nI. R. Kabirov","з. м. галанова\n|||\nЗ. М. Галанова","z. m. galanova\n|||\nZ. M. Galanova","с. ф. насырова\n|||\nС. Ф. Насырова","s. f. nasyrova\n|||\nS. F. Nasyrova","з. т. юдина\n|||\nЗ. Т. Юдина","z. t. yudina\n|||\nZ. T. Yudina","в. р. мурзин\n|||\nВ. Р. Мурзин","v. r. murzin\n|||\nV. R. Murzin","г. х. муртазина\n|||\nГ. Х. Муртазина","g. h. murtazina\n|||\nG. H. Murtazina"],"dc.author.name":["В. Н. Павлов","V. N. Pavlov","А. Г. Ящук","A. G. Yаshchuk","И. Р. Кабиров","I. R. Kabirov","З. М. Галанова","Z. M. Galanova","С. Ф. Насырова","S. F. Nasyrova","З. Т. Юдина","Z. T. Yudina","В. Р. Мурзин","V. R. Murzin","Г. Х. Муртазина","G. H. Murtazina"],"dc.author.name.ru":["В. Н. Павлов","А. Г. Ящук","И. Р. Кабиров","З. М. Галанова","С. Ф. Насырова","З. Т. Юдина","В. Р. Мурзин","Г. Х. Муртазина"],"dc.author.affiliation":["Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University","Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Clinic of Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University","Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Clinic of Bashkir State Medical University","Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Clinic of Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University"],"dc.author.affiliation.ru":["Башкирский государственный медицинский университет","Башкирский государственный медицинский университет","Башкирский государственный медицинский университет","Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Башкирский государственный медицинский университет","Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Башкирский государственный медицинский университет"],"dc.author.full":["В. Н. Павлов | Башкирский государственный медицинский университет","V. N. Pavlov | Bashkir State Medical University","А. Г. Ящук | Башкирский государственный медицинский университет","A. G. Yаshchuk | Bashkir State Medical University","И. Р. Кабиров | Башкирский государственный медицинский университет","I. R. Kabirov | Bashkir State Medical University","З. М. Галанова | Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Z. M. Galanova | Clinic of Bashkir State Medical University","С. Ф. Насырова | Башкирский государственный медицинский университет","S. F. Nasyrova | Bashkir State Medical University","З. Т. Юдина | Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Z. T. Yudina | Clinic of Bashkir State Medical University","В. Р. Мурзин | Клиника Башкирского государственного медицинского университета","V. R. Murzin | Clinic of Bashkir State Medical University","Г. Х. Муртазина | Башкирский государственный медицинский университет","G. H. Murtazina | Bashkir State Medical University"],"dc.author.full.ru":["В. Н. Павлов | Башкирский государственный медицинский университет","А. Г. Ящук | Башкирский государственный медицинский университет","И. Р. Кабиров | Башкирский государственный медицинский университет","З. М. Галанова | Клиника Башкирского государственного медицинского университета","С. Ф. Насырова | Башкирский государственный медицинский университет","З. Т. Юдина | Клиника Башкирского государственного медицинского университета","В. Р. Мурзин | Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Г. Х. Муртазина | Башкирский государственный медицинский университет"],"dc.author.name.en":["V. N. Pavlov","A. G. Yаshchuk","I. R. Kabirov","Z. M. Galanova","S. F. Nasyrova","Z. T. Yudina","V. R. Murzin","G. H. Murtazina"],"dc.author.affiliation.en":["Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University","Clinic of Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University","Clinic of Bashkir State Medical University","Clinic of Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University"],"dc.author.full.en":["V. N. Pavlov | Bashkir State Medical University","A. G. Yаshchuk | Bashkir State Medical University","I. R. Kabirov | Bashkir State Medical University","Z. M. Galanova | Clinic of Bashkir State Medical University","S. F. Nasyrova | Bashkir State Medical University","Z. T. Yudina | Clinic of Bashkir State Medical University","V. R. Murzin | Clinic of Bashkir State Medical University","G. H. Murtazina | Bashkir State Medical University"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0003-2125-4897\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u0412. \\u041d. \\u041f\\u0430\\u0432\\u043b\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0003-2125-4897\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"V. N. Pavlov\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u0410. \\u0413. \\u042f\\u0449\\u0443\\u043a\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"A. G. Y\\u0430shchuk\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-9581-8918\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u0418. \\u0420. \\u041a\\u0430\\u0431\\u0438\\u0440\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-9581-8918\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"I. R. Kabirov\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-3570-1398\", \"affiliation\": \"\\u041a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u043a\\u0430 \\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0417. \\u041c. \\u0413\\u0430\\u043b\\u0430\\u043d\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-3570-1398\", \"affiliation\": \"Clinic of Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"Z. M. Galanova\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-2313-7232\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u0421. \\u0424. \\u041d\\u0430\\u0441\\u044b\\u0440\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-2313-7232\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"S. F. Nasyrova\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0009-0002-0237-9969\", \"affiliation\": \"\\u041a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u043a\\u0430 \\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0417. \\u0422. \\u042e\\u0434\\u0438\\u043d\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0009-0002-0237-9969\", \"affiliation\": \"Clinic of Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"Z. T. Yudina\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-7795-7826\", \"affiliation\": \"\\u041a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u043a\\u0430 \\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0412. \\u0420. \\u041c\\u0443\\u0440\\u0437\\u0438\\u043d\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-7795-7826\", \"affiliation\": \"Clinic of Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"V. R. Murzin\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-3856-8094\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u0413. \\u0425. \\u041c\\u0443\\u0440\\u0442\\u0430\\u0437\\u0438\\u043d\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-3856-8094\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"G. H. Murtazina\"}}]}"],"dateIssued":["2025-04-01"],"dateIssued_keyword":["2025-04-01","2025"],"dateIssued_ac":["2025-04-01\n|||\n2025-04-01","2025"],"dateIssued.year":[2025],"dateIssued.year_sort":"2025","dc.date.published":["2025-04-01"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/1054"],"dc.citation":["Weber-Rajek M., Strączyńska A., Strojek K., Piekorz Z., Pilarska B., Podhorecka M., et al. Assessment of the effectiveness of pelvic floor muscle training (PFMT) and extracorporeal magnetic innervation (ExMI) in treatment of stress urinary incontinence in women: A randomized controlled trial. BioMed Res Int. 2020;2020:1019872. DOI: 10.1155/2020/1019872","Hooper G.L. Evaluation and current treatments for urinary incontinence. Nurse Pract. 2019;44(6):21–8. DOI: 10.1097/01.NPR.0000558153.53725.02","Milsom I., Gyhagen M. The prevalence of urinary incontinence. Climacteric. 2019;22(3):217–22. DOI: 10.1080/13697137.2018.1543263","Nazari F., Shaygannejad V., Mohammadi Sichani M., Mansourian M., Hajhashemi V. The prevalence of lower urinary tract symptoms based on individual and clinical parameters in patients with multiple sclerosis. BMC Neurol. 2020;20(1):24. DOI: 10.1186/s12883-019-1582-1","Savas S., Saka B., Akın S., Tasci I., Tasar P.T., Tufan A., etal. The prevalence and risk factors for urinary incontinence among inpatients, a multicenter study from Turkey. Arch Gerontol Geriatr. 2020;90:104122. DOI: 10.1016/j.archger.2020.104122","Lukacz E.S., Santiago-Lastra Y., Albo M.E., Brubaker L. Urinary incontinence in women: a review. JAMA. 2017;318(16):1592–604. DOI: 10.1001/jama.2017.12137","Goforth J., Langaker M. Urinary incontinence in women. N C Med J. 2016;77(6):423–5. DOI: 10.18043/ncm.77.6.423","Álvarez-García C., Doğanay M. The prevalence of urinary incontinence in female CrossFit practitioners: A systematic review and meta-analysis. Arch Esp Urol. 2022;75(1):48–59. PMID: 35173077","Fusco F., Abdel-Fattah M., Chapple C.R., Creta M., La Falce S., Waltregny D., et al. Updated systematic review and meta-analysis of the comparative data on colposuspensions, pubovaginal slings, and midurethral tapes in the surgical treatment of female stress urinary incontinence. Eur Urol. 2017;72(4):567–91. DOI: 10.1016/j.eururo.2017.04.026","Сулейманов С.И., Павлов Д.А., Аракелов С.Э., Рамишвили В.Ш., Сулейманова А.С. Принципы хирургического лечения смешанных форм недержания мочи у женщин. Вопросы гинекологии, акушерства и перинатологии. 2022;21(1):59–66. DOI: 10.20953/1726-1678-2022-1-59-66","Михельсон А.А., Лазукина М.В., Усова Е.В., Лукьянова К.Д., Франк М.А. Современные представления о диагностике и лечении стрессового недержания мочи у женщин. Лечение и профилактика. 2021;11(1):52–62.","Коган М.И. Коррекция недержания мочи у мужчин и женщин. Вестник урологии. 2024;12(3):5–9. DOI: 10.21886/2308-6424-2024-12-3-5-9","Ерема В.В., Буянова С.Н., Мгелиашвили М.В., Петракова С.А., Пучкова Н.В., Юдина Н.В. и др. Mesh-ассоциированные осложнения при коррекции пролапса тазовых органов и стрессовой формы недержания мочи. Российский вестник акушера-гинеколога. 2021;21(3):74–8. DOI: 10.17116/rosakush20212103174","Павлов В.Н., Ящук А.Г., Кабиров И.Р., Галанова З.М., Юдина З.Т., Мурзин В.Р. Способ хирургического лечения стрессового недержания мочи у женщин: патент Российская Федерация 2822012 C1от 28.06.2024.","Вардикян А.Г., Папоян А.О., Казихинуров Р.А., Шамсов Б.И., Павлов В.Н. Место несетчатых трансплантатов в оперативном лечении стрессового недержания мочи. Креативная хирургия и онкология. 2024;14(3):255–63. DOI: 10.24060/2076-3093-2024-14-3-255-263","Weber-Rajek M., Strączyńska A., Strojek K., Piekorz Z., Pilarska B., Podhorecka M., et al. Assessment of the effectiveness of pelvic floor muscle training (PFMT) and extracorporeal magnetic innervation (ExMI) in treatment of stress urinary incontinence in women: A randomized controlled trial. BioMed Res Int. 2020;2020:1019872. DOI: 10.1155/2020/1019872","Hooper G.L. Evaluation and current treatments for urinary incontinence. Nurse Pract. 2019;44(6):21–8. DOI: 10.1097/01.NPR.0000558153.53725.02","Milsom I., Gyhagen M. The prevalence of urinary incontinence. Climacteric. 2019;22(3):217–22. DOI: 10.1080/13697137.2018.1543263","Nazari F., Shaygannejad V., Mohammadi Sichani M., Mansourian M., Hajhashemi V. The prevalence of lower urinary tract symptoms based on individual and clinical parameters in patients with multiple sclerosis. BMC Neurol. 2020;20(1):24. DOI: 10.1186/s12883-019-1582-1","Savas S., Saka B., Akın S., Tasci I., Tasar P.T., Tufan A., etal. The prevalence and risk factors for urinary incontinence among inpatients, a multicenter study from Turkey. Arch Gerontol Geriatr. 2020;90:104122. DOI: 10.1016/j.archger.2020.104122","Lukacz E.S., Santiago-Lastra Y., Albo M.E., Brubaker L. Urinary incontinence in women: a review. JAMA. 2017;318(16):1592–604. DOI: 10.1001/jama.2017.12137","Goforth J., Langaker M. Urinary incontinence in women. N C Med J. 2016;77(6):423–5. DOI: 10.18043/ncm.77.6.423","Álvarez-García C., Doğanay M. The prevalence of urinary incontinence in female CrossFit practitioners: A systematic review and meta-analysis. Arch Esp Urol. 2022;75(1):48–59. PMID: 35173077","Fusco F., Abdel-Fattah M., Chapple C.R., Creta M., La Falce S., Waltregny D., et al. Updated systematic review and meta-analysis of the comparative data on colposuspensions, pubovaginal slings, and midurethral tapes in the surgical treatment of female stress urinary incontinence. Eur Urol. 2017;72(4):567–91. DOI: 10.1016/j.eururo.2017.04.026","Сулейманов С.И., Павлов Д.А., Аракелов С.Э., Рамишвили В.Ш., Сулейманова А.С. Принципы хирургического лечения смешанных форм недержания мочи у женщин. Вопросы гинекологии, акушерства и перинатологии. 2022;21(1):59–66. DOI: 10.20953/1726-1678-2022-1-59-66","Михельсон А.А., Лазукина М.В., Усова Е.В., Лукьянова К.Д., Франк М.А. Современные представления о диагностике и лечении стрессового недержания мочи у женщин. Лечение и профилактика. 2021;11(1):52–62.","Коган М.И. Коррекция недержания мочи у мужчин и женщин. Вестник урологии. 2024;12(3):5–9. DOI: 10.21886/2308-6424-2024-12-3-5-9","Ерема В.В., Буянова С.Н., Мгелиашвили М.В., Петракова С.А., Пучкова Н.В., Юдина Н.В. и др. Mesh-ассоциированные осложнения при коррекции пролапса тазовых органов и стрессовой формы недержания мочи. Российский вестник акушера-гинеколога. 2021;21(3):74–8. DOI: 10.17116/rosakush20212103174","Павлов В.Н., Ящук А.Г., Кабиров И.Р., Галанова З.М., Юдина З.Т., Мурзин В.Р. Способ хирургического лечения стрессового недержания мочи у женщин: патент Российская Федерация 2822012 C1от 28.06.2024.","Вардикян А.Г., Папоян А.О., Казихинуров Р.А., Шамсов Б.И., Павлов В.Н. Место несетчатых трансплантатов в оперативном лечении стрессового недержания мочи. Креативная хирургия и онкология. 2024;14(3):255–63. DOI: 10.24060/2076-3093-2024-14-3-255-263"],"dc.citation.ru":["Weber-Rajek M., Strączyńska A., Strojek K., Piekorz Z., Pilarska B., Podhorecka M., et al. Assessment of the effectiveness of pelvic floor muscle training (PFMT) and extracorporeal magnetic innervation (ExMI) in treatment of stress urinary incontinence in women: A randomized controlled trial. BioMed Res Int. 2020;2020:1019872. DOI: 10.1155/2020/1019872","Hooper G.L. Evaluation and current treatments for urinary incontinence. Nurse Pract. 2019;44(6):21–8. DOI: 10.1097/01.NPR.0000558153.53725.02","Milsom I., Gyhagen M. The prevalence of urinary incontinence. Climacteric. 2019;22(3):217–22. DOI: 10.1080/13697137.2018.1543263","Nazari F., Shaygannejad V., Mohammadi Sichani M., Mansourian M., Hajhashemi V. The prevalence of lower urinary tract symptoms based on individual and clinical parameters in patients with multiple sclerosis. BMC Neurol. 2020;20(1):24. DOI: 10.1186/s12883-019-1582-1","Savas S., Saka B., Akın S., Tasci I., Tasar P.T., Tufan A., etal. The prevalence and risk factors for urinary incontinence among inpatients, a multicenter study from Turkey. Arch Gerontol Geriatr. 2020;90:104122. DOI: 10.1016/j.archger.2020.104122","Lukacz E.S., Santiago-Lastra Y., Albo M.E., Brubaker L. Urinary incontinence in women: a review. JAMA. 2017;318(16):1592–604. DOI: 10.1001/jama.2017.12137","Goforth J., Langaker M. Urinary incontinence in women. N C Med J. 2016;77(6):423–5. DOI: 10.18043/ncm.77.6.423","Álvarez-García C., Doğanay M. The prevalence of urinary incontinence in female CrossFit practitioners: A systematic review and meta-analysis. Arch Esp Urol. 2022;75(1):48–59. PMID: 35173077","Fusco F., Abdel-Fattah M., Chapple C.R., Creta M., La Falce S., Waltregny D., et al. Updated systematic review and meta-analysis of the comparative data on colposuspensions, pubovaginal slings, and midurethral tapes in the surgical treatment of female stress urinary incontinence. Eur Urol. 2017;72(4):567–91. DOI: 10.1016/j.eururo.2017.04.026","Сулейманов С.И., Павлов Д.А., Аракелов С.Э., Рамишвили В.Ш., Сулейманова А.С. Принципы хирургического лечения смешанных форм недержания мочи у женщин. Вопросы гинекологии, акушерства и перинатологии. 2022;21(1):59–66. DOI: 10.20953/1726-1678-2022-1-59-66","Михельсон А.А., Лазукина М.В., Усова Е.В., Лукьянова К.Д., Франк М.А. Современные представления о диагностике и лечении стрессового недержания мочи у женщин. Лечение и профилактика. 2021;11(1):52–62.","Коган М.И. Коррекция недержания мочи у мужчин и женщин. Вестник урологии. 2024;12(3):5–9. DOI: 10.21886/2308-6424-2024-12-3-5-9","Ерема В.В., Буянова С.Н., Мгелиашвили М.В., Петракова С.А., Пучкова Н.В., Юдина Н.В. и др. Mesh-ассоциированные осложнения при коррекции пролапса тазовых органов и стрессовой формы недержания мочи. Российский вестник акушера-гинеколога. 2021;21(3):74–8. DOI: 10.17116/rosakush20212103174","Павлов В.Н., Ящук А.Г., Кабиров И.Р., Галанова З.М., Юдина З.Т., Мурзин В.Р. Способ хирургического лечения стрессового недержания мочи у женщин: патент Российская Федерация 2822012 C1от 28.06.2024.","Вардикян А.Г., Папоян А.О., Казихинуров Р.А., Шамсов Б.И., Павлов В.Н. Место несетчатых трансплантатов в оперативном лечении стрессового недержания мочи. Креативная хирургия и онкология. 2024;14(3):255–63. DOI: 10.24060/2076-3093-2024-14-3-255-263"],"dc.citation.en":["Weber-Rajek M., Strączyńska A., Strojek K., Piekorz Z., Pilarska B., Podhorecka M., et al. Assessment of the effectiveness of pelvic floor muscle training (PFMT) and extracorporeal magnetic innervation (ExMI) in treatment of stress urinary incontinence in women: A randomized controlled trial. BioMed Res Int. 2020;2020:1019872. DOI: 10.1155/2020/1019872","Hooper G.L. Evaluation and current treatments for urinary incontinence. Nurse Pract. 2019;44(6):21–8. DOI: 10.1097/01.NPR.0000558153.53725.02","Milsom I., Gyhagen M. The prevalence of urinary incontinence. Climacteric. 2019;22(3):217–22. DOI: 10.1080/13697137.2018.1543263","Nazari F., Shaygannejad V., Mohammadi Sichani M., Mansourian M., Hajhashemi V. The prevalence of lower urinary tract symptoms based on individual and clinical parameters in patients with multiple sclerosis. BMC Neurol. 2020;20(1):24. DOI: 10.1186/s12883-019-1582-1","Savas S., Saka B., Akın S., Tasci I., Tasar P.T., Tufan A., etal. The prevalence and risk factors for urinary incontinence among inpatients, a multicenter study from Turkey. Arch Gerontol Geriatr. 2020;90:104122. DOI: 10.1016/j.archger.2020.104122","Lukacz E.S., Santiago-Lastra Y., Albo M.E., Brubaker L. Urinary incontinence in women: a review. JAMA. 2017;318(16):1592–604. DOI: 10.1001/jama.2017.12137","Goforth J., Langaker M. Urinary incontinence in women. N C Med J. 2016;77(6):423–5. DOI: 10.18043/ncm.77.6.423","Álvarez-García C., Doğanay M. The prevalence of urinary incontinence in female CrossFit practitioners: A systematic review and meta-analysis. Arch Esp Urol. 2022;75(1):48–59. PMID: 35173077","Fusco F., Abdel-Fattah M., Chapple C.R., Creta M., La Falce S., Waltregny D., et al. Updated systematic review and meta-analysis of the comparative data on colposuspensions, pubovaginal slings, and midurethral tapes in the surgical treatment of female stress urinary incontinence. Eur Urol. 2017;72(4):567–91. DOI: 10.1016/j.eururo.2017.04.026","Сулейманов С.И., Павлов Д.А., Аракелов С.Э., Рамишвили В.Ш., Сулейманова А.С. Принципы хирургического лечения смешанных форм недержания мочи у женщин. Вопросы гинекологии, акушерства и перинатологии. 2022;21(1):59–66. DOI: 10.20953/1726-1678-2022-1-59-66","Михельсон А.А., Лазукина М.В., Усова Е.В., Лукьянова К.Д., Франк М.А. Современные представления о диагностике и лечении стрессового недержания мочи у женщин. Лечение и профилактика. 2021;11(1):52–62.","Коган М.И. Коррекция недержания мочи у мужчин и женщин. Вестник урологии. 2024;12(3):5–9. DOI: 10.21886/2308-6424-2024-12-3-5-9","Ерема В.В., Буянова С.Н., Мгелиашвили М.В., Петракова С.А., Пучкова Н.В., Юдина Н.В. и др. Mesh-ассоциированные осложнения при коррекции пролапса тазовых органов и стрессовой формы недержания мочи. Российский вестник акушера-гинеколога. 2021;21(3):74–8. DOI: 10.17116/rosakush20212103174","Павлов В.Н., Ящук А.Г., Кабиров И.Р., Галанова З.М., Юдина З.Т., Мурзин В.Р. Способ хирургического лечения стрессового недержания мочи у женщин: патент Российская Федерация 2822012 C1от 28.06.2024.","Вардикян А.Г., Папоян А.О., Казихинуров Р.А., Шамсов Б.И., Павлов В.Н. Место несетчатых трансплантатов в оперативном лечении стрессового недержания мочи. Креативная хирургия и онкология. 2024;14(3):255–63. DOI: 10.24060/2076-3093-2024-14-3-255-263"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/8917"],"dc.date.accessioned_dt":"2025-07-09T13:58:55Z","dc.date.accessioned":["2025-07-09T13:58:55Z"],"dc.date.available":["2025-07-09T13:58:55Z"],"publication_grp":["123456789/8917"],"bi_4_dis_filter":["urinary incontinence\n|||\nurinary incontinence","аллоплант\n|||\nаллоплант","robotic-assisted surgery\n|||\nrobotic-assisted surgery","colposuspension\n|||\ncolposuspension","роботизированные хирургические операции\n|||\nроботизированные хирургические операции","robotic surgical procedures\n|||\nrobotic surgical procedures","кольпосуспензия\n|||\nкольпосуспензия","biocompatible materials\n|||\nbiocompatible materials","недержание мочи\n|||\nнедержание мочи","биосовместимые материалы\n|||\nбиосовместимые материалы","робот-ассистированная операция\n|||\nробот-ассистированная операция","alloplant\n|||\nalloplant"],"bi_4_dis_partial":["robotic surgical procedures","недержание мочи","робот-ассистированная операция","кольпосуспензия","alloplant","роботизированные хирургические операции","biocompatible materials","robotic-assisted surgery","colposuspension","аллоплант","биосовместимые материалы","urinary incontinence"],"bi_4_dis_value_filter":["robotic surgical procedures","недержание мочи","робот-ассистированная операция","кольпосуспензия","alloplant","роботизированные хирургические операции","biocompatible materials","robotic-assisted surgery","colposuspension","аллоплант","биосовместимые материалы","urinary incontinence"],"bi_sort_1_sort":"robotic-assisted burch operation using an alloplant for urinary incontinence: clinical case","bi_sort_3_sort":"2025-07-09T13:58:55Z","read":["g0"],"_version_":1837178066005131264},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2022-10-11T11:53:05.991Z","search.uniqueid":"2-6095","search.resourcetype":2,"search.resourceid":6095,"handle":"123456789/7000","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.doi":["10.24060/2076-3093-2022-12-2-128-138"],"dc.abstract":["

Cervical cancer comprises a major female health problem worldwide. Despite population screening programmes, broad vaccination, precision pathogenesis studies and emergent diagnostics and treatment strategies, its prevalence is rising by year. We increasingly report the spread of disease, particularly of metastatic cervical cancer. The such patients’ prognosis is far from favourable. We review the literature relevant to diagnostic and treatment options in metastatic cervical cancer. The options and survival rates described vary by the locality of metastatic lesions and routes of metastasis. Patients with haematogenous metastases have a worse prognosis than patients with lymphogenous ones. From a diagnostic point of view, 2-fluoro-2-deoxy-D-glucose-positron emission tomography (FDG PET) and PET-computed tomography remain efficacious for detecting distant metastases. Adjuvant chemotherapy and concurrent chemoradiotherapy are effective in lymphogenous metastases. Haematogenous lung metastases resection and/or chemotherapy are the tactics of choice to contain relapsed metastatic cervical cancer. Accordingly, chemoradiotherapy is the optimal choice in patients with stage IVB cervical cancer. Multimodal therapy has revealed better survival prognosis. Stereotactic radiosurgery or craniotomy is indicated in oligometastatic brain lesions, with treatment outcomes and survival rates improving for the techniques’ combination with whole-brain radiation therapy. However, in multiple metastasis to brain or extracranial metastasis, chemotherapy combined with palliative whole-brain radiation are left as the only option.

","

Рак шейки матки представляет собой серьезную проблему для здоровья женщин всего мира. Несмотря на программы скрининга населения, внедрение вакцинации, прецизионное изучение процессов патогенеза, разработки диагностики и тактики лечения пациенток, количество случаев ежегодно растет. Мы все чаще наблюдаем прогрессирование заболевания, в частности метастатический рак шейки матки. Прогноз для пациенток данной группы оставляет желать лучшего. Мы рассмотрели соответствующую литературу, в которой описаны методы диагностики и лечения метастатического рака шейки матки. Описанные варианты лечения и показатели выживаемости зависят от локализации метастатических очагов и путей метастазирования. У пациенток с гематогенными метастазами более плохой прогноз в отличие от пациенток с лимфатическими метастазами. С диагностической точки зрения эффективными инструментами для выявления отдаленных метастазов по-прежнему являются фтор-2-дезокси-D-глюкозно-позитронно-эмиссионная томография (ФДГ-ПЭТ) и ПЭТ-компьютерная томография. При лимфогенных метастазах эффективна адъювантная химиотерапия и одномоментная химиолучевая терапия.
Резекция гематогенных метастатических очагов в легких и/или химиотерапия являются тактикой выбора для борьбы с рецидивирующим метастатическим раком шейки матки. Соответственно, для пациенток с раком шейки матки IVB стадии оптимальным выбором является химиолучевая терапия. Мультимодальная терапия показала лучшие прогнозы выживаемости. При олигометастатическом поражении головного мозга показана стереотаксическая радиохирургия или краниотомия, при этом результаты лечения и показатели выживаемости были выше в случаях комбинации данных методов с лучевой терапией в объеме облучения всего головного мозга. Однако при наличии множественных метастазов в головной мозг или экстракраниальных очагов метастазирования тактикой выбора может быть только химиотерапия в сочетании с паллиативным облучением всего головного мозга.

"],"dc.abstract.en":["

Cervical cancer comprises a major female health problem worldwide. Despite population screening programmes, broad vaccination, precision pathogenesis studies and emergent diagnostics and treatment strategies, its prevalence is rising by year. We increasingly report the spread of disease, particularly of metastatic cervical cancer. The such patients’ prognosis is far from favourable. We review the literature relevant to diagnostic and treatment options in metastatic cervical cancer. The options and survival rates described vary by the locality of metastatic lesions and routes of metastasis. Patients with haematogenous metastases have a worse prognosis than patients with lymphogenous ones. From a diagnostic point of view, 2-fluoro-2-deoxy-D-glucose-positron emission tomography (FDG PET) and PET-computed tomography remain efficacious for detecting distant metastases. Adjuvant chemotherapy and concurrent chemoradiotherapy are effective in lymphogenous metastases. Haematogenous lung metastases resection and/or chemotherapy are the tactics of choice to contain relapsed metastatic cervical cancer. Accordingly, chemoradiotherapy is the optimal choice in patients with stage IVB cervical cancer. Multimodal therapy has revealed better survival prognosis. Stereotactic radiosurgery or craniotomy is indicated in oligometastatic brain lesions, with treatment outcomes and survival rates improving for the techniques’ combination with whole-brain radiation therapy. However, in multiple metastasis to brain or extracranial metastasis, chemotherapy combined with palliative whole-brain radiation are left as the only option.

"],"subject":["cervical cancer","haematogenous metastases","lymphogenous metastases","positron emission tomography","computed tomography","radiotherapy","chemotherapy","F18-fluorodeoxyglucose","рак шейки матки","гематогенные метастазы","лимфогенные метастазы","позитронно-эмиссионная томография","компьютерная томография","лучевая терапия","химиотерапия","фтордезоксиглюкоза F18"],"subject_keyword":["cervical cancer","cervical cancer","haematogenous metastases","haematogenous metastases","lymphogenous metastases","lymphogenous metastases","positron emission tomography","positron emission tomography","computed tomography","computed tomography","radiotherapy","radiotherapy","chemotherapy","chemotherapy","F18-fluorodeoxyglucose","F18-fluorodeoxyglucose","рак шейки матки","рак шейки матки","гематогенные метастазы","гематогенные метастазы","лимфогенные метастазы","лимфогенные метастазы","позитронно-эмиссионная томография","позитронно-эмиссионная томография","компьютерная томография","компьютерная томография","лучевая терапия","лучевая терапия","химиотерапия","химиотерапия","фтордезоксиглюкоза F18","фтордезоксиглюкоза F18"],"subject_ac":["cervical cancer\n|||\ncervical cancer","haematogenous metastases\n|||\nhaematogenous metastases","lymphogenous metastases\n|||\nlymphogenous metastases","positron emission tomography\n|||\npositron emission tomography","computed tomography\n|||\ncomputed tomography","radiotherapy\n|||\nradiotherapy","chemotherapy\n|||\nchemotherapy","f18-fluorodeoxyglucose\n|||\nF18-fluorodeoxyglucose","рак шейки матки\n|||\nрак шейки матки","гематогенные метастазы\n|||\nгематогенные метастазы","лимфогенные метастазы\n|||\nлимфогенные метастазы","позитронно-эмиссионная томография\n|||\nпозитронно-эмиссионная томография","компьютерная томография\n|||\nкомпьютерная томография","лучевая терапия\n|||\nлучевая терапия","химиотерапия\n|||\nхимиотерапия","фтордезоксиглюкоза f18\n|||\nфтордезоксиглюкоза F18"],"subject_tax_0_filter":["cervical cancer\n|||\ncervical cancer","haematogenous metastases\n|||\nhaematogenous metastases","lymphogenous metastases\n|||\nlymphogenous metastases","positron emission tomography\n|||\npositron emission tomography","computed tomography\n|||\ncomputed tomography","radiotherapy\n|||\nradiotherapy","chemotherapy\n|||\nchemotherapy","f18-fluorodeoxyglucose\n|||\nF18-fluorodeoxyglucose","рак шейки матки\n|||\nрак шейки матки","гематогенные метастазы\n|||\nгематогенные метастазы","лимфогенные метастазы\n|||\nлимфогенные метастазы","позитронно-эмиссионная томография\n|||\nпозитронно-эмиссионная томография","компьютерная томография\n|||\nкомпьютерная томография","лучевая терапия\n|||\nлучевая терапия","химиотерапия\n|||\nхимиотерапия","фтордезоксиглюкоза f18\n|||\nфтордезоксиглюкоза F18"],"subject_filter":["cervical cancer\n|||\ncervical cancer","haematogenous metastases\n|||\nhaematogenous metastases","lymphogenous metastases\n|||\nlymphogenous metastases","positron emission tomography\n|||\npositron emission tomography","computed tomography\n|||\ncomputed tomography","radiotherapy\n|||\nradiotherapy","chemotherapy\n|||\nchemotherapy","f18-fluorodeoxyglucose\n|||\nF18-fluorodeoxyglucose","рак шейки матки\n|||\nрак шейки матки","гематогенные метастазы\n|||\nгематогенные метастазы","лимфогенные метастазы\n|||\nлимфогенные метастазы","позитронно-эмиссионная томография\n|||\nпозитронно-эмиссионная томография","компьютерная томография\n|||\nкомпьютерная томография","лучевая терапия\n|||\nлучевая терапия","химиотерапия\n|||\nхимиотерапия","фтордезоксиглюкоза f18\n|||\nфтордезоксиглюкоза F18"],"dc.subject_mlt":["cervical cancer","haematogenous metastases","lymphogenous metastases","positron emission tomography","computed tomography","radiotherapy","chemotherapy","F18-fluorodeoxyglucose","рак шейки матки","гематогенные метастазы","лимфогенные метастазы","позитронно-эмиссионная томография","компьютерная томография","лучевая терапия","химиотерапия","фтордезоксиглюкоза F18"],"dc.subject":["cervical cancer","haematogenous metastases","lymphogenous metastases","positron emission tomography","computed tomography","radiotherapy","chemotherapy","F18-fluorodeoxyglucose","рак шейки матки","гематогенные метастазы","лимфогенные метастазы","позитронно-эмиссионная томография","компьютерная томография","лучевая терапия","химиотерапия","фтордезоксиглюкоза F18"],"dc.subject.en":["cervical cancer","haematogenous metastases","lymphogenous metastases","positron emission tomography","computed tomography","radiotherapy","chemotherapy","F18-fluorodeoxyglucose"],"title":["Modern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer","Современные тенденции диагностики и лечения отдаленных метастазов рака шейки матки"],"title_keyword":["Modern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer","Современные тенденции диагностики и лечения отдаленных метастазов рака шейки матки"],"title_ac":["modern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer\n|||\nModern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer","современные тенденции диагностики и лечения отдаленных метастазов рака шейки матки\n|||\nСовременные тенденции диагностики и лечения отдаленных метастазов рака шейки матки"],"dc.title_sort":"Modern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer","dc.title_hl":["Modern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer","Современные тенденции диагностики и лечения отдаленных метастазов рака шейки матки"],"dc.title_mlt":["Modern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer","Современные тенденции диагностики и лечения отдаленных метастазов рака шейки матки"],"dc.title":["Modern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer","Современные тенденции диагностики и лечения отдаленных метастазов рака шейки матки"],"dc.title_stored":["Modern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","Современные тенденции диагностики и лечения отдаленных метастазов рака шейки матки\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["Modern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer"],"dc.abstract.ru":["

Рак шейки матки представляет собой серьезную проблему для здоровья женщин всего мира. Несмотря на программы скрининга населения, внедрение вакцинации, прецизионное изучение процессов патогенеза, разработки диагностики и тактики лечения пациенток, количество случаев ежегодно растет. Мы все чаще наблюдаем прогрессирование заболевания, в частности метастатический рак шейки матки. Прогноз для пациенток данной группы оставляет желать лучшего. Мы рассмотрели соответствующую литературу, в которой описаны методы диагностики и лечения метастатического рака шейки матки. Описанные варианты лечения и показатели выживаемости зависят от локализации метастатических очагов и путей метастазирования. У пациенток с гематогенными метастазами более плохой прогноз в отличие от пациенток с лимфатическими метастазами. С диагностической точки зрения эффективными инструментами для выявления отдаленных метастазов по-прежнему являются фтор-2-дезокси-D-глюкозно-позитронно-эмиссионная томография (ФДГ-ПЭТ) и ПЭТ-компьютерная томография. При лимфогенных метастазах эффективна адъювантная химиотерапия и одномоментная химиолучевая терапия.
Резекция гематогенных метастатических очагов в легких и/или химиотерапия являются тактикой выбора для борьбы с рецидивирующим метастатическим раком шейки матки. Соответственно, для пациенток с раком шейки матки IVB стадии оптимальным выбором является химиолучевая терапия. Мультимодальная терапия показала лучшие прогнозы выживаемости. При олигометастатическом поражении головного мозга показана стереотаксическая радиохирургия или краниотомия, при этом результаты лечения и показатели выживаемости были выше в случаях комбинации данных методов с лучевой терапией в объеме облучения всего головного мозга. Однако при наличии множественных метастазов в головной мозг или экстракраниальных очагов метастазирования тактикой выбора может быть только химиотерапия в сочетании с паллиативным облучением всего головного мозга.

"],"dc.fullHTML":["

ВВЕДЕНИЕ

\n

Рак шейки матки (РШМ) — одна из самых распространенных злокачественных опухолей среди женского населения. РШМ является четвертым наиболее часто диагностируемым раком и четвертой по значимости причиной смерти от онкопатологии у женщин: по оценкам, в 2018 году во всем мире было зарегистрировано 570 000 случаев и 311 000 смертей [1]. В то время как стандартное лечение, состоящее из комбинации хирургии, лучевой терапии и химиотерапии, было разработано для ранней стадии или местно-распространенного РШМ, тактика терапии отдаленных метастазов разработана не в полной мере [2]. Пациентки с раком шейки матки I–IV стадий (любое распространение опухоли [T], любое состояние регионарных лимфатических узлов [N] и M1 (отдаленные метастазы): метастазирование перитонеального распространения и поражение надключичных [SCLN], средостенных [MLN], или парааортальных лимфатических узлов [PALN]; легкое; печень; кости; головной мозг) при первичном обращении или у которых имеется хроническое/рецидивирующее заболевание вне таза, классифицируются как пациентки с метастатическим раком шейки матки. У 13 % пациенток рак шейки матки диагностируется на поздних стадиях. Пятилетняя выживаемость при метастатическом раке шейки матки составляет 16,5 % по сравнению с 91,5 % при локализованном (местнораспространенном) раке шейки матки [3]. В отличие от пациенток с раком шейки матки на ранней стадии и местнораспространенным раком шейки матки, которым доступны традиционные радикальные методы лечения, включая хирургическое вмешательство, химиотерапию или лучевую терапию (ЛТ), не существует стандартного лечения для пациенток с метастатическим раком шейки матки из-за его гетерогенных проявлений. В настоящее время среднее время выживания составляет от 8 до 13 месяцев. В этой статье мы сосредоточимся на некоторых важных аспектах метастатического рака шейки матки.

\n

ПАЦИЕНТКИ С ЛИМФАТИЧЕСКИМИ МЕТАСТАЗАМИ

\n

Для пациенток с метастатическим раком шейки матки, если пораженные участки за пределами органов малого таза представляют собой только лимфатические узлы (ЛУ), тип метастаза определяется как лимфатический метастаз.

\n

Диагностика. Исторически методы определения статуса ЛУ включают компьютерную томографию (КТ), магнитно-резонансную томографию (МРТ), лимфаден­эктомию и лимфангиограмму. КТ и МРТ считаются предпочтительными инструментами для клинической оценки инвазии (степени распространенности) рака шейки матки [4]. Диффузионно-взвешенная МРТ выступает как новый метод идентификации метастазов в регионарные ЛУ у пациенток с раком шейки матки. Однако крупномасштабные высококачественные исследования нуждаются в оценке его клинической ценности для верификации метастатических инеметастатических лимфатических узлов таза у пациенток с раком шейки матки [5].

\n\n

ФДГ-ПЭТ может также принести максимальную пользу при выборе подходящих пациенток с рецидивирующим раком шейки матки для паллиативной терапии с наиболее точной информацией о наличии отдаленных метастазов.

\n

Кроме того, ПЭТ или ПЭТ-КТ улучшают планирование первичного лечения рака шейки матки с подозрением на отдаленные узловые метастазы, определенные с помощью МРТ. В одно исследование [8] были включены 47 пациенток с подозрением на метастазы в парааортальные лимфоузлы (PALN с) (n = 8), подвздошные лимфоузлы (n = 6), метастазы SCLN (n = 2) и 31 пациентка без других удаленных узловых поражений. Дополнительная ПЭТ или ПЭТ-КТ дала положительный клинический эффект у 21 (44,7 %) из 47 пациенток. Положительные эффекты включали раскрытие дополнительных излечимых участков (n = 8), снижение стадии (n = 6) и предложение метаболической биопсии (n = 4) или изменение паллиативной помощи (n = 3). Постановка / повторная постановка (p = 0,006) была связана с лучшим прогнозом. Обнаружены достоверные корреляции между метаболическим объемом опухоли, общим гликолизом поражения и метастазами в ЛУ.

\n

Помимо ПЭТ-КТ, в последние годы еще одним диагностическим инструментом стала ПЭТ-МРТ. Диагностическая достоверность была значительно выше для ПЭТ-МРТ при злокачественных и доброкачественных образованиях. Принимая во внимание уменьшенную дозу облучения и превосходное распознавание очагов поражения, ПЭТ-МРТ может служить мощной альтернативой ПЭТ-КТ в будущем. Более того, ПЭТ-МРТ также выявила значительную и сильную корреляцию между метаболизмом опухоли и более высокой клеточностью в очагах рака шейки матки [9]. Однако недавнее исследование продемонстрировало, что эффективность ПЭТ или ПЭТ-КТ в идентификации метастазов в ЛУ при раке шейки матки ограничена областью ЛУ, размером метастазов в ЛУ и гистологическим типом первичной опухоли. Из-за ограниченного пространственного разрешения ПЭТ или ПЭТ-КТ не подходят для выявления небольших поражений, скрининга на ранней стадии и диагностики первичных поражений. Дальнейшие улучшения в диагностической технологии, включая ПЭТ-МРТ, исследование новых индикаторов позитронов и анализ данных от различных комбинаций индикаторов, вероятно, сделают ПЭТ особенно информативным для диагностики и планирования терапевтической стратегии.

\n

Лечение. Для метастазов ЛУ риск смерти чрезвычайно возрастает в зависимости от самого отдаленного уровня поражения ЛУ при постановке диагноза [10]. В исследовании пациентки с ПЭТ-положительными ЛУ имели значительно худшую выживаемость, чем пациентки с ПЭТ-отрицательными ЛУ. Кроме того, высокое потребление ФДГ первичной опухолью, которое измеряется стандартным значением поглощения (SUV), связано с плохой выживаемостью.

\n

Одно исследование было направлено на определение того, эффективна ли одновременная химиолучевая терапия (ХЛТ) для улучшения прогноза по сравнению с химиотерапией у пациенток с раком шейки матки стадии IVB, у которых есть отдаленные лимфатические метастазы. В исследование были включены 24 пациентки, получавшие ХЛТ (n = 10) или химиотерапию (n = 14). Частота полного ответа составила 60 и 0 % после ХЛТ и химиотерапии соответственно. ХЛТ были благоприятными прогностическими факторами для улучшения выживаемости без прогрессирования (ВБП; 7,8 против 40,5 месяца), значимыми для улучшения общей выживаемости (OВ; 18,4 против 63,7 месяца). Лейкопения 3-й или 4-й степени чаще встречалась у пациенток, получавших ХЛТ (24,4 против 9,1 %, p = 0,03). Проктит 3-й степени проявился как поздняя токсичность, связанная с лучевой терапией, только у одной пациентки (10 %), который лечился с помощью ХЛТ. Однако не наблюдалось значимых различий в частоте и характере рецидивов заболевания между ХЛТ и химиотерапией [11].

\n

При изолированном рецидиве ЛУ адъювантная лучевая терапия с одновременной химиотерапией после радикального хирургического вмешательства также рекомендуется при раке шейки матки. В одном исследовании 22 пациентки с раком шейки матки с рецидивом LN, которые ранее перенесли радикальную гистерэктомию с тазовой лимфоаденэктомией, получали ЛТ с (n = 18) или без (n = 4) химиотерапии. Использовались различные схемы химиотерапии (5-фторурацил [ 5-FU] + цисплатин [FP], n = 11; паклитаксел + карбоплатин, n = 7). Суммарная очаговая доза (СОД) ЛТ составляла 60 Гр (диапазон от 40 до 70 Гр). Пациентки, получавшие ХЛТ, достигли более длительной 5-летней ВБП и ОВ (72,9 % и 60 %). Осложнения после адъювантной лучевой терапии выявились у 14 (63,6 %) из 22 пациенток. Острый эпидермит (лучевая реакция) 3-й степени (n = 2) и гематологическая токсичность (n = 1) развились у трех пациенток.

\n

Лечение пациенток с метастазами в PALN
(парааортальные лимфоузлы)

\n

Частота экстратазового поражения у пациенток, получавших лечение по поводу местнораспространенного рака шейки матки, высока и составляет от 10 до 30 %, особенно в группе PALN (21 %) [12]. Среди пациенток с метастазами PALN SUV опухоли выше у пациенток с ПЭТ-положительными ЛУ по сравнению с другими. SUV (ПЭТ с 18F-FDG) больше или равно 3,3 и поражение узлов больше 5 мм для PALN являются значительными неблагоприятными факторами прогноза [13]. При возникновении метастатического поражения парааортальных лимфоузлов используются два типа терапии. Первый выбор — хирургическая резекция. Парааортальная лимфодиссекция не только полезна для выявления потенциальных метастазов ЛУ у пациенток с раком шейки матки, но также обеспечивает терапевтический эффект [14]. Первоначально операция выполнялась путем лапаротомии, но от нее отказались из-за высокого уровня осложнений (от 10 до 16 %).

\n

С развитием лапароскопии и низким уровнем развития осложнений при ней, коротким пребыванием в стацио­наре и сокращением промежутка до лучевой терапии концепция парааортальной лимфоаденэктомии возникла сначала с использованием трансперитонеального доступа. По сравнению с лапаротомией экстраперитонеальный лапароскопический доступ существенно снижает периоперационную заболеваемость, особенно частоту осложнений, вызванных лучевой терапией. Более того, экстраперитонеальная лапароскопическая парааортальная лимфаденэктомия — процедура, которую следует рассматривать как инструмент для прецизионного стадирования рака шейки матки, и, в зависимости от гистологического подтверждения, выбора тактики и объема последующей терапии. Также было проведено исследование, в котором участвовали 44 женщины с гистологически подтвержденными метастазами PALN, лапароскопическая лимфаденэктомия была выполнена 40 пациенткам. Пациенткам было выполнено стандартное фракционирование 50,4 Гр на парааортальную и тазовую области. Кроме того, для шейки матки проводилась брахитерапия под контролем МРТ с 5–6 фракциями с РОД 5 Гр до СОД 25–30 Гр.

\n

Все пациентки получали химиотерапию на основе цисплатина, за исключением пяти пациенток, получавших карбоплатин, и одной пациентки, получавшего только лучевую терапию. Цисплатин и карбоплатин вводили один раз в неделю. Острая лучевая токсичность 4-й или 5-й степени не отмечена. В целом 11 % пациенток имели позднюю желудочно-кишечную токсичность 3-й степени, а 19 % пациенток имели позднюю токсичность мочеполовой системы 3-й степени. Показатели ОВ через 2 и 5 лет составили 68,4 и 54,1 % соответственно. Из 44 пациенток у 43 рецидива в парааортальной области не наблюдалось. Соответственно, превосходный тазовый и парааортальный контроль может быть достигнут с помощью лимфаденэктомии с последующей химиолучевой терапией [15].

\n

Альтернативный вид терапии — химиолучевая терапия. При сочетании с одновременной химиотерапией чувствительность ЛТ повышается. Сообщается, что пятилетняя общая выживаемость составила 40 % для пациенток, перенесших ХЛТ (n = 19), по сравнению с 18 % для пациенток, которым была проведена только ЛТ (n = 13), со средней выживаемостью 29 и 13 месяцев соответственно [35]. В другое исследование были включены 46 пациенток с раком шейки матки стадии IB–IVA (51,1 %), получавших одномоментную ХЛТ. У 70 пациенток (77,8 %) была полная ремиссия. Общая пятилетняя выживаемость и выживаемость без прогрессирования составили 62,6 и 43,9 % соответственно.

\n\n

Также сообщалось, о 46 пациентках с раком шейки матки стадии IB1–IVA с положительными PALN. Неоадъювантную, сопутствующую и адъювантную химиотерапию паклитакселом и карбоплатином назначали в течение одного цикла до ЛТ, двух циклов во время ЛТ или трех циклов после ЛТ. Все пациентки получали лучевую терапию с модуляцией интенсивности расширенного поля (EF-IMRT) (СОД 50,4 Гр, 1,8 Гр на фракцию) и внутриполостную брахитерапию (доза в точке «A» от 20,0 до 30,0 Гр в 5,0 Гр на фракцию). Двадцать шесть пациенток получали повышенную дозу от 6,0 до 8,0 Гр в 2,0 Гр на фракцию для положительных PALN. 3-летняя ВБП и ОВ составили 46,2 и 61,2 %. Это исследование продемонстрировало, что EF-IMRT и внутриполостная брахитерапия в сочетании с химиотерапией безопасны и эффективны при раке шейки матки стадии IB1–IVA с положительными результатами PALN [17].

\n\n

Лечение пациенток с метастазами SCLN

\n

Общая частота метастазов в левый SCLN у пациенток с метастатическим раком шейки матки составляет примерно 8,6 % с метастазами в PALN или без них [20]. Частота метастазов намного выше в подгруппе пациенток с положительными PALN. Частота 5-летней выживаемости пациенток с метастазами SCLN составила 16,5 %. Для пациенток с метастазами SCLN разные SUV представляют разные исходы. Пациентки с высоким SUV (>8) или низким SUV (<4,3) имеют более низкий трехлетний показатель OВ по сравнению с пациентками с промежуточным SUV (от 4,3 до 8). Более того, латентный период менее 2 лет, уровни антигена плоскоклеточной карциномы (SCC-Ag) ≥4 нг/мл и рецидив, выходящий за пределы SCLN, были значительными неблагоприятными прогностическими факторами [21].

\n

Для пациенток с метастазами как PALN, так и SCLN возможны ЛТ и последующая химиотерапия с приемлемой поздней токсичностью, несмотря на высокий уровень острой гематологической токсичности. В одном исследовании 25 пациенток с метастазами как в PALN, так и в SCLN получали в среднем 59,4 Гр на переднелатеральную надключичную область слева и 50,4 Гр на область малого таза, после чего проводилась брахитерапия с высокой мощностью 30 Гр за 6 фракций. Все пациентки одновременно получали химиотерапию на основе платины. Медиана выживаемости пациенток с метастазами SCLN и PALN составила 32 месяца, что намного выше по сравнению с 7,5 месяца до отчета (максимальная выживаемость составила 16 месяцев) [22].

\n\n

ПАЦИЕНТКИ С ГЕМАТОГЕННЫМИ МЕТАСТАЗАМИ

\n

Гематогенное распространение является относительно редким и чаще всего поражает легкие (36,3 %), кости (16,3 %), печень и головной мозг. Половина пациенток с гематогенными метастазами умерла в течение 6 месяцев с момента их выявления. 69,2 % пациенток с единичным метастазом и 82,7 % пациенток с множественными метастазами умерли в течение 1 года. Недавнее исследование с участием 30 пациенток (n = 30) с диссеминированным раком шейки матки различных типов метастазов показали, что у пациенток с гематогенными метастазами риск смерти в 5,3 раза выше, чем у пациенток с лимфатическими метастазами. Химиотерапия используется при рецидиве или метастатическом прогрессировании, но имеет ограниченное влияние на выживаемость. Очевидно, что нам нужны более эффективные варианты лечения больных раком шейки матки с гематогенными метастазами. Хорошим выбором являются лучевая терапия и полихимиотерапия [24].

\n

Метастатический рак шейки матки в легкое

\n

Что касается пациенток с раком шейки матки, у 4,16–7,7 % пациенток развиваются метастазы в легкие. Количество метастатических узлов, легочная метастазэктомия, безрецидивный интервал и послеоперационная химиотерапия на основе платины могут влиять на клинические исходы [25]. Пациентки с одним или двумя легочными метастазами имели преимущество в 5-летней ВБП по сравнению с пациентками с тремя или четырьмя метастазами. Легочные метастазы были обнаружены у 83,9 % пациенток в течение 2 лет после первичного лечения рака шейки матки. Медиана ВБП составила 13 месяцев. Средняя выживаемость после выявления метастазов в легкие составила 18 месяцев для 2- и 5-летней выживаемости 37,7 и 7,5 % соответственно. Метастазы в основном локализовались в нижней доле правого легкого. Пациенткам с раком шейки матки IA–IIB стадии в период последующего наблюдения рекомендуется регулярное обследование КТ легких [26].

\n

1) Хирургическое лечение.

\n

Когда злокачественная опухоль шейки матки метастазирует в легкие, оптимальным выбором является хирургическое вмешательство, т.к. это дает преимущество в выживаемости. Предпочтительные условия для удаления метастатических очагов в легких следующие: отсутствие внутригрудных и MLN метастазов поданным рентгенографии; менее четырех поражений легких; безрецидивный интервал более 24 месяцев; метастатические очаги до 3 см в диаметре; отсутствие повышения сывороточных онкомаркеров [27]. Для хирургического доступа клиновидная резекция с отрицательным краем 2 см или более от края опухоли подходила для поражений диаметром менее 3 см, а лобэктомия с лимфодиссекцией была необходима для поражений диаметром 3 см и более.

\n

В одном исследовании оценивались результаты шести пациенток с раком шейки матки (n = 6), перенесших резекцию по поводу метастазов в легкие, средняя выживаемость у этих пациенток с раком шейки матки составила 36 месяцев. Авторы пришли к выводу, что резекция легкого может обеспечить преимущество в выживаемости для отдельных пациенток, у которых есть злокачественные новообразования шейки матки с изолированными метастазами в легкие. Кроме того, резекция показана при подозрительных метастазах в грудную клетку у пациенток с раком шейки матки [28].

\n

Также сообщалось об исследовании, в котором приняли участие 519 пациенток с инвазивной карциномой шейки матки (стадии IB–IIB). Частота метастазов в легкие составила 6,4 % (24/377) и 11,3 % (16/142) у пациенток с отрицательными и положительными ЛУ таза соответственно. Среди 24 пациенток с отрицательными ЛУ у 15 были легочные метастазы. Общая 5-летняя выживаемость этих 15 пациенток после рецидива составила 36 %. Прогноз у 12 пациенток (46 %) с одним-тремя легочными метастазами был лучше после хирургической резекции и/или химиотерапии.

\n

Прежде всего для улучшения прогноза рекомендуется активная хирургическая резекция поражения легкого и дальнейшая химиотерапия [29].

\n

2) Безоперационная терапия.

\n

Те, кто ответил на химиотерапию, жили дольше, чем те, кто не ответил. Следовательно, соответствующая химиотерапия может продлить выживаемость пациенток с легочными метастазами РШМ.

\n\n

50 пациенток с рентгенологически подтвержденными метастазами в легких прошли курс химиотерапии. Показатели общей выживаемости в течение 1 и 3 лет после химиотерапии FP составили 62 и 17,6 % соответственно. Показатели ВБП в течение 1 и 3 лет составили 36,7 и 14,3 % соответственно. Режим FP безопасен и достаточно эффективен для лечения пациенток с легочными метастазами после первичного лечения инвазивной карциномы шейки матки, которым невозможно провести хирургическое вмешательство. Помимо внутривенного введения химиотерапии, эффективными методами лечения метастазов рака шейки матки в легкие являются химиотерапия инфузией бронхиальной артерии и подкожной инфузией (блеомицином). При карциноме шейки матки стадии IVB с метастазами в легкие не было рецидивов после химиотерапии (паклитаксел, карбоплатин 1 курс) с последующей ХЛТ с еженедельной дозой цисплатина 20 мг/м² и продолжением химиотерапии паклитакселом и карбоплатином [30].

\n

При больших солитарных метастатических очагах в легких хирургическое вмешательство в сочетании с химиотерапией (плюс ЛТ для стадии IVB) может обеспечить лучший прогноз. Для пациенток, которые не являются кандидатами на операцию, химиолучевая терапия может быть оптимальным выбором при первичном метастатическом раке шейки матки (стадия IVB). Химиотерапия показана при резистентном рецидивирующем метастатическом раке шейки матки.

\n

Метастатический рак шейки матки в кости

\n

Костные метастазы от рака шейки матки наблюдались от 0,8 до 23 % всех случаев [31]. Сообщалось о следующих показателях метастазирования на каждой из четырех клинических стадий: 4,0 % на стадии I, 6,6 % на стадии II, 8,0 % на стадии III и 22,9 % на стадии IV. Наиболее частым местом метастазирования был позвоночный столб, особенно поясничный отдел (48 %). В 67 % случаев поражения костей были выявлены в течение 1 года после завершения первичного лечения, 75 % пациенток из них умерли в течение 1 года после обнаружения метастазов. Пациентки моложе 45 лет с метастазами в кости на момент постановки диагноза рака шейки матки имеют худший прогноз, чем пациентки пожилого возраста [32]. Метастазы в кости ухудшают качество жизни (боль, патологические переломы, инвалидность). Диагностика метастазов в кости подтверждается биопсией кости или положительными результатами более чем двух методов, включая сканирование костей, ФДГ-ПЭТ, рентген и МРТ. Обычная рентгенограмма и КТ костей являются полезными методами для оценки метастатического поражения костей. МРТ лучше визуализирует расширение мягких тканей. Кроме того, сканирование костей является полезным диагностическим инструментом для обнаружения отдаленных метастазов и дифференциации изолированных отдаленных метастазов от диффузных метастазов [33]. В настоящее время не существует конкретных общепринятых рекомендаций по лечению пациенток с поражением костей. ОВ для пациенток, которые не получают терапию по поводу метастазов в кости, составляет менее 6 месяцев [34].

\n

При резектабельных метастазах в кости следует рассмотреть возможность хирургического вмешательства. В литературе описаны клинические случаи: у 36-летней женщины с раком шейки матки после хирургического иссечения метастазов в кости ВБП составила 39 месяцев; у 38-летней женщины, которой была проведена своевременная гемипельвэктомия по поводу рецидивирующего рака шейки матки, уменьшилась боль и увеличилась выживаемость, тогда как другие неинвазивные методы лечения были неэффективными. Однако поскольку большинство пациенток с метастазами в кости умирают в течение 1 года, лечение должно быть направлено не только на продление их жизни, но и на улучшение качества жизни пациенток и облегчение их боли [35].

\n

Лучевая терапия обеспечивает хорошее паллиативное воздействие для поддающихся лечению пациенток, но она не влияет на прогноз и достигнутая ремиссия непродолжительна. После проведения лучевой терапии может быть рассмотрена химиотерапия на основе цисплатина у пациенток с хорошим общим состоянием [36].

\n

В одном исследовании среди 105 пациенток с метастазами в кости средний показатель общей выживаемости составил 27 месяцев. Большинство пациенток получили радиотерапевтическую дозу 30 Гр на метастазы в кости, и примерно у 60 % пациенток наблюдалось уменьшение боли. Средняя выживаемость после обнаружения метастазов в кости составляла 10 месяцев, и она была больше у пациенток, получавших ЛТ с химиотерапией или без нее, чем у пациенток, получавших только химиотерапию в качестве паллиативной терапии (12 и 7 месяцев). Если целью лечения является облегчение боли, то в качестве стандартного фракционирования дозы для симптоматических и неосложненных метастазов в кости рекомендуется однократная доза в 8 Гр, назначенная до соответствующего целевого объема. Однако общая доза 30 Гр за 10 фракций также считается стандартным методом с более низкой частотой патологических переломов и компрессии спинного мозга [37]. Относительно химиотерапии, за исключением внутривенного введения, паллиативная транскатетерная артериальная химиоэмболизация/эмболизация может быть подходящим методом симптоматического лечения метастазов в кости, поскольку он является минимально инвазивным, повторяемым, эффективным и быстродействующим [38]. Более того, внутриопухолевая инъекция сизофирана и ОК-432 с ЛТ оказалась эффективной при остеолитических метастазах в кости. В сочетании с приемом бисфосфонатов химиотерапия показала многообещающие эффекты. Однако ни бисфосфонаты, ниденосумаб не оказывают положительного влияния на выживаемость пациенток с метастазами в кости [39].

\n

Метастатический рак шейки матки в головной мозг

\n

Метастазы в мозг при раке шейки матки встречаются редко (от 0,5 до 1,2 %) [40] и обычно считаются неизлечимыми. Считается, что у пациенток с внутричерепным давлением и мозжечковым синдромом, таким как головная боль, тошнота, рвота, судороги и слабость в конечностях, имеются метастазы в головной мозг. У пациенток с метастазами в головной мозг от рака шейки матки плохой прогноз. Средняя выживаемость от постановки диагноза метастазов в мозг до смерти составила 2,3 месяца. Лечение зависит от количества и расположения метастазов, наличия метастазов в других органах и клинического статуса. Факторами, связанными с хорошими прогнозами, являются: возраст моложе 50 лет, хороший статус работоспособности, единичный метастаз в головной мозг и отсутствие экстракраниальных метастазов [41]. Метастазы в легкие связаны с метастазами в головной мозг и могут рассматриваться как фактор риска. Метастазы рака шейки матки в ГМ могут быть единичными (один метастаз; 50,6 %) или множественными (≥2 метастазов; 49,4 %) [40]. Большинство метастазов в головной мозг локализуются в супратенториальной области головного мозга, что может быть связано с васкуляризацией и пространственными характеристиками этой области. В настоящее время не найдено удовлетворительных терапевтических и стандартных эффективных методов лечения.

\n

1) Краниотомия в сочетании с химиотерапией и/или облучением головного мозга.

\n

Одно исследование включало 12 пациенток с метастазами в мозг от рака шейки матки. Восемь пациенток получили облучение всего мозга и стероиды, трое получали только стероиды и одна перенесла операцию с последующей ЛТ. Средняя доза составила 37,6 Гр (диапазон 30–40 Гр) в среднем 11 фракций (диапазон 10–20 фракций). Двое из четырех пациенток с одиночными поражениями получили курс SRS (стереотаксическая радиохирургия). У всех пациенток, получивших облучение всего головного мозга, улучшились симптомы. У пяти пациенток, получавших химиотерапию после облучения головного мозга, средняя выживаемость составила 4,4 месяца по сравнению с 0,9 месяца для тех, кто не получал дополнительного лечения после облучения головного мозга. Режимы химиотерапии включали топотекан, этопозид, доцетаксел, цисплатин и цисплатин плюс ифосфамид. Пациентки, получившие облучение головного мозга (n = 9), имели медианную выживаемость 3,0 месяца по сравнению с 0,5 месяца для тех, кто лечился только стероидами (n = 3). Средняя выживаемость после диагностики метастазов в мозг для пациенток, перенесших трепанацию черепа, была 6,2 месяца по сравнению с 1,3 месяца для шести пациенток, которых лечили ОВГМ. Это клиническое испытание показало, что химиотерапия после облучения мозга улучшила выживаемость. Более того, операция в сочетании с послеоперационным облучением также показала преимущества в отношении выживаемости по сравнению с лучевой терапией [42].

\n

2) Стереотаксическая радиохирургия в сочетании с химиотерапией и/или облучением всего головного мозга.

\n

За исключением традиционной хирургии, стереотаксическая радиохирургия (SRS) имеет преимущества для контроля локальных метастазов в головной мозг, а также может использоваться при недоступных поражениях. В исследовании оценивали выживаемость после SRS [43]. 77 пациенток из 90 с интракраниальными метастазами лечились с помощью SRS. Среди этих пациенток у 10 из 17 были контролируемые первичные опухоли и отсутствовали экстракраниальные метастазы. Средняя предписанная доза изоцентра составляла 30 Гр (диапазон от 30 до 45 Гр), а средняя предписанная периферическая доза составляла 25 Гр (диапазон от 12 до 30 Гр). Частота 3-летнего местного контроля и частота ОВ составили 90,0 и 51,9 % соответственно. На основе очень небольшого числа пациенток лучшая выживаемость была отмечена у пациенток, получавших SRS либо отдельно, либо в сочетании с другими методами лечения [44].

\n\n

У девяти пациенток после GKRS наблюдалось облегчение основных неврологических симптомов. Средняя продолжительность времени, в течение которого пациентки находились в улучшенном неврологическом состоянии, составляла 11,1 недели (диапазон от 2 до 39,6 недели). Частота местного и отдаленного контроля составила 66,7 и 77,8 % соответственно. Средняя выживаемость от даты GKRS до смерти составила 4,6 месяца (диапазон от 1,0 до 15,9 месяцев). 6- и 12-месячная выживаемость после GKRS составила 38 и 15 % соответственно. Попарное сравнение среднего времени выживания между только GKRS и GKRSс WBRT продемонстрировало статистически значимое различие (1,2 месяца против 4,6 месяца). GKRS с WBRT, по-видимому, увеличивает продолжительность выживания по сравнению с одним GKRS при метастазах рака шейки матки. Пациентки с относительно худшим прогнозом чаще получали лечение только GKRS, а не комбинированным методом. Другое исследование также продемонстрировало, что увеличение выживаемости может быть достигнуто с помощью более агрессивного лечения, такого как хирургическое вмешательство или SRS [45].

\n

Таким образом, как показали исследования, лечение метастазов в головной мозг эволюционировало на протяжении многих лет от только WBRT до мультимодальной терапии, включая хирургическую резекцию (трепанацию черепа) или SRS с последующей WBRT и/или химиотерапией. Лучшая выживаемость достигается при мультимодальной терапии (краниотомия с последующей WBRT) по сравнению с одной краниотомией или только WBRT. Наихудшая выживаемость наблюдается у пациенток, не получавших лечения. SRS, как отдельно, так и в сочетании с другим методом лечения, также показывает большую пользу [45]. Выбор между традиционной трепанацией черепа плюс адъювантной лучевой терапией и радиохирургией должен быть персонифицированным и прецизионным, учитывая размер, количество и расположение поражений, клинические условия и доступные технологии. Краниотомия обычно выполняется приболее крупных симптоматических поражениях или если требуется гистологический диагноз. SRS менее инвазивен и больше подходит для недоступных поражений или когда пациентки не подходят для операции. Мы также можем сделать вывод, что оптимальная доза ЛТ составляет 30 Гр для всего мозга, а повышение дозы до очага составляет приблизительно от 10 до 15 Гр.

\n

Первоначально только химиотерапия может рассматриваться у пациенток с множественными метастазами в головной мозг и при наличии экстракраниальных метастазов, поскольку она может контролировать как интра- так и экстракраниальные метастазы [46]. Цисплатин — наиболее часто применяемый препарат. Однако топотекан может быть разумным вариантом исходя из его активности против рака шейки матки и его способности преодолевать гематоэнцефалический барьер. Специальных исследований относительно оптимальной дозы и режима лечения для пациенток с метастазами в головной мозг не проводилось. Между тем при метастазах в мозг с мультифокальными метастазами паллиативное облучение мозга является более подходящей терапией. При одиночных метастазах в мозг при отсутствии системного заболевания использование краниотомии является оптимальным выбором в сочетании с лучевой терапией. Несмотря на то что все эти методы лечения доступны, средняя выживаемость от постановки диагноза метастаза в мозг до смерти невелика.

\n

ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ

\n

До сих пор большинство исследований терапевтических методов для пациенток с метастатическим раком шейки матки включало пациенток как с первичными, так и с метастатическими или рецидивирующими заболеваниями из-за отсутствия зарегистрированных пациенток с впервые диагностированным метастатическим раком шейки матки. Пациентки с более чем двумя очагами метастазирования, которые ранее получали более одной системной терапии, имели плачевные результаты. У пациенток с рецидивирующим раком шейки матки, если пациентка прошла предшествующую химиотерапию, химиорезистентность может возникать из-за нескольких изменений в транспорте лекарств, что приводит к снижению внутриклеточного накопления и активации детоксикации лекарств за счет повышенных уровней внутриклеточных поглотителей, включая глутатион, путь апоптотической гибели клеток и др. [47]. Более того, предварительное ионизирующее излучение может вызвать лучевую резистентность опухолевых тканей [48]. Из-за различия биологических характеристик пациенток с первичным раком IVB стадии по сравнению с пациентками с метастатическим или рецидивирующим раком шейки матки необходимы дальнейшие исследования.

\n

Некоторые исследования показали, что ЛТ и полихимиотерапия у пациенток с карциномой шейки матки стадии IVB и хорошим показателем работоспособности хорошо переносятся и приводят к более высокому уровню выживаемости. Кроме того, эффективность химиолучевой терапии лимфатических метастазов была подтверждена согласно приведенным выше данным. Однако пока остается неясным, насколько химиолучевая терапия улучшит качество жизни, показатели общей и безрецидивной выживаемости для пациенток с раком шейки матки стадии IVB с гематогенными метастазами. Следовательно, для получения дополнительной подтверждающей информации необходимы будущие крупномасштабные и проспективные исследования.

\n

ВЫВОДЫ

\n

У пациенток с раком шейки матки существует два типа метастазов: гематогенные и лимфатические. Пациентки с гематогенными метастазами имеют более высокий риск смерти, чем пациентки с метастазами лимфогенного распространения. С точки зрения диагностики ПЭТ или ПЭТ-КТ являются эффективным инструментом для оценки отдаленных метастазов, включая гематогенные и метастазы в ЛУ. Лучевая терапия и последующая химиотерапия хорошо переносятся и эффективны при лимфатических метастазах. Более того, при гематогенных метастазах в разные органы более целесообразно хирургическое вмешательство. Относительно метастатической карциномы шейки матки в легкие, при больших солитарных метастатических очагах операция в сочетании с химиотерапией (плюс ЛТ для стадии IVB) может обеспечить лучший прогноз. Для тех, кто не является кандидатом на оперативное вмешательство, химиолучевая терапия может быть оптимальным выбором при первичном метастатическом раке шейки матки (стадия IVB). При резистентном рецидивирующем метастатическом раке шейки матки показана химиотерапия. При метастазе рака шейки матки в кости перспективна одновременная химиотерапия и введение бисфосфонатов. При метастазах рака шейки матки в головной мозг паллиативное облучение головного мозга является более подходящей терапией при метастазах в головной мозг с мультифокальными метастазами. Трепанация черепа в сочетании с лучевой терапией — оптимальный выбор при одиночных метастазах в головной мозг. Химиотерапия на первом этапе должна быть рассмотрена пациенткам с множественными метастазами в головной мозг и экстракраниальными метастазами.

\n

Исследование проводилось в рамках выполнения научной темы «Оптимизация прогнозирования и коррекция осложнений при раке шейки матки», утвержденной ученым советом лечебного факультета ФБГОУ ВО «Башкирский государственный медицинский университет» МЗ РФ 27.02.2020 г.

\n

Информация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.
Conflict of Interest. The author declares no conflict of interest.

\n

Информация о спонсорстве. Данная работа не финансировалась.
Sponsorship Data. This work is not funded.

"],"dc.fullHTML.ru":["

ВВЕДЕНИЕ

\n

Рак шейки матки (РШМ) — одна из самых распространенных злокачественных опухолей среди женского населения. РШМ является четвертым наиболее часто диагностируемым раком и четвертой по значимости причиной смерти от онкопатологии у женщин: по оценкам, в 2018 году во всем мире было зарегистрировано 570 000 случаев и 311 000 смертей [1]. В то время как стандартное лечение, состоящее из комбинации хирургии, лучевой терапии и химиотерапии, было разработано для ранней стадии или местно-распространенного РШМ, тактика терапии отдаленных метастазов разработана не в полной мере [2]. Пациентки с раком шейки матки I–IV стадий (любое распространение опухоли [T], любое состояние регионарных лимфатических узлов [N] и M1 (отдаленные метастазы): метастазирование перитонеального распространения и поражение надключичных [SCLN], средостенных [MLN], или парааортальных лимфатических узлов [PALN]; легкое; печень; кости; головной мозг) при первичном обращении или у которых имеется хроническое/рецидивирующее заболевание вне таза, классифицируются как пациентки с метастатическим раком шейки матки. У 13 % пациенток рак шейки матки диагностируется на поздних стадиях. Пятилетняя выживаемость при метастатическом раке шейки матки составляет 16,5 % по сравнению с 91,5 % при локализованном (местнораспространенном) раке шейки матки [3]. В отличие от пациенток с раком шейки матки на ранней стадии и местнораспространенным раком шейки матки, которым доступны традиционные радикальные методы лечения, включая хирургическое вмешательство, химиотерапию или лучевую терапию (ЛТ), не существует стандартного лечения для пациенток с метастатическим раком шейки матки из-за его гетерогенных проявлений. В настоящее время среднее время выживания составляет от 8 до 13 месяцев. В этой статье мы сосредоточимся на некоторых важных аспектах метастатического рака шейки матки.

\n

ПАЦИЕНТКИ С ЛИМФАТИЧЕСКИМИ МЕТАСТАЗАМИ

\n

Для пациенток с метастатическим раком шейки матки, если пораженные участки за пределами органов малого таза представляют собой только лимфатические узлы (ЛУ), тип метастаза определяется как лимфатический метастаз.

\n

Диагностика. Исторически методы определения статуса ЛУ включают компьютерную томографию (КТ), магнитно-резонансную томографию (МРТ), лимфаден­эктомию и лимфангиограмму. КТ и МРТ считаются предпочтительными инструментами для клинической оценки инвазии (степени распространенности) рака шейки матки [4]. Диффузионно-взвешенная МРТ выступает как новый метод идентификации метастазов в регионарные ЛУ у пациенток с раком шейки матки. Однако крупномасштабные высококачественные исследования нуждаются в оценке его клинической ценности для верификации метастатических инеметастатических лимфатических узлов таза у пациенток с раком шейки матки [5].

\n\n

ФДГ-ПЭТ может также принести максимальную пользу при выборе подходящих пациенток с рецидивирующим раком шейки матки для паллиативной терапии с наиболее точной информацией о наличии отдаленных метастазов.

\n

Кроме того, ПЭТ или ПЭТ-КТ улучшают планирование первичного лечения рака шейки матки с подозрением на отдаленные узловые метастазы, определенные с помощью МРТ. В одно исследование [8] были включены 47 пациенток с подозрением на метастазы в парааортальные лимфоузлы (PALN с) (n = 8), подвздошные лимфоузлы (n = 6), метастазы SCLN (n = 2) и 31 пациентка без других удаленных узловых поражений. Дополнительная ПЭТ или ПЭТ-КТ дала положительный клинический эффект у 21 (44,7 %) из 47 пациенток. Положительные эффекты включали раскрытие дополнительных излечимых участков (n = 8), снижение стадии (n = 6) и предложение метаболической биопсии (n = 4) или изменение паллиативной помощи (n = 3). Постановка / повторная постановка (p = 0,006) была связана с лучшим прогнозом. Обнаружены достоверные корреляции между метаболическим объемом опухоли, общим гликолизом поражения и метастазами в ЛУ.

\n

Помимо ПЭТ-КТ, в последние годы еще одним диагностическим инструментом стала ПЭТ-МРТ. Диагностическая достоверность была значительно выше для ПЭТ-МРТ при злокачественных и доброкачественных образованиях. Принимая во внимание уменьшенную дозу облучения и превосходное распознавание очагов поражения, ПЭТ-МРТ может служить мощной альтернативой ПЭТ-КТ в будущем. Более того, ПЭТ-МРТ также выявила значительную и сильную корреляцию между метаболизмом опухоли и более высокой клеточностью в очагах рака шейки матки [9]. Однако недавнее исследование продемонстрировало, что эффективность ПЭТ или ПЭТ-КТ в идентификации метастазов в ЛУ при раке шейки матки ограничена областью ЛУ, размером метастазов в ЛУ и гистологическим типом первичной опухоли. Из-за ограниченного пространственного разрешения ПЭТ или ПЭТ-КТ не подходят для выявления небольших поражений, скрининга на ранней стадии и диагностики первичных поражений. Дальнейшие улучшения в диагностической технологии, включая ПЭТ-МРТ, исследование новых индикаторов позитронов и анализ данных от различных комбинаций индикаторов, вероятно, сделают ПЭТ особенно информативным для диагностики и планирования терапевтической стратегии.

\n

Лечение. Для метастазов ЛУ риск смерти чрезвычайно возрастает в зависимости от самого отдаленного уровня поражения ЛУ при постановке диагноза [10]. В исследовании пациентки с ПЭТ-положительными ЛУ имели значительно худшую выживаемость, чем пациентки с ПЭТ-отрицательными ЛУ. Кроме того, высокое потребление ФДГ первичной опухолью, которое измеряется стандартным значением поглощения (SUV), связано с плохой выживаемостью.

\n

Одно исследование было направлено на определение того, эффективна ли одновременная химиолучевая терапия (ХЛТ) для улучшения прогноза по сравнению с химиотерапией у пациенток с раком шейки матки стадии IVB, у которых есть отдаленные лимфатические метастазы. В исследование были включены 24 пациентки, получавшие ХЛТ (n = 10) или химиотерапию (n = 14). Частота полного ответа составила 60 и 0 % после ХЛТ и химиотерапии соответственно. ХЛТ были благоприятными прогностическими факторами для улучшения выживаемости без прогрессирования (ВБП; 7,8 против 40,5 месяца), значимыми для улучшения общей выживаемости (OВ; 18,4 против 63,7 месяца). Лейкопения 3-й или 4-й степени чаще встречалась у пациенток, получавших ХЛТ (24,4 против 9,1 %, p = 0,03). Проктит 3-й степени проявился как поздняя токсичность, связанная с лучевой терапией, только у одной пациентки (10 %), который лечился с помощью ХЛТ. Однако не наблюдалось значимых различий в частоте и характере рецидивов заболевания между ХЛТ и химиотерапией [11].

\n

При изолированном рецидиве ЛУ адъювантная лучевая терапия с одновременной химиотерапией после радикального хирургического вмешательства также рекомендуется при раке шейки матки. В одном исследовании 22 пациентки с раком шейки матки с рецидивом LN, которые ранее перенесли радикальную гистерэктомию с тазовой лимфоаденэктомией, получали ЛТ с (n = 18) или без (n = 4) химиотерапии. Использовались различные схемы химиотерапии (5-фторурацил [ 5-FU] + цисплатин [FP], n = 11; паклитаксел + карбоплатин, n = 7). Суммарная очаговая доза (СОД) ЛТ составляла 60 Гр (диапазон от 40 до 70 Гр). Пациентки, получавшие ХЛТ, достигли более длительной 5-летней ВБП и ОВ (72,9 % и 60 %). Осложнения после адъювантной лучевой терапии выявились у 14 (63,6 %) из 22 пациенток. Острый эпидермит (лучевая реакция) 3-й степени (n = 2) и гематологическая токсичность (n = 1) развились у трех пациенток.

\n

Лечение пациенток с метастазами в PALN
(парааортальные лимфоузлы)

\n

Частота экстратазового поражения у пациенток, получавших лечение по поводу местнораспространенного рака шейки матки, высока и составляет от 10 до 30 %, особенно в группе PALN (21 %) [12]. Среди пациенток с метастазами PALN SUV опухоли выше у пациенток с ПЭТ-положительными ЛУ по сравнению с другими. SUV (ПЭТ с 18F-FDG) больше или равно 3,3 и поражение узлов больше 5 мм для PALN являются значительными неблагоприятными факторами прогноза [13]. При возникновении метастатического поражения парааортальных лимфоузлов используются два типа терапии. Первый выбор — хирургическая резекция. Парааортальная лимфодиссекция не только полезна для выявления потенциальных метастазов ЛУ у пациенток с раком шейки матки, но также обеспечивает терапевтический эффект [14]. Первоначально операция выполнялась путем лапаротомии, но от нее отказались из-за высокого уровня осложнений (от 10 до 16 %).

\n

С развитием лапароскопии и низким уровнем развития осложнений при ней, коротким пребыванием в стацио­наре и сокращением промежутка до лучевой терапии концепция парааортальной лимфоаденэктомии возникла сначала с использованием трансперитонеального доступа. По сравнению с лапаротомией экстраперитонеальный лапароскопический доступ существенно снижает периоперационную заболеваемость, особенно частоту осложнений, вызванных лучевой терапией. Более того, экстраперитонеальная лапароскопическая парааортальная лимфаденэктомия — процедура, которую следует рассматривать как инструмент для прецизионного стадирования рака шейки матки, и, в зависимости от гистологического подтверждения, выбора тактики и объема последующей терапии. Также было проведено исследование, в котором участвовали 44 женщины с гистологически подтвержденными метастазами PALN, лапароскопическая лимфаденэктомия была выполнена 40 пациенткам. Пациенткам было выполнено стандартное фракционирование 50,4 Гр на парааортальную и тазовую области. Кроме того, для шейки матки проводилась брахитерапия под контролем МРТ с 5–6 фракциями с РОД 5 Гр до СОД 25–30 Гр.

\n

Все пациентки получали химиотерапию на основе цисплатина, за исключением пяти пациенток, получавших карбоплатин, и одной пациентки, получавшего только лучевую терапию. Цисплатин и карбоплатин вводили один раз в неделю. Острая лучевая токсичность 4-й или 5-й степени не отмечена. В целом 11 % пациенток имели позднюю желудочно-кишечную токсичность 3-й степени, а 19 % пациенток имели позднюю токсичность мочеполовой системы 3-й степени. Показатели ОВ через 2 и 5 лет составили 68,4 и 54,1 % соответственно. Из 44 пациенток у 43 рецидива в парааортальной области не наблюдалось. Соответственно, превосходный тазовый и парааортальный контроль может быть достигнут с помощью лимфаденэктомии с последующей химиолучевой терапией [15].

\n

Альтернативный вид терапии — химиолучевая терапия. При сочетании с одновременной химиотерапией чувствительность ЛТ повышается. Сообщается, что пятилетняя общая выживаемость составила 40 % для пациенток, перенесших ХЛТ (n = 19), по сравнению с 18 % для пациенток, которым была проведена только ЛТ (n = 13), со средней выживаемостью 29 и 13 месяцев соответственно [35]. В другое исследование были включены 46 пациенток с раком шейки матки стадии IB–IVA (51,1 %), получавших одномоментную ХЛТ. У 70 пациенток (77,8 %) была полная ремиссия. Общая пятилетняя выживаемость и выживаемость без прогрессирования составили 62,6 и 43,9 % соответственно.

\n\n

Также сообщалось, о 46 пациентках с раком шейки матки стадии IB1–IVA с положительными PALN. Неоадъювантную, сопутствующую и адъювантную химиотерапию паклитакселом и карбоплатином назначали в течение одного цикла до ЛТ, двух циклов во время ЛТ или трех циклов после ЛТ. Все пациентки получали лучевую терапию с модуляцией интенсивности расширенного поля (EF-IMRT) (СОД 50,4 Гр, 1,8 Гр на фракцию) и внутриполостную брахитерапию (доза в точке «A» от 20,0 до 30,0 Гр в 5,0 Гр на фракцию). Двадцать шесть пациенток получали повышенную дозу от 6,0 до 8,0 Гр в 2,0 Гр на фракцию для положительных PALN. 3-летняя ВБП и ОВ составили 46,2 и 61,2 %. Это исследование продемонстрировало, что EF-IMRT и внутриполостная брахитерапия в сочетании с химиотерапией безопасны и эффективны при раке шейки матки стадии IB1–IVA с положительными результатами PALN [17].

\n\n

Лечение пациенток с метастазами SCLN

\n

Общая частота метастазов в левый SCLN у пациенток с метастатическим раком шейки матки составляет примерно 8,6 % с метастазами в PALN или без них [20]. Частота метастазов намного выше в подгруппе пациенток с положительными PALN. Частота 5-летней выживаемости пациенток с метастазами SCLN составила 16,5 %. Для пациенток с метастазами SCLN разные SUV представляют разные исходы. Пациентки с высоким SUV (>8) или низким SUV (<4,3) имеют более низкий трехлетний показатель OВ по сравнению с пациентками с промежуточным SUV (от 4,3 до 8). Более того, латентный период менее 2 лет, уровни антигена плоскоклеточной карциномы (SCC-Ag) ≥4 нг/мл и рецидив, выходящий за пределы SCLN, были значительными неблагоприятными прогностическими факторами [21].

\n

Для пациенток с метастазами как PALN, так и SCLN возможны ЛТ и последующая химиотерапия с приемлемой поздней токсичностью, несмотря на высокий уровень острой гематологической токсичности. В одном исследовании 25 пациенток с метастазами как в PALN, так и в SCLN получали в среднем 59,4 Гр на переднелатеральную надключичную область слева и 50,4 Гр на область малого таза, после чего проводилась брахитерапия с высокой мощностью 30 Гр за 6 фракций. Все пациентки одновременно получали химиотерапию на основе платины. Медиана выживаемости пациенток с метастазами SCLN и PALN составила 32 месяца, что намного выше по сравнению с 7,5 месяца до отчета (максимальная выживаемость составила 16 месяцев) [22].

\n\n

ПАЦИЕНТКИ С ГЕМАТОГЕННЫМИ МЕТАСТАЗАМИ

\n

Гематогенное распространение является относительно редким и чаще всего поражает легкие (36,3 %), кости (16,3 %), печень и головной мозг. Половина пациенток с гематогенными метастазами умерла в течение 6 месяцев с момента их выявления. 69,2 % пациенток с единичным метастазом и 82,7 % пациенток с множественными метастазами умерли в течение 1 года. Недавнее исследование с участием 30 пациенток (n = 30) с диссеминированным раком шейки матки различных типов метастазов показали, что у пациенток с гематогенными метастазами риск смерти в 5,3 раза выше, чем у пациенток с лимфатическими метастазами. Химиотерапия используется при рецидиве или метастатическом прогрессировании, но имеет ограниченное влияние на выживаемость. Очевидно, что нам нужны более эффективные варианты лечения больных раком шейки матки с гематогенными метастазами. Хорошим выбором являются лучевая терапия и полихимиотерапия [24].

\n

Метастатический рак шейки матки в легкое

\n

Что касается пациенток с раком шейки матки, у 4,16–7,7 % пациенток развиваются метастазы в легкие. Количество метастатических узлов, легочная метастазэктомия, безрецидивный интервал и послеоперационная химиотерапия на основе платины могут влиять на клинические исходы [25]. Пациентки с одним или двумя легочными метастазами имели преимущество в 5-летней ВБП по сравнению с пациентками с тремя или четырьмя метастазами. Легочные метастазы были обнаружены у 83,9 % пациенток в течение 2 лет после первичного лечения рака шейки матки. Медиана ВБП составила 13 месяцев. Средняя выживаемость после выявления метастазов в легкие составила 18 месяцев для 2- и 5-летней выживаемости 37,7 и 7,5 % соответственно. Метастазы в основном локализовались в нижней доле правого легкого. Пациенткам с раком шейки матки IA–IIB стадии в период последующего наблюдения рекомендуется регулярное обследование КТ легких [26].

\n

1) Хирургическое лечение.

\n

Когда злокачественная опухоль шейки матки метастазирует в легкие, оптимальным выбором является хирургическое вмешательство, т.к. это дает преимущество в выживаемости. Предпочтительные условия для удаления метастатических очагов в легких следующие: отсутствие внутригрудных и MLN метастазов поданным рентгенографии; менее четырех поражений легких; безрецидивный интервал более 24 месяцев; метастатические очаги до 3 см в диаметре; отсутствие повышения сывороточных онкомаркеров [27]. Для хирургического доступа клиновидная резекция с отрицательным краем 2 см или более от края опухоли подходила для поражений диаметром менее 3 см, а лобэктомия с лимфодиссекцией была необходима для поражений диаметром 3 см и более.

\n

В одном исследовании оценивались результаты шести пациенток с раком шейки матки (n = 6), перенесших резекцию по поводу метастазов в легкие, средняя выживаемость у этих пациенток с раком шейки матки составила 36 месяцев. Авторы пришли к выводу, что резекция легкого может обеспечить преимущество в выживаемости для отдельных пациенток, у которых есть злокачественные новообразования шейки матки с изолированными метастазами в легкие. Кроме того, резекция показана при подозрительных метастазах в грудную клетку у пациенток с раком шейки матки [28].

\n

Также сообщалось об исследовании, в котором приняли участие 519 пациенток с инвазивной карциномой шейки матки (стадии IB–IIB). Частота метастазов в легкие составила 6,4 % (24/377) и 11,3 % (16/142) у пациенток с отрицательными и положительными ЛУ таза соответственно. Среди 24 пациенток с отрицательными ЛУ у 15 были легочные метастазы. Общая 5-летняя выживаемость этих 15 пациенток после рецидива составила 36 %. Прогноз у 12 пациенток (46 %) с одним-тремя легочными метастазами был лучше после хирургической резекции и/или химиотерапии.

\n

Прежде всего для улучшения прогноза рекомендуется активная хирургическая резекция поражения легкого и дальнейшая химиотерапия [29].

\n

2) Безоперационная терапия.

\n

Те, кто ответил на химиотерапию, жили дольше, чем те, кто не ответил. Следовательно, соответствующая химиотерапия может продлить выживаемость пациенток с легочными метастазами РШМ.

\n\n

50 пациенток с рентгенологически подтвержденными метастазами в легких прошли курс химиотерапии. Показатели общей выживаемости в течение 1 и 3 лет после химиотерапии FP составили 62 и 17,6 % соответственно. Показатели ВБП в течение 1 и 3 лет составили 36,7 и 14,3 % соответственно. Режим FP безопасен и достаточно эффективен для лечения пациенток с легочными метастазами после первичного лечения инвазивной карциномы шейки матки, которым невозможно провести хирургическое вмешательство. Помимо внутривенного введения химиотерапии, эффективными методами лечения метастазов рака шейки матки в легкие являются химиотерапия инфузией бронхиальной артерии и подкожной инфузией (блеомицином). При карциноме шейки матки стадии IVB с метастазами в легкие не было рецидивов после химиотерапии (паклитаксел, карбоплатин 1 курс) с последующей ХЛТ с еженедельной дозой цисплатина 20 мг/м² и продолжением химиотерапии паклитакселом и карбоплатином [30].

\n

При больших солитарных метастатических очагах в легких хирургическое вмешательство в сочетании с химиотерапией (плюс ЛТ для стадии IVB) может обеспечить лучший прогноз. Для пациенток, которые не являются кандидатами на операцию, химиолучевая терапия может быть оптимальным выбором при первичном метастатическом раке шейки матки (стадия IVB). Химиотерапия показана при резистентном рецидивирующем метастатическом раке шейки матки.

\n

Метастатический рак шейки матки в кости

\n

Костные метастазы от рака шейки матки наблюдались от 0,8 до 23 % всех случаев [31]. Сообщалось о следующих показателях метастазирования на каждой из четырех клинических стадий: 4,0 % на стадии I, 6,6 % на стадии II, 8,0 % на стадии III и 22,9 % на стадии IV. Наиболее частым местом метастазирования был позвоночный столб, особенно поясничный отдел (48 %). В 67 % случаев поражения костей были выявлены в течение 1 года после завершения первичного лечения, 75 % пациенток из них умерли в течение 1 года после обнаружения метастазов. Пациентки моложе 45 лет с метастазами в кости на момент постановки диагноза рака шейки матки имеют худший прогноз, чем пациентки пожилого возраста [32]. Метастазы в кости ухудшают качество жизни (боль, патологические переломы, инвалидность). Диагностика метастазов в кости подтверждается биопсией кости или положительными результатами более чем двух методов, включая сканирование костей, ФДГ-ПЭТ, рентген и МРТ. Обычная рентгенограмма и КТ костей являются полезными методами для оценки метастатического поражения костей. МРТ лучше визуализирует расширение мягких тканей. Кроме того, сканирование костей является полезным диагностическим инструментом для обнаружения отдаленных метастазов и дифференциации изолированных отдаленных метастазов от диффузных метастазов [33]. В настоящее время не существует конкретных общепринятых рекомендаций по лечению пациенток с поражением костей. ОВ для пациенток, которые не получают терапию по поводу метастазов в кости, составляет менее 6 месяцев [34].

\n

При резектабельных метастазах в кости следует рассмотреть возможность хирургического вмешательства. В литературе описаны клинические случаи: у 36-летней женщины с раком шейки матки после хирургического иссечения метастазов в кости ВБП составила 39 месяцев; у 38-летней женщины, которой была проведена своевременная гемипельвэктомия по поводу рецидивирующего рака шейки матки, уменьшилась боль и увеличилась выживаемость, тогда как другие неинвазивные методы лечения были неэффективными. Однако поскольку большинство пациенток с метастазами в кости умирают в течение 1 года, лечение должно быть направлено не только на продление их жизни, но и на улучшение качества жизни пациенток и облегчение их боли [35].

\n

Лучевая терапия обеспечивает хорошее паллиативное воздействие для поддающихся лечению пациенток, но она не влияет на прогноз и достигнутая ремиссия непродолжительна. После проведения лучевой терапии может быть рассмотрена химиотерапия на основе цисплатина у пациенток с хорошим общим состоянием [36].

\n

В одном исследовании среди 105 пациенток с метастазами в кости средний показатель общей выживаемости составил 27 месяцев. Большинство пациенток получили радиотерапевтическую дозу 30 Гр на метастазы в кости, и примерно у 60 % пациенток наблюдалось уменьшение боли. Средняя выживаемость после обнаружения метастазов в кости составляла 10 месяцев, и она была больше у пациенток, получавших ЛТ с химиотерапией или без нее, чем у пациенток, получавших только химиотерапию в качестве паллиативной терапии (12 и 7 месяцев). Если целью лечения является облегчение боли, то в качестве стандартного фракционирования дозы для симптоматических и неосложненных метастазов в кости рекомендуется однократная доза в 8 Гр, назначенная до соответствующего целевого объема. Однако общая доза 30 Гр за 10 фракций также считается стандартным методом с более низкой частотой патологических переломов и компрессии спинного мозга [37]. Относительно химиотерапии, за исключением внутривенного введения, паллиативная транскатетерная артериальная химиоэмболизация/эмболизация может быть подходящим методом симптоматического лечения метастазов в кости, поскольку он является минимально инвазивным, повторяемым, эффективным и быстродействующим [38]. Более того, внутриопухолевая инъекция сизофирана и ОК-432 с ЛТ оказалась эффективной при остеолитических метастазах в кости. В сочетании с приемом бисфосфонатов химиотерапия показала многообещающие эффекты. Однако ни бисфосфонаты, ниденосумаб не оказывают положительного влияния на выживаемость пациенток с метастазами в кости [39].

\n

Метастатический рак шейки матки в головной мозг

\n

Метастазы в мозг при раке шейки матки встречаются редко (от 0,5 до 1,2 %) [40] и обычно считаются неизлечимыми. Считается, что у пациенток с внутричерепным давлением и мозжечковым синдромом, таким как головная боль, тошнота, рвота, судороги и слабость в конечностях, имеются метастазы в головной мозг. У пациенток с метастазами в головной мозг от рака шейки матки плохой прогноз. Средняя выживаемость от постановки диагноза метастазов в мозг до смерти составила 2,3 месяца. Лечение зависит от количества и расположения метастазов, наличия метастазов в других органах и клинического статуса. Факторами, связанными с хорошими прогнозами, являются: возраст моложе 50 лет, хороший статус работоспособности, единичный метастаз в головной мозг и отсутствие экстракраниальных метастазов [41]. Метастазы в легкие связаны с метастазами в головной мозг и могут рассматриваться как фактор риска. Метастазы рака шейки матки в ГМ могут быть единичными (один метастаз; 50,6 %) или множественными (≥2 метастазов; 49,4 %) [40]. Большинство метастазов в головной мозг локализуются в супратенториальной области головного мозга, что может быть связано с васкуляризацией и пространственными характеристиками этой области. В настоящее время не найдено удовлетворительных терапевтических и стандартных эффективных методов лечения.

\n

1) Краниотомия в сочетании с химиотерапией и/или облучением головного мозга.

\n

Одно исследование включало 12 пациенток с метастазами в мозг от рака шейки матки. Восемь пациенток получили облучение всего мозга и стероиды, трое получали только стероиды и одна перенесла операцию с последующей ЛТ. Средняя доза составила 37,6 Гр (диапазон 30–40 Гр) в среднем 11 фракций (диапазон 10–20 фракций). Двое из четырех пациенток с одиночными поражениями получили курс SRS (стереотаксическая радиохирургия). У всех пациенток, получивших облучение всего головного мозга, улучшились симптомы. У пяти пациенток, получавших химиотерапию после облучения головного мозга, средняя выживаемость составила 4,4 месяца по сравнению с 0,9 месяца для тех, кто не получал дополнительного лечения после облучения головного мозга. Режимы химиотерапии включали топотекан, этопозид, доцетаксел, цисплатин и цисплатин плюс ифосфамид. Пациентки, получившие облучение головного мозга (n = 9), имели медианную выживаемость 3,0 месяца по сравнению с 0,5 месяца для тех, кто лечился только стероидами (n = 3). Средняя выживаемость после диагностики метастазов в мозг для пациенток, перенесших трепанацию черепа, была 6,2 месяца по сравнению с 1,3 месяца для шести пациенток, которых лечили ОВГМ. Это клиническое испытание показало, что химиотерапия после облучения мозга улучшила выживаемость. Более того, операция в сочетании с послеоперационным облучением также показала преимущества в отношении выживаемости по сравнению с лучевой терапией [42].

\n

2) Стереотаксическая радиохирургия в сочетании с химиотерапией и/или облучением всего головного мозга.

\n

За исключением традиционной хирургии, стереотаксическая радиохирургия (SRS) имеет преимущества для контроля локальных метастазов в головной мозг, а также может использоваться при недоступных поражениях. В исследовании оценивали выживаемость после SRS [43]. 77 пациенток из 90 с интракраниальными метастазами лечились с помощью SRS. Среди этих пациенток у 10 из 17 были контролируемые первичные опухоли и отсутствовали экстракраниальные метастазы. Средняя предписанная доза изоцентра составляла 30 Гр (диапазон от 30 до 45 Гр), а средняя предписанная периферическая доза составляла 25 Гр (диапазон от 12 до 30 Гр). Частота 3-летнего местного контроля и частота ОВ составили 90,0 и 51,9 % соответственно. На основе очень небольшого числа пациенток лучшая выживаемость была отмечена у пациенток, получавших SRS либо отдельно, либо в сочетании с другими методами лечения [44].

\n\n

У девяти пациенток после GKRS наблюдалось облегчение основных неврологических симптомов. Средняя продолжительность времени, в течение которого пациентки находились в улучшенном неврологическом состоянии, составляла 11,1 недели (диапазон от 2 до 39,6 недели). Частота местного и отдаленного контроля составила 66,7 и 77,8 % соответственно. Средняя выживаемость от даты GKRS до смерти составила 4,6 месяца (диапазон от 1,0 до 15,9 месяцев). 6- и 12-месячная выживаемость после GKRS составила 38 и 15 % соответственно. Попарное сравнение среднего времени выживания между только GKRS и GKRSс WBRT продемонстрировало статистически значимое различие (1,2 месяца против 4,6 месяца). GKRS с WBRT, по-видимому, увеличивает продолжительность выживания по сравнению с одним GKRS при метастазах рака шейки матки. Пациентки с относительно худшим прогнозом чаще получали лечение только GKRS, а не комбинированным методом. Другое исследование также продемонстрировало, что увеличение выживаемости может быть достигнуто с помощью более агрессивного лечения, такого как хирургическое вмешательство или SRS [45].

\n

Таким образом, как показали исследования, лечение метастазов в головной мозг эволюционировало на протяжении многих лет от только WBRT до мультимодальной терапии, включая хирургическую резекцию (трепанацию черепа) или SRS с последующей WBRT и/или химиотерапией. Лучшая выживаемость достигается при мультимодальной терапии (краниотомия с последующей WBRT) по сравнению с одной краниотомией или только WBRT. Наихудшая выживаемость наблюдается у пациенток, не получавших лечения. SRS, как отдельно, так и в сочетании с другим методом лечения, также показывает большую пользу [45]. Выбор между традиционной трепанацией черепа плюс адъювантной лучевой терапией и радиохирургией должен быть персонифицированным и прецизионным, учитывая размер, количество и расположение поражений, клинические условия и доступные технологии. Краниотомия обычно выполняется приболее крупных симптоматических поражениях или если требуется гистологический диагноз. SRS менее инвазивен и больше подходит для недоступных поражений или когда пациентки не подходят для операции. Мы также можем сделать вывод, что оптимальная доза ЛТ составляет 30 Гр для всего мозга, а повышение дозы до очага составляет приблизительно от 10 до 15 Гр.

\n

Первоначально только химиотерапия может рассматриваться у пациенток с множественными метастазами в головной мозг и при наличии экстракраниальных метастазов, поскольку она может контролировать как интра- так и экстракраниальные метастазы [46]. Цисплатин — наиболее часто применяемый препарат. Однако топотекан может быть разумным вариантом исходя из его активности против рака шейки матки и его способности преодолевать гематоэнцефалический барьер. Специальных исследований относительно оптимальной дозы и режима лечения для пациенток с метастазами в головной мозг не проводилось. Между тем при метастазах в мозг с мультифокальными метастазами паллиативное облучение мозга является более подходящей терапией. При одиночных метастазах в мозг при отсутствии системного заболевания использование краниотомии является оптимальным выбором в сочетании с лучевой терапией. Несмотря на то что все эти методы лечения доступны, средняя выживаемость от постановки диагноза метастаза в мозг до смерти невелика.

\n

ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ

\n

До сих пор большинство исследований терапевтических методов для пациенток с метастатическим раком шейки матки включало пациенток как с первичными, так и с метастатическими или рецидивирующими заболеваниями из-за отсутствия зарегистрированных пациенток с впервые диагностированным метастатическим раком шейки матки. Пациентки с более чем двумя очагами метастазирования, которые ранее получали более одной системной терапии, имели плачевные результаты. У пациенток с рецидивирующим раком шейки матки, если пациентка прошла предшествующую химиотерапию, химиорезистентность может возникать из-за нескольких изменений в транспорте лекарств, что приводит к снижению внутриклеточного накопления и активации детоксикации лекарств за счет повышенных уровней внутриклеточных поглотителей, включая глутатион, путь апоптотической гибели клеток и др. [47]. Более того, предварительное ионизирующее излучение может вызвать лучевую резистентность опухолевых тканей [48]. Из-за различия биологических характеристик пациенток с первичным раком IVB стадии по сравнению с пациентками с метастатическим или рецидивирующим раком шейки матки необходимы дальнейшие исследования.

\n

Некоторые исследования показали, что ЛТ и полихимиотерапия у пациенток с карциномой шейки матки стадии IVB и хорошим показателем работоспособности хорошо переносятся и приводят к более высокому уровню выживаемости. Кроме того, эффективность химиолучевой терапии лимфатических метастазов была подтверждена согласно приведенным выше данным. Однако пока остается неясным, насколько химиолучевая терапия улучшит качество жизни, показатели общей и безрецидивной выживаемости для пациенток с раком шейки матки стадии IVB с гематогенными метастазами. Следовательно, для получения дополнительной подтверждающей информации необходимы будущие крупномасштабные и проспективные исследования.

\n

ВЫВОДЫ

\n

У пациенток с раком шейки матки существует два типа метастазов: гематогенные и лимфатические. Пациентки с гематогенными метастазами имеют более высокий риск смерти, чем пациентки с метастазами лимфогенного распространения. С точки зрения диагностики ПЭТ или ПЭТ-КТ являются эффективным инструментом для оценки отдаленных метастазов, включая гематогенные и метастазы в ЛУ. Лучевая терапия и последующая химиотерапия хорошо переносятся и эффективны при лимфатических метастазах. Более того, при гематогенных метастазах в разные органы более целесообразно хирургическое вмешательство. Относительно метастатической карциномы шейки матки в легкие, при больших солитарных метастатических очагах операция в сочетании с химиотерапией (плюс ЛТ для стадии IVB) может обеспечить лучший прогноз. Для тех, кто не является кандидатом на оперативное вмешательство, химиолучевая терапия может быть оптимальным выбором при первичном метастатическом раке шейки матки (стадия IVB). При резистентном рецидивирующем метастатическом раке шейки матки показана химиотерапия. При метастазе рака шейки матки в кости перспективна одновременная химиотерапия и введение бисфосфонатов. При метастазах рака шейки матки в головной мозг паллиативное облучение головного мозга является более подходящей терапией при метастазах в головной мозг с мультифокальными метастазами. Трепанация черепа в сочетании с лучевой терапией — оптимальный выбор при одиночных метастазах в головной мозг. Химиотерапия на первом этапе должна быть рассмотрена пациенткам с множественными метастазами в головной мозг и экстракраниальными метастазами.

\n

Исследование проводилось в рамках выполнения научной темы «Оптимизация прогнозирования и коррекция осложнений при раке шейки матки», утвержденной ученым советом лечебного факультета ФБГОУ ВО «Башкирский государственный медицинский университет» МЗ РФ 27.02.2020 г.

\n

Информация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.
Conflict of Interest. The author declares no conflict of interest.

\n

Информация о спонсорстве. Данная работа не финансировалась.
Sponsorship Data. This work is not funded.

"],"dc.fullRISC":["ВВЕДЕНИЕ\nРак шейки матки (РШМ) — одна из самых распространенных злокачественных опухолей среди женского населения. РШМ является четвертым наиболее часто диагностируемым раком и четвертой по значимости причиной\nсмерти от онкопатологии у женщин: по оценкам, в 2018\nгоду во всем мире было зарегистрировано 570 000 случаев и 311 000 смертей [1]. В то время как стандартное\nлечение, состоящее из комбинации хирургии, лучевой\nтерапии и химиотерапии, было разработано для ранней\nстадии или местно-распространенного РШМ, тактика\nтерапии отдаленных метастазов разработана не в полной мере [2]. Пациентки с раком шейки матки I–IV\nстадий (любое распространение опухоли [T], любое\nсостояние регионарных лимфатических узлов [N] и M1\n(отдаленные метастазы): метастазирование перитонеального распространения и поражение надключичных\n[SCLN], средостенных [MLN], или парааортальных\nлимфатических узлов [PALN]; легкое; печень; кости;\nголовной мозг) при первичном обращении или у которых имеется хроническое/рецидивирующее заболевание вне таза, классифицируются как пациентки с метастатическим раком шейки матки. У 13 % пациенток\nрак шейки матки диагностируется на поздних стадиях.\nПятилетняя выживаемость при метастатическом раке\nшейки матки составляет 16,5 % по сравнению с 91,5 %\nпри локализованном (местнораспространенном) раке\nшейки матки [3]. В отличие от пациенток с раком шейки матки на ранней стадии и местнораспространенным\nраком шейки матки, которым доступны традиционные\nрадикальные методы лечения, включая хирургическое\nвмешательство, химиотерапию или лучевую терапию\n(ЛТ), не существует стандартного лечения для пациенток с метастатическим раком шейки матки из-за его\nгетерогенных проявлений. В настоящее время среднее\nвремя выживания составляет от 8 до 13 месяцев. В этой\nстатье мы сосредоточимся на некоторых важных аспектах метастатического рака шейки матки.\nПАЦИЕНТКИ С ЛИМФАТИЧЕСКИМИ\nМЕТАСТАЗАМИ\nДля пациенток с метастатическим раком шейки матки,\nесли пораженные участки за пределами органов малого\nтаза представляют собой только лимфатические узлы\n(ЛУ), тип метастаза определяется как лимфатический\nметастаз.\nДиагностика. Исторически методы определения статуса ЛУ включают компьютерную томографию (КТ),\nмагнитно-резонансную томографию (МРТ), лимфаденэктомию и лимфангиограмму. КТ и МРТ считаются\nпредпочтительными инструментами для клинической\nоценки инвазии (степени распространенности) рака\nшейки матки [4]. Диффузионно-взвешенная МРТ выступает как новый метод идентификации метастазов\nв регионарные ЛУ у пациенток с раком шейки матки.\nОднако крупномасштабные высококачественные исследования нуждаются в оценке его клинической ценности для верификации метастатических и неметастатических лимфатических узлов таза у пациенток\nс раком шейки матки [5].\nВ последнее время позитронно-эмиссионная томография (ПЭТ) становится рутинным методом для предоперационного обследования и диагностики метастатического рака шейки матки. ПЭТ-КТ, при которой\nПЭТ сочетается с изображениями КТ для повышения\nанатомической точности, также стала распространенной. У пациенток в репродуктивном возрасте\n18F-фтор-2-дезокси-D-глюкоза (18F-FDG) физиологически абсорбируется мочеточником. 18F-FDG-PET —\nэффективный инструмент для оценки экстратазовых\nметастазов, включая ЛУ, с более высокой чувствительностью и специфичностью по сравнению с КТ\nили МРТ, и он считается наиболее информативным\nсреди неинвазивных методов диагностической визуализации [6, 7].\nФДГ-ПЭТ может также принести максимальную пользу при выборе подходящих пациенток с рецидивирующим раком шейки матки для паллиативной терапии\nс наиболее точной информацией о наличии отдаленных метастазов.\nКроме того, ПЭТ или ПЭТ-КТ улучшают планирование первичного лечения рака шейки матки с подозрением на отдаленные узловые метастазы, определенные\nс помощью МРТ. В одно исследование [8] были включены 47 пациенток с подозрением на метастазы в парааортальные лимфоузлы (PALN с) (n = 8), подвздошные лимфоузлы (n = 6), метастазы SCLN (n = 2) и 31\nпациентка без других удаленных узловых поражений.\nДополнительная ПЭТ или ПЭТ-КТ дала положительный клинический эффект у 21 (44,7 %) из 47 пациенток. Положительные эффекты включали раскрытие\nдополнительных излечимых участков (n = 8), снижение стадии (n = 6) и предложение метаболической биопсии (n = 4) или изменение паллиативной помощи (n\n= 3). Постановка / повторная постановка (p = 0,006)\nбыла связана с лучшим прогнозом. Обнаружены достоверные корреляции между метаболическим\nобъемом опухоли, общим гликолизом поражения\nи метастазами в ЛУ.\nПомимо ПЭТ-КТ, в последние годы еще одним\nдиагностическим инструментом стала ПЭТ-МРТ.\nДиагностическая достоверность была значительно\nвыше для ПЭТ-МРТ при злокачественных и доброкачественных образованиях. Принимая во внимание\nуменьшенную дозу облучения и превосходное распознавание очагов поражения, ПЭТ-МРТ может служить\nмощной альтернативой ПЭТ-КТ в будущем. Более\nтого, ПЭТ-МРТ также выявила значительную и сильную корреляцию между метаболизмом опухоли и более высокой клеточностью в очагах рака шейки матки\n[9]. Однако недавнее исследование продемонстрировало, что эффективность ПЭТ или ПЭТ-КТ в идентификации метастазов в ЛУ при раке шейки матки\nограничена областью ЛУ, размером метастазов в ЛУ\nи гистологическим типом первичной опухоли. Из-за\nограниченного пространственного разрешения ПЭТ\nили ПЭТ-КТ не подходят для выявления небольших\nпоражений, скрининга на ранней стадии и диагностики первичных поражений. Дальнейшие улучшения\nв диагностической технологии, включая ПЭТ-МРТ,\nисследование новых индикаторов позитронов и анализ данных от различных комбинаций индикаторов,\nвероятно, сделают ПЭТ особенно информативным\nдля диагностики и планирования терапевтической\nстратегии.\nЛечение. Для метастазов ЛУ риск смерти чрезвычайно возрастает в зависимости от самого отдаленного\nуровня поражения ЛУ при постановке диагноза [10].\nВ исследовании пациентки с ПЭТ-положительными ЛУ\nимели значительно худшую выживаемость, чем пациентки с ПЭТ-отрицательными ЛУ. Кроме того, высокое\nпотребление ФДГ первичной опухолью, которое измеряется стандартным значением поглощения (SUV), связано с плохой выживаемостью.\nОдно исследование было направлено на определение\nтого, эффективна ли одновременная химиолучевая терапия (ХЛТ) для улучшения прогноза по сравнению\nс химиотерапией у пациенток с раком шейки матки\nстадии IVB, у которых есть отдаленные лимфатические метастазы. В исследование были включены 24 пациентки, получавшие ХЛТ (n = 10) или химиотерапию\n(n = 14). Частота полного ответа составила 60 и 0 %\nпосле ХЛТ и химиотерапии соответственно. ХЛТ\nбыли благоприятными прогностическими факторами\nдля улучшения выживаемости без прогрессирования\n(ВБП; 7,8 против 40,5 месяца), значимыми для улучшения общей выживаемости (OВ; 18,4 против 63,7 месяца). Лейкопения 3-й или 4-й степени чаще встречалась у пациенток, получавших ХЛТ (24,4 против 9,1 %,\np = 0,03). Проктит 3-й степени проявился как поздняя\nтоксичность, связанная с лучевой терапией, только\nу одной пациентки (10 %), который лечился с помощью ХЛТ. Однако не наблюдалось значимых различий\nв частоте и характере рецидивов заболевания между\nХЛТ и химиотерапией [11].\nПри изолированном рецидиве ЛУ адъювантная лучевая терапия с одновременной химиотерапией после\nрадикального хирургического вмешательства также\nрекомендуется при раке шейки матки. В одном исследовании 22 пациентки с раком шейки матки с рецидивом LN, которые ранее перенесли радикальную гистерэктомию с тазовой лимфоаденэктомией, получали ЛТ\nс (n = 18) или без (n = 4) химиотерапии. Использовались\nразличные схемы химиотерапии (5-фторурацил [5-FU]\n+ цисплатин [FP], n = 11; паклитаксел + карбоплатин,\nn = 7). Суммарная очаговая доза (СОД) ЛТ составляла 60 Гр (диапазон от 40 до 70 Гр). Пациентки, получавшие ХЛТ, достигли более длительной 5-летней ВБП\nи ОВ (72,9 % и 60 %). Осложнения после адъювантной\nлучевой терапии выявились у 14 (63,6 %) из 22 пациенток. Острый эпидермит (лучевая реакция) 3-й степени\n(n = 2) и гематологическая токсичность (n = 1) развились у трех пациенток.\nЛечение пациенток с метастазами в PALN\n(парааортальные лимфоузлы)\nЧастота экстратазового поражения у пациенток, получавших лечение по поводу местнораспространенного\nрака шейки матки, высока и составляет от 10 до 30 %,\nособенно в группе PALN (21 %) [12]. Среди пациенток\nс метастазами PALN SUV опухоли выше у пациенток\nс ПЭТ-положительными ЛУ по сравнению с другими.\nSUV (ПЭТ с 18F-FDG) больше или равно 3,3 и поражение узлов больше 5 мм для PALN являются значительными неблагоприятными факторами прогноза\n[13]. При возникновении метастатического поражения\nпарааортальных лимфоузлов используются два типа\nтерапии. Первый выбор — хирургическая резекция.\nПарааортальная лимфодиссекция не только полезна\nдля выявления потенциальных метастазов ЛУ у пациенток с раком шейки матки, но также обеспечивает терапевтический эффект [14]. Первоначально операция\nвыполнялась путем лапаротомии, но от нее отказались\nиз-за высокого уровня осложнений (от 10 до 16 %).\nС развитием лапароскопии и низким уровнем развития\nосложнений при ней, коротким пребыванием в стационаре и сокращением промежутка до лучевой терапии\nконцепция парааортальной лимфоаденэктомии возникла сначала с использованием трансперитонеального\nдоступа. По сравнению с лапаротомией экстраперитонеальный лапароскопический доступ существенно снижает периоперационную заболеваемость, особенно частоту осложнений, вызванных лучевой терапией. Более\nтого, экстраперитонеальная лапароскопическая парааортальная лимфаденэктомия — процедура, которую\nследует рассматривать как инструмент для прецизионного стадирования рака шейки матки, и, в зависимости\nот гистологического подтверждения, выбора тактики\nи объема последующей терапии. Также было проведено\nисследование, в котором участвовали 44 женщины с гистологически подтвержденными метастазами PALN, лапароскопическая лимфаденэктомия была выполнена 40\nпациенткам. Пациенткам было выполнено стандартное\nфракционирование 50,4 Гр на парааортальную и тазовую\nобласти. Кроме того, для шейки матки проводилась брахитерапия под контролем МРТ с 5–6 фракциями с РОД\n5 Гр до СОД 25–30 Гр.\nВсе пациентки получали химиотерапию на основе цисплатина, за исключением пяти пациенток, получавших\nкарбоплатин, и одной пациентки, получавшего только\nлучевую терапию. Цисплатин и карбоплатин вводили\nодин раз в неделю. Острая лучевая токсичность 4-й\nили 5-й степени не отмечена. В целом 11 % пациенток\nимели позднюю желудочно-кишечную токсичность 3-й\nстепени, а 19 % пациенток имели позднюю токсичность\nмочеполовой системы 3-й степени. Показатели ОВ\nчерез 2 и 5 лет составили 68,4 и 54,1 % соответственно.\nИз 44 пациенток у 43 рецидива в парааортальной области не наблюдалось. Соответственно, превосходный\nтазовый и парааортальный контроль может быть достигнут с помощью лимфаденэктомии с последующей\nхимиолучевой терапией [15].\nАльтернативный вид терапии — химиолучевая терапия. При сочетании с одновременной химиотерапией чувствительность ЛТ повышается. Сообщается,\nчто пятилетняя общая выживаемость составила 40 %\nдля пациенток, перенесших ХЛТ (n = 19), по сравнению\nс 18 % для пациенток, которым была проведена только\nЛТ (n = 13), со средней выживаемостью 29 и 13 месяцев\nсоответственно [35]. В другое исследование были включены 46 пациенток с раком шейки матки стадии IB–IVA\n(51,1 %), получавших одномоментную ХЛТ. У 70 пациенток (77,8 %) была полная ремиссия. Общая пятилетняя выживаемость и выживаемость без прогрессирования составили 62,6 и 43,9 % соответственно.\nВ другом исследовании были рассмотрены результаты\n33 женщин с раком шейки матки стадии IB–IVB, которым проводилась лучевая терапия и сопутствующая\nхимиотерапия на основе платины. Каждая пациентка\nполучила СОД 59,4 Гр классическим фракционированием на область парааортальных лимфоузлов и СОД\n41,4–50,4 Гр на область первичной опухоли и зоны\nрегионарного метастазирования. Пациентки также\nпрошли шесть или семь сеансов брахитерапии с высокой мощностью дозы. Двенадцать женщин ежемесячно получали ФП (5-ФУ 1000 мг/м2/день и цисплатин\n20 мг/м2/день), 11 женщин получали еженедельно цисплатин (30 мг/м2), семь женщин получали паклитаксел (135 мг/м2/день) плюс цисплатин (75 мг/м2/день)\nс 3-недельными интервалами и три женщины получали\nпаклитаксел (135 мг/м2/день) плюс карбоплатин (площадь под кривой [AUC] 5) с 3-недельными интервалами. У более чем 3–4 пациенток наблюдался полный\nответ, а у 15 не было никаких признаков заболевания.\nТяжелая острая и поздняя желудочно-кишечная токсичность наблюдались у трех и четырех пациенток соответственно. Эти результаты позволяют утверждать,\nчто ХЛТ для женщин с карциномой шейки матки и положительными PALN является «золотым стандартом»\nлечения с высокой общей выживаемостью и ВБП, несмотря на ее значительную острую токсичность. Другое\nисследование (n = 13) также подтвердило роль комбинированной ХЛТ [16].\nТакже сообщалось, о 46 пациентках с раком шейки матки стадии IB1–IVA с положительными PALN.\nНеоадъювантную, сопутствующую и адъювантную химиотерапию паклитакселом и карбоплатином назначали в течение одного цикла до ЛТ, двух циклов во время\nЛТ или трех циклов после ЛТ. Все пациентки получали\nлучевую терапию с модуляцией интенсивности расширенного поля (EF-IMRT) (СОД 50,4 Гр, 1,8 Гр на фракцию) и внутриполостную брахитерапию (доза в точке «A» от 20,0 до 30,0 Гр в 5,0 Гр на фракцию). Двадцать\nшесть пациенток получали повышенную дозу от 6,0\nдо 8,0 Гр в 2,0 Гр на фракцию для положительных PALN.\n3-летняя ВБП и ОВ составили 46,2 и 61,2 %. Это исследование продемонстрировало, что EF-IMRT и внутриполостная брахитерапия в сочетании с химиотерапией\nбезопасны и эффективны при раке шейки матки стадии\nIB1–IVA с положительными результатами PALN [17].\nВ исследовании фазы I/II оценивалась роль еженедельной химиотерапии паклитакселом и цисплатином одновременно с облучением в расширенном поле\nу женщин с метастазами рака шейки матки в PALN.\nВсего в исследование были включены 29 пациенток.\nУстановлено, что максимальная переносимая доза составляет 40 мг/м2 для цисплатина и 40 мг/м2 для паклитаксела, вводимых еженедельно в течение шести циклов\nодновременно с ЛТ. Парааортальная область получила 45 Гр за 30 фракций после 25 дней облучения таза,\nтогда как область таза получила 45 Гр за 25 фракций.\nБыло также подведен буст на параметриальную область\nот 5,4 до 9,0 Гр во фракциях 1,8 Гр с использованием полей AP/PA в зависимости от степени параметриальной\nинфильтрации. Этот метод показал более высокую ВПБ\nпо сравнению с историческими данными с приблизительной выживаемостью 56 % на сегодня и расчетной\n48-месячной выживаемостью 50 % [18].\nБолее того, химиотерапия была также связана с лучшей выживаемостью пациенток. В одном исследовании\n40 пациенткам с раком шейки матки с изолированным\nметастазом PALN при первоначальном диагнозе проводилась лучевая терапия. Среди них 14 пациенток получали от двух до четырех циклов цисплатина в дозе\n75 мг/м2 и 5-FU в дозе 1000 мг/м2 (ФП), 16 пациенток\nполучали одновременно цисплатин в дозе 40 мг/м2 еженедельно, всего от четырех до шести циклов, а остальные пациентки получали только лучевую терапию.\nГематологическая токсичность наблюдалась у трех пациенток, получавших терапию ФП. Показатель 3-летней общей выживаемости составил 70,7, 31,3 и 37,5 %\nу пациенток, получавших только ФП, цисплатин еженедельно и ЛТ соответственно [16]. Кроме того, пациентки, получавшие высокие дозы при лучевой терапии,\nимели более длительную выживаемость. Стандартных\n45 Гр недостаточно для пациенток с метастазами в ЛУ.\nДозы, превышающие или равные 50,4 Гр для лечения\nPALN, могут привести к лучшему контролю заболевания. Другое исследование показало, что доза более 54 Гр\nдля положительных метастазов в PALN при ЛТ безопасна. В некоторых исследованиях частота выживаемости\nв течение 5 лет составляла от 47 до 77 % для пациенток,\nполучивших дозу облучения от 50 до 60 Гр в парааортальной области [19].\nЛечение пациенток с метастазами SCLN\nОбщая частота метастазов в левый SCLN у пациенток\nс метастатическим раком шейки матки составляет примерно 8,6 % с метастазами в PALN или без них [20].\nЧастота метастазов намного выше в подгруппе пациенток с положительными PALN. Частота 5-летней выживаемости пациенток с метастазами SCLN составила\n16,5 %. Для пациенток с метастазами SCLN разные SUV\nпредставляют разные исходы. Пациентки с высоким\nSUV (>8) или низким SUV (<4,3) имеют более низкий\nтрехлетний показатель OВ по сравнению с пациентками с промежуточным SUV (от 4,3 до 8). Более того,\nлатентный период менее 2 лет, уровни антигена плоскоклеточной карциномы (SCC-Ag) ≥4 нг/мл и рецидив,\nвыходящий за пределы SCLN, были значительными\nнеблагоприятными прогностическими факторами [21].\nДля пациенток с метастазами как PALN, так и SCLN\nвозможны ЛТ и последующая химиотерапия с приемлемой поздней токсичностью, несмотря на высокий\nуровень острой гематологической токсичности. В одном\nисследовании 25 пациенток с метастазами как в PALN,\nтак и в SCLN получали в среднем 59,4 Гр на переднелатеральную надключичную область слева и 50,4 Гр на область малого таза, после чего проводилась брахитерапия\nс высокой мощностью 30 Гр за 6 фракций. Все пациентки\nодновременно получали химиотерапию на основе платины. Медиана выживаемости пациенток с метастазами\nSCLN и PALN составила 32 месяца, что намного выше\nпо сравнению с 7,5 месяца до отчета (максимальная выживаемость составила 16 месяцев) [22].\nВ другом исследовании также оценивались исходы\nпациенток с раком шейки матки (n = 7) с поражением SCLN, получавших лучевую терапию с химиотерапией. У всех пациенток также были положительные\nPALN. Поле ЛТ включало область таза, вовлеченных\nPALN и области SCLN. Средняя доза лучевой терапии\nSCLN составила 66,6 Гр (диапазон от 60 до 75,6 Гр).\nРежимы ХТ включали от 40 до 60 мг/м2 цисплатина путем внутривенной инфузии в 1-й день и 5-ФУ\nв дозе 1000 мг/м2/день, вводимый в виде непрерывной инфузии с 1 по 5 день. Химиотерапию повторяли\nкаждые 3 недели. Показатели 5-летней выживаемости\nи безрецидивного течения составили 55,6 и 44,4 % соответственно. Острая гематологическая токсичность\nбыла следующей: лейкопения G3/4 у шести пациенток\n(66,7 %), анемия G3 у одной пациентки (11,1 %) и тромбоцитопения G3/4 у двух пациенток (22,2 %). Эти данные позволяют предположить, что лучевая терапия\nс химиотерапией в качестве активной терапии может\nдать благоприятные результаты, хотя существует повышенный риск гематологической токсичности G3/4 [23].\nПАЦИЕНТКИ С ГЕМАТОГЕННЫМИ\nМЕТАСТАЗАМИ\nГематогенное распространение является относительно\nредким и чаще всего поражает легкие (36,3 %), кости (16,3 %), печень и головной мозг. Половина пациенток\nс гематогенными метастазами умерла в течение 6 месяцев с момента их выявления. 69,2 % пациенток с единичным метастазом и 82,7 % пациенток с множественными метастазами умерли в течение 1 года. Недавнее\nисследование с участием 30 пациенток (n = 30) с диссеминированным раком шейки матки различных типов\nметастазов показали, что у пациенток с гематогенными\nметастазами риск смерти в 5,3 раза выше, чем у пациенток с лимфатическими метастазами. Химиотерапия\nиспользуется при рецидиве или метастатическом прогрессировании, но имеет ограниченное влияние на выживаемость. Очевидно, что нам нужны более эффективные варианты лечения больных раком шейки матки\nс гематогенными метастазами. Хорошим выбором являются лучевая терапия и полихимиотерапия [24].\nМетастатический рак шейки матки в легкое\nЧто касается пациенток с раком шейки матки, у 4,16–\n7,7 % пациенток развиваются метастазы в легкие.\nКоличество метастатических узлов, легочная метастазэктомия, безрецидивный интервал и послеоперационная химиотерапия на основе платины могут влиять на клинические исходы [25]. Пациентки с одним\nили двумя легочными метастазами имели преимущество в 5-летней ВБП по сравнению с пациентками\nс тремя или четырьмя метастазами. Легочные метастазы были обнаружены у 83,9 % пациенток в течение 2 лет\nпосле первичного лечения рака шейки матки. Медиана\nВБП составила 13 месяцев. Средняя выживаемость после выявления метастазов в легкие составила 18 месяцев для 2- и 5-летней выживаемости 37,7 и 7,5 % соответственно. Метастазы в основном локализовались\nв нижней доле правого легкого. Пациенткам с раком\nшейки матки IA–IIB стадии в период последующего наблюдения рекомендуется регулярное обследование КТ\nлегких [26].\n1) Хирургическое лечение.\nКогда злокачественная опухоль шейки матки метастазирует в легкие, оптимальным выбором является хирургическое вмешательство, т.к. это дает преимущество\nв выживаемости. Предпочтительные условия для удаления метастатических очагов в легких следующие: отсутствие внутригрудных и MLN метастазов по данным\nрентгенографии; менее четырех поражений легких; безрецидивный интервал более 24 месяцев; метастатические очаги до 3 см в диаметре; отсутствие повышения\nсывороточных онкомаркеров [27]. Для хирургического\nдоступа клиновидная резекция с отрицательным краем\n2 см или более от края опухоли подходила для поражений диаметром менее 3 см, а лобэктомия с лимфодиссекцией была необходима для поражений диаметром\n3 см и более.\nВ одном исследовании оценивались результаты шести пациенток с раком шейки матки (n = 6), перенесших резекцию по поводу метастазов в легкие,\nсредняя выживаемость у этих пациенток с раком\nшейки матки составила 36 месяцев. Авторы пришли\nк выводу, что резекция легкого может обеспечить\nпреимущество в выживаемости для отдельных пациенток, у которых есть злокачественные новообразования шейки матки с изолированными метастазами\nв легкие. Кроме того, резекция показана при подозрительных метастазах в грудную клетку у пациенток\nс раком шейки матки [28].\nТакже сообщалось об исследовании, в котором приняли\nучастие 519 пациенток с инвазивной карциномой шейки матки (стадии IB–IIB). Частота метастазов в легкие\nсоставила 6,4 % (24/377) и 11,3 % (16/142) у пациенток\nс отрицательными и положительными ЛУ таза соответственно. Среди 24 пациенток с отрицательными ЛУ\nу 15 были легочные метастазы. Общая 5-летняя выживаемость этих 15 пациенток после рецидива составила\n36 %. Прогноз у 12 пациенток (46 %) с одним-тремя легочными метастазами был лучше после хирургической\nрезекции и/или химиотерапии.\nПрежде всего для улучшения прогноза рекомендуется\nактивная хирургическая резекция поражения легкого\nи дальнейшая химиотерапия [29].\n2) Безоперационная терапия.\nТе, кто ответил на химиотерапию, жили дольше, чем те,\nкто не ответил. Следовательно, соответствующая химиотерапия может продлить выживаемость пациенток\nс легочными метастазами РШМ.\nКомбинация карбоплатина (300 мг/м2, каждые 4 недели) и 5’-DFUR (доксифлуридин) (1200 мг/день, 4 дня\nв неделю) или пепломицина, адриамицина и цисплатина (пепломицин в дозе 5 мг/день, непрерывное внутривенное капельное введение в дни с 1 по 7, адриамицин в дозе 40 мг/м2 внутривенно в день 1 и цисплатина\nв дозе 40 мг/м2, непрерывное внутривенное капельное\nвведение в день 1, повторение в 5 дней с интервалом\nв 6 недель) являются полезными схемами лечения рака\nшейки матки с легочными метастазами. Также оценивалась схема FP (цисплатин 75 мг/м2 и 5-FU 800 мг/м2\nкаждые 4 недели).\n50 пациенток с рентгенологически подтвержденными метастазами в легких прошли курс химиотерапии.\nПоказатели общей выживаемости в течение 1 и 3 лет\nпосле химиотерапии FP составили 62 и 17,6 % соответственно. Показатели ВБП в течение 1 и 3 лет составили 36,7 и 14,3 % соответственно. Режим FP безопасен и достаточно эффективен для лечения пациенток\nс легочными метастазами после первичного лечения\nинвазивной карциномы шейки матки, которым невозможно провести хирургическое вмешательство.\nПомимо внутривенного введения химиотерапии,\nэффективными методами лечения метастазов рака\nшейки матки в легкие являются химиотерапия инфузией бронхиальной артерии и подкожной инфузией\n(блеомицином). При карциноме шейки матки стадии\nIVB с метастазами в легкие не было рецидивов после химиотерапии (паклитаксел, карбоплатин 1 курс)\nс последующей ХЛТ с еженедельной дозой цисплатина\n20 мг/м2 и продолжением химиотерапии паклитакселом и карбоплатином [30].\nПри больших солитарных метастатических очагах\nв легких хирургическое вмешательство в сочетании с химиотерапией (плюс ЛТ для стадии IVB) может\nобеспечить лучший прогноз. Для пациенток, которые\nне являются кандидатами на операцию, химиолучевая\nтерапия может быть оптимальным выбором при первичном метастатическом раке шейки матки (стадия\nIVB). Химиотерапия показана при резистентном рецидивирующем метастатическом раке шейки матки.\nМетастатический рак шейки матки в кости\nКостные метастазы от рака шейки матки наблюдались\nот 0,8 до 23 % всех случаев [31]. Сообщалось о следующих показателях метастазирования на каждой из четырех клинических стадий: 4,0 % на стадии I, 6,6 % на стадии II, 8,0 % на стадии III и 22,9 % на стадии IV. Наиболее\nчастым местом метастазирования был позвоночный\nстолб, особенно поясничный отдел (48 %). В 67 % случаев поражения костей были выявлены в течение 1 года\nпосле завершения первичного лечения, 75 % пациенток\nиз них умерли в течение 1 года после обнаружения метастазов. Пациентки моложе 45 лет с метастазами в кости на момент постановки диагноза рака шейки матки\nимеют худший прогноз, чем пациентки пожилого возраста [32]. Метастазы в кости ухудшают качество жизни (боль, патологические переломы, инвалидность).\nДиагностика метастазов в кости подтверждается биопсией кости или положительными результатами более чем двух методов, включая сканирование костей,\nФДГ-ПЭТ, рентген и МРТ. Обычная рентгенограмма\nи КТ костей являются полезными методами для оценки\nметастатического поражения костей. МРТ лучше визуализирует расширение мягких тканей. Кроме того, сканирование костей является полезным диагностическим\nинструментом для обнаружения отдаленных метастазов и дифференциации изолированных отдаленных\nметастазов от диффузных метастазов [33]. В настоящее\nвремя не существует конкретных общепринятых рекомендаций по лечению пациенток с поражением костей. ОВ для пациенток, которые не получают терапию\nпо поводу метастазов в кости, составляет менее 6 месяцев [34].\nПри резектабельных метастазах в кости следует рассмотреть возможность хирургического вмешательства. В литературе описаны клинические случаи:\nу 36-летней женщины с раком шейки матки после хирургического иссечения метастазов в кости ВБП составила 39 месяцев; у 38-летней женщины, которой была\nпроведена своевременная гемипельвэктомия по поводу рецидивирующего рака шейки матки, уменьшилась\nболь и увеличилась выживаемость, тогда как другие\nнеинвазивные методы лечения были неэффективными. Однако поскольку большинство пациенток с метастазами в кости умирают в течение 1 года, лечение\nдолжно быть направлено не только на продление их\nжизни, но и на улучшение качества жизни пациенток\nи облегчение их боли [35].\nЛучевая терапия обеспечивает хорошее паллиативное\nвоздействие для поддающихся лечению пациенток,\nно она не влияет на прогноз и достигнутая ремиссия непродолжительна. После проведения лучевой\nтерапии может быть рассмотрена химиотерапия\nна основе цисплатина у пациенток с хорошим общим\nсостоянием [36].\nВ одном исследовании среди 105 пациенток с метастазами в кости средний показатель общей выживаемости\nсоставил 27 месяцев. Большинство пациенток получили радиотерапевтическую дозу 30 Гр на метастазы\nв кости, и примерно у 60 % пациенток наблюдалось\nуменьшение боли. Средняя выживаемость после обнаружения метастазов в кости составляла 10 месяцев,\nи она была больше у пациенток, получавших ЛТ с химиотерапией или без нее, чем у пациенток, получавших только химиотерапию в качестве паллиативной\nтерапии (12 и 7 месяцев). Если целью лечения является\nоблегчение боли, то в качестве стандартного фракционирования дозы для симптоматических и неосложненных метастазов в кости рекомендуется однократная\nдоза в 8 Гр, назначенная до соответствующего целевого\nобъема. Однако общая доза 30 Гр за 10 фракций также\nсчитается стандартным методом с более низкой частотой патологических переломов и компрессии спинного\nмозга [37]. Относительно химиотерапии, за исключением внутривенного введения, паллиативная транскатетерная артериальная химиоэмболизация/эмболизация\nможет быть подходящим методом симптоматического\nлечения метастазов в кости, поскольку он является минимально инвазивным, повторяемым, эффективным\nи быстродействующим [38]. Более того, внутриопухолевая инъекция сизофирана и ОК-432 с ЛТ оказалась\nэффективной при остеолитических метастазах в кости.\nВ сочетании с приемом бисфосфонатов химиотерапия\nпоказала многообещающие эффекты. Однако ни бисфосфонаты, ни деносумаб не оказывают положительного влияния на выживаемость пациенток с метастазами в кости [39].\nМетастатический рак шейки матки в головной\nмозг\nМетастазы в мозг при раке шейки матки встречаются\nредко (от 0,5 до 1,2 %) [40] и обычно считаются неизлечимыми. Считается, что у пациенток с внутричерепным давлением и мозжечковым синдромом, таким\nкак головная боль, тошнота, рвота, судороги и слабость\nв конечностях, имеются метастазы в головной мозг.\nУ пациенток с метастазами в головной мозг от рака\nшейки матки плохой прогноз. Средняя выживаемость\nот постановки диагноза метастазов в мозг до смерти составила 2,3 месяца. Лечение зависит от количества и расположения метастазов, наличия метастазов\nв других органах и клинического статуса. Факторами,\nсвязанными с хорошими прогнозами, являются: возраст моложе 50 лет, хороший статус работоспособности, единичный метастаз в головной мозг и отсутствие\nэкстракраниальных метастазов [41]. Метастазы в легкие связаны с метастазами в головной мозг и могут\nрассматриваться как фактор риска. Метастазы рака\nшейки матки в ГМ могут быть единичными (один метастаз; 50,6 %) или множественными (≥2 метастазов;\n49,4 %) [40]. Большинство метастазов в головной мозг локализуются в супратенториальной области головного мозга, что может быть связано с васкуляризацией\nи пространственными характеристиками этой области.\nВ настоящее время не найдено удовлетворительных терапевтических и стандартных эффективных методов\nлечения.\n1) Краниотомия в сочетании с химиотерапией и/или\nоблучением головного мозга.\nОдно исследование включало 12 пациенток с метастазами в мозг от рака шейки матки. Восемь пациенток получили облучение всего мозга и стероиды, трое получали\nтолько стероиды и одна перенесла операцию с последующей ЛТ. Средняя доза составила 37,6 Гр (диапазон\n30–40 Гр) в среднем 11 фракций (диапазон 10–20 фракций). Двое из четырех пациенток с одиночными поражениями получили курс SRS (стереотаксическая радиохирургия). У всех пациенток, получивших облучение\nвсего головного мозга, улучшились симптомы. У пяти\nпациенток, получавших химиотерапию после облучения головного мозга, средняя выживаемость составила 4,4 месяца по сравнению с 0,9 месяца для тех, кто\nне получал дополнительного лечения после облучения\nголовного мозга. Режимы химиотерапии включали топотекан, этопозид, доцетаксел, цисплатин и цисплатин\nплюс ифосфамид. Пациентки, получившие облучение\nголовного мозга (n = 9), имели медианную выживаемость 3,0 месяца по сравнению с 0,5 месяца для тех, кто\nлечился только стероидами (n = 3). Средняя выживаемость после диагностики метастазов в мозг для пациенток, перенесших трепанацию черепа, была 6,2 месяца\nпо сравнению с 1,3 месяца для шести пациенток, которых лечили ОВГМ. Это клиническое испытание показало, что химиотерапия после облучения мозга улучшила\nвыживаемость. Более того, операция в сочетании с послеоперационным облучением также показала преимущества в отношении выживаемости по сравнению с лучевой терапией [42].\n2) Стереотаксическая радиохирургия в сочетании с химиотерапией и/или облучением всего головного мозга.\nЗа исключением традиционной хирургии, стереотаксическая радиохирургия (SRS) имеет преимущества\nдля контроля локальных метастазов в головной мозг,\nа также может использоваться при недоступных поражениях. В исследовании оценивали выживаемость\nпосле SRS [43]. 77 пациенток из 90 с интракраниальными метастазами лечились с помощью SRS. Среди этих\nпациенток у 10 из 17 были контролируемые первичные\nопухоли и отсутствовали экстракраниальные метастазы. Средняя предписанная доза изоцентра составляла\n30 Гр (диапазон от 30 до 45 Гр), а средняя предписанная\nпериферическая доза составляла 25 Гр (диапазон от 12\nдо 30 Гр). Частота 3-летнего местного контроля и частота ОВ составили 90,0 и 51,9 % соответственно. На основе очень небольшого числа пациенток лучшая выживаемость была отмечена у пациенток, получавших SRS\nлибо отдельно, либо в сочетании с другими методами\nлечения [44].\nВ другом исследовании также сообщалось об использовании SRS для лечения метастазов в мозг от рака\nшейки матки. Тринадцать пациенток с метастазами\nв мозг от рака шейки матки прошли лечение с помощью радиохирургии с гамма-ножом (GKRS). GKRS был\nвыбран в качестве единственного метода лечения у четырех пациенток и проводился в сочетании с лучевой\nтерапией всего головного мозга (WBRT) у девяти пациенток. GKRS проводилась одновременно с WBRT с интервалом в 1 месяц у шести пациенток и был выбран\nв качестве паллиативного лечения после WBRT у трех\nпациенток. Среднее количество метастатических поражений головного мозга на пациентку составляло 5,7\n(диапазон от 1 до 16). Средний кумулятивный объем\nопухоли составлял 23,7 см3 (диапазон от 2,7 до 40,2 см3),\nа средняя предельная доза, покрывающая опухоли, составляла 14 Гр для линии 50 % изодозы (диапазон от 8\nдо 25 Гр).\nУ девяти пациенток после GKRS наблюдалось облегчение основных неврологических симптомов. Средняя\nпродолжительность времени, в течение которого пациентки находились в улучшенном неврологическом\nсостоянии, составляла 11,1 недели (диапазон от 2\nдо 39,6 недели). Частота местного и отдаленного контроля составила 66,7 и 77,8 % соответственно. Средняя\nвыживаемость от даты GKRS до смерти составила\n4,6 месяца (диапазон от 1,0 до 15,9 месяцев). 6- и 12-месячная выживаемость после GKRS составила 38 и 15 %\nсоответственно. Попарное сравнение среднего времени выживания между только GKRS и GKRS с WBRT\nпродемонстрировало статистически значимое различие (1,2 месяца против 4,6 месяца). GKRS с WBRT, повидимому, увеличивает продолжительность выживания по сравнению с одним GKRS при метастазах рака\nшейки матки. Пациентки с относительно худшим прогнозом чаще получали лечение только GKRS, а не комбинированным методом. Другое исследование также\nпродемонстрировало, что увеличение выживаемости\nможет быть достигнуто с помощью более агрессивного лечения, такого как хирургическое вмешательство\nили SRS [45].\nТаким образом, как показали исследования, лечение\nметастазов в головной мозг эволюционировало на протяжении многих лет от только WBRT до мультимодальной терапии, включая хирургическую резекцию\n(трепанацию черепа) или SRS с последующей WBRT\nи/или химиотерапией. Лучшая выживаемость достигается при мультимодальной терапии (краниотомия\nс последующей WBRT) по сравнению с одной краниотомией или только WBRT. Наихудшая выживаемость\nнаблюдается у пациенток, не получавших лечения. SRS,\nкак отдельно, так и в сочетании с другим методом лечения, также показывает большую пользу [45]. Выбор\nмежду традиционной трепанацией черепа плюс адъювантной лучевой терапией и радиохирургией должен\nбыть персонифицированным и прецизионным, учитывая размер, количество и расположение поражений, клинические условия и доступные технологии.\nКраниотомия обычно выполняется при более крупных\nсимптоматических поражениях или если требуется гистологический диагноз. SRS менее инвазивен и больше подходит для недоступных поражений или когда пациентки не подходят для операции. Мы также можем сделать вывод, что оптимальная доза ЛТ составляет 30 Гр\nдля всего мозга, а повышение дозы до очага составляет\nприблизительно от 10 до 15 Гр.\nПервоначально только химиотерапия может рассматриваться у пациенток с множественными метастазами в головной мозг и при наличии экстракраниальных метастазов, поскольку она может контролировать\nкак интра- так и экстракраниальные метастазы [46].\nЦисплатин — наиболее часто применяемый препарат.\nОднако топотекан может быть разумным вариантом\nисходя из его активности против рака шейки матки\nи его способности преодолевать гематоэнцефалический барьер. Специальных исследований относительно\nоптимальной дозы и режима лечения для пациенток\nс метастазами в головной мозг не проводилось. Между\nтем при метастазах в мозг с мультифокальными метастазами паллиативное облучение мозга является более подходящей терапией. При одиночных метастазах\nв мозг при отсутствии системного заболевания использование краниотомии является оптимальным выбором\nв сочетании с лучевой терапией. Несмотря на то что все\nэти методы лечения доступны, средняя выживаемость\nот постановки диагноза метастаза в мозг до смерти невелика.\nПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ\nДо сих пор большинство исследований терапевтических методов для пациенток с метастатическим\nраком шейки матки включало пациенток как с первичными, так и с метастатическими или рецидивирующими заболеваниями из-за отсутствия зарегистрированных пациенток с впервые диагностированным\nметастатическим раком шейки матки. Пациентки\nс более чем двумя очагами метастазирования, которые ранее получали более одной системной терапии,\nимели плачевные результаты. У пациенток с рецидивирующим раком шейки матки, если пациентка\nпрошла предшествующую химиотерапию, химиорезистентность может возникать из-за нескольких изменений в транспорте лекарств, что приводит к снижению внутриклеточного накопления и активации\nдетоксикации лекарств за счет повышенных уровней\nвнутриклеточных поглотителей, включая глутатион,\nпуть апоптотической гибели клеток и др. [47]. Более\nтого, предварительное ионизирующее излучение может вызвать лучевую резистентность опухолевых\nтканей [48]. Из-за различия биологических характеристик пациенток с первичным раком IVB стадии\nпо сравнению с пациентками с метастатическим\nили рецидивирующим раком шейки матки необходимы дальнейшие исследования.\nНекоторые исследования показали, что ЛТ и полихимиотерапия у пациенток с карциномой шейки матки\nстадии IVB и хорошим показателем работоспособности хорошо переносятся и приводят к более высокому\nуровню выживаемости. Кроме того, эффективность\nхимиолучевой терапии лимфатических метастазов\nбыла подтверждена согласно приведенным выше данным. Однако пока остается неясным, насколько химиолучевая терапия улучшит качество жизни, показатели\nобщей и безрецидивной выживаемости для пациенток\nс раком шейки матки стадии IVB с гематогенными метастазами. Следовательно, для получения дополнительной подтверждающей информации необходимы\nбудущие крупномасштабные и проспективные исследования.\nВЫВОДЫ\nУ пациенток с раком шейки матки существует два типа\nметастазов: гематогенные и лимфатические. Пациентки\nс гематогенными метастазами имеют более высокий\nриск смерти, чем пациентки с метастазами лимфогенного распространения. С точки зрения диагностики\nПЭТ или ПЭТ-КТ являются эффективным инструментом для оценки отдаленных метастазов, включая гематогенные и метастазы в ЛУ. Лучевая терапия\nи последующая химиотерапия хорошо переносятся\nи эффективны при лимфатических метастазах. Более\nтого, при гематогенных метастазах в разные органы\nболее целесообразно хирургическое вмешательство.\nОтносительно метастатической карциномы шейки матки в легкие, при больших солитарных метастатических\nочагах операция в сочетании с химиотерапией (плюс\nЛТ для стадии IVB) может обеспечить лучший прогноз.\nДля тех, кто не является кандидатом на оперативное\nвмешательство, химиолучевая терапия может быть оптимальным выбором при первичном метастатическом\nраке шейки матки (стадия IVB). При резистентном\nрецидивирующем метастатическом раке шейки матки\nпоказана химиотерапия. При метастазе рака шейки\nматки в кости перспективна одновременная химиотерапия и введение бисфосфонатов. При метастазах рака\nшейки матки в головной мозг паллиативное облучение\nголовного мозга является более подходящей терапией\nпри метастазах в головной мозг с мультифокальными\nметастазами. Трепанация черепа в сочетании с лучевой\nтерапией — оптимальный выбор при одиночных метастазах в головной мозг. Химиотерапия на первом этапе\nдолжна быть рассмотрена пациенткам с множественными метастазами в головной мозг и экстракраниальными метастазами."],"dc.fullRISC.ru":["ВВЕДЕНИЕ\nРак шейки матки (РШМ) — одна из самых распространенных злокачественных опухолей среди женского населения. РШМ является четвертым наиболее часто диагностируемым раком и четвертой по значимости причиной\nсмерти от онкопатологии у женщин: по оценкам, в 2018\nгоду во всем мире было зарегистрировано 570 000 случаев и 311 000 смертей [1]. В то время как стандартное\nлечение, состоящее из комбинации хирургии, лучевой\nтерапии и химиотерапии, было разработано для ранней\nстадии или местно-распространенного РШМ, тактика\nтерапии отдаленных метастазов разработана не в полной мере [2]. Пациентки с раком шейки матки I–IV\nстадий (любое распространение опухоли [T], любое\nсостояние регионарных лимфатических узлов [N] и M1\n(отдаленные метастазы): метастазирование перитонеального распространения и поражение надключичных\n[SCLN], средостенных [MLN], или парааортальных\nлимфатических узлов [PALN]; легкое; печень; кости;\nголовной мозг) при первичном обращении или у которых имеется хроническое/рецидивирующее заболевание вне таза, классифицируются как пациентки с метастатическим раком шейки матки. У 13 % пациенток\nрак шейки матки диагностируется на поздних стадиях.\nПятилетняя выживаемость при метастатическом раке\nшейки матки составляет 16,5 % по сравнению с 91,5 %\nпри локализованном (местнораспространенном) раке\nшейки матки [3]. В отличие от пациенток с раком шейки матки на ранней стадии и местнораспространенным\nраком шейки матки, которым доступны традиционные\nрадикальные методы лечения, включая хирургическое\nвмешательство, химиотерапию или лучевую терапию\n(ЛТ), не существует стандартного лечения для пациенток с метастатическим раком шейки матки из-за его\nгетерогенных проявлений. В настоящее время среднее\nвремя выживания составляет от 8 до 13 месяцев. В этой\nстатье мы сосредоточимся на некоторых важных аспектах метастатического рака шейки матки.\nПАЦИЕНТКИ С ЛИМФАТИЧЕСКИМИ\nМЕТАСТАЗАМИ\nДля пациенток с метастатическим раком шейки матки,\nесли пораженные участки за пределами органов малого\nтаза представляют собой только лимфатические узлы\n(ЛУ), тип метастаза определяется как лимфатический\nметастаз.\nДиагностика. Исторически методы определения статуса ЛУ включают компьютерную томографию (КТ),\nмагнитно-резонансную томографию (МРТ), лимфаденэктомию и лимфангиограмму. КТ и МРТ считаются\nпредпочтительными инструментами для клинической\nоценки инвазии (степени распространенности) рака\nшейки матки [4]. Диффузионно-взвешенная МРТ выступает как новый метод идентификации метастазов\nв регионарные ЛУ у пациенток с раком шейки матки.\nОднако крупномасштабные высококачественные исследования нуждаются в оценке его клинической ценности для верификации метастатических и неметастатических лимфатических узлов таза у пациенток\nс раком шейки матки [5].\nВ последнее время позитронно-эмиссионная томография (ПЭТ) становится рутинным методом для предоперационного обследования и диагностики метастатического рака шейки матки. ПЭТ-КТ, при которой\nПЭТ сочетается с изображениями КТ для повышения\nанатомической точности, также стала распространенной. У пациенток в репродуктивном возрасте\n18F-фтор-2-дезокси-D-глюкоза (18F-FDG) физиологически абсорбируется мочеточником. 18F-FDG-PET —\nэффективный инструмент для оценки экстратазовых\nметастазов, включая ЛУ, с более высокой чувствительностью и специфичностью по сравнению с КТ\nили МРТ, и он считается наиболее информативным\nсреди неинвазивных методов диагностической визуализации [6, 7].\nФДГ-ПЭТ может также принести максимальную пользу при выборе подходящих пациенток с рецидивирующим раком шейки матки для паллиативной терапии\nс наиболее точной информацией о наличии отдаленных метастазов.\nКроме того, ПЭТ или ПЭТ-КТ улучшают планирование первичного лечения рака шейки матки с подозрением на отдаленные узловые метастазы, определенные\nс помощью МРТ. В одно исследование [8] были включены 47 пациенток с подозрением на метастазы в парааортальные лимфоузлы (PALN с) (n = 8), подвздошные лимфоузлы (n = 6), метастазы SCLN (n = 2) и 31\nпациентка без других удаленных узловых поражений.\nДополнительная ПЭТ или ПЭТ-КТ дала положительный клинический эффект у 21 (44,7 %) из 47 пациенток. Положительные эффекты включали раскрытие\nдополнительных излечимых участков (n = 8), снижение стадии (n = 6) и предложение метаболической биопсии (n = 4) или изменение паллиативной помощи (n\n= 3). Постановка / повторная постановка (p = 0,006)\nбыла связана с лучшим прогнозом. Обнаружены достоверные корреляции между метаболическим\nобъемом опухоли, общим гликолизом поражения\nи метастазами в ЛУ.\nПомимо ПЭТ-КТ, в последние годы еще одним\nдиагностическим инструментом стала ПЭТ-МРТ.\nДиагностическая достоверность была значительно\nвыше для ПЭТ-МРТ при злокачественных и доброкачественных образованиях. Принимая во внимание\nуменьшенную дозу облучения и превосходное распознавание очагов поражения, ПЭТ-МРТ может служить\nмощной альтернативой ПЭТ-КТ в будущем. Более\nтого, ПЭТ-МРТ также выявила значительную и сильную корреляцию между метаболизмом опухоли и более высокой клеточностью в очагах рака шейки матки\n[9]. Однако недавнее исследование продемонстрировало, что эффективность ПЭТ или ПЭТ-КТ в идентификации метастазов в ЛУ при раке шейки матки\nограничена областью ЛУ, размером метастазов в ЛУ\nи гистологическим типом первичной опухоли. Из-за\nограниченного пространственного разрешения ПЭТ\nили ПЭТ-КТ не подходят для выявления небольших\nпоражений, скрининга на ранней стадии и диагностики первичных поражений. Дальнейшие улучшения\nв диагностической технологии, включая ПЭТ-МРТ,\nисследование новых индикаторов позитронов и анализ данных от различных комбинаций индикаторов,\nвероятно, сделают ПЭТ особенно информативным\nдля диагностики и планирования терапевтической\nстратегии.\nЛечение. Для метастазов ЛУ риск смерти чрезвычайно возрастает в зависимости от самого отдаленного\nуровня поражения ЛУ при постановке диагноза [10].\nВ исследовании пациентки с ПЭТ-положительными ЛУ\nимели значительно худшую выживаемость, чем пациентки с ПЭТ-отрицательными ЛУ. Кроме того, высокое\nпотребление ФДГ первичной опухолью, которое измеряется стандартным значением поглощения (SUV), связано с плохой выживаемостью.\nОдно исследование было направлено на определение\nтого, эффективна ли одновременная химиолучевая терапия (ХЛТ) для улучшения прогноза по сравнению\nс химиотерапией у пациенток с раком шейки матки\nстадии IVB, у которых есть отдаленные лимфатические метастазы. В исследование были включены 24 пациентки, получавшие ХЛТ (n = 10) или химиотерапию\n(n = 14). Частота полного ответа составила 60 и 0 %\nпосле ХЛТ и химиотерапии соответственно. ХЛТ\nбыли благоприятными прогностическими факторами\nдля улучшения выживаемости без прогрессирования\n(ВБП; 7,8 против 40,5 месяца), значимыми для улучшения общей выживаемости (OВ; 18,4 против 63,7 месяца). Лейкопения 3-й или 4-й степени чаще встречалась у пациенток, получавших ХЛТ (24,4 против 9,1 %,\np = 0,03). Проктит 3-й степени проявился как поздняя\nтоксичность, связанная с лучевой терапией, только\nу одной пациентки (10 %), который лечился с помощью ХЛТ. Однако не наблюдалось значимых различий\nв частоте и характере рецидивов заболевания между\nХЛТ и химиотерапией [11].\nПри изолированном рецидиве ЛУ адъювантная лучевая терапия с одновременной химиотерапией после\nрадикального хирургического вмешательства также\nрекомендуется при раке шейки матки. В одном исследовании 22 пациентки с раком шейки матки с рецидивом LN, которые ранее перенесли радикальную гистерэктомию с тазовой лимфоаденэктомией, получали ЛТ\nс (n = 18) или без (n = 4) химиотерапии. Использовались\nразличные схемы химиотерапии (5-фторурацил [5-FU]\n+ цисплатин [FP], n = 11; паклитаксел + карбоплатин,\nn = 7). Суммарная очаговая доза (СОД) ЛТ составляла 60 Гр (диапазон от 40 до 70 Гр). Пациентки, получавшие ХЛТ, достигли более длительной 5-летней ВБП\nи ОВ (72,9 % и 60 %). Осложнения после адъювантной\nлучевой терапии выявились у 14 (63,6 %) из 22 пациенток. Острый эпидермит (лучевая реакция) 3-й степени\n(n = 2) и гематологическая токсичность (n = 1) развились у трех пациенток.\nЛечение пациенток с метастазами в PALN\n(парааортальные лимфоузлы)\nЧастота экстратазового поражения у пациенток, получавших лечение по поводу местнораспространенного\nрака шейки матки, высока и составляет от 10 до 30 %,\nособенно в группе PALN (21 %) [12]. Среди пациенток\nс метастазами PALN SUV опухоли выше у пациенток\nс ПЭТ-положительными ЛУ по сравнению с другими.\nSUV (ПЭТ с 18F-FDG) больше или равно 3,3 и поражение узлов больше 5 мм для PALN являются значительными неблагоприятными факторами прогноза\n[13]. При возникновении метастатического поражения\nпарааортальных лимфоузлов используются два типа\nтерапии. Первый выбор — хирургическая резекция.\nПарааортальная лимфодиссекция не только полезна\nдля выявления потенциальных метастазов ЛУ у пациенток с раком шейки матки, но также обеспечивает терапевтический эффект [14]. Первоначально операция\nвыполнялась путем лапаротомии, но от нее отказались\nиз-за высокого уровня осложнений (от 10 до 16 %).\nС развитием лапароскопии и низким уровнем развития\nосложнений при ней, коротким пребыванием в стационаре и сокращением промежутка до лучевой терапии\nконцепция парааортальной лимфоаденэктомии возникла сначала с использованием трансперитонеального\nдоступа. По сравнению с лапаротомией экстраперитонеальный лапароскопический доступ существенно снижает периоперационную заболеваемость, особенно частоту осложнений, вызванных лучевой терапией. Более\nтого, экстраперитонеальная лапароскопическая парааортальная лимфаденэктомия — процедура, которую\nследует рассматривать как инструмент для прецизионного стадирования рака шейки матки, и, в зависимости\nот гистологического подтверждения, выбора тактики\nи объема последующей терапии. Также было проведено\nисследование, в котором участвовали 44 женщины с гистологически подтвержденными метастазами PALN, лапароскопическая лимфаденэктомия была выполнена 40\nпациенткам. Пациенткам было выполнено стандартное\nфракционирование 50,4 Гр на парааортальную и тазовую\nобласти. Кроме того, для шейки матки проводилась брахитерапия под контролем МРТ с 5–6 фракциями с РОД\n5 Гр до СОД 25–30 Гр.\nВсе пациентки получали химиотерапию на основе цисплатина, за исключением пяти пациенток, получавших\nкарбоплатин, и одной пациентки, получавшего только\nлучевую терапию. Цисплатин и карбоплатин вводили\nодин раз в неделю. Острая лучевая токсичность 4-й\nили 5-й степени не отмечена. В целом 11 % пациенток\nимели позднюю желудочно-кишечную токсичность 3-й\nстепени, а 19 % пациенток имели позднюю токсичность\nмочеполовой системы 3-й степени. Показатели ОВ\nчерез 2 и 5 лет составили 68,4 и 54,1 % соответственно.\nИз 44 пациенток у 43 рецидива в парааортальной области не наблюдалось. Соответственно, превосходный\nтазовый и парааортальный контроль может быть достигнут с помощью лимфаденэктомии с последующей\nхимиолучевой терапией [15].\nАльтернативный вид терапии — химиолучевая терапия. При сочетании с одновременной химиотерапией чувствительность ЛТ повышается. Сообщается,\nчто пятилетняя общая выживаемость составила 40 %\nдля пациенток, перенесших ХЛТ (n = 19), по сравнению\nс 18 % для пациенток, которым была проведена только\nЛТ (n = 13), со средней выживаемостью 29 и 13 месяцев\nсоответственно [35]. В другое исследование были включены 46 пациенток с раком шейки матки стадии IB–IVA\n(51,1 %), получавших одномоментную ХЛТ. У 70 пациенток (77,8 %) была полная ремиссия. Общая пятилетняя выживаемость и выживаемость без прогрессирования составили 62,6 и 43,9 % соответственно.\nВ другом исследовании были рассмотрены результаты\n33 женщин с раком шейки матки стадии IB–IVB, которым проводилась лучевая терапия и сопутствующая\nхимиотерапия на основе платины. Каждая пациентка\nполучила СОД 59,4 Гр классическим фракционированием на область парааортальных лимфоузлов и СОД\n41,4–50,4 Гр на область первичной опухоли и зоны\nрегионарного метастазирования. Пациентки также\nпрошли шесть или семь сеансов брахитерапии с высокой мощностью дозы. Двенадцать женщин ежемесячно получали ФП (5-ФУ 1000 мг/м2/день и цисплатин\n20 мг/м2/день), 11 женщин получали еженедельно цисплатин (30 мг/м2), семь женщин получали паклитаксел (135 мг/м2/день) плюс цисплатин (75 мг/м2/день)\nс 3-недельными интервалами и три женщины получали\nпаклитаксел (135 мг/м2/день) плюс карбоплатин (площадь под кривой [AUC] 5) с 3-недельными интервалами. У более чем 3–4 пациенток наблюдался полный\nответ, а у 15 не было никаких признаков заболевания.\nТяжелая острая и поздняя желудочно-кишечная токсичность наблюдались у трех и четырех пациенток соответственно. Эти результаты позволяют утверждать,\nчто ХЛТ для женщин с карциномой шейки матки и положительными PALN является «золотым стандартом»\nлечения с высокой общей выживаемостью и ВБП, несмотря на ее значительную острую токсичность. Другое\nисследование (n = 13) также подтвердило роль комбинированной ХЛТ [16].\nТакже сообщалось, о 46 пациентках с раком шейки матки стадии IB1–IVA с положительными PALN.\nНеоадъювантную, сопутствующую и адъювантную химиотерапию паклитакселом и карбоплатином назначали в течение одного цикла до ЛТ, двух циклов во время\nЛТ или трех циклов после ЛТ. Все пациентки получали\nлучевую терапию с модуляцией интенсивности расширенного поля (EF-IMRT) (СОД 50,4 Гр, 1,8 Гр на фракцию) и внутриполостную брахитерапию (доза в точке «A» от 20,0 до 30,0 Гр в 5,0 Гр на фракцию). Двадцать\nшесть пациенток получали повышенную дозу от 6,0\nдо 8,0 Гр в 2,0 Гр на фракцию для положительных PALN.\n3-летняя ВБП и ОВ составили 46,2 и 61,2 %. Это исследование продемонстрировало, что EF-IMRT и внутриполостная брахитерапия в сочетании с химиотерапией\nбезопасны и эффективны при раке шейки матки стадии\nIB1–IVA с положительными результатами PALN [17].\nВ исследовании фазы I/II оценивалась роль еженедельной химиотерапии паклитакселом и цисплатином одновременно с облучением в расширенном поле\nу женщин с метастазами рака шейки матки в PALN.\nВсего в исследование были включены 29 пациенток.\nУстановлено, что максимальная переносимая доза составляет 40 мг/м2 для цисплатина и 40 мг/м2 для паклитаксела, вводимых еженедельно в течение шести циклов\nодновременно с ЛТ. Парааортальная область получила 45 Гр за 30 фракций после 25 дней облучения таза,\nтогда как область таза получила 45 Гр за 25 фракций.\nБыло также подведен буст на параметриальную область\nот 5,4 до 9,0 Гр во фракциях 1,8 Гр с использованием полей AP/PA в зависимости от степени параметриальной\nинфильтрации. Этот метод показал более высокую ВПБ\nпо сравнению с историческими данными с приблизительной выживаемостью 56 % на сегодня и расчетной\n48-месячной выживаемостью 50 % [18].\nБолее того, химиотерапия была также связана с лучшей выживаемостью пациенток. В одном исследовании\n40 пациенткам с раком шейки матки с изолированным\nметастазом PALN при первоначальном диагнозе проводилась лучевая терапия. Среди них 14 пациенток получали от двух до четырех циклов цисплатина в дозе\n75 мг/м2 и 5-FU в дозе 1000 мг/м2 (ФП), 16 пациенток\nполучали одновременно цисплатин в дозе 40 мг/м2 еженедельно, всего от четырех до шести циклов, а остальные пациентки получали только лучевую терапию.\nГематологическая токсичность наблюдалась у трех пациенток, получавших терапию ФП. Показатель 3-летней общей выживаемости составил 70,7, 31,3 и 37,5 %\nу пациенток, получавших только ФП, цисплатин еженедельно и ЛТ соответственно [16]. Кроме того, пациентки, получавшие высокие дозы при лучевой терапии,\nимели более длительную выживаемость. Стандартных\n45 Гр недостаточно для пациенток с метастазами в ЛУ.\nДозы, превышающие или равные 50,4 Гр для лечения\nPALN, могут привести к лучшему контролю заболевания. Другое исследование показало, что доза более 54 Гр\nдля положительных метастазов в PALN при ЛТ безопасна. В некоторых исследованиях частота выживаемости\nв течение 5 лет составляла от 47 до 77 % для пациенток,\nполучивших дозу облучения от 50 до 60 Гр в парааортальной области [19].\nЛечение пациенток с метастазами SCLN\nОбщая частота метастазов в левый SCLN у пациенток\nс метастатическим раком шейки матки составляет примерно 8,6 % с метастазами в PALN или без них [20].\nЧастота метастазов намного выше в подгруппе пациенток с положительными PALN. Частота 5-летней выживаемости пациенток с метастазами SCLN составила\n16,5 %. Для пациенток с метастазами SCLN разные SUV\nпредставляют разные исходы. Пациентки с высоким\nSUV (>8) или низким SUV (<4,3) имеют более низкий\nтрехлетний показатель OВ по сравнению с пациентками с промежуточным SUV (от 4,3 до 8). Более того,\nлатентный период менее 2 лет, уровни антигена плоскоклеточной карциномы (SCC-Ag) ≥4 нг/мл и рецидив,\nвыходящий за пределы SCLN, были значительными\nнеблагоприятными прогностическими факторами [21].\nДля пациенток с метастазами как PALN, так и SCLN\nвозможны ЛТ и последующая химиотерапия с приемлемой поздней токсичностью, несмотря на высокий\nуровень острой гематологической токсичности. В одном\nисследовании 25 пациенток с метастазами как в PALN,\nтак и в SCLN получали в среднем 59,4 Гр на переднелатеральную надключичную область слева и 50,4 Гр на область малого таза, после чего проводилась брахитерапия\nс высокой мощностью 30 Гр за 6 фракций. Все пациентки\nодновременно получали химиотерапию на основе платины. Медиана выживаемости пациенток с метастазами\nSCLN и PALN составила 32 месяца, что намного выше\nпо сравнению с 7,5 месяца до отчета (максимальная выживаемость составила 16 месяцев) [22].\nВ другом исследовании также оценивались исходы\nпациенток с раком шейки матки (n = 7) с поражением SCLN, получавших лучевую терапию с химиотерапией. У всех пациенток также были положительные\nPALN. Поле ЛТ включало область таза, вовлеченных\nPALN и области SCLN. Средняя доза лучевой терапии\nSCLN составила 66,6 Гр (диапазон от 60 до 75,6 Гр).\nРежимы ХТ включали от 40 до 60 мг/м2 цисплатина путем внутривенной инфузии в 1-й день и 5-ФУ\nв дозе 1000 мг/м2/день, вводимый в виде непрерывной инфузии с 1 по 5 день. Химиотерапию повторяли\nкаждые 3 недели. Показатели 5-летней выживаемости\nи безрецидивного течения составили 55,6 и 44,4 % соответственно. Острая гематологическая токсичность\nбыла следующей: лейкопения G3/4 у шести пациенток\n(66,7 %), анемия G3 у одной пациентки (11,1 %) и тромбоцитопения G3/4 у двух пациенток (22,2 %). Эти данные позволяют предположить, что лучевая терапия\nс химиотерапией в качестве активной терапии может\nдать благоприятные результаты, хотя существует повышенный риск гематологической токсичности G3/4 [23].\nПАЦИЕНТКИ С ГЕМАТОГЕННЫМИ\nМЕТАСТАЗАМИ\nГематогенное распространение является относительно\nредким и чаще всего поражает легкие (36,3 %), кости (16,3 %), печень и головной мозг. Половина пациенток\nс гематогенными метастазами умерла в течение 6 месяцев с момента их выявления. 69,2 % пациенток с единичным метастазом и 82,7 % пациенток с множественными метастазами умерли в течение 1 года. Недавнее\nисследование с участием 30 пациенток (n = 30) с диссеминированным раком шейки матки различных типов\nметастазов показали, что у пациенток с гематогенными\nметастазами риск смерти в 5,3 раза выше, чем у пациенток с лимфатическими метастазами. Химиотерапия\nиспользуется при рецидиве или метастатическом прогрессировании, но имеет ограниченное влияние на выживаемость. Очевидно, что нам нужны более эффективные варианты лечения больных раком шейки матки\nс гематогенными метастазами. Хорошим выбором являются лучевая терапия и полихимиотерапия [24].\nМетастатический рак шейки матки в легкое\nЧто касается пациенток с раком шейки матки, у 4,16–\n7,7 % пациенток развиваются метастазы в легкие.\nКоличество метастатических узлов, легочная метастазэктомия, безрецидивный интервал и послеоперационная химиотерапия на основе платины могут влиять на клинические исходы [25]. Пациентки с одним\nили двумя легочными метастазами имели преимущество в 5-летней ВБП по сравнению с пациентками\nс тремя или четырьмя метастазами. Легочные метастазы были обнаружены у 83,9 % пациенток в течение 2 лет\nпосле первичного лечения рака шейки матки. Медиана\nВБП составила 13 месяцев. Средняя выживаемость после выявления метастазов в легкие составила 18 месяцев для 2- и 5-летней выживаемости 37,7 и 7,5 % соответственно. Метастазы в основном локализовались\nв нижней доле правого легкого. Пациенткам с раком\nшейки матки IA–IIB стадии в период последующего наблюдения рекомендуется регулярное обследование КТ\nлегких [26].\n1) Хирургическое лечение.\nКогда злокачественная опухоль шейки матки метастазирует в легкие, оптимальным выбором является хирургическое вмешательство, т.к. это дает преимущество\nв выживаемости. Предпочтительные условия для удаления метастатических очагов в легких следующие: отсутствие внутригрудных и MLN метастазов по данным\nрентгенографии; менее четырех поражений легких; безрецидивный интервал более 24 месяцев; метастатические очаги до 3 см в диаметре; отсутствие повышения\nсывороточных онкомаркеров [27]. Для хирургического\nдоступа клиновидная резекция с отрицательным краем\n2 см или более от края опухоли подходила для поражений диаметром менее 3 см, а лобэктомия с лимфодиссекцией была необходима для поражений диаметром\n3 см и более.\nВ одном исследовании оценивались результаты шести пациенток с раком шейки матки (n = 6), перенесших резекцию по поводу метастазов в легкие,\nсредняя выживаемость у этих пациенток с раком\nшейки матки составила 36 месяцев. Авторы пришли\nк выводу, что резекция легкого может обеспечить\nпреимущество в выживаемости для отдельных пациенток, у которых есть злокачественные новообразования шейки матки с изолированными метастазами\nв легкие. Кроме того, резекция показана при подозрительных метастазах в грудную клетку у пациенток\nс раком шейки матки [28].\nТакже сообщалось об исследовании, в котором приняли\nучастие 519 пациенток с инвазивной карциномой шейки матки (стадии IB–IIB). Частота метастазов в легкие\nсоставила 6,4 % (24/377) и 11,3 % (16/142) у пациенток\nс отрицательными и положительными ЛУ таза соответственно. Среди 24 пациенток с отрицательными ЛУ\nу 15 были легочные метастазы. Общая 5-летняя выживаемость этих 15 пациенток после рецидива составила\n36 %. Прогноз у 12 пациенток (46 %) с одним-тремя легочными метастазами был лучше после хирургической\nрезекции и/или химиотерапии.\nПрежде всего для улучшения прогноза рекомендуется\nактивная хирургическая резекция поражения легкого\nи дальнейшая химиотерапия [29].\n2) Безоперационная терапия.\nТе, кто ответил на химиотерапию, жили дольше, чем те,\nкто не ответил. Следовательно, соответствующая химиотерапия может продлить выживаемость пациенток\nс легочными метастазами РШМ.\nКомбинация карбоплатина (300 мг/м2, каждые 4 недели) и 5’-DFUR (доксифлуридин) (1200 мг/день, 4 дня\nв неделю) или пепломицина, адриамицина и цисплатина (пепломицин в дозе 5 мг/день, непрерывное внутривенное капельное введение в дни с 1 по 7, адриамицин в дозе 40 мг/м2 внутривенно в день 1 и цисплатина\nв дозе 40 мг/м2, непрерывное внутривенное капельное\nвведение в день 1, повторение в 5 дней с интервалом\nв 6 недель) являются полезными схемами лечения рака\nшейки матки с легочными метастазами. Также оценивалась схема FP (цисплатин 75 мг/м2 и 5-FU 800 мг/м2\nкаждые 4 недели).\n50 пациенток с рентгенологически подтвержденными метастазами в легких прошли курс химиотерапии.\nПоказатели общей выживаемости в течение 1 и 3 лет\nпосле химиотерапии FP составили 62 и 17,6 % соответственно. Показатели ВБП в течение 1 и 3 лет составили 36,7 и 14,3 % соответственно. Режим FP безопасен и достаточно эффективен для лечения пациенток\nс легочными метастазами после первичного лечения\nинвазивной карциномы шейки матки, которым невозможно провести хирургическое вмешательство.\nПомимо внутривенного введения химиотерапии,\nэффективными методами лечения метастазов рака\nшейки матки в легкие являются химиотерапия инфузией бронхиальной артерии и подкожной инфузией\n(блеомицином). При карциноме шейки матки стадии\nIVB с метастазами в легкие не было рецидивов после химиотерапии (паклитаксел, карбоплатин 1 курс)\nс последующей ХЛТ с еженедельной дозой цисплатина\n20 мг/м2 и продолжением химиотерапии паклитакселом и карбоплатином [30].\nПри больших солитарных метастатических очагах\nв легких хирургическое вмешательство в сочетании с химиотерапией (плюс ЛТ для стадии IVB) может\nобеспечить лучший прогноз. Для пациенток, которые\nне являются кандидатами на операцию, химиолучевая\nтерапия может быть оптимальным выбором при первичном метастатическом раке шейки матки (стадия\nIVB). Химиотерапия показана при резистентном рецидивирующем метастатическом раке шейки матки.\nМетастатический рак шейки матки в кости\nКостные метастазы от рака шейки матки наблюдались\nот 0,8 до 23 % всех случаев [31]. Сообщалось о следующих показателях метастазирования на каждой из четырех клинических стадий: 4,0 % на стадии I, 6,6 % на стадии II, 8,0 % на стадии III и 22,9 % на стадии IV. Наиболее\nчастым местом метастазирования был позвоночный\nстолб, особенно поясничный отдел (48 %). В 67 % случаев поражения костей были выявлены в течение 1 года\nпосле завершения первичного лечения, 75 % пациенток\nиз них умерли в течение 1 года после обнаружения метастазов. Пациентки моложе 45 лет с метастазами в кости на момент постановки диагноза рака шейки матки\nимеют худший прогноз, чем пациентки пожилого возраста [32]. Метастазы в кости ухудшают качество жизни (боль, патологические переломы, инвалидность).\nДиагностика метастазов в кости подтверждается биопсией кости или положительными результатами более чем двух методов, включая сканирование костей,\nФДГ-ПЭТ, рентген и МРТ. Обычная рентгенограмма\nи КТ костей являются полезными методами для оценки\nметастатического поражения костей. МРТ лучше визуализирует расширение мягких тканей. Кроме того, сканирование костей является полезным диагностическим\nинструментом для обнаружения отдаленных метастазов и дифференциации изолированных отдаленных\nметастазов от диффузных метастазов [33]. В настоящее\nвремя не существует конкретных общепринятых рекомендаций по лечению пациенток с поражением костей. ОВ для пациенток, которые не получают терапию\nпо поводу метастазов в кости, составляет менее 6 месяцев [34].\nПри резектабельных метастазах в кости следует рассмотреть возможность хирургического вмешательства. В литературе описаны клинические случаи:\nу 36-летней женщины с раком шейки матки после хирургического иссечения метастазов в кости ВБП составила 39 месяцев; у 38-летней женщины, которой была\nпроведена своевременная гемипельвэктомия по поводу рецидивирующего рака шейки матки, уменьшилась\nболь и увеличилась выживаемость, тогда как другие\nнеинвазивные методы лечения были неэффективными. Однако поскольку большинство пациенток с метастазами в кости умирают в течение 1 года, лечение\nдолжно быть направлено не только на продление их\nжизни, но и на улучшение качества жизни пациенток\nи облегчение их боли [35].\nЛучевая терапия обеспечивает хорошее паллиативное\nвоздействие для поддающихся лечению пациенток,\nно она не влияет на прогноз и достигнутая ремиссия непродолжительна. После проведения лучевой\nтерапии может быть рассмотрена химиотерапия\nна основе цисплатина у пациенток с хорошим общим\nсостоянием [36].\nВ одном исследовании среди 105 пациенток с метастазами в кости средний показатель общей выживаемости\nсоставил 27 месяцев. Большинство пациенток получили радиотерапевтическую дозу 30 Гр на метастазы\nв кости, и примерно у 60 % пациенток наблюдалось\nуменьшение боли. Средняя выживаемость после обнаружения метастазов в кости составляла 10 месяцев,\nи она была больше у пациенток, получавших ЛТ с химиотерапией или без нее, чем у пациенток, получавших только химиотерапию в качестве паллиативной\nтерапии (12 и 7 месяцев). Если целью лечения является\nоблегчение боли, то в качестве стандартного фракционирования дозы для симптоматических и неосложненных метастазов в кости рекомендуется однократная\nдоза в 8 Гр, назначенная до соответствующего целевого\nобъема. Однако общая доза 30 Гр за 10 фракций также\nсчитается стандартным методом с более низкой частотой патологических переломов и компрессии спинного\nмозга [37]. Относительно химиотерапии, за исключением внутривенного введения, паллиативная транскатетерная артериальная химиоэмболизация/эмболизация\nможет быть подходящим методом симптоматического\nлечения метастазов в кости, поскольку он является минимально инвазивным, повторяемым, эффективным\nи быстродействующим [38]. Более того, внутриопухолевая инъекция сизофирана и ОК-432 с ЛТ оказалась\nэффективной при остеолитических метастазах в кости.\nВ сочетании с приемом бисфосфонатов химиотерапия\nпоказала многообещающие эффекты. Однако ни бисфосфонаты, ни деносумаб не оказывают положительного влияния на выживаемость пациенток с метастазами в кости [39].\nМетастатический рак шейки матки в головной\nмозг\nМетастазы в мозг при раке шейки матки встречаются\nредко (от 0,5 до 1,2 %) [40] и обычно считаются неизлечимыми. Считается, что у пациенток с внутричерепным давлением и мозжечковым синдромом, таким\nкак головная боль, тошнота, рвота, судороги и слабость\nв конечностях, имеются метастазы в головной мозг.\nУ пациенток с метастазами в головной мозг от рака\nшейки матки плохой прогноз. Средняя выживаемость\nот постановки диагноза метастазов в мозг до смерти составила 2,3 месяца. Лечение зависит от количества и расположения метастазов, наличия метастазов\nв других органах и клинического статуса. Факторами,\nсвязанными с хорошими прогнозами, являются: возраст моложе 50 лет, хороший статус работоспособности, единичный метастаз в головной мозг и отсутствие\nэкстракраниальных метастазов [41]. Метастазы в легкие связаны с метастазами в головной мозг и могут\nрассматриваться как фактор риска. Метастазы рака\nшейки матки в ГМ могут быть единичными (один метастаз; 50,6 %) или множественными (≥2 метастазов;\n49,4 %) [40]. Большинство метастазов в головной мозг локализуются в супратенториальной области головного мозга, что может быть связано с васкуляризацией\nи пространственными характеристиками этой области.\nВ настоящее время не найдено удовлетворительных терапевтических и стандартных эффективных методов\nлечения.\n1) Краниотомия в сочетании с химиотерапией и/или\nоблучением головного мозга.\nОдно исследование включало 12 пациенток с метастазами в мозг от рака шейки матки. Восемь пациенток получили облучение всего мозга и стероиды, трое получали\nтолько стероиды и одна перенесла операцию с последующей ЛТ. Средняя доза составила 37,6 Гр (диапазон\n30–40 Гр) в среднем 11 фракций (диапазон 10–20 фракций). Двое из четырех пациенток с одиночными поражениями получили курс SRS (стереотаксическая радиохирургия). У всех пациенток, получивших облучение\nвсего головного мозга, улучшились симптомы. У пяти\nпациенток, получавших химиотерапию после облучения головного мозга, средняя выживаемость составила 4,4 месяца по сравнению с 0,9 месяца для тех, кто\nне получал дополнительного лечения после облучения\nголовного мозга. Режимы химиотерапии включали топотекан, этопозид, доцетаксел, цисплатин и цисплатин\nплюс ифосфамид. Пациентки, получившие облучение\nголовного мозга (n = 9), имели медианную выживаемость 3,0 месяца по сравнению с 0,5 месяца для тех, кто\nлечился только стероидами (n = 3). Средняя выживаемость после диагностики метастазов в мозг для пациенток, перенесших трепанацию черепа, была 6,2 месяца\nпо сравнению с 1,3 месяца для шести пациенток, которых лечили ОВГМ. Это клиническое испытание показало, что химиотерапия после облучения мозга улучшила\nвыживаемость. Более того, операция в сочетании с послеоперационным облучением также показала преимущества в отношении выживаемости по сравнению с лучевой терапией [42].\n2) Стереотаксическая радиохирургия в сочетании с химиотерапией и/или облучением всего головного мозга.\nЗа исключением традиционной хирургии, стереотаксическая радиохирургия (SRS) имеет преимущества\nдля контроля локальных метастазов в головной мозг,\nа также может использоваться при недоступных поражениях. В исследовании оценивали выживаемость\nпосле SRS [43]. 77 пациенток из 90 с интракраниальными метастазами лечились с помощью SRS. Среди этих\nпациенток у 10 из 17 были контролируемые первичные\nопухоли и отсутствовали экстракраниальные метастазы. Средняя предписанная доза изоцентра составляла\n30 Гр (диапазон от 30 до 45 Гр), а средняя предписанная\nпериферическая доза составляла 25 Гр (диапазон от 12\nдо 30 Гр). Частота 3-летнего местного контроля и частота ОВ составили 90,0 и 51,9 % соответственно. На основе очень небольшого числа пациенток лучшая выживаемость была отмечена у пациенток, получавших SRS\nлибо отдельно, либо в сочетании с другими методами\nлечения [44].\nВ другом исследовании также сообщалось об использовании SRS для лечения метастазов в мозг от рака\nшейки матки. Тринадцать пациенток с метастазами\nв мозг от рака шейки матки прошли лечение с помощью радиохирургии с гамма-ножом (GKRS). GKRS был\nвыбран в качестве единственного метода лечения у четырех пациенток и проводился в сочетании с лучевой\nтерапией всего головного мозга (WBRT) у девяти пациенток. GKRS проводилась одновременно с WBRT с интервалом в 1 месяц у шести пациенток и был выбран\nв качестве паллиативного лечения после WBRT у трех\nпациенток. Среднее количество метастатических поражений головного мозга на пациентку составляло 5,7\n(диапазон от 1 до 16). Средний кумулятивный объем\nопухоли составлял 23,7 см3 (диапазон от 2,7 до 40,2 см3),\nа средняя предельная доза, покрывающая опухоли, составляла 14 Гр для линии 50 % изодозы (диапазон от 8\nдо 25 Гр).\nУ девяти пациенток после GKRS наблюдалось облегчение основных неврологических симптомов. Средняя\nпродолжительность времени, в течение которого пациентки находились в улучшенном неврологическом\nсостоянии, составляла 11,1 недели (диапазон от 2\nдо 39,6 недели). Частота местного и отдаленного контроля составила 66,7 и 77,8 % соответственно. Средняя\nвыживаемость от даты GKRS до смерти составила\n4,6 месяца (диапазон от 1,0 до 15,9 месяцев). 6- и 12-месячная выживаемость после GKRS составила 38 и 15 %\nсоответственно. Попарное сравнение среднего времени выживания между только GKRS и GKRS с WBRT\nпродемонстрировало статистически значимое различие (1,2 месяца против 4,6 месяца). GKRS с WBRT, повидимому, увеличивает продолжительность выживания по сравнению с одним GKRS при метастазах рака\nшейки матки. Пациентки с относительно худшим прогнозом чаще получали лечение только GKRS, а не комбинированным методом. Другое исследование также\nпродемонстрировало, что увеличение выживаемости\nможет быть достигнуто с помощью более агрессивного лечения, такого как хирургическое вмешательство\nили SRS [45].\nТаким образом, как показали исследования, лечение\nметастазов в головной мозг эволюционировало на протяжении многих лет от только WBRT до мультимодальной терапии, включая хирургическую резекцию\n(трепанацию черепа) или SRS с последующей WBRT\nи/или химиотерапией. Лучшая выживаемость достигается при мультимодальной терапии (краниотомия\nс последующей WBRT) по сравнению с одной краниотомией или только WBRT. Наихудшая выживаемость\nнаблюдается у пациенток, не получавших лечения. SRS,\nкак отдельно, так и в сочетании с другим методом лечения, также показывает большую пользу [45]. Выбор\nмежду традиционной трепанацией черепа плюс адъювантной лучевой терапией и радиохирургией должен\nбыть персонифицированным и прецизионным, учитывая размер, количество и расположение поражений, клинические условия и доступные технологии.\nКраниотомия обычно выполняется при более крупных\nсимптоматических поражениях или если требуется гистологический диагноз. SRS менее инвазивен и больше подходит для недоступных поражений или когда пациентки не подходят для операции. Мы также можем сделать вывод, что оптимальная доза ЛТ составляет 30 Гр\nдля всего мозга, а повышение дозы до очага составляет\nприблизительно от 10 до 15 Гр.\nПервоначально только химиотерапия может рассматриваться у пациенток с множественными метастазами в головной мозг и при наличии экстракраниальных метастазов, поскольку она может контролировать\nкак интра- так и экстракраниальные метастазы [46].\nЦисплатин — наиболее часто применяемый препарат.\nОднако топотекан может быть разумным вариантом\nисходя из его активности против рака шейки матки\nи его способности преодолевать гематоэнцефалический барьер. Специальных исследований относительно\nоптимальной дозы и режима лечения для пациенток\nс метастазами в головной мозг не проводилось. Между\nтем при метастазах в мозг с мультифокальными метастазами паллиативное облучение мозга является более подходящей терапией. При одиночных метастазах\nв мозг при отсутствии системного заболевания использование краниотомии является оптимальным выбором\nв сочетании с лучевой терапией. Несмотря на то что все\nэти методы лечения доступны, средняя выживаемость\nот постановки диагноза метастаза в мозг до смерти невелика.\nПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ\nДо сих пор большинство исследований терапевтических методов для пациенток с метастатическим\nраком шейки матки включало пациенток как с первичными, так и с метастатическими или рецидивирующими заболеваниями из-за отсутствия зарегистрированных пациенток с впервые диагностированным\nметастатическим раком шейки матки. Пациентки\nс более чем двумя очагами метастазирования, которые ранее получали более одной системной терапии,\nимели плачевные результаты. У пациенток с рецидивирующим раком шейки матки, если пациентка\nпрошла предшествующую химиотерапию, химиорезистентность может возникать из-за нескольких изменений в транспорте лекарств, что приводит к снижению внутриклеточного накопления и активации\nдетоксикации лекарств за счет повышенных уровней\nвнутриклеточных поглотителей, включая глутатион,\nпуть апоптотической гибели клеток и др. [47]. Более\nтого, предварительное ионизирующее излучение может вызвать лучевую резистентность опухолевых\nтканей [48]. Из-за различия биологических характеристик пациенток с первичным раком IVB стадии\nпо сравнению с пациентками с метастатическим\nили рецидивирующим раком шейки матки необходимы дальнейшие исследования.\nНекоторые исследования показали, что ЛТ и полихимиотерапия у пациенток с карциномой шейки матки\nстадии IVB и хорошим показателем работоспособности хорошо переносятся и приводят к более высокому\nуровню выживаемости. Кроме того, эффективность\nхимиолучевой терапии лимфатических метастазов\nбыла подтверждена согласно приведенным выше данным. Однако пока остается неясным, насколько химиолучевая терапия улучшит качество жизни, показатели\nобщей и безрецидивной выживаемости для пациенток\nс раком шейки матки стадии IVB с гематогенными метастазами. Следовательно, для получения дополнительной подтверждающей информации необходимы\nбудущие крупномасштабные и проспективные исследования.\nВЫВОДЫ\nУ пациенток с раком шейки матки существует два типа\nметастазов: гематогенные и лимфатические. Пациентки\nс гематогенными метастазами имеют более высокий\nриск смерти, чем пациентки с метастазами лимфогенного распространения. С точки зрения диагностики\nПЭТ или ПЭТ-КТ являются эффективным инструментом для оценки отдаленных метастазов, включая гематогенные и метастазы в ЛУ. Лучевая терапия\nи последующая химиотерапия хорошо переносятся\nи эффективны при лимфатических метастазах. Более\nтого, при гематогенных метастазах в разные органы\nболее целесообразно хирургическое вмешательство.\nОтносительно метастатической карциномы шейки матки в легкие, при больших солитарных метастатических\nочагах операция в сочетании с химиотерапией (плюс\nЛТ для стадии IVB) может обеспечить лучший прогноз.\nДля тех, кто не является кандидатом на оперативное\nвмешательство, химиолучевая терапия может быть оптимальным выбором при первичном метастатическом\nраке шейки матки (стадия IVB). При резистентном\nрецидивирующем метастатическом раке шейки матки\nпоказана химиотерапия. При метастазе рака шейки\nматки в кости перспективна одновременная химиотерапия и введение бисфосфонатов. При метастазах рака\nшейки матки в головной мозг паллиативное облучение\nголовного мозга является более подходящей терапией\nпри метастазах в головной мозг с мультифокальными\nметастазами. Трепанация черепа в сочетании с лучевой\nтерапией — оптимальный выбор при одиночных метастазах в головной мозг. Химиотерапия на первом этапе\nдолжна быть рассмотрена пациенткам с множественными метастазами в головной мозг и экстракраниальными метастазами."],"dc.sponsor":["Исследование проводилось в рамках выполнения научной темы «Оптимизация прогнозирования и коррекция осложнений при раке шейки матки», утвержденной ученым советом лечебного факультета ФБГОУ ВО «Башкирский государственный медицинский университет» МЗ РФ 27.02.2020 г."],"dc.sponsor.ru":["Исследование проводилось в рамках выполнения научной темы «Оптимизация прогнозирования и коррекция осложнений при раке шейки матки», утвержденной ученым советом лечебного факультета ФБГОУ ВО «Башкирский государственный медицинский университет» МЗ РФ 27.02.2020 г."],"dc.subject.ru":["рак шейки матки","гематогенные метастазы","лимфогенные метастазы","позитронно-эмиссионная томография","компьютерная томография","лучевая терапия","химиотерапия","фтордезоксиглюкоза F18"],"dc.title.ru":["Современные тенденции диагностики и лечения отдаленных метастазов рака шейки матки"],"dc.issue.volume":["12"],"dc.issue.number":["2"],"dc.pages":["128-138"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.section":["LITERATURE REVIEW","ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.section.en":["LITERATURE REVIEW"],"dc.section.ru":["ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"author":["Р. К. Минязева","R. K. Minyazeva","Г. Ю. Батталова","G. Y. Battalova","И. В. Сахаутдинова","I. V. Sakhautdinova","И. Р. Гилязова","I. R. Gilyazova"],"author_keyword":["Р. К. Минязева","R. K. Minyazeva","Г. Ю. Батталова","G. Y. Battalova","И. В. Сахаутдинова","I. V. Sakhautdinova","И. Р. Гилязова","I. R. Gilyazova"],"author_ac":["р. к. минязева\n|||\nР. К. Минязева","r. k. minyazeva\n|||\nR. K. Minyazeva","г. ю. батталова\n|||\nГ. Ю. Батталова","g. y. battalova\n|||\nG. Y. Battalova","и. в. сахаутдинова\n|||\nИ. В. Сахаутдинова","i. v. sakhautdinova\n|||\nI. V. Sakhautdinova","и. р. гилязова\n|||\nИ. Р. Гилязова","i. r. gilyazova\n|||\nI. R. Gilyazova"],"author_filter":["р. к. минязева\n|||\nР. К. Минязева","r. k. minyazeva\n|||\nR. K. Minyazeva","г. ю. батталова\n|||\nГ. Ю. Батталова","g. y. battalova\n|||\nG. Y. Battalova","и. в. сахаутдинова\n|||\nИ. В. Сахаутдинова","i. v. sakhautdinova\n|||\nI. V. Sakhautdinova","и. р. гилязова\n|||\nИ. Р. Гилязова","i. r. gilyazova\n|||\nI. R. Gilyazova"],"dc.author.name":["Р. К. Минязева","R. K. Minyazeva","Г. Ю. Батталова","G. Y. Battalova","И. В. Сахаутдинова","I. V. Sakhautdinova","И. Р. Гилязова","I. R. Gilyazova"],"dc.author.name.ru":["Р. К. Минязева","Г. Ю. Батталова","И. В. Сахаутдинова","И. Р. Гилязова"],"dc.author.affiliation":["Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет;\nРеспубликанский клинический онкологический диспансер","Bashkir State Medical University;\nRepublican Clinical Oncology Dispensary","Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет;\nИнститут биохимии и генетики Уфимского федерального научного центра РАН","Bashkir State Medical University;\nInstitute of Biochemistry and Genetics, Ufa Federal Research Centre of the Russian Academy of Sciences"],"dc.author.affiliation.ru":["Башкирский государственный медицинский университет","Башкирский государственный медицинский университет;\nРеспубликанский клинический онкологический диспансер","Башкирский государственный медицинский университет","Башкирский государственный медицинский университет;\nИнститут биохимии и генетики Уфимского федерального научного центра РАН"],"dc.author.full":["Р. К. Минязева | Башкирский государственный медицинский университет","R. K. Minyazeva | Bashkir State Medical University","Г. Ю. Батталова | Башкирский государственный медицинский университет;\nРеспубликанский клинический онкологический диспансер","G. Y. Battalova | Bashkir State Medical University;\nRepublican Clinical Oncology Dispensary","И. В. Сахаутдинова | Башкирский государственный медицинский университет","I. V. Sakhautdinova | Bashkir State Medical University","И. Р. Гилязова | Башкирский государственный медицинский университет;\nИнститут биохимии и генетики Уфимского федерального научного центра РАН","I. R. Gilyazova | Bashkir State Medical University;\nInstitute of Biochemistry and Genetics, Ufa Federal Research Centre of the Russian Academy of Sciences"],"dc.author.full.ru":["Р. К. Минязева | Башкирский государственный медицинский университет","Г. Ю. Батталова | Башкирский государственный медицинский университет;\nРеспубликанский клинический онкологический диспансер","И. В. Сахаутдинова | Башкирский государственный медицинский университет","И. Р. Гилязова | Башкирский государственный медицинский университет;\nИнститут биохимии и генетики Уфимского федерального научного центра РАН"],"dc.author.name.en":["R. K. Minyazeva","G. Y. Battalova","I. V. Sakhautdinova","I. R. Gilyazova"],"dc.author.affiliation.en":["Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University;\nRepublican Clinical Oncology Dispensary","Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University;\nInstitute of Biochemistry and Genetics, Ufa Federal Research Centre of the Russian Academy of Sciences"],"dc.author.full.en":["R. K. Minyazeva | Bashkir State Medical University","G. Y. Battalova | Bashkir State Medical University;\nRepublican Clinical Oncology Dispensary","I. V. Sakhautdinova | Bashkir State Medical University","I. R. Gilyazova | Bashkir State Medical University;\nInstitute of Biochemistry and Genetics, Ufa Federal Research Centre of the Russian Academy of Sciences"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0001-5542-9531\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u0420. \\u041a. \\u041c\\u0438\\u043d\\u044f\\u0437\\u0435\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0001-5542-9531\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"R. K. Minyazeva\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-1641-9952\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442;\\r\\n\\u0420\\u0435\\u0441\\u043f\\u0443\\u0431\\u043b\\u0438\\u043a\\u0430\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043e\\u043d\\u043a\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0434\\u0438\\u0441\\u043f\\u0430\\u043d\\u0441\\u0435\\u0440\", \"full_name\": \"\\u0413. \\u042e. \\u0411\\u0430\\u0442\\u0442\\u0430\\u043b\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-1641-9952\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University;\\r\\nRepublican Clinical Oncology Dispensary\", \"full_name\": \"G. Y. Battalova\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-2908-8275\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u0418. \\u0412. \\u0421\\u0430\\u0445\\u0430\\u0443\\u0442\\u0434\\u0438\\u043d\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-2908-8275\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"I. V. Sakhautdinova\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0001-9499-5632\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442;\\r\\n\\u0418\\u043d\\u0441\\u0442\\u0438\\u0442\\u0443\\u0442 \\u0431\\u0438\\u043e\\u0445\\u0438\\u043c\\u0438\\u0438 \\u0438 \\u0433\\u0435\\u043d\\u0435\\u0442\\u0438\\u043a\\u0438 \\u0423\\u0444\\u0438\\u043c\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0444\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u043d\\u0430\\u0443\\u0447\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u0446\\u0435\\u043d\\u0442\\u0440\\u0430 \\u0420\\u0410\\u041d\", \"full_name\": \"\\u0418. \\u0420. \\u0413\\u0438\\u043b\\u044f\\u0437\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0001-9499-5632\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University;\\r\\nInstitute of Biochemistry and Genetics, Ufa Federal Research Centre of the Russian Academy of Sciences\", \"full_name\": \"I. R. Gilyazova\"}}]}"],"dateIssued":["2022-07-15"],"dateIssued_keyword":["2022-07-15","2022"],"dateIssued_ac":["2022-07-15\n|||\n2022-07-15","2022"],"dateIssued.year":[2022],"dateIssued.year_sort":"2022","dc.date.published":["2022-07-15"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/694"],"dc.citation":["Bray F., Ferlay J., Soerjomataram I., Siegel R.L., Torre L.A., Jemal A. Global cancer statistics 2018: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2018;68(6):394–424. DOI: 10.3322/caac.21492","Global strategy to accelerate the elimination of cervical cancer as a public health problem. World Health Organization; 2020. Available to: https://www.who.int/publications/i/item/9789240014107","Bi Y., Li L. Pathologically confirmed brain metastases from primary uterine cervical tumors: two cases and a literature review. World J Surg Oncol. 2019;17(1):174. DOI: 10.1186/s12957-019-1720-7","Dappa E., Elger T., Hasenburg A., Düber C., Battista M.J., Hötker A.M. The value of advanced MRI techniques in the assessment of cervical cancer: a review. Insights Imaging. 2017;8(5):471–81. DOI: 10.1007/s13244-017-0567-0","Song J., Hu Q., Huang J., Ma Z., Chen T. Combining tumor size and diffusion-weighted imaging to diagnose normal-sized metastatic pelvic lymph nodes in cervical cancers. Acta Radiol. 2019; 60(3):388–95. DOI: 10.1177/0284185118780903","Maffei M.E. Magnetic fields and cancer: epidemiology, cellular biology, and theranostics. Int J Mol Sci. 2022;23(3):1339. DOI: 10.3390/ijms23031339","Elit L.M., Fyles A.W., Gu C., Pond G.R., D’Souza D., Samant R., et al. Effect of positron emission tomography imaging in women with locally advanced cervical cancer: a randomized clinical trial. JAMA Netw Open. 2018;1(5): e182081. DOI: 10.1001/jamanetworkopen.2018.2081","Kim J., Kim D., Suh D., Kim J., Kim Y., Kim Y., et al. The efficacy of sentinel lymph node mapping with indocyanine green in cervical cancer. World J Surg Oncol. 2018;16(1):52. DOI: 10.1186/s12957-018-1341-6","Hundshammer C., Braeuer M., Müller C.A., Hansen A.E., Schillmaier M., Düwel S., et al. Simultaneous characterization of tumor cellularity and the Warburg effect with PET, MRI and hyperpolarized 13C-MRSI. Theranostics. 2018;8(17):4765–80. DOI: 10.7150/thno.25162","Abstracts from the 2017 Society of General Internal Medicine Annual Meeting. J Gen Intern Med. 2017;32(Suppl 2):83–808. DOI: 10.1007/s11606-017-4028-8","Matsuzaki S., Klar M., Mikami M., Shimada M., Grubbs B.H., Fujiwara K., et al. Management of stage IIB cervical cancer: an overview of the current evidence. Curr Oncol Rep. 2020;22(3):28. DOI: 10.1007/s11912-020-0888-x","Sun R., Koubaa I., Limkin E.J., Dumas I., Bentivegna E., Castanon E., et al. Locally advanced cervical cancer with bladder invasion: clinical outcomes and predictive factors for vesicovaginal fistulae. Oncotarget. 2018;9(10):9299–310. DOI: 10.18632/oncotarget.24271","Mabuchi S., Komura N., Sasano T., Shimura K., Yokoi E., Kozasa K., et al. Pretreatment tumor-related leukocytosis misleads positron emission tomography-computed tomography during lymph node staging in gynecological malignancies. Nat Commun. 2020;11:1364. DOI: 10.1038/s41467-020-15186-z","Li W., Xiong L., Zhu Q., Lu H., Zhong M., Liang M., et al. Assessment of retroperitoneal lymph node status in locally advanced cervical cancer. BMC Cancer. 2021;21(1):484. DOI: 10.1186/s12885-021-08208-6","Wang W., Zhou Y., Wang D., Hu K., Zhang F. Prophylactic extendedfield irradiation in patients with cervical cancer: a literature review. Front Oncol. 2020;10:579410. DOI: 10.3389/fonc.2020.579410","Kubota H., Tsujino K., Sulaiman N.S., Sekii S., Matsumoto Y., Ota Y., et al. Comparison of salvage therapies for isolated para-aortic lymph node recurrence in patients with uterine cervical cancer after definitive treatment. Radiat Oncol. 2019;14(1):236. DOI: 10.1186/s13014-019-1442-6","Gupta M., Chopra S., Kunder S., Dheera A., Sampathirao D., Engineer R., et al. Early toxicity and treatment outcomes of extended fieldintensity modulated radiotherapy for cervical cancer patients with para-aortic nodal metastasis. Ecancermedicalscience. 2019;13:957. DOI: 10.3332/ecancer.2019.957","Boardman C.H., Brady W.E., Dizon D.S., Kunos C.A., Moore K.N., Zanotti K.M., et al. A phase I evaluation of extended field radiation therapy with concomitant cisplatin chemotherapy followed by paclitaxel and carboplatin chemotherapy in women with cervical carcinoma metastatic to the para-aortic lymph nodes: an NRG Oncology/Gynecologic Oncology Group Study. Gynecol Oncol. 2018;151(2):202–7. DOI: 10.1016/j.ygyno.2018.08.006","Winkel D., Werensteijn-Honingh A.M., Eppinga W.S.C., Intven M.P.W., Hes J., Snoeren L.M.W., et al. Dosimetric feasibility of hypofractionation for SBRT treatment of lymph node oligometastases on the 1.5T MR-linac. Radiother Oncol. 2021;154:243–8. DOI: 10.1016/j.radonc.2020.09.020","Liu H., Ye X., Li D., Yao Q., Li Y. Incidence, clinical risk and prognostic factors for liver metastasis in patients with cervical cancer: a population-based retrospective study. BMC Cancer. 2021;21:421. DOI: 10.1186/s12885-021-08127-6","Wang Y., Zhang T., Peng S., Zhou R., Li L., Kou L., et al. Patterns of treatment failure after concurrent chemoradiotherapy or adjuvant radiotherapy in patients with locally advanced cervical cancer. Oncol Res Treat. 2021;44(3):76–85. DOI: 10.1159/000513170","Chen C., Ou Y., Lin H., Wang C., Chen H., Fang F., et al. Analysis of prognostic factors and clinical outcomes in uterine cervical carcinoma with isolated para-aortic lymph node recurrence. Am J Transl Res. 2019;11(12):7492–502. PMID: 31934296","Gorecki L., Andrs M., Korabecny J. Clinical candidates targeting the ATR–CHK1–WEE1 axis in cancer. Cancers (Basel). 2021;13(4):795. DOI: 10.3390/cancers13040795","Paik S., Cheol Lim M., Kim M., Kim Y., Song E., Ju Seong S., et al. Prognostic model for survival and recurrence in patients with earlystage cervical cancer: a Korean Gynecologic Oncology Group Study (KGOG 1028). Cancer Res Treat. 2020;52(1):320–33. DOI: 10.4143/crt.2019.124","Sturdza A., Hofmann S., Kranawetter M., Polterauer S., Grimm C., Krainer M., et al. Increased genitourinary fistula rate after bevacizumab in recurrent cervical cancer patients initially treated with definitive radiochemotherapy and image-guided adaptive brachytherapy. Strahlenther Onkol. 2017;193(12):1056–65. DOI: 10.1007/s00066-017-1178-x","Guo C., Tang X., Meng Y., Zhang Y., Zhang X., Guo J., et al. Effect of the surgical approach on survival outcomes in patients undergoing radical hysterectomy for cervical cancer: A real-world multicenter study of a large Chinese cohort from 2006 to 2017. Cancer Med. 2020;9(16):5908–21. DOI: 10.1002/cam4.3287","Páez-Carpio A., Gómez F.M., Isus Olivé G., Paredes P., Baetens T., Carrero E., et al. Image-guided percutaneous ablation for the treatment of lung malignancies: current state of the art. Insights Imaging. 2021;12(1):57. DOI: 10.1186/s13244-021-00997-5","Petrella F., Diotti F., Rimessi A., Spaggiari L. Pulmonary metastasectomy: an overview. J Thorac Dis. 2017;9(Suppl 12):S1291–8. DOI: 10.21037/jtd.2017.03.175","Scientific Session of the 16th World Congress of Endoscopic Surgery, Jointly Hosted by Society of American Gastrointestinal and Endoscopic Surgeons (SAGES) & Canadian Association of General Surgeons (CAGS), Seattle, Washington, USA, 11–14 April 2018: Poster Abstracts. Surg Endosc. 2018;32(Suppl 1):130–359. DOI: 10.1007/s00464-018-6121-4","Anderson R.L., Balasas T., Callaghan J., Coombes R.C., Evans J., Hall J.A., et al. A framework for the development of effective anti-metastatic agents. Nat Rev Clin Oncol. 2019;16(3):185–204. DOI: 10.1038/s41571-018-0134-8","Pang L., Yang H., Ning Y., Zheng C. Retrospective analysis of clinicopathological features and prognosis of gynecological small-cell carcinoma. Cancer Manag Res. 2021;13:4529–40. DOI: 10.2147/CMAR.S314686","Šarenac T., Mikov M. Cervical cancer, different treatments and importance of bile bcids as therapeutic agents in this disease. Front Pharmacol. 2019;10:484. DOI: 10.3389/fphar.2019.00484","Milagros Otero-García M., Mesa-Álvarez A., Nikolic O., Blanco-Lobato P., Basta-Nikolic M., Menéndez de Llano-Ortega R., et al. Role of MRI in staging and follow-up of endometrial and cervical cancer: pitfalls and mimickers. Insights Imaging. 2019;10(1):19. DOI: 10.1186/s13244-019-0696-8","Gal R., Oostinga D., Wessels H., Verlaan J.J., Charest-Morin R., Fisher C.G., et al. Pre-treatment expectations of patients with spinal metastases: what do we know and what can we learn from other disciplines? A systematic review of qualitative studies. BMC Cancer. 2020;20:1212. DOI: 10.1186/s12885-020-07683-7","Zhang Y., Guo X., Wang G., Ma W., Liu R., Han X., et al. Real-world study of the incidence, risk factors, and prognostic factors associated with bone metastases in women with uterine cervical cancer using Surveillance, Epidemiology, and End Results (SEER) Data Analysis. Med Sci Monit. 2018;24:6387–97. DOI: 10.12659/MSM.912071","Huang Z., Zhang Q., Wang Y., Chen R., Wang Y., Huang Z., et al. Inhibition of caspase-3-mediated GSDME-derived pyroptosis aids in noncancerous tissue protection of squamous cell carcinoma patients during cisplatin-based chemotherapy. Am J Cancer Res. 2020;10(12):4287–307. PMID: 33415000","Sierko E., Hempel D., Zuzda K., Z. Wojtukiewicz M.Z. Personalized radiation therapy in cancer pain management. Cancers (Basel). 2019;11(3):390. DOI: 10.3390/cancers11030390","Han Y., Wang B., Zhang J., Zhou S., Dai J., Wu M., et al. Risk assessment of bone metastasis for cervical cancer patients by multiple models: a large population based real-world study. Front Med (Lausanne). 2021;8:725298. DOI: 10.3389/fmed.2021.725298","Tanaka Y., Iwasaki M., Murata-Hirai K., Matsumoto K., Hayashi K., Okamura H., et al. Anti-tumor activity and immunotherapeutic potential of a bisphosphonate prodrug. Sci Rep. 2017;7:5987. DOI: 10.1038/s41598-017-05553-0","Kim H., Lee K., Heo M., Kim Y. The prognostic factors influencing overall survival in uterine cervical cancerwith brain metastasis. Korean J Intern Med. 2019;34(6):1324–32. DOI: 10.3904/kjim.2018.051","Kato M.K., Tanase Y., Uno M., Ishikawa M., Kato T. Brain metastases from uterine cervical and endometrial cancer. Cancers (Basel). 2021;13(3):519. DOI: 10.3390/cancers13030519","Li H., Pang Y., Cheng X. Surgery of primary sites for stage IVB cervical cancer patients receiving chemoradiotherapy: a population-based study. J Gynecol Oncol. 2020;31(1):e8. DOI: 10.3802/jgo.2020.31.e8","Lehrer E.J., McGee H.M., Peterson J.L., Vallow L., Ruiz-Garcia H., Zaorsky N.G., et al. Stereotactic radiosurgery and immune checkpoint inhibitors in the management of brain metastases. Int J Mol Sci. 2018;19(10):3054. DOI: 10.1038/s41598-017-05553-0","Remick R.S., Kowalski E., Khairnar R., Sun K., Morse E., Cherng H.R., et al. A multi-center analysis of single-fraction versus hypofractionated stereotactic radiosurgery for the treatment of brain metastasis. Radiat Oncol. 2020;15:128. DOI: 10.1186/s13014-020-01522-6","Tsao M.N., Xu W., Wong R.KS., Lloyd N., Laperriere N., Sahgal A., et al. Whole brain radiotherapy for the treatment of newly diagnosed multiple brain metastases. Cochrane Database Syst Rev. 2018;2018(1):CD003869. DOI: 10.1002/14651858.CD003869.pub4","Kim M., Kizilbash S.H., Laramy J.K., Gampa G., Parrish K.E., Sarkaria J.N., et al. Barriers to effective drug treatment for brain metastases: a multifactorial problem in the delivery of precision medicine. Pharm Res. 2018;35(9):177. DOI: 10.1007/s11095-018-2455-9","Jing L., Bo W., Yourong F., Tian W., Shixuan W., Mingfu W. Sema4C mediates EMT inducing chemotherapeutic resistance of miR-31-3p in cervical cancer cells. Sci Rep. 2019;9:17727. DOI: 10.1038/s41598-019-54177-z","Obrador E., Salvador R., Villaescusa J.I., Soriano J.M., Estrela J.M., Montoro A. Radioprotection and radiomitigation: from the bench to clinical practice. Biomedicines. 2020;8(11):461. DOI: 10.3390/biomedicines8110461","Bray F., Ferlay J., Soerjomataram I., Siegel R.L., Torre L.A., Jemal A. Global cancer statistics 2018: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2018;68(6):394–424. DOI: 10.3322/caac.21492","Global strategy to accelerate the elimination of cervical cancer as a public health problem. World Health Organization; 2020. Available to: https://www.who.int/publications/i/item/9789240014107","Bi Y., Li L. Pathologically confirmed brain metastases from primary uterine cervical tumors: two cases and a literature review. World J Surg Oncol. 2019;17(1):174. DOI: 10.1186/s12957-019-1720-7","Dappa E., Elger T., Hasenburg A., Düber C., Battista M.J., Hötker A.M. The value of advanced MRI techniques in the assessment of cervical cancer: a review. Insights Imaging. 2017;8(5):471–81. DOI: 10.1007/s13244-017-0567-0","Song J., Hu Q., Huang J., Ma Z., Chen T. Combining tumor size and diffusion-weighted imaging to diagnose normal-sized metastatic pelvic lymph nodes in cervical cancers. Acta Radiol. 2019; 60(3):388–95. DOI: 10.1177/0284185118780903","Maffei M.E. Magnetic fields and cancer: epidemiology, cellular biology, and theranostics. Int J Mol Sci. 2022;23(3):1339. DOI: 10.3390/ijms23031339","Elit L.M., Fyles A.W., Gu C., Pond G.R., D’Souza D., Samant R., et al. Effect of positron emission tomography imaging in women with locally advanced cervical cancer: a randomized clinical trial. JAMA Netw Open. 2018;1(5): e182081. DOI: 10.1001/jamanetworkopen.2018.2081","Kim J., Kim D., Suh D., Kim J., Kim Y., Kim Y., et al. The efficacy of sentinel lymph node mapping with indocyanine green in cervical cancer. World J Surg Oncol. 2018;16(1):52. DOI: 10.1186/s12957-018-1341-6","Hundshammer C., Braeuer M., Müller C.A., Hansen A.E., Schillmaier M., Düwel S., et al. Simultaneous characterization of tumor cellularity and the Warburg effect with PET, MRI and hyperpolarized 13C-MRSI. Theranostics. 2018;8(17):4765–80. DOI: 10.7150/thno.25162","Abstracts from the 2017 Society of General Internal Medicine Annual Meeting. J Gen Intern Med. 2017;32(Suppl 2):83–808. DOI: 10.1007/s11606-017-4028-8","Matsuzaki S., Klar M., Mikami M., Shimada M., Grubbs B.H., Fujiwara K., et al. Management of stage IIB cervical cancer: an overview of the current evidence. Curr Oncol Rep. 2020;22(3):28. DOI: 10.1007/s11912-020-0888-x","Sun R., Koubaa I., Limkin E.J., Dumas I., Bentivegna E., Castanon E., et al. Locally advanced cervical cancer with bladder invasion: clinical outcomes and predictive factors for vesicovaginal fistulae. Oncotarget. 2018;9(10):9299–310. DOI: 10.18632/oncotarget.24271","Mabuchi S., Komura N., Sasano T., Shimura K., Yokoi E., Kozasa K., et al. Pretreatment tumor-related leukocytosis misleads positron emission tomography-computed tomography during lymph node staging in gynecological malignancies. Nat Commun. 2020;11:1364. DOI: 10.1038/s41467-020-15186-z","Li W., Xiong L., Zhu Q., Lu H., Zhong M., Liang M., et al. Assessment of retroperitoneal lymph node status in locally advanced cervical cancer. BMC Cancer. 2021;21(1):484. DOI: 10.1186/s12885-021-08208-6","Wang W., Zhou Y., Wang D., Hu K., Zhang F. Prophylactic extendedfield irradiation in patients with cervical cancer: a literature review. Front Oncol. 2020;10:579410. DOI: 10.3389/fonc.2020.579410","Kubota H., Tsujino K., Sulaiman N.S., Sekii S., Matsumoto Y., Ota Y., et al. Comparison of salvage therapies for isolated para-aortic lymph node recurrence in patients with uterine cervical cancer after definitive treatment. Radiat Oncol. 2019;14(1):236. DOI: 10.1186/s13014-019-1442-6","Gupta M., Chopra S., Kunder S., Dheera A., Sampathirao D., Engineer R., et al. Early toxicity and treatment outcomes of extended fieldintensity modulated radiotherapy for cervical cancer patients with para-aortic nodal metastasis. Ecancermedicalscience. 2019;13:957. DOI: 10.3332/ecancer.2019.957","Boardman C.H., Brady W.E., Dizon D.S., Kunos C.A., Moore K.N., Zanotti K.M., et al. A phase I evaluation of extended field radiation therapy with concomitant cisplatin chemotherapy followed by paclitaxel and carboplatin chemotherapy in women with cervical carcinoma metastatic to the para-aortic lymph nodes: an NRG Oncology/Gynecologic Oncology Group Study. Gynecol Oncol. 2018;151(2):202–7. DOI: 10.1016/j.ygyno.2018.08.006","Winkel D., Werensteijn-Honingh A.M., Eppinga W.S.C., Intven M.P.W., Hes J., Snoeren L.M.W., et al. Dosimetric feasibility of hypofractionation for SBRT treatment of lymph node oligometastases on the 1.5T MR-linac. Radiother Oncol. 2021;154:243–8. DOI: 10.1016/j.radonc.2020.09.020","Liu H., Ye X., Li D., Yao Q., Li Y. Incidence, clinical risk and prognostic factors for liver metastasis in patients with cervical cancer: a population-based retrospective study. BMC Cancer. 2021;21:421. DOI: 10.1186/s12885-021-08127-6","Wang Y., Zhang T., Peng S., Zhou R., Li L., Kou L., et al. Patterns of treatment failure after concurrent chemoradiotherapy or adjuvant radiotherapy in patients with locally advanced cervical cancer. Oncol Res Treat. 2021;44(3):76–85. DOI: 10.1159/000513170","Chen C., Ou Y., Lin H., Wang C., Chen H., Fang F., et al. Analysis of prognostic factors and clinical outcomes in uterine cervical carcinoma with isolated para-aortic lymph node recurrence. Am J Transl Res. 2019;11(12):7492–502. PMID: 31934296","Gorecki L., Andrs M., Korabecny J. Clinical candidates targeting the ATR–CHK1–WEE1 axis in cancer. Cancers (Basel). 2021;13(4):795. DOI: 10.3390/cancers13040795","Paik S., Cheol Lim M., Kim M., Kim Y., Song E., Ju Seong S., et al. Prognostic model for survival and recurrence in patients with earlystage cervical cancer: a Korean Gynecologic Oncology Group Study (KGOG 1028). Cancer Res Treat. 2020;52(1):320–33. DOI: 10.4143/crt.2019.124","Sturdza A., Hofmann S., Kranawetter M., Polterauer S., Grimm C., Krainer M., et al. Increased genitourinary fistula rate after bevacizumab in recurrent cervical cancer patients initially treated with definitive radiochemotherapy and image-guided adaptive brachytherapy. Strahlenther Onkol. 2017;193(12):1056–65. DOI: 10.1007/s00066-017-1178-x","Guo C., Tang X., Meng Y., Zhang Y., Zhang X., Guo J., et al. Effect of the surgical approach on survival outcomes in patients undergoing radical hysterectomy for cervical cancer: A real-world multicenter study of a large Chinese cohort from 2006 to 2017. Cancer Med. 2020;9(16):5908–21. DOI: 10.1002/cam4.3287","Páez-Carpio A., Gómez F.M., Isus Olivé G., Paredes P., Baetens T., Carrero E., et al. Image-guided percutaneous ablation for the treatment of lung malignancies: current state of the art. Insights Imaging. 2021;12(1):57. DOI: 10.1186/s13244-021-00997-5","Petrella F., Diotti F., Rimessi A., Spaggiari L. Pulmonary metastasectomy: an overview. J Thorac Dis. 2017;9(Suppl 12):S1291–8. DOI: 10.21037/jtd.2017.03.175","Scientific Session of the 16th World Congress of Endoscopic Surgery, Jointly Hosted by Society of American Gastrointestinal and Endoscopic Surgeons (SAGES) & Canadian Association of General Surgeons (CAGS), Seattle, Washington, USA, 11–14 April 2018: Poster Abstracts. Surg Endosc. 2018;32(Suppl 1):130–359. DOI: 10.1007/s00464-018-6121-4","Anderson R.L., Balasas T., Callaghan J., Coombes R.C., Evans J., Hall J.A., et al. A framework for the development of effective anti-metastatic agents. Nat Rev Clin Oncol. 2019;16(3):185–204. DOI: 10.1038/s41571-018-0134-8","Pang L., Yang H., Ning Y., Zheng C. Retrospective analysis of clinicopathological features and prognosis of gynecological small-cell carcinoma. Cancer Manag Res. 2021;13:4529–40. DOI: 10.2147/CMAR.S314686","Šarenac T., Mikov M. Cervical cancer, different treatments and importance of bile bcids as therapeutic agents in this disease. Front Pharmacol. 2019;10:484. DOI: 10.3389/fphar.2019.00484","Milagros Otero-García M., Mesa-Álvarez A., Nikolic O., Blanco-Lobato P., Basta-Nikolic M., Menéndez de Llano-Ortega R., et al. Role of MRI in staging and follow-up of endometrial and cervical cancer: pitfalls and mimickers. Insights Imaging. 2019;10(1):19. DOI: 10.1186/s13244-019-0696-8","Gal R., Oostinga D., Wessels H., Verlaan J.J., Charest-Morin R., Fisher C.G., et al. Pre-treatment expectations of patients with spinal metastases: what do we know and what can we learn from other disciplines? A systematic review of qualitative studies. BMC Cancer. 2020;20:1212. DOI: 10.1186/s12885-020-07683-7","Zhang Y., Guo X., Wang G., Ma W., Liu R., Han X., et al. Real-world study of the incidence, risk factors, and prognostic factors associated with bone metastases in women with uterine cervical cancer using Surveillance, Epidemiology, and End Results (SEER) Data Analysis. Med Sci Monit. 2018;24:6387–97. DOI: 10.12659/MSM.912071","Huang Z., Zhang Q., Wang Y., Chen R., Wang Y., Huang Z., et al. Inhibition of caspase-3-mediated GSDME-derived pyroptosis aids in noncancerous tissue protection of squamous cell carcinoma patients during cisplatin-based chemotherapy. Am J Cancer Res. 2020;10(12):4287–307. PMID: 33415000","Sierko E., Hempel D., Zuzda K., Z. Wojtukiewicz M.Z. Personalized radiation therapy in cancer pain management. Cancers (Basel). 2019;11(3):390. DOI: 10.3390/cancers11030390","Han Y., Wang B., Zhang J., Zhou S., Dai J., Wu M., et al. Risk assessment of bone metastasis for cervical cancer patients by multiple models: a large population based real-world study. Front Med (Lausanne). 2021;8:725298. DOI: 10.3389/fmed.2021.725298","Tanaka Y., Iwasaki M., Murata-Hirai K., Matsumoto K., Hayashi K., Okamura H., et al. Anti-tumor activity and immunotherapeutic potential of a bisphosphonate prodrug. Sci Rep. 2017;7:5987. DOI: 10.1038/s41598-017-05553-0","Kim H., Lee K., Heo M., Kim Y. The prognostic factors influencing overall survival in uterine cervical cancerwith brain metastasis. Korean J Intern Med. 2019;34(6):1324–32. DOI: 10.3904/kjim.2018.051","Kato M.K., Tanase Y., Uno M., Ishikawa M., Kato T. Brain metastases from uterine cervical and endometrial cancer. Cancers (Basel). 2021;13(3):519. DOI: 10.3390/cancers13030519","Li H., Pang Y., Cheng X. Surgery of primary sites for stage IVB cervical cancer patients receiving chemoradiotherapy: a population-based study. J Gynecol Oncol. 2020;31(1):e8. DOI: 10.3802/jgo.2020.31.e8","Lehrer E.J., McGee H.M., Peterson J.L., Vallow L., Ruiz-Garcia H., Zaorsky N.G., et al. Stereotactic radiosurgery and immune checkpoint inhibitors in the management of brain metastases. Int J Mol Sci. 2018;19(10):3054. DOI: 10.1038/s41598-017-05553-0","Remick R.S., Kowalski E., Khairnar R., Sun K., Morse E., Cherng H.R., et al. A multi-center analysis of single-fraction versus hypofractionated stereotactic radiosurgery for the treatment of brain metastasis. Radiat Oncol. 2020;15:128. DOI: 10.1186/s13014-020-01522-6","Tsao M.N., Xu W., Wong R.KS., Lloyd N., Laperriere N., Sahgal A., et al. Whole brain radiotherapy for the treatment of newly diagnosed multiple brain metastases. Cochrane Database Syst Rev. 2018;2018(1):CD003869. DOI: 10.1002/14651858.CD003869.pub4","Kim M., Kizilbash S.H., Laramy J.K., Gampa G., Parrish K.E., Sarkaria J.N., et al. Barriers to effective drug treatment for brain metastases: a multifactorial problem in the delivery of precision medicine. Pharm Res. 2018;35(9):177. DOI: 10.1007/s11095-018-2455-9","Jing L., Bo W., Yourong F., Tian W., Shixuan W., Mingfu W. Sema4C mediates EMT inducing chemotherapeutic resistance of miR-31-3p in cervical cancer cells. Sci Rep. 2019;9:17727. DOI: 10.1038/s41598-019-54177-z","Obrador E., Salvador R., Villaescusa J.I., Soriano J.M., Estrela J.M., Montoro A. Radioprotection and radiomitigation: from the bench to clinical practice. Biomedicines. 2020;8(11):461. DOI: 10.3390/biomedicines8110461"],"dc.citation.ru":["Bray F., Ferlay J., Soerjomataram I., Siegel R.L., Torre L.A., Jemal A. Global cancer statistics 2018: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2018;68(6):394–424. DOI: 10.3322/caac.21492","Global strategy to accelerate the elimination of cervical cancer as a public health problem. World Health Organization; 2020. Available to: https://www.who.int/publications/i/item/9789240014107","Bi Y., Li L. Pathologically confirmed brain metastases from primary uterine cervical tumors: two cases and a literature review. World J Surg Oncol. 2019;17(1):174. DOI: 10.1186/s12957-019-1720-7","Dappa E., Elger T., Hasenburg A., Düber C., Battista M.J., Hötker A.M. The value of advanced MRI techniques in the assessment of cervical cancer: a review. Insights Imaging. 2017;8(5):471–81. DOI: 10.1007/s13244-017-0567-0","Song J., Hu Q., Huang J., Ma Z., Chen T. Combining tumor size and diffusion-weighted imaging to diagnose normal-sized metastatic pelvic lymph nodes in cervical cancers. Acta Radiol. 2019; 60(3):388–95. DOI: 10.1177/0284185118780903","Maffei M.E. Magnetic fields and cancer: epidemiology, cellular biology, and theranostics. Int J Mol Sci. 2022;23(3):1339. DOI: 10.3390/ijms23031339","Elit L.M., Fyles A.W., Gu C., Pond G.R., D’Souza D., Samant R., et al. Effect of positron emission tomography imaging in women with locally advanced cervical cancer: a randomized clinical trial. JAMA Netw Open. 2018;1(5): e182081. DOI: 10.1001/jamanetworkopen.2018.2081","Kim J., Kim D., Suh D., Kim J., Kim Y., Kim Y., et al. The efficacy of sentinel lymph node mapping with indocyanine green in cervical cancer. World J Surg Oncol. 2018;16(1):52. DOI: 10.1186/s12957-018-1341-6","Hundshammer C., Braeuer M., Müller C.A., Hansen A.E., Schillmaier M., Düwel S., et al. Simultaneous characterization of tumor cellularity and the Warburg effect with PET, MRI and hyperpolarized 13C-MRSI. Theranostics. 2018;8(17):4765–80. DOI: 10.7150/thno.25162","Abstracts from the 2017 Society of General Internal Medicine Annual Meeting. J Gen Intern Med. 2017;32(Suppl 2):83–808. DOI: 10.1007/s11606-017-4028-8","Matsuzaki S., Klar M., Mikami M., Shimada M., Grubbs B.H., Fujiwara K., et al. Management of stage IIB cervical cancer: an overview of the current evidence. Curr Oncol Rep. 2020;22(3):28. DOI: 10.1007/s11912-020-0888-x","Sun R., Koubaa I., Limkin E.J., Dumas I., Bentivegna E., Castanon E., et al. Locally advanced cervical cancer with bladder invasion: clinical outcomes and predictive factors for vesicovaginal fistulae. Oncotarget. 2018;9(10):9299–310. DOI: 10.18632/oncotarget.24271","Mabuchi S., Komura N., Sasano T., Shimura K., Yokoi E., Kozasa K., et al. Pretreatment tumor-related leukocytosis misleads positron emission tomography-computed tomography during lymph node staging in gynecological malignancies. Nat Commun. 2020;11:1364. DOI: 10.1038/s41467-020-15186-z","Li W., Xiong L., Zhu Q., Lu H., Zhong M., Liang M., et al. Assessment of retroperitoneal lymph node status in locally advanced cervical cancer. BMC Cancer. 2021;21(1):484. DOI: 10.1186/s12885-021-08208-6","Wang W., Zhou Y., Wang D., Hu K., Zhang F. Prophylactic extendedfield irradiation in patients with cervical cancer: a literature review. Front Oncol. 2020;10:579410. DOI: 10.3389/fonc.2020.579410","Kubota H., Tsujino K., Sulaiman N.S., Sekii S., Matsumoto Y., Ota Y., et al. Comparison of salvage therapies for isolated para-aortic lymph node recurrence in patients with uterine cervical cancer after definitive treatment. Radiat Oncol. 2019;14(1):236. DOI: 10.1186/s13014-019-1442-6","Gupta M., Chopra S., Kunder S., Dheera A., Sampathirao D., Engineer R., et al. Early toxicity and treatment outcomes of extended fieldintensity modulated radiotherapy for cervical cancer patients with para-aortic nodal metastasis. Ecancermedicalscience. 2019;13:957. DOI: 10.3332/ecancer.2019.957","Boardman C.H., Brady W.E., Dizon D.S., Kunos C.A., Moore K.N., Zanotti K.M., et al. A phase I evaluation of extended field radiation therapy with concomitant cisplatin chemotherapy followed by paclitaxel and carboplatin chemotherapy in women with cervical carcinoma metastatic to the para-aortic lymph nodes: an NRG Oncology/Gynecologic Oncology Group Study. Gynecol Oncol. 2018;151(2):202–7. DOI: 10.1016/j.ygyno.2018.08.006","Winkel D., Werensteijn-Honingh A.M., Eppinga W.S.C., Intven M.P.W., Hes J., Snoeren L.M.W., et al. Dosimetric feasibility of hypofractionation for SBRT treatment of lymph node oligometastases on the 1.5T MR-linac. Radiother Oncol. 2021;154:243–8. DOI: 10.1016/j.radonc.2020.09.020","Liu H., Ye X., Li D., Yao Q., Li Y. Incidence, clinical risk and prognostic factors for liver metastasis in patients with cervical cancer: a population-based retrospective study. BMC Cancer. 2021;21:421. DOI: 10.1186/s12885-021-08127-6","Wang Y., Zhang T., Peng S., Zhou R., Li L., Kou L., et al. Patterns of treatment failure after concurrent chemoradiotherapy or adjuvant radiotherapy in patients with locally advanced cervical cancer. Oncol Res Treat. 2021;44(3):76–85. DOI: 10.1159/000513170","Chen C., Ou Y., Lin H., Wang C., Chen H., Fang F., et al. Analysis of prognostic factors and clinical outcomes in uterine cervical carcinoma with isolated para-aortic lymph node recurrence. Am J Transl Res. 2019;11(12):7492–502. PMID: 31934296","Gorecki L., Andrs M., Korabecny J. Clinical candidates targeting the ATR–CHK1–WEE1 axis in cancer. Cancers (Basel). 2021;13(4):795. DOI: 10.3390/cancers13040795","Paik S., Cheol Lim M., Kim M., Kim Y., Song E., Ju Seong S., et al. Prognostic model for survival and recurrence in patients with earlystage cervical cancer: a Korean Gynecologic Oncology Group Study (KGOG 1028). Cancer Res Treat. 2020;52(1):320–33. DOI: 10.4143/crt.2019.124","Sturdza A., Hofmann S., Kranawetter M., Polterauer S., Grimm C., Krainer M., et al. Increased genitourinary fistula rate after bevacizumab in recurrent cervical cancer patients initially treated with definitive radiochemotherapy and image-guided adaptive brachytherapy. Strahlenther Onkol. 2017;193(12):1056–65. DOI: 10.1007/s00066-017-1178-x","Guo C., Tang X., Meng Y., Zhang Y., Zhang X., Guo J., et al. Effect of the surgical approach on survival outcomes in patients undergoing radical hysterectomy for cervical cancer: A real-world multicenter study of a large Chinese cohort from 2006 to 2017. Cancer Med. 2020;9(16):5908–21. DOI: 10.1002/cam4.3287","Páez-Carpio A., Gómez F.M., Isus Olivé G., Paredes P., Baetens T., Carrero E., et al. Image-guided percutaneous ablation for the treatment of lung malignancies: current state of the art. Insights Imaging. 2021;12(1):57. DOI: 10.1186/s13244-021-00997-5","Petrella F., Diotti F., Rimessi A., Spaggiari L. Pulmonary metastasectomy: an overview. J Thorac Dis. 2017;9(Suppl 12):S1291–8. DOI: 10.21037/jtd.2017.03.175","Scientific Session of the 16th World Congress of Endoscopic Surgery, Jointly Hosted by Society of American Gastrointestinal and Endoscopic Surgeons (SAGES) & Canadian Association of General Surgeons (CAGS), Seattle, Washington, USA, 11–14 April 2018: Poster Abstracts. Surg Endosc. 2018;32(Suppl 1):130–359. DOI: 10.1007/s00464-018-6121-4","Anderson R.L., Balasas T., Callaghan J., Coombes R.C., Evans J., Hall J.A., et al. A framework for the development of effective anti-metastatic agents. Nat Rev Clin Oncol. 2019;16(3):185–204. DOI: 10.1038/s41571-018-0134-8","Pang L., Yang H., Ning Y., Zheng C. Retrospective analysis of clinicopathological features and prognosis of gynecological small-cell carcinoma. Cancer Manag Res. 2021;13:4529–40. DOI: 10.2147/CMAR.S314686","Šarenac T., Mikov M. Cervical cancer, different treatments and importance of bile bcids as therapeutic agents in this disease. Front Pharmacol. 2019;10:484. DOI: 10.3389/fphar.2019.00484","Milagros Otero-García M., Mesa-Álvarez A., Nikolic O., Blanco-Lobato P., Basta-Nikolic M., Menéndez de Llano-Ortega R., et al. Role of MRI in staging and follow-up of endometrial and cervical cancer: pitfalls and mimickers. Insights Imaging. 2019;10(1):19. DOI: 10.1186/s13244-019-0696-8","Gal R., Oostinga D., Wessels H., Verlaan J.J., Charest-Morin R., Fisher C.G., et al. Pre-treatment expectations of patients with spinal metastases: what do we know and what can we learn from other disciplines? A systematic review of qualitative studies. BMC Cancer. 2020;20:1212. DOI: 10.1186/s12885-020-07683-7","Zhang Y., Guo X., Wang G., Ma W., Liu R., Han X., et al. Real-world study of the incidence, risk factors, and prognostic factors associated with bone metastases in women with uterine cervical cancer using Surveillance, Epidemiology, and End Results (SEER) Data Analysis. Med Sci Monit. 2018;24:6387–97. DOI: 10.12659/MSM.912071","Huang Z., Zhang Q., Wang Y., Chen R., Wang Y., Huang Z., et al. Inhibition of caspase-3-mediated GSDME-derived pyroptosis aids in noncancerous tissue protection of squamous cell carcinoma patients during cisplatin-based chemotherapy. Am J Cancer Res. 2020;10(12):4287–307. PMID: 33415000","Sierko E., Hempel D., Zuzda K., Z. Wojtukiewicz M.Z. Personalized radiation therapy in cancer pain management. Cancers (Basel). 2019;11(3):390. DOI: 10.3390/cancers11030390","Han Y., Wang B., Zhang J., Zhou S., Dai J., Wu M., et al. Risk assessment of bone metastasis for cervical cancer patients by multiple models: a large population based real-world study. Front Med (Lausanne). 2021;8:725298. DOI: 10.3389/fmed.2021.725298","Tanaka Y., Iwasaki M., Murata-Hirai K., Matsumoto K., Hayashi K., Okamura H., et al. Anti-tumor activity and immunotherapeutic potential of a bisphosphonate prodrug. Sci Rep. 2017;7:5987. DOI: 10.1038/s41598-017-05553-0","Kim H., Lee K., Heo M., Kim Y. The prognostic factors influencing overall survival in uterine cervical cancerwith brain metastasis. Korean J Intern Med. 2019;34(6):1324–32. DOI: 10.3904/kjim.2018.051","Kato M.K., Tanase Y., Uno M., Ishikawa M., Kato T. Brain metastases from uterine cervical and endometrial cancer. Cancers (Basel). 2021;13(3):519. DOI: 10.3390/cancers13030519","Li H., Pang Y., Cheng X. Surgery of primary sites for stage IVB cervical cancer patients receiving chemoradiotherapy: a population-based study. J Gynecol Oncol. 2020;31(1):e8. DOI: 10.3802/jgo.2020.31.e8","Lehrer E.J., McGee H.M., Peterson J.L., Vallow L., Ruiz-Garcia H., Zaorsky N.G., et al. Stereotactic radiosurgery and immune checkpoint inhibitors in the management of brain metastases. Int J Mol Sci. 2018;19(10):3054. DOI: 10.1038/s41598-017-05553-0","Remick R.S., Kowalski E., Khairnar R., Sun K., Morse E., Cherng H.R., et al. A multi-center analysis of single-fraction versus hypofractionated stereotactic radiosurgery for the treatment of brain metastasis. Radiat Oncol. 2020;15:128. DOI: 10.1186/s13014-020-01522-6","Tsao M.N., Xu W., Wong R.KS., Lloyd N., Laperriere N., Sahgal A., et al. Whole brain radiotherapy for the treatment of newly diagnosed multiple brain metastases. Cochrane Database Syst Rev. 2018;2018(1):CD003869. DOI: 10.1002/14651858.CD003869.pub4","Kim M., Kizilbash S.H., Laramy J.K., Gampa G., Parrish K.E., Sarkaria J.N., et al. Barriers to effective drug treatment for brain metastases: a multifactorial problem in the delivery of precision medicine. Pharm Res. 2018;35(9):177. DOI: 10.1007/s11095-018-2455-9","Jing L., Bo W., Yourong F., Tian W., Shixuan W., Mingfu W. Sema4C mediates EMT inducing chemotherapeutic resistance of miR-31-3p in cervical cancer cells. Sci Rep. 2019;9:17727. DOI: 10.1038/s41598-019-54177-z","Obrador E., Salvador R., Villaescusa J.I., Soriano J.M., Estrela J.M., Montoro A. Radioprotection and radiomitigation: from the bench to clinical practice. Biomedicines. 2020;8(11):461. DOI: 10.3390/biomedicines8110461"],"dc.citation.en":["Bray F., Ferlay J., Soerjomataram I., Siegel R.L., Torre L.A., Jemal A. Global cancer statistics 2018: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2018;68(6):394–424. DOI: 10.3322/caac.21492","Global strategy to accelerate the elimination of cervical cancer as a public health problem. World Health Organization; 2020. Available to: https://www.who.int/publications/i/item/9789240014107","Bi Y., Li L. Pathologically confirmed brain metastases from primary uterine cervical tumors: two cases and a literature review. World J Surg Oncol. 2019;17(1):174. DOI: 10.1186/s12957-019-1720-7","Dappa E., Elger T., Hasenburg A., Düber C., Battista M.J., Hötker A.M. The value of advanced MRI techniques in the assessment of cervical cancer: a review. Insights Imaging. 2017;8(5):471–81. DOI: 10.1007/s13244-017-0567-0","Song J., Hu Q., Huang J., Ma Z., Chen T. Combining tumor size and diffusion-weighted imaging to diagnose normal-sized metastatic pelvic lymph nodes in cervical cancers. Acta Radiol. 2019; 60(3):388–95. DOI: 10.1177/0284185118780903","Maffei M.E. Magnetic fields and cancer: epidemiology, cellular biology, and theranostics. Int J Mol Sci. 2022;23(3):1339. DOI: 10.3390/ijms23031339","Elit L.M., Fyles A.W., Gu C., Pond G.R., D’Souza D., Samant R., et al. Effect of positron emission tomography imaging in women with locally advanced cervical cancer: a randomized clinical trial. JAMA Netw Open. 2018;1(5): e182081. DOI: 10.1001/jamanetworkopen.2018.2081","Kim J., Kim D., Suh D., Kim J., Kim Y., Kim Y., et al. The efficacy of sentinel lymph node mapping with indocyanine green in cervical cancer. World J Surg Oncol. 2018;16(1):52. DOI: 10.1186/s12957-018-1341-6","Hundshammer C., Braeuer M., Müller C.A., Hansen A.E., Schillmaier M., Düwel S., et al. Simultaneous characterization of tumor cellularity and the Warburg effect with PET, MRI and hyperpolarized 13C-MRSI. Theranostics. 2018;8(17):4765–80. DOI: 10.7150/thno.25162","Abstracts from the 2017 Society of General Internal Medicine Annual Meeting. J Gen Intern Med. 2017;32(Suppl 2):83–808. DOI: 10.1007/s11606-017-4028-8","Matsuzaki S., Klar M., Mikami M., Shimada M., Grubbs B.H., Fujiwara K., et al. Management of stage IIB cervical cancer: an overview of the current evidence. Curr Oncol Rep. 2020;22(3):28. DOI: 10.1007/s11912-020-0888-x","Sun R., Koubaa I., Limkin E.J., Dumas I., Bentivegna E., Castanon E., et al. Locally advanced cervical cancer with bladder invasion: clinical outcomes and predictive factors for vesicovaginal fistulae. Oncotarget. 2018;9(10):9299–310. DOI: 10.18632/oncotarget.24271","Mabuchi S., Komura N., Sasano T., Shimura K., Yokoi E., Kozasa K., et al. Pretreatment tumor-related leukocytosis misleads positron emission tomography-computed tomography during lymph node staging in gynecological malignancies. Nat Commun. 2020;11:1364. DOI: 10.1038/s41467-020-15186-z","Li W., Xiong L., Zhu Q., Lu H., Zhong M., Liang M., et al. Assessment of retroperitoneal lymph node status in locally advanced cervical cancer. BMC Cancer. 2021;21(1):484. DOI: 10.1186/s12885-021-08208-6","Wang W., Zhou Y., Wang D., Hu K., Zhang F. Prophylactic extendedfield irradiation in patients with cervical cancer: a literature review. Front Oncol. 2020;10:579410. DOI: 10.3389/fonc.2020.579410","Kubota H., Tsujino K., Sulaiman N.S., Sekii S., Matsumoto Y., Ota Y., et al. Comparison of salvage therapies for isolated para-aortic lymph node recurrence in patients with uterine cervical cancer after definitive treatment. Radiat Oncol. 2019;14(1):236. DOI: 10.1186/s13014-019-1442-6","Gupta M., Chopra S., Kunder S., Dheera A., Sampathirao D., Engineer R., et al. Early toxicity and treatment outcomes of extended fieldintensity modulated radiotherapy for cervical cancer patients with para-aortic nodal metastasis. Ecancermedicalscience. 2019;13:957. DOI: 10.3332/ecancer.2019.957","Boardman C.H., Brady W.E., Dizon D.S., Kunos C.A., Moore K.N., Zanotti K.M., et al. A phase I evaluation of extended field radiation therapy with concomitant cisplatin chemotherapy followed by paclitaxel and carboplatin chemotherapy in women with cervical carcinoma metastatic to the para-aortic lymph nodes: an NRG Oncology/Gynecologic Oncology Group Study. Gynecol Oncol. 2018;151(2):202–7. DOI: 10.1016/j.ygyno.2018.08.006","Winkel D., Werensteijn-Honingh A.M., Eppinga W.S.C., Intven M.P.W., Hes J., Snoeren L.M.W., et al. Dosimetric feasibility of hypofractionation for SBRT treatment of lymph node oligometastases on the 1.5T MR-linac. Radiother Oncol. 2021;154:243–8. DOI: 10.1016/j.radonc.2020.09.020","Liu H., Ye X., Li D., Yao Q., Li Y. Incidence, clinical risk and prognostic factors for liver metastasis in patients with cervical cancer: a population-based retrospective study. BMC Cancer. 2021;21:421. DOI: 10.1186/s12885-021-08127-6","Wang Y., Zhang T., Peng S., Zhou R., Li L., Kou L., et al. Patterns of treatment failure after concurrent chemoradiotherapy or adjuvant radiotherapy in patients with locally advanced cervical cancer. Oncol Res Treat. 2021;44(3):76–85. DOI: 10.1159/000513170","Chen C., Ou Y., Lin H., Wang C., Chen H., Fang F., et al. Analysis of prognostic factors and clinical outcomes in uterine cervical carcinoma with isolated para-aortic lymph node recurrence. Am J Transl Res. 2019;11(12):7492–502. PMID: 31934296","Gorecki L., Andrs M., Korabecny J. Clinical candidates targeting the ATR–CHK1–WEE1 axis in cancer. Cancers (Basel). 2021;13(4):795. DOI: 10.3390/cancers13040795","Paik S., Cheol Lim M., Kim M., Kim Y., Song E., Ju Seong S., et al. Prognostic model for survival and recurrence in patients with earlystage cervical cancer: a Korean Gynecologic Oncology Group Study (KGOG 1028). Cancer Res Treat. 2020;52(1):320–33. DOI: 10.4143/crt.2019.124","Sturdza A., Hofmann S., Kranawetter M., Polterauer S., Grimm C., Krainer M., et al. Increased genitourinary fistula rate after bevacizumab in recurrent cervical cancer patients initially treated with definitive radiochemotherapy and image-guided adaptive brachytherapy. Strahlenther Onkol. 2017;193(12):1056–65. DOI: 10.1007/s00066-017-1178-x","Guo C., Tang X., Meng Y., Zhang Y., Zhang X., Guo J., et al. Effect of the surgical approach on survival outcomes in patients undergoing radical hysterectomy for cervical cancer: A real-world multicenter study of a large Chinese cohort from 2006 to 2017. Cancer Med. 2020;9(16):5908–21. DOI: 10.1002/cam4.3287","Páez-Carpio A., Gómez F.M., Isus Olivé G., Paredes P., Baetens T., Carrero E., et al. Image-guided percutaneous ablation for the treatment of lung malignancies: current state of the art. Insights Imaging. 2021;12(1):57. DOI: 10.1186/s13244-021-00997-5","Petrella F., Diotti F., Rimessi A., Spaggiari L. Pulmonary metastasectomy: an overview. J Thorac Dis. 2017;9(Suppl 12):S1291–8. DOI: 10.21037/jtd.2017.03.175","Scientific Session of the 16th World Congress of Endoscopic Surgery, Jointly Hosted by Society of American Gastrointestinal and Endoscopic Surgeons (SAGES) & Canadian Association of General Surgeons (CAGS), Seattle, Washington, USA, 11–14 April 2018: Poster Abstracts. Surg Endosc. 2018;32(Suppl 1):130–359. DOI: 10.1007/s00464-018-6121-4","Anderson R.L., Balasas T., Callaghan J., Coombes R.C., Evans J., Hall J.A., et al. A framework for the development of effective anti-metastatic agents. Nat Rev Clin Oncol. 2019;16(3):185–204. DOI: 10.1038/s41571-018-0134-8","Pang L., Yang H., Ning Y., Zheng C. Retrospective analysis of clinicopathological features and prognosis of gynecological small-cell carcinoma. Cancer Manag Res. 2021;13:4529–40. DOI: 10.2147/CMAR.S314686","Šarenac T., Mikov M. Cervical cancer, different treatments and importance of bile bcids as therapeutic agents in this disease. Front Pharmacol. 2019;10:484. DOI: 10.3389/fphar.2019.00484","Milagros Otero-García M., Mesa-Álvarez A., Nikolic O., Blanco-Lobato P., Basta-Nikolic M., Menéndez de Llano-Ortega R., et al. Role of MRI in staging and follow-up of endometrial and cervical cancer: pitfalls and mimickers. Insights Imaging. 2019;10(1):19. DOI: 10.1186/s13244-019-0696-8","Gal R., Oostinga D., Wessels H., Verlaan J.J., Charest-Morin R., Fisher C.G., et al. Pre-treatment expectations of patients with spinal metastases: what do we know and what can we learn from other disciplines? A systematic review of qualitative studies. BMC Cancer. 2020;20:1212. DOI: 10.1186/s12885-020-07683-7","Zhang Y., Guo X., Wang G., Ma W., Liu R., Han X., et al. Real-world study of the incidence, risk factors, and prognostic factors associated with bone metastases in women with uterine cervical cancer using Surveillance, Epidemiology, and End Results (SEER) Data Analysis. Med Sci Monit. 2018;24:6387–97. DOI: 10.12659/MSM.912071","Huang Z., Zhang Q., Wang Y., Chen R., Wang Y., Huang Z., et al. Inhibition of caspase-3-mediated GSDME-derived pyroptosis aids in noncancerous tissue protection of squamous cell carcinoma patients during cisplatin-based chemotherapy. Am J Cancer Res. 2020;10(12):4287–307. PMID: 33415000","Sierko E., Hempel D., Zuzda K., Z. Wojtukiewicz M.Z. Personalized radiation therapy in cancer pain management. Cancers (Basel). 2019;11(3):390. DOI: 10.3390/cancers11030390","Han Y., Wang B., Zhang J., Zhou S., Dai J., Wu M., et al. Risk assessment of bone metastasis for cervical cancer patients by multiple models: a large population based real-world study. Front Med (Lausanne). 2021;8:725298. DOI: 10.3389/fmed.2021.725298","Tanaka Y., Iwasaki M., Murata-Hirai K., Matsumoto K., Hayashi K., Okamura H., et al. Anti-tumor activity and immunotherapeutic potential of a bisphosphonate prodrug. Sci Rep. 2017;7:5987. DOI: 10.1038/s41598-017-05553-0","Kim H., Lee K., Heo M., Kim Y. The prognostic factors influencing overall survival in uterine cervical cancerwith brain metastasis. Korean J Intern Med. 2019;34(6):1324–32. DOI: 10.3904/kjim.2018.051","Kato M.K., Tanase Y., Uno M., Ishikawa M., Kato T. Brain metastases from uterine cervical and endometrial cancer. Cancers (Basel). 2021;13(3):519. DOI: 10.3390/cancers13030519","Li H., Pang Y., Cheng X. Surgery of primary sites for stage IVB cervical cancer patients receiving chemoradiotherapy: a population-based study. J Gynecol Oncol. 2020;31(1):e8. DOI: 10.3802/jgo.2020.31.e8","Lehrer E.J., McGee H.M., Peterson J.L., Vallow L., Ruiz-Garcia H., Zaorsky N.G., et al. Stereotactic radiosurgery and immune checkpoint inhibitors in the management of brain metastases. Int J Mol Sci. 2018;19(10):3054. DOI: 10.1038/s41598-017-05553-0","Remick R.S., Kowalski E., Khairnar R., Sun K., Morse E., Cherng H.R., et al. A multi-center analysis of single-fraction versus hypofractionated stereotactic radiosurgery for the treatment of brain metastasis. Radiat Oncol. 2020;15:128. DOI: 10.1186/s13014-020-01522-6","Tsao M.N., Xu W., Wong R.KS., Lloyd N., Laperriere N., Sahgal A., et al. Whole brain radiotherapy for the treatment of newly diagnosed multiple brain metastases. Cochrane Database Syst Rev. 2018;2018(1):CD003869. DOI: 10.1002/14651858.CD003869.pub4","Kim M., Kizilbash S.H., Laramy J.K., Gampa G., Parrish K.E., Sarkaria J.N., et al. Barriers to effective drug treatment for brain metastases: a multifactorial problem in the delivery of precision medicine. Pharm Res. 2018;35(9):177. DOI: 10.1007/s11095-018-2455-9","Jing L., Bo W., Yourong F., Tian W., Shixuan W., Mingfu W. Sema4C mediates EMT inducing chemotherapeutic resistance of miR-31-3p in cervical cancer cells. Sci Rep. 2019;9:17727. DOI: 10.1038/s41598-019-54177-z","Obrador E., Salvador R., Villaescusa J.I., Soriano J.M., Estrela J.M., Montoro A. Radioprotection and radiomitigation: from the bench to clinical practice. Biomedicines. 2020;8(11):461. DOI: 10.3390/biomedicines8110461"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/7000"],"dc.date.accessioned_dt":"2022-10-11T11:53:05Z","dc.date.accessioned":["2022-10-11T11:53:05Z"],"dc.date.available":["2022-10-11T11:53:05Z"],"publication_grp":["123456789/7000"],"bi_4_dis_filter":["chemotherapy\n|||\nchemotherapy","computed tomography\n|||\ncomputed tomography","фтордезоксиглюкоза f18\n|||\nфтордезоксиглюкоза F18","лимфогенные метастазы\n|||\nлимфогенные метастазы","гематогенные метастазы\n|||\nгематогенные метастазы","lymphogenous metastases\n|||\nlymphogenous metastases","лучевая терапия\n|||\nлучевая терапия","химиотерапия\n|||\nхимиотерапия","f18-fluorodeoxyglucose\n|||\nF18-fluorodeoxyglucose","haematogenous metastases\n|||\nhaematogenous metastases","компьютерная томография\n|||\nкомпьютерная томография","рак шейки матки\n|||\nрак шейки матки","cervical cancer\n|||\ncervical cancer","positron emission tomography\n|||\npositron emission tomography","позитронно-эмиссионная томография\n|||\nпозитронно-эмиссионная томография","radiotherapy\n|||\nradiotherapy"],"bi_4_dis_partial":["computed tomography","haematogenous metastases","химиотерапия","рак шейки матки","cervical cancer","chemotherapy","lymphogenous metastases","компьютерная томография","фтордезоксиглюкоза F18","лимфогенные метастазы","позитронно-эмиссионная томография","гематогенные метастазы","radiotherapy","positron emission tomography","F18-fluorodeoxyglucose","лучевая терапия"],"bi_4_dis_value_filter":["computed tomography","haematogenous metastases","химиотерапия","рак шейки матки","cervical cancer","chemotherapy","lymphogenous metastases","компьютерная томография","фтордезоксиглюкоза F18","лимфогенные метастазы","позитронно-эмиссионная томография","гематогенные метастазы","radiotherapy","positron emission tomography","F18-fluorodeoxyglucose","лучевая терапия"],"bi_sort_1_sort":"modern diagnostics and treatment of distant metastasis of cervical cancer","bi_sort_3_sort":"2022-10-11T11:53:05Z","read":["g0"],"_version_":1746391988720107520},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2021-06-04T11:18:23.068Z","search.uniqueid":"2-3624","search.resourcetype":2,"search.resourceid":3624,"handle":"123456789/4535","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.citation":["Bagshaw M.A., Kaplan I.D., Cox R.C. Prostate cancer. Radiation therapy for localized disease. Cancer. 1993;71(3 Suppl): 939–52. DOI: 10.1002/1097-0142(19930201)71:3+<939::aidcncr2820711409>3.0.co;2-0","Leisrink H., Ahlsberg A. Tumor prostatae: totale extirpation der prostata. Arch Klin Chir. 1882;28:578–80.","Raymond G., Chevallier D., Amiel J. 1987: the 100th anniversary of transvesical prostatic adenomectomy. J Urol (Paris). 1988;94(7):353–6. PMID: 2464651","Young H.H. VIII. Conservative perineal prostatectomy: the results of two years’ experience and report of seventy-fi ve cases. Ann Surg. 1905;41(4):549–57. PMID: 17861624","Walsh P.C., Donker P.J. Impotence following radical prostatectomy: insight into etiology and prevention. J Urol. 1982;128(3):492–7. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)53012-8","Ormond J.K. Radical perineal prostatectomy for carcinoma of prostate. Surgery. 1946;20(2):257–62. DOI: 10.5555/uri:pii:0039606046901432","Chute R. Radical retropubic prostatectomy for cancer. J Urol. 1954;71(3):347–72. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)67796-6","McDonald H.P., Upchurch W.E., Sturdevant C.E. Perineal biopsy combined with radical retropubic prostatectomy for early carcinoma of the prostate. J Urol. 1955;73(3):575–9. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)67440-8","Ferguson R.S. Recent advances in the diagnosis of carcinoma of the prostate. Can Med Assoc J. 1933;29(5):497–501. PMID: 20319293","Franzen S., Giertz G., Zajicek J. Cytological diagnosis of prostatic tumours by transrectal aspiration biopsy: a preliminary report. Br J Urol. 1960;32:193–6. DOI: 10.1111/j.1464-410x.1960.tb03763.x","Rifk in M.D., Kurtz A.B., Goldberg B.B. Prostate biopsy utilizing transrectal ultrasound guidance: diagnosis of nonpalpable cancers. J Ultrasound Med. 1983;2(4):165–7. DOI: 10.7863/jum.1983.2.4.165","Lee F., Gray J.M., McLeary R.D., Meadows T.R., Kumasaka G.H., Borlaza G.S., et al. Transrectal ultrasound in the diagnosis of prostate cancer: location, echogenicity, histopathology, and staging. Prostate. 1985;7(2):117–29. DOI: 10.1002/pros.2990070202","Hodge K.K., McNeal J.E., Terris M.K., Stamey T.A. Random systematic versus directed ultrasound guided transrectal core biopsies of the prostate. J Urol. 1989;142(1):71–4; discussion 74–5. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)38664-0","Naughton C.K., Miller D.C., Mager D.E., Ornstein D.K., Catalona W.J. A prospective randomized trial comparing 6 versus 12 prostate biopsy cores: impact on cancer detection. J Urol. 2000;164(2):388–92. PMID: 10893592","Fink K.G., Hutarew G., Pytel A., Esterbauer B., Jungwirth A., Dietze O., et al. One 10-core prostate biopsy is superior to two sets of sextant prostate biopsies. BJU Int. 2003;92(4):385–8. DOI: 10.1046/j.1464-410X.2003.04350.x","Rubens D.J., Hadley M.A., Alam S.K., Gao L., Mayer R.D., Parker K.J. Sonoelasticity imaging of prostate cancer: in vitro results. Radiology. 1995;195(2):379–83. DOI: 10.1148/radiology.195.2.7724755","Turkbey B., Xu S., Kruecker J., Locklin J., Pang Y., Shah V., et al. Documenting the location of systematic transrectal ultrasound-guided prostate biopsies: correlation with multi-parametric MRI. Cancer Imaging. 2011;11(1):31–6. DOI: 10.1102/1470-7330.2011.0007","Heidenreich A., Bastian P.J., Bellmunt J., Bolla M., Joniau S., van der Kwast T., et al. European Association of Urology. EAU guidelines on prostate cancer. part 1: screening, diagnosis, and local treatment with curative intent-update 2013. Eur Urol. 2014;65(1):124–37. DOI: 10.1016/j.eururo.2013.09.046","Chiari R., Harzmann R. Perineal and transrectal needle biopsy of the prostate. Urologe A. 1975;14(6):296–8. PMID: 813345","Phillips J.L., Sinha A.A. Patterns, art, and context: Donald Floyd Gleason and the development of the Gleason grading system. Urology. 2009;74(3):497–503. DOI: 10.1016/j.urology.2009.01.012","Gleason D.F. Classifi cation of prostatic carcinomas. Cancer Chemother Rep. 1966;50(3):125–8. PMID: 5948714","Gleason D.F., Mellinger G.T. Prediction of prognosis for prostatic adenocarcinoma by combined histological grading and clinical staging. J Urol. 1974;111(1):58–64. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)59889-4","Pennington J.W., Prentiss R.J., Howe G. Radical prostatectomy for cancer: signifi cance of perineural lymphatic invasion. J Urol. 1967;97(6):1075–7. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)63180-x","Ablin R.J., Bronson P., Soanes W.A., Witebsky E. Tissue- and speciesspecifi c antigens of normal human prostatic tissue. J Immunol. 1970;104(6):1329–39. PMID: 4986767","Wang M.C., Valenzuela L.A., Murphy G.P., Chu T.M. Purifi cation of a human prostate specifi c antigen. Invest Urol. 1979;17(2):159–63. DOI: 10.1016/j.juro.2016.10.100","Papsidero L.D., Wang M.C., Valenzuela L.A., Murphy G.P., Chu T.M. A prostate antigen in sera of prostatic cancer patients. Cancer Res. 1980;40(7):2428–32. PMID: 7388802","Desireddi N.V., Roehl K.A., Loeb S., Yu X., Griffi n C.R., Kundu S.K., et al. Improved stage and grade-specifi c progression-free survival rates aft er radical prostatectomy in the PSA era. Urology. 2007;70(5):950–5. DOI: 10.1016/j.urology.2007.06.1119","Hutch J.A., Fisher R. Continence aft er radical prostatectomy. Br J Urol. 1968;40(1):62–7. DOI: 10.1111/j.1464-410x.1968.tb11813.x","Finkle A.L., Taylor S.P. Sexual potency aft er radical prostatectomy. J Urol. 1981;125(3):350–2. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)55034-x","Walsh P.C., Mostwin J.L. Radical prostatectomy and cystoprostatectomy with preservation of potency. Results using a new nerve-sparing technique. Br J Urol. 1984;56(6):694–7.","McCullough D.L., Leadbetter W.F. Radical pelvic surgery for locally extensive carcinoma of the prostate. J Urol. 1972;108(6):939–43. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)60912-1","Schuessler W., Schulam P., Clayman R. Laparoscopic radical prostatectomy: initial short-term experience. Urology. 1997;50(6):854–57. DOI: 10.1016/S0090-4295(97)00543-8","Bollens R., Vanden Bossche M., Roumeguere T., Damoun A., Ekane S., Hoff mann P., et al. Extraperitoneal laparoscopic radical prostatectomy. Results aft er 50 cases. Eur Urol. 2001;40(1):65–9. DOI: 10.1159/000049750","Rassweiler J., Frede T., Seemann O., Stock C., Sentker L. Telesurgical laparoscopic radical prostatectomy. Initial experience. Eur Urol. 2001;40(1):75–83. DOI: 10.1159/000049752","Stolzenburg J.U., Do M., Pfeiff er H., König F., Aedtner B., Dorschner W. Th e endoscopic extraperitoneal radical prostatectomy (EERPE): technique and initial experience. World J Urol. 2002;20(1):48–55. DOI: 10.1007/s00345-002-0265-4","Jeong W., Kumar R., Menon M. Past, present and future of urological robotic surgery. Investig Clin Urol. 2016;57(2):75–83. DOI: 10.4111/icu.2016.57.2.75","Binder J., Kramer W. Robotically-assisted laparoscopic prostatectomy. BJU Int. 2001;87(4):408–10. DOI: 10.1046/j.1464-410x.2001.00115.x","Turpen R., Atalah H., Su L.M. Technical advances in robot-assisted laparoscopic radical prostatectomy. Th er Adv Urol. 2009;1(5):251–8. DOI: 10.1177/1756287210364207","Su L.M., Link R.E., Bhayani S.B., Sullivan W., Pavlovich C.P. Nervesparing laparoscopic radical prostatectomy: replicating the open surgical technique. Urology. 2004;64(1):123–7. DOI: 10.1016/j.urology.2004.02.010","Castle E.P., Lee D., Working Group of Urologic Robotic Surgeons Scientifi c Committee. Nomenclature of robotic procedures in urology. J Endourol. 2008;22(7):1467–70. DOI: 10.1089/end.2008.0197","Munver R., Volfson I.A., Kesler S.S., Nazmy M., Sawczuk I.S. Transition from open to robotic-assisted radical prostatectomy: 7 years experience at Hackensack University Medical Center. J Robot Surg. 2007;1(2):155–9. DOI: 10.1007/s11701-007-0023-0","Rocco B., Matei D.V., Melegari S., Ospina J.C., Mazzoleni F., Errico G., et al. Robotic vs open prostatectomy in a laparoscopically naive centre: a matched-pair analysis. BJU Int. 2009;104(7):991–5. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2009.08532.x","Ahlering T.E. Robotic versus laparoscopic radical prostatectomy. Nat Clin Pract Urol. 2004;1(2):58–9. DOI: 10.1038/ncpuro0040","Magheli A., Gonzalgo M.L., Su L.M., Guzzo T.J., Netto G., Humphreys E.B., et al. Impact of surgical technique (open vs laparoscopic vs robotic-assisted) on pathological and biochemical outcomes following radical prostatectomy: an analysis using propensity score matching. BJU Int. 2011 Jun;107(12):1956–62. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2010.09795.x","Tang K., Jiang K., Chen H., Chen Z., Xu H., Ye Z. Robotic vs. Retropubic radical prostatectomy in prostate cancer: A systematic review and an meta-analysis update. Oncotarget. 2017;8(19):32237–57. DOI: 10.18632/oncotarget.13332 46 Van den Broeck T., van den Bergh R.C.N., Briers E., Cornford P., Cumberbatch M., Tilki D., et al. Biochemical recurrence in prostate cancer: the European association of urology prostate cancer guidelines panel recommendations. Eur Urol Focus. 2020;6(2):231–4. DOI: 10.1016/j.euf.2019.06.004","Cao L., Yang Z., Qi L., Chen M. Robot-assisted and laparoscopic vs open radical prostatectomy in clinically localized prostate cancer: perioperative, functional, and oncological outcomes: A Systematic review and meta-analysis. Medicine (Baltimore). 2019;98(22):e15770. DOI: 10.1097/MD.0000000000015770","Forsmark A., Gehrman J., Angenete E., Bjartell A., Björholt I., Carlsson S., et al. Health economic analysis of open and robot-assisted laparoscopic surgery for prostate cancer within the prospective multicentre LAPPRO Trial. Eur Urol. 2018;74(6):816–24. DOI: 10.1016/j.eururo.2018.07.038","Shkolyar E., Shih I.F., Li Y., Wong J.A., Liao J.C. Robot-assisted radical prostatectomy associated with decreased persistent postoperative opioid use. J Endourol. 2020;34(4):475–81. DOI: 10.1089/end.2019.0788","Yaxley J.W., Coughlin G.D., Chambers S.K., Occhipinti S., Samaratunga H., Zajdlewicz L., et al. Robot-assisted laparoscopic prostatectomy versus open radical retropubic prostatectomy: early outcomes from a randomised controlled phase 3 study. Lancet. 2016;388(10049):1057–66. DOI: 10.1016/S0140-6736(16)30592-X","Du Y., Long Q., Guan B., Mu L., Tian J., Jiang Y., et al. Robot-assisted radical prostatectomy is more benefi cial for prostate cancer patients: a system review and meta-analysis. Med Sci Monit. 2018;24:272–87. DOI: 10.12659/msm.907092","Coughlin G.D., Yaxley J.W., Chambers S.K., Occhipinti S., Samaratunga H., Zajdlewicz L., et al. Robot-assisted laparoscopic prostatectomy versus open radical retropubic prostatectomy: 24-month outcomes from a randomised controlled study. Lancet Oncol. 2018;19(8):1051–60. DOI: 10.1016/S1470-2045(18)30357-7","Di Pierro G.B., Baumeister P., Stucki P., Beatrice J., Danuser H., Mattei A. A prospective trial comparing consecutive series of open retropubic and robot-assisted laparoscopic radical prostatectomy in a centre with a limited caseload. Eur Urol. 2011;59(1):1–6. DOI: 10.1016/j.eururo.2010.10.026","Ficarra V., Novara G., Fracalanza S., D’Elia C., Secco S., Iafrate M., et al. A prospective, non-randomized trial comparing robot-assisted laparoscopic and retropubic radical prostatectomy in one European institution. BJU Int. 2009;104(4):534–9. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2009.08419.x","Lovegrove C., Novara G., Mottrie A., Guru K.A., Brown M., Challacombe B., et al. Structured and modular training pathway for robot-assisted radical prostatectomy (RARP): validation of the RARP assessment score and learning curve assessment. Eur Urol. 2016;69(3):526–35. DOI: 10.1016/j.eururo.2015.10.048","Kaushik D., High R., Clark C.J., LaGrange C.A. Malfunction of the Da Vinci robotic system during robot-assisted laparoscopic prostatectomy: an international survey. J Endourol. 2010;24(4):571–5. DOI: 10.1089/end.2009.0489","Luciani L.G., Mattevi D., Mantovani W., Cai T., Chiodini S., Vattovani V., et al. Retropubic, laparoscopic, and robot-assisted radical prostatectomy: a comparative analysis of the surgical outcomes in a single regional center. Curr Urol. 2017;11(1):36–41. DOI: 10.1159/000447192","Mukherjee K., Kamal K.M. Variation in prostate surgery costs and outcomes in the USA: robot-assisted versus open radical prostatectomy. J Comp Eff Res. 2019;8(3):143–55. DOI: 10.2217/cer-2018-0109","Yu H.Y., Hevelone N.D., Patel S., Lipsitz S.R., Hu J.C. Hospital surgical volume, utilization, costs and outcomes of retroperitoneal lymph node dissection for testis cancer. Adv Urol. 2012;2012:189823. DOI: 10.1155/2012/189823","Faiena I., Dombrovskiy V.Y., Modi P.K., Patel N., Patel R., Salmasi A.H., et al. Regional cost variations of robot-assisted radical prostatectomy compared with open radical prostatectomy. Clin Genitourin Cancer. 2015;13(5):447–52. DOI: 10.1016/j.clgc.2015.05.004","Schroeck F.R., Jacobs B.L., Bhayani S.B., Nguyen P.L., Penson D., Hu J. Cost of new technologies in prostate cancer treatment: systematic review of costs and cost eff ectiveness of robotic-assisted laparoscopic prostatectomy, intensity-modulated radiotherapy, and proton beam therapy. Eur Urol. 2017;72(5):712–35. DOI: 10.1016/j.eururo.2017.03.028","Dobbs R.W., Nguyen T.T., Shahait M., Lee D.J., Kim J.L., El-Fahmawi A., et al. Outpatient robot-assisted radical prostatectomy: are patients ready for same-day discharge? J Endourol. 2020;34(4):450–5. DOI: 10.1089/end.2019.0796","Bagshaw M.A., Kaplan I.D., Cox R.C. Prostate cancer. Radiation therapy for localized disease. Cancer. 1993;71(3 Suppl): 939–52. DOI: 10.1002/1097-0142(19930201)71:3+<939::aidcncr2820711409>3.0.co;2-0","Leisrink H., Ahlsberg A. Tumor prostatae: totale extirpation der prostata. Arch Klin Chir. 1882;28:578–80.","Raymond G., Chevallier D., Amiel J. 1987: the 100th anniversary of transvesical prostatic adenomectomy. J Urol (Paris). 1988;94(7):353–6. PMID: 2464651","Young H.H. VIII. Conservative perineal prostatectomy: the results of two years’ experience and report of seventy-fi ve cases. Ann Surg. 1905;41(4):549–57. PMID: 17861624","Walsh P.C., Donker P.J. Impotence following radical prostatectomy: insight into etiology and prevention. J Urol. 1982;128(3):492–7. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)53012-8","Ormond J.K. Radical perineal prostatectomy for carcinoma of prostate. Surgery. 1946;20(2):257–62. DOI: 10.5555/uri:pii:0039606046901432","Chute R. Radical retropubic prostatectomy for cancer. J Urol. 1954;71(3):347–72. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)67796-6","McDonald H.P., Upchurch W.E., Sturdevant C.E. Perineal biopsy combined with radical retropubic prostatectomy for early carcinoma of the prostate. J Urol. 1955;73(3):575–9. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)67440-8","Ferguson R.S. Recent advances in the diagnosis of carcinoma of the prostate. Can Med Assoc J. 1933;29(5):497–501. PMID: 20319293","Franzen S., Giertz G., Zajicek J. Cytological diagnosis of prostatic tumours by transrectal aspiration biopsy: a preliminary report. Br J Urol. 1960;32:193–6. DOI: 10.1111/j.1464-410x.1960.tb03763.x","Rifk in M.D., Kurtz A.B., Goldberg B.B. Prostate biopsy utilizing transrectal ultrasound guidance: diagnosis of nonpalpable cancers. J Ultrasound Med. 1983;2(4):165–7. DOI: 10.7863/jum.1983.2.4.165","Lee F., Gray J.M., McLeary R.D., Meadows T.R., Kumasaka G.H., Borlaza G.S., et al. Transrectal ultrasound in the diagnosis of prostate cancer: location, echogenicity, histopathology, and staging. Prostate. 1985;7(2):117–29. DOI: 10.1002/pros.2990070202","Hodge K.K., McNeal J.E., Terris M.K., Stamey T.A. Random systematic versus directed ultrasound guided transrectal core biopsies of the prostate. J Urol. 1989;142(1):71–4; discussion 74–5. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)38664-0","Naughton C.K., Miller D.C., Mager D.E., Ornstein D.K., Catalona W.J. A prospective randomized trial comparing 6 versus 12 prostate biopsy cores: impact on cancer detection. J Urol. 2000;164(2):388–92. PMID: 10893592","Fink K.G., Hutarew G., Pytel A., Esterbauer B., Jungwirth A., Dietze O., et al. One 10-core prostate biopsy is superior to two sets of sextant prostate biopsies. BJU Int. 2003;92(4):385–8. DOI: 10.1046/j.1464-410X.2003.04350.x","Rubens D.J., Hadley M.A., Alam S.K., Gao L., Mayer R.D., Parker K.J. Sonoelasticity imaging of prostate cancer: in vitro results. Radiology. 1995;195(2):379–83. DOI: 10.1148/radiology.195.2.7724755","Turkbey B., Xu S., Kruecker J., Locklin J., Pang Y., Shah V., et al. Documenting the location of systematic transrectal ultrasound-guided prostate biopsies: correlation with multi-parametric MRI. Cancer Imaging. 2011;11(1):31–6. DOI: 10.1102/1470-7330.2011.0007","Heidenreich A., Bastian P.J., Bellmunt J., Bolla M., Joniau S., van der Kwast T., et al. European Association of Urology. EAU guidelines on prostate cancer. part 1: screening, diagnosis, and local treatment with curative intent-update 2013. Eur Urol. 2014;65(1):124–37. DOI: 10.1016/j.eururo.2013.09.046","Chiari R., Harzmann R. Perineal and transrectal needle biopsy of the prostate. Urologe A. 1975;14(6):296–8. PMID: 813345","Phillips J.L., Sinha A.A. Patterns, art, and context: Donald Floyd Gleason and the development of the Gleason grading system. Urology. 2009;74(3):497–503. DOI: 10.1016/j.urology.2009.01.012","Gleason D.F. Classifi cation of prostatic carcinomas. Cancer Chemother Rep. 1966;50(3):125–8. PMID: 5948714","Gleason D.F., Mellinger G.T. Prediction of prognosis for prostatic adenocarcinoma by combined histological grading and clinical staging. J Urol. 1974;111(1):58–64. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)59889-4","Pennington J.W., Prentiss R.J., Howe G. Radical prostatectomy for cancer: signifi cance of perineural lymphatic invasion. J Urol. 1967;97(6):1075–7. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)63180-x","Ablin R.J., Bronson P., Soanes W.A., Witebsky E. Tissue- and speciesspecifi c antigens of normal human prostatic tissue. J Immunol. 1970;104(6):1329–39. PMID: 4986767","Wang M.C., Valenzuela L.A., Murphy G.P., Chu T.M. Purifi cation of a human prostate specifi c antigen. Invest Urol. 1979;17(2):159–63. DOI: 10.1016/j.juro.2016.10.100","Papsidero L.D., Wang M.C., Valenzuela L.A., Murphy G.P., Chu T.M. A prostate antigen in sera of prostatic cancer patients. Cancer Res. 1980;40(7):2428–32. PMID: 7388802","Desireddi N.V., Roehl K.A., Loeb S., Yu X., Griffi n C.R., Kundu S.K., et al. Improved stage and grade-specifi c progression-free survival rates aft er radical prostatectomy in the PSA era. Urology. 2007;70(5):950–5. DOI: 10.1016/j.urology.2007.06.1119","Hutch J.A., Fisher R. Continence aft er radical prostatectomy. Br J Urol. 1968;40(1):62–7. DOI: 10.1111/j.1464-410x.1968.tb11813.x","Finkle A.L., Taylor S.P. Sexual potency aft er radical prostatectomy. J Urol. 1981;125(3):350–2. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)55034-x","Walsh P.C., Mostwin J.L. Radical prostatectomy and cystoprostatectomy with preservation of potency. Results using a new nerve-sparing technique. Br J Urol. 1984;56(6):694–7.","McCullough D.L., Leadbetter W.F. Radical pelvic surgery for locally extensive carcinoma of the prostate. J Urol. 1972;108(6):939–43. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)60912-1","Schuessler W., Schulam P., Clayman R. Laparoscopic radical prostatectomy: initial short-term experience. Urology. 1997;50(6):854–57. DOI: 10.1016/S0090-4295(97)00543-8","Bollens R., Vanden Bossche M., Roumeguere T., Damoun A., Ekane S., Hoff mann P., et al. Extraperitoneal laparoscopic radical prostatectomy. Results aft er 50 cases. Eur Urol. 2001;40(1):65–9. DOI: 10.1159/000049750","Rassweiler J., Frede T., Seemann O., Stock C., Sentker L. Telesurgical laparoscopic radical prostatectomy. Initial experience. Eur Urol. 2001;40(1):75–83. DOI: 10.1159/000049752","Stolzenburg J.U., Do M., Pfeiff er H., König F., Aedtner B., Dorschner W. Th e endoscopic extraperitoneal radical prostatectomy (EERPE): technique and initial experience. World J Urol. 2002;20(1):48–55. DOI: 10.1007/s00345-002-0265-4","Jeong W., Kumar R., Menon M. Past, present and future of urological robotic surgery. Investig Clin Urol. 2016;57(2):75–83. DOI: 10.4111/icu.2016.57.2.75","Binder J., Kramer W. Robotically-assisted laparoscopic prostatectomy. BJU Int. 2001;87(4):408–10. DOI: 10.1046/j.1464-410x.2001.00115.x","Turpen R., Atalah H., Su L.M. Technical advances in robot-assisted laparoscopic radical prostatectomy. Th er Adv Urol. 2009;1(5):251–8. DOI: 10.1177/1756287210364207","Su L.M., Link R.E., Bhayani S.B., Sullivan W., Pavlovich C.P. Nervesparing laparoscopic radical prostatectomy: replicating the open surgical technique. Urology. 2004;64(1):123–7. DOI: 10.1016/j.urology.2004.02.010","Castle E.P., Lee D., Working Group of Urologic Robotic Surgeons Scientifi c Committee. Nomenclature of robotic procedures in urology. J Endourol. 2008;22(7):1467–70. DOI: 10.1089/end.2008.0197","Munver R., Volfson I.A., Kesler S.S., Nazmy M., Sawczuk I.S. Transition from open to robotic-assisted radical prostatectomy: 7 years experience at Hackensack University Medical Center. J Robot Surg. 2007;1(2):155–9. DOI: 10.1007/s11701-007-0023-0","Rocco B., Matei D.V., Melegari S., Ospina J.C., Mazzoleni F., Errico G., et al. Robotic vs open prostatectomy in a laparoscopically naive centre: a matched-pair analysis. BJU Int. 2009;104(7):991–5. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2009.08532.x","Ahlering T.E. Robotic versus laparoscopic radical prostatectomy. Nat Clin Pract Urol. 2004;1(2):58–9. DOI: 10.1038/ncpuro0040","Magheli A., Gonzalgo M.L., Su L.M., Guzzo T.J., Netto G., Humphreys E.B., et al. Impact of surgical technique (open vs laparoscopic vs robotic-assisted) on pathological and biochemical outcomes following radical prostatectomy: an analysis using propensity score matching. BJU Int. 2011 Jun;107(12):1956–62. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2010.09795.x","Tang K., Jiang K., Chen H., Chen Z., Xu H., Ye Z. Robotic vs. Retropubic radical prostatectomy in prostate cancer: A systematic review and an meta-analysis update. Oncotarget. 2017;8(19):32237–57. DOI: 10.18632/oncotarget.13332 46 Van den Broeck T., van den Bergh R.C.N., Briers E., Cornford P., Cumberbatch M., Tilki D., et al. Biochemical recurrence in prostate cancer: the European association of urology prostate cancer guidelines panel recommendations. Eur Urol Focus. 2020;6(2):231–4. DOI: 10.1016/j.euf.2019.06.004","Cao L., Yang Z., Qi L., Chen M. Robot-assisted and laparoscopic vs open radical prostatectomy in clinically localized prostate cancer: perioperative, functional, and oncological outcomes: A Systematic review and meta-analysis. Medicine (Baltimore). 2019;98(22):e15770. DOI: 10.1097/MD.0000000000015770","Forsmark A., Gehrman J., Angenete E., Bjartell A., Björholt I., Carlsson S., et al. Health economic analysis of open and robot-assisted laparoscopic surgery for prostate cancer within the prospective multicentre LAPPRO Trial. Eur Urol. 2018;74(6):816–24. DOI: 10.1016/j.eururo.2018.07.038","Shkolyar E., Shih I.F., Li Y., Wong J.A., Liao J.C. Robot-assisted radical prostatectomy associated with decreased persistent postoperative opioid use. J Endourol. 2020;34(4):475–81. DOI: 10.1089/end.2019.0788","Yaxley J.W., Coughlin G.D., Chambers S.K., Occhipinti S., Samaratunga H., Zajdlewicz L., et al. Robot-assisted laparoscopic prostatectomy versus open radical retropubic prostatectomy: early outcomes from a randomised controlled phase 3 study. Lancet. 2016;388(10049):1057–66. DOI: 10.1016/S0140-6736(16)30592-X","Du Y., Long Q., Guan B., Mu L., Tian J., Jiang Y., et al. Robot-assisted radical prostatectomy is more benefi cial for prostate cancer patients: a system review and meta-analysis. Med Sci Monit. 2018;24:272–87. DOI: 10.12659/msm.907092","Coughlin G.D., Yaxley J.W., Chambers S.K., Occhipinti S., Samaratunga H., Zajdlewicz L., et al. Robot-assisted laparoscopic prostatectomy versus open radical retropubic prostatectomy: 24-month outcomes from a randomised controlled study. Lancet Oncol. 2018;19(8):1051–60. DOI: 10.1016/S1470-2045(18)30357-7","Di Pierro G.B., Baumeister P., Stucki P., Beatrice J., Danuser H., Mattei A. A prospective trial comparing consecutive series of open retropubic and robot-assisted laparoscopic radical prostatectomy in a centre with a limited caseload. Eur Urol. 2011;59(1):1–6. DOI: 10.1016/j.eururo.2010.10.026","Ficarra V., Novara G., Fracalanza S., D’Elia C., Secco S., Iafrate M., et al. A prospective, non-randomized trial comparing robot-assisted laparoscopic and retropubic radical prostatectomy in one European institution. BJU Int. 2009;104(4):534–9. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2009.08419.x","Lovegrove C., Novara G., Mottrie A., Guru K.A., Brown M., Challacombe B., et al. Structured and modular training pathway for robot-assisted radical prostatectomy (RARP): validation of the RARP assessment score and learning curve assessment. Eur Urol. 2016;69(3):526–35. DOI: 10.1016/j.eururo.2015.10.048","Kaushik D., High R., Clark C.J., LaGrange C.A. Malfunction of the Da Vinci robotic system during robot-assisted laparoscopic prostatectomy: an international survey. J Endourol. 2010;24(4):571–5. DOI: 10.1089/end.2009.0489","Luciani L.G., Mattevi D., Mantovani W., Cai T., Chiodini S., Vattovani V., et al. Retropubic, laparoscopic, and robot-assisted radical prostatectomy: a comparative analysis of the surgical outcomes in a single regional center. Curr Urol. 2017;11(1):36–41. DOI: 10.1159/000447192","Mukherjee K., Kamal K.M. Variation in prostate surgery costs and outcomes in the USA: robot-assisted versus open radical prostatectomy. J Comp Eff Res. 2019;8(3):143–55. DOI: 10.2217/cer-2018-0109","Yu H.Y., Hevelone N.D., Patel S., Lipsitz S.R., Hu J.C. Hospital surgical volume, utilization, costs and outcomes of retroperitoneal lymph node dissection for testis cancer. Adv Urol. 2012;2012:189823. DOI: 10.1155/2012/189823","Faiena I., Dombrovskiy V.Y., Modi P.K., Patel N., Patel R., Salmasi A.H., et al. Regional cost variations of robot-assisted radical prostatectomy compared with open radical prostatectomy. Clin Genitourin Cancer. 2015;13(5):447–52. DOI: 10.1016/j.clgc.2015.05.004","Schroeck F.R., Jacobs B.L., Bhayani S.B., Nguyen P.L., Penson D., Hu J. Cost of new technologies in prostate cancer treatment: systematic review of costs and cost eff ectiveness of robotic-assisted laparoscopic prostatectomy, intensity-modulated radiotherapy, and proton beam therapy. Eur Urol. 2017;72(5):712–35. DOI: 10.1016/j.eururo.2017.03.028","Dobbs R.W., Nguyen T.T., Shahait M., Lee D.J., Kim J.L., El-Fahmawi A., et al. Outpatient robot-assisted radical prostatectomy: are patients ready for same-day discharge? J Endourol. 2020;34(4):450–5. DOI: 10.1089/end.2019.0796"],"dc.citation.ru":["Bagshaw M.A., Kaplan I.D., Cox R.C. Prostate cancer. Radiation therapy for localized disease. Cancer. 1993;71(3 Suppl): 939–52. DOI: 10.1002/1097-0142(19930201)71:3+<939::aidcncr2820711409>3.0.co;2-0","Leisrink H., Ahlsberg A. Tumor prostatae: totale extirpation der prostata. Arch Klin Chir. 1882;28:578–80.","Raymond G., Chevallier D., Amiel J. 1987: the 100th anniversary of transvesical prostatic adenomectomy. J Urol (Paris). 1988;94(7):353–6. PMID: 2464651","Young H.H. VIII. Conservative perineal prostatectomy: the results of two years’ experience and report of seventy-fi ve cases. Ann Surg. 1905;41(4):549–57. PMID: 17861624","Walsh P.C., Donker P.J. Impotence following radical prostatectomy: insight into etiology and prevention. J Urol. 1982;128(3):492–7. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)53012-8","Ormond J.K. Radical perineal prostatectomy for carcinoma of prostate. Surgery. 1946;20(2):257–62. DOI: 10.5555/uri:pii:0039606046901432","Chute R. Radical retropubic prostatectomy for cancer. J Urol. 1954;71(3):347–72. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)67796-6","McDonald H.P., Upchurch W.E., Sturdevant C.E. Perineal biopsy combined with radical retropubic prostatectomy for early carcinoma of the prostate. J Urol. 1955;73(3):575–9. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)67440-8","Ferguson R.S. Recent advances in the diagnosis of carcinoma of the prostate. Can Med Assoc J. 1933;29(5):497–501. PMID: 20319293","Franzen S., Giertz G., Zajicek J. Cytological diagnosis of prostatic tumours by transrectal aspiration biopsy: a preliminary report. Br J Urol. 1960;32:193–6. DOI: 10.1111/j.1464-410x.1960.tb03763.x","Rifk in M.D., Kurtz A.B., Goldberg B.B. Prostate biopsy utilizing transrectal ultrasound guidance: diagnosis of nonpalpable cancers. J Ultrasound Med. 1983;2(4):165–7. DOI: 10.7863/jum.1983.2.4.165","Lee F., Gray J.M., McLeary R.D., Meadows T.R., Kumasaka G.H., Borlaza G.S., et al. Transrectal ultrasound in the diagnosis of prostate cancer: location, echogenicity, histopathology, and staging. Prostate. 1985;7(2):117–29. DOI: 10.1002/pros.2990070202","Hodge K.K., McNeal J.E., Terris M.K., Stamey T.A. Random systematic versus directed ultrasound guided transrectal core biopsies of the prostate. J Urol. 1989;142(1):71–4; discussion 74–5. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)38664-0","Naughton C.K., Miller D.C., Mager D.E., Ornstein D.K., Catalona W.J. A prospective randomized trial comparing 6 versus 12 prostate biopsy cores: impact on cancer detection. J Urol. 2000;164(2):388–92. PMID: 10893592","Fink K.G., Hutarew G., Pytel A., Esterbauer B., Jungwirth A., Dietze O., et al. One 10-core prostate biopsy is superior to two sets of sextant prostate biopsies. BJU Int. 2003;92(4):385–8. DOI: 10.1046/j.1464-410X.2003.04350.x","Rubens D.J., Hadley M.A., Alam S.K., Gao L., Mayer R.D., Parker K.J. Sonoelasticity imaging of prostate cancer: in vitro results. Radiology. 1995;195(2):379–83. DOI: 10.1148/radiology.195.2.7724755","Turkbey B., Xu S., Kruecker J., Locklin J., Pang Y., Shah V., et al. Documenting the location of systematic transrectal ultrasound-guided prostate biopsies: correlation with multi-parametric MRI. Cancer Imaging. 2011;11(1):31–6. DOI: 10.1102/1470-7330.2011.0007","Heidenreich A., Bastian P.J., Bellmunt J., Bolla M., Joniau S., van der Kwast T., et al. European Association of Urology. EAU guidelines on prostate cancer. part 1: screening, diagnosis, and local treatment with curative intent-update 2013. Eur Urol. 2014;65(1):124–37. DOI: 10.1016/j.eururo.2013.09.046","Chiari R., Harzmann R. Perineal and transrectal needle biopsy of the prostate. Urologe A. 1975;14(6):296–8. PMID: 813345","Phillips J.L., Sinha A.A. Patterns, art, and context: Donald Floyd Gleason and the development of the Gleason grading system. Urology. 2009;74(3):497–503. DOI: 10.1016/j.urology.2009.01.012","Gleason D.F. Classifi cation of prostatic carcinomas. Cancer Chemother Rep. 1966;50(3):125–8. PMID: 5948714","Gleason D.F., Mellinger G.T. Prediction of prognosis for prostatic adenocarcinoma by combined histological grading and clinical staging. J Urol. 1974;111(1):58–64. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)59889-4","Pennington J.W., Prentiss R.J., Howe G. Radical prostatectomy for cancer: signifi cance of perineural lymphatic invasion. J Urol. 1967;97(6):1075–7. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)63180-x","Ablin R.J., Bronson P., Soanes W.A., Witebsky E. Tissue- and speciesspecifi c antigens of normal human prostatic tissue. J Immunol. 1970;104(6):1329–39. PMID: 4986767","Wang M.C., Valenzuela L.A., Murphy G.P., Chu T.M. Purifi cation of a human prostate specifi c antigen. Invest Urol. 1979;17(2):159–63. DOI: 10.1016/j.juro.2016.10.100","Papsidero L.D., Wang M.C., Valenzuela L.A., Murphy G.P., Chu T.M. A prostate antigen in sera of prostatic cancer patients. Cancer Res. 1980;40(7):2428–32. PMID: 7388802","Desireddi N.V., Roehl K.A., Loeb S., Yu X., Griffi n C.R., Kundu S.K., et al. Improved stage and grade-specifi c progression-free survival rates aft er radical prostatectomy in the PSA era. Urology. 2007;70(5):950–5. DOI: 10.1016/j.urology.2007.06.1119","Hutch J.A., Fisher R. Continence aft er radical prostatectomy. Br J Urol. 1968;40(1):62–7. DOI: 10.1111/j.1464-410x.1968.tb11813.x","Finkle A.L., Taylor S.P. Sexual potency aft er radical prostatectomy. J Urol. 1981;125(3):350–2. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)55034-x","Walsh P.C., Mostwin J.L. Radical prostatectomy and cystoprostatectomy with preservation of potency. Results using a new nerve-sparing technique. Br J Urol. 1984;56(6):694–7.","McCullough D.L., Leadbetter W.F. Radical pelvic surgery for locally extensive carcinoma of the prostate. J Urol. 1972;108(6):939–43. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)60912-1","Schuessler W., Schulam P., Clayman R. Laparoscopic radical prostatectomy: initial short-term experience. Urology. 1997;50(6):854–57. DOI: 10.1016/S0090-4295(97)00543-8","Bollens R., Vanden Bossche M., Roumeguere T., Damoun A., Ekane S., Hoff mann P., et al. Extraperitoneal laparoscopic radical prostatectomy. Results aft er 50 cases. Eur Urol. 2001;40(1):65–9. DOI: 10.1159/000049750","Rassweiler J., Frede T., Seemann O., Stock C., Sentker L. Telesurgical laparoscopic radical prostatectomy. Initial experience. Eur Urol. 2001;40(1):75–83. DOI: 10.1159/000049752","Stolzenburg J.U., Do M., Pfeiff er H., König F., Aedtner B., Dorschner W. Th e endoscopic extraperitoneal radical prostatectomy (EERPE): technique and initial experience. World J Urol. 2002;20(1):48–55. DOI: 10.1007/s00345-002-0265-4","Jeong W., Kumar R., Menon M. Past, present and future of urological robotic surgery. Investig Clin Urol. 2016;57(2):75–83. DOI: 10.4111/icu.2016.57.2.75","Binder J., Kramer W. Robotically-assisted laparoscopic prostatectomy. BJU Int. 2001;87(4):408–10. DOI: 10.1046/j.1464-410x.2001.00115.x","Turpen R., Atalah H., Su L.M. Technical advances in robot-assisted laparoscopic radical prostatectomy. Th er Adv Urol. 2009;1(5):251–8. DOI: 10.1177/1756287210364207","Su L.M., Link R.E., Bhayani S.B., Sullivan W., Pavlovich C.P. Nervesparing laparoscopic radical prostatectomy: replicating the open surgical technique. Urology. 2004;64(1):123–7. DOI: 10.1016/j.urology.2004.02.010","Castle E.P., Lee D., Working Group of Urologic Robotic Surgeons Scientifi c Committee. Nomenclature of robotic procedures in urology. J Endourol. 2008;22(7):1467–70. DOI: 10.1089/end.2008.0197","Munver R., Volfson I.A., Kesler S.S., Nazmy M., Sawczuk I.S. Transition from open to robotic-assisted radical prostatectomy: 7 years experience at Hackensack University Medical Center. J Robot Surg. 2007;1(2):155–9. DOI: 10.1007/s11701-007-0023-0","Rocco B., Matei D.V., Melegari S., Ospina J.C., Mazzoleni F., Errico G., et al. Robotic vs open prostatectomy in a laparoscopically naive centre: a matched-pair analysis. BJU Int. 2009;104(7):991–5. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2009.08532.x","Ahlering T.E. Robotic versus laparoscopic radical prostatectomy. Nat Clin Pract Urol. 2004;1(2):58–9. DOI: 10.1038/ncpuro0040","Magheli A., Gonzalgo M.L., Su L.M., Guzzo T.J., Netto G., Humphreys E.B., et al. Impact of surgical technique (open vs laparoscopic vs robotic-assisted) on pathological and biochemical outcomes following radical prostatectomy: an analysis using propensity score matching. BJU Int. 2011 Jun;107(12):1956–62. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2010.09795.x","Tang K., Jiang K., Chen H., Chen Z., Xu H., Ye Z. Robotic vs. Retropubic radical prostatectomy in prostate cancer: A systematic review and an meta-analysis update. Oncotarget. 2017;8(19):32237–57. DOI: 10.18632/oncotarget.13332 46 Van den Broeck T., van den Bergh R.C.N., Briers E., Cornford P., Cumberbatch M., Tilki D., et al. Biochemical recurrence in prostate cancer: the European association of urology prostate cancer guidelines panel recommendations. Eur Urol Focus. 2020;6(2):231–4. DOI: 10.1016/j.euf.2019.06.004","Cao L., Yang Z., Qi L., Chen M. Robot-assisted and laparoscopic vs open radical prostatectomy in clinically localized prostate cancer: perioperative, functional, and oncological outcomes: A Systematic review and meta-analysis. Medicine (Baltimore). 2019;98(22):e15770. DOI: 10.1097/MD.0000000000015770","Forsmark A., Gehrman J., Angenete E., Bjartell A., Björholt I., Carlsson S., et al. Health economic analysis of open and robot-assisted laparoscopic surgery for prostate cancer within the prospective multicentre LAPPRO Trial. Eur Urol. 2018;74(6):816–24. DOI: 10.1016/j.eururo.2018.07.038","Shkolyar E., Shih I.F., Li Y., Wong J.A., Liao J.C. Robot-assisted radical prostatectomy associated with decreased persistent postoperative opioid use. J Endourol. 2020;34(4):475–81. DOI: 10.1089/end.2019.0788","Yaxley J.W., Coughlin G.D., Chambers S.K., Occhipinti S., Samaratunga H., Zajdlewicz L., et al. Robot-assisted laparoscopic prostatectomy versus open radical retropubic prostatectomy: early outcomes from a randomised controlled phase 3 study. Lancet. 2016;388(10049):1057–66. DOI: 10.1016/S0140-6736(16)30592-X","Du Y., Long Q., Guan B., Mu L., Tian J., Jiang Y., et al. Robot-assisted radical prostatectomy is more benefi cial for prostate cancer patients: a system review and meta-analysis. Med Sci Monit. 2018;24:272–87. DOI: 10.12659/msm.907092","Coughlin G.D., Yaxley J.W., Chambers S.K., Occhipinti S., Samaratunga H., Zajdlewicz L., et al. Robot-assisted laparoscopic prostatectomy versus open radical retropubic prostatectomy: 24-month outcomes from a randomised controlled study. Lancet Oncol. 2018;19(8):1051–60. DOI: 10.1016/S1470-2045(18)30357-7","Di Pierro G.B., Baumeister P., Stucki P., Beatrice J., Danuser H., Mattei A. A prospective trial comparing consecutive series of open retropubic and robot-assisted laparoscopic radical prostatectomy in a centre with a limited caseload. Eur Urol. 2011;59(1):1–6. DOI: 10.1016/j.eururo.2010.10.026","Ficarra V., Novara G., Fracalanza S., D’Elia C., Secco S., Iafrate M., et al. A prospective, non-randomized trial comparing robot-assisted laparoscopic and retropubic radical prostatectomy in one European institution. BJU Int. 2009;104(4):534–9. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2009.08419.x","Lovegrove C., Novara G., Mottrie A., Guru K.A., Brown M., Challacombe B., et al. Structured and modular training pathway for robot-assisted radical prostatectomy (RARP): validation of the RARP assessment score and learning curve assessment. Eur Urol. 2016;69(3):526–35. DOI: 10.1016/j.eururo.2015.10.048","Kaushik D., High R., Clark C.J., LaGrange C.A. Malfunction of the Da Vinci robotic system during robot-assisted laparoscopic prostatectomy: an international survey. J Endourol. 2010;24(4):571–5. DOI: 10.1089/end.2009.0489","Luciani L.G., Mattevi D., Mantovani W., Cai T., Chiodini S., Vattovani V., et al. Retropubic, laparoscopic, and robot-assisted radical prostatectomy: a comparative analysis of the surgical outcomes in a single regional center. Curr Urol. 2017;11(1):36–41. DOI: 10.1159/000447192","Mukherjee K., Kamal K.M. Variation in prostate surgery costs and outcomes in the USA: robot-assisted versus open radical prostatectomy. J Comp Eff Res. 2019;8(3):143–55. DOI: 10.2217/cer-2018-0109","Yu H.Y., Hevelone N.D., Patel S., Lipsitz S.R., Hu J.C. Hospital surgical volume, utilization, costs and outcomes of retroperitoneal lymph node dissection for testis cancer. Adv Urol. 2012;2012:189823. DOI: 10.1155/2012/189823","Faiena I., Dombrovskiy V.Y., Modi P.K., Patel N., Patel R., Salmasi A.H., et al. Regional cost variations of robot-assisted radical prostatectomy compared with open radical prostatectomy. Clin Genitourin Cancer. 2015;13(5):447–52. DOI: 10.1016/j.clgc.2015.05.004","Schroeck F.R., Jacobs B.L., Bhayani S.B., Nguyen P.L., Penson D., Hu J. Cost of new technologies in prostate cancer treatment: systematic review of costs and cost eff ectiveness of robotic-assisted laparoscopic prostatectomy, intensity-modulated radiotherapy, and proton beam therapy. Eur Urol. 2017;72(5):712–35. DOI: 10.1016/j.eururo.2017.03.028","Dobbs R.W., Nguyen T.T., Shahait M., Lee D.J., Kim J.L., El-Fahmawi A., et al. Outpatient robot-assisted radical prostatectomy: are patients ready for same-day discharge? J Endourol. 2020;34(4):450–5. DOI: 10.1089/end.2019.0796"],"dc.citation.en":["Bagshaw M.A., Kaplan I.D., Cox R.C. Prostate cancer. Radiation therapy for localized disease. Cancer. 1993;71(3 Suppl): 939–52. DOI: 10.1002/1097-0142(19930201)71:3+<939::aidcncr2820711409>3.0.co;2-0","Leisrink H., Ahlsberg A. Tumor prostatae: totale extirpation der prostata. Arch Klin Chir. 1882;28:578–80.","Raymond G., Chevallier D., Amiel J. 1987: the 100th anniversary of transvesical prostatic adenomectomy. J Urol (Paris). 1988;94(7):353–6. PMID: 2464651","Young H.H. VIII. Conservative perineal prostatectomy: the results of two years’ experience and report of seventy-fi ve cases. Ann Surg. 1905;41(4):549–57. PMID: 17861624","Walsh P.C., Donker P.J. Impotence following radical prostatectomy: insight into etiology and prevention. J Urol. 1982;128(3):492–7. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)53012-8","Ormond J.K. Radical perineal prostatectomy for carcinoma of prostate. Surgery. 1946;20(2):257–62. DOI: 10.5555/uri:pii:0039606046901432","Chute R. Radical retropubic prostatectomy for cancer. J Urol. 1954;71(3):347–72. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)67796-6","McDonald H.P., Upchurch W.E., Sturdevant C.E. Perineal biopsy combined with radical retropubic prostatectomy for early carcinoma of the prostate. J Urol. 1955;73(3):575–9. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)67440-8","Ferguson R.S. Recent advances in the diagnosis of carcinoma of the prostate. Can Med Assoc J. 1933;29(5):497–501. PMID: 20319293","Franzen S., Giertz G., Zajicek J. Cytological diagnosis of prostatic tumours by transrectal aspiration biopsy: a preliminary report. Br J Urol. 1960;32:193–6. DOI: 10.1111/j.1464-410x.1960.tb03763.x","Rifk in M.D., Kurtz A.B., Goldberg B.B. Prostate biopsy utilizing transrectal ultrasound guidance: diagnosis of nonpalpable cancers. J Ultrasound Med. 1983;2(4):165–7. DOI: 10.7863/jum.1983.2.4.165","Lee F., Gray J.M., McLeary R.D., Meadows T.R., Kumasaka G.H., Borlaza G.S., et al. Transrectal ultrasound in the diagnosis of prostate cancer: location, echogenicity, histopathology, and staging. Prostate. 1985;7(2):117–29. DOI: 10.1002/pros.2990070202","Hodge K.K., McNeal J.E., Terris M.K., Stamey T.A. Random systematic versus directed ultrasound guided transrectal core biopsies of the prostate. J Urol. 1989;142(1):71–4; discussion 74–5. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)38664-0","Naughton C.K., Miller D.C., Mager D.E., Ornstein D.K., Catalona W.J. A prospective randomized trial comparing 6 versus 12 prostate biopsy cores: impact on cancer detection. J Urol. 2000;164(2):388–92. PMID: 10893592","Fink K.G., Hutarew G., Pytel A., Esterbauer B., Jungwirth A., Dietze O., et al. One 10-core prostate biopsy is superior to two sets of sextant prostate biopsies. BJU Int. 2003;92(4):385–8. DOI: 10.1046/j.1464-410X.2003.04350.x","Rubens D.J., Hadley M.A., Alam S.K., Gao L., Mayer R.D., Parker K.J. Sonoelasticity imaging of prostate cancer: in vitro results. Radiology. 1995;195(2):379–83. DOI: 10.1148/radiology.195.2.7724755","Turkbey B., Xu S., Kruecker J., Locklin J., Pang Y., Shah V., et al. Documenting the location of systematic transrectal ultrasound-guided prostate biopsies: correlation with multi-parametric MRI. Cancer Imaging. 2011;11(1):31–6. DOI: 10.1102/1470-7330.2011.0007","Heidenreich A., Bastian P.J., Bellmunt J., Bolla M., Joniau S., van der Kwast T., et al. European Association of Urology. EAU guidelines on prostate cancer. part 1: screening, diagnosis, and local treatment with curative intent-update 2013. Eur Urol. 2014;65(1):124–37. DOI: 10.1016/j.eururo.2013.09.046","Chiari R., Harzmann R. Perineal and transrectal needle biopsy of the prostate. Urologe A. 1975;14(6):296–8. PMID: 813345","Phillips J.L., Sinha A.A. Patterns, art, and context: Donald Floyd Gleason and the development of the Gleason grading system. Urology. 2009;74(3):497–503. DOI: 10.1016/j.urology.2009.01.012","Gleason D.F. Classifi cation of prostatic carcinomas. Cancer Chemother Rep. 1966;50(3):125–8. PMID: 5948714","Gleason D.F., Mellinger G.T. Prediction of prognosis for prostatic adenocarcinoma by combined histological grading and clinical staging. J Urol. 1974;111(1):58–64. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)59889-4","Pennington J.W., Prentiss R.J., Howe G. Radical prostatectomy for cancer: signifi cance of perineural lymphatic invasion. J Urol. 1967;97(6):1075–7. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)63180-x","Ablin R.J., Bronson P., Soanes W.A., Witebsky E. Tissue- and speciesspecifi c antigens of normal human prostatic tissue. J Immunol. 1970;104(6):1329–39. PMID: 4986767","Wang M.C., Valenzuela L.A., Murphy G.P., Chu T.M. Purifi cation of a human prostate specifi c antigen. Invest Urol. 1979;17(2):159–63. DOI: 10.1016/j.juro.2016.10.100","Papsidero L.D., Wang M.C., Valenzuela L.A., Murphy G.P., Chu T.M. A prostate antigen in sera of prostatic cancer patients. Cancer Res. 1980;40(7):2428–32. PMID: 7388802","Desireddi N.V., Roehl K.A., Loeb S., Yu X., Griffi n C.R., Kundu S.K., et al. Improved stage and grade-specifi c progression-free survival rates aft er radical prostatectomy in the PSA era. Urology. 2007;70(5):950–5. DOI: 10.1016/j.urology.2007.06.1119","Hutch J.A., Fisher R. Continence aft er radical prostatectomy. Br J Urol. 1968;40(1):62–7. DOI: 10.1111/j.1464-410x.1968.tb11813.x","Finkle A.L., Taylor S.P. Sexual potency aft er radical prostatectomy. J Urol. 1981;125(3):350–2. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)55034-x","Walsh P.C., Mostwin J.L. Radical prostatectomy and cystoprostatectomy with preservation of potency. Results using a new nerve-sparing technique. Br J Urol. 1984;56(6):694–7.","McCullough D.L., Leadbetter W.F. Radical pelvic surgery for locally extensive carcinoma of the prostate. J Urol. 1972;108(6):939–43. DOI: 10.1016/s0022-5347(17)60912-1","Schuessler W., Schulam P., Clayman R. Laparoscopic radical prostatectomy: initial short-term experience. Urology. 1997;50(6):854–57. DOI: 10.1016/S0090-4295(97)00543-8","Bollens R., Vanden Bossche M., Roumeguere T., Damoun A., Ekane S., Hoff mann P., et al. Extraperitoneal laparoscopic radical prostatectomy. Results aft er 50 cases. Eur Urol. 2001;40(1):65–9. DOI: 10.1159/000049750","Rassweiler J., Frede T., Seemann O., Stock C., Sentker L. Telesurgical laparoscopic radical prostatectomy. Initial experience. Eur Urol. 2001;40(1):75–83. DOI: 10.1159/000049752","Stolzenburg J.U., Do M., Pfeiff er H., König F., Aedtner B., Dorschner W. Th e endoscopic extraperitoneal radical prostatectomy (EERPE): technique and initial experience. World J Urol. 2002;20(1):48–55. DOI: 10.1007/s00345-002-0265-4","Jeong W., Kumar R., Menon M. Past, present and future of urological robotic surgery. Investig Clin Urol. 2016;57(2):75–83. DOI: 10.4111/icu.2016.57.2.75","Binder J., Kramer W. Robotically-assisted laparoscopic prostatectomy. BJU Int. 2001;87(4):408–10. DOI: 10.1046/j.1464-410x.2001.00115.x","Turpen R., Atalah H., Su L.M. Technical advances in robot-assisted laparoscopic radical prostatectomy. Th er Adv Urol. 2009;1(5):251–8. DOI: 10.1177/1756287210364207","Su L.M., Link R.E., Bhayani S.B., Sullivan W., Pavlovich C.P. Nervesparing laparoscopic radical prostatectomy: replicating the open surgical technique. Urology. 2004;64(1):123–7. DOI: 10.1016/j.urology.2004.02.010","Castle E.P., Lee D., Working Group of Urologic Robotic Surgeons Scientifi c Committee. Nomenclature of robotic procedures in urology. J Endourol. 2008;22(7):1467–70. DOI: 10.1089/end.2008.0197","Munver R., Volfson I.A., Kesler S.S., Nazmy M., Sawczuk I.S. Transition from open to robotic-assisted radical prostatectomy: 7 years experience at Hackensack University Medical Center. J Robot Surg. 2007;1(2):155–9. DOI: 10.1007/s11701-007-0023-0","Rocco B., Matei D.V., Melegari S., Ospina J.C., Mazzoleni F., Errico G., et al. Robotic vs open prostatectomy in a laparoscopically naive centre: a matched-pair analysis. BJU Int. 2009;104(7):991–5. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2009.08532.x","Ahlering T.E. Robotic versus laparoscopic radical prostatectomy. Nat Clin Pract Urol. 2004;1(2):58–9. DOI: 10.1038/ncpuro0040","Magheli A., Gonzalgo M.L., Su L.M., Guzzo T.J., Netto G., Humphreys E.B., et al. Impact of surgical technique (open vs laparoscopic vs robotic-assisted) on pathological and biochemical outcomes following radical prostatectomy: an analysis using propensity score matching. BJU Int. 2011 Jun;107(12):1956–62. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2010.09795.x","Tang K., Jiang K., Chen H., Chen Z., Xu H., Ye Z. Robotic vs. Retropubic radical prostatectomy in prostate cancer: A systematic review and an meta-analysis update. Oncotarget. 2017;8(19):32237–57. DOI: 10.18632/oncotarget.13332 46 Van den Broeck T., van den Bergh R.C.N., Briers E., Cornford P., Cumberbatch M., Tilki D., et al. Biochemical recurrence in prostate cancer: the European association of urology prostate cancer guidelines panel recommendations. Eur Urol Focus. 2020;6(2):231–4. DOI: 10.1016/j.euf.2019.06.004","Cao L., Yang Z., Qi L., Chen M. Robot-assisted and laparoscopic vs open radical prostatectomy in clinically localized prostate cancer: perioperative, functional, and oncological outcomes: A Systematic review and meta-analysis. Medicine (Baltimore). 2019;98(22):e15770. DOI: 10.1097/MD.0000000000015770","Forsmark A., Gehrman J., Angenete E., Bjartell A., Björholt I., Carlsson S., et al. Health economic analysis of open and robot-assisted laparoscopic surgery for prostate cancer within the prospective multicentre LAPPRO Trial. Eur Urol. 2018;74(6):816–24. DOI: 10.1016/j.eururo.2018.07.038","Shkolyar E., Shih I.F., Li Y., Wong J.A., Liao J.C. Robot-assisted radical prostatectomy associated with decreased persistent postoperative opioid use. J Endourol. 2020;34(4):475–81. DOI: 10.1089/end.2019.0788","Yaxley J.W., Coughlin G.D., Chambers S.K., Occhipinti S., Samaratunga H., Zajdlewicz L., et al. Robot-assisted laparoscopic prostatectomy versus open radical retropubic prostatectomy: early outcomes from a randomised controlled phase 3 study. Lancet. 2016;388(10049):1057–66. DOI: 10.1016/S0140-6736(16)30592-X","Du Y., Long Q., Guan B., Mu L., Tian J., Jiang Y., et al. Robot-assisted radical prostatectomy is more benefi cial for prostate cancer patients: a system review and meta-analysis. Med Sci Monit. 2018;24:272–87. DOI: 10.12659/msm.907092","Coughlin G.D., Yaxley J.W., Chambers S.K., Occhipinti S., Samaratunga H., Zajdlewicz L., et al. Robot-assisted laparoscopic prostatectomy versus open radical retropubic prostatectomy: 24-month outcomes from a randomised controlled study. Lancet Oncol. 2018;19(8):1051–60. DOI: 10.1016/S1470-2045(18)30357-7","Di Pierro G.B., Baumeister P., Stucki P., Beatrice J., Danuser H., Mattei A. A prospective trial comparing consecutive series of open retropubic and robot-assisted laparoscopic radical prostatectomy in a centre with a limited caseload. Eur Urol. 2011;59(1):1–6. DOI: 10.1016/j.eururo.2010.10.026","Ficarra V., Novara G., Fracalanza S., D’Elia C., Secco S., Iafrate M., et al. A prospective, non-randomized trial comparing robot-assisted laparoscopic and retropubic radical prostatectomy in one European institution. BJU Int. 2009;104(4):534–9. DOI: 10.1111/j.1464-410X.2009.08419.x","Lovegrove C., Novara G., Mottrie A., Guru K.A., Brown M., Challacombe B., et al. Structured and modular training pathway for robot-assisted radical prostatectomy (RARP): validation of the RARP assessment score and learning curve assessment. Eur Urol. 2016;69(3):526–35. DOI: 10.1016/j.eururo.2015.10.048","Kaushik D., High R., Clark C.J., LaGrange C.A. Malfunction of the Da Vinci robotic system during robot-assisted laparoscopic prostatectomy: an international survey. J Endourol. 2010;24(4):571–5. DOI: 10.1089/end.2009.0489","Luciani L.G., Mattevi D., Mantovani W., Cai T., Chiodini S., Vattovani V., et al. Retropubic, laparoscopic, and robot-assisted radical prostatectomy: a comparative analysis of the surgical outcomes in a single regional center. Curr Urol. 2017;11(1):36–41. DOI: 10.1159/000447192","Mukherjee K., Kamal K.M. Variation in prostate surgery costs and outcomes in the USA: robot-assisted versus open radical prostatectomy. J Comp Eff Res. 2019;8(3):143–55. DOI: 10.2217/cer-2018-0109","Yu H.Y., Hevelone N.D., Patel S., Lipsitz S.R., Hu J.C. Hospital surgical volume, utilization, costs and outcomes of retroperitoneal lymph node dissection for testis cancer. Adv Urol. 2012;2012:189823. DOI: 10.1155/2012/189823","Faiena I., Dombrovskiy V.Y., Modi P.K., Patel N., Patel R., Salmasi A.H., et al. Regional cost variations of robot-assisted radical prostatectomy compared with open radical prostatectomy. Clin Genitourin Cancer. 2015;13(5):447–52. DOI: 10.1016/j.clgc.2015.05.004","Schroeck F.R., Jacobs B.L., Bhayani S.B., Nguyen P.L., Penson D., Hu J. Cost of new technologies in prostate cancer treatment: systematic review of costs and cost eff ectiveness of robotic-assisted laparoscopic prostatectomy, intensity-modulated radiotherapy, and proton beam therapy. Eur Urol. 2017;72(5):712–35. DOI: 10.1016/j.eururo.2017.03.028","Dobbs R.W., Nguyen T.T., Shahait M., Lee D.J., Kim J.L., El-Fahmawi A., et al. Outpatient robot-assisted radical prostatectomy: are patients ready for same-day discharge? J Endourol. 2020;34(4):450–5. DOI: 10.1089/end.2019.0796"],"author":["В. Ф. Виланд","W. F. Wieland","М. Бургер","M. Burger","С. Дензингер","S. Denzinger","В. Отто","W. Otto","В.Н. Павлов","V.N. Pavlov"],"author_keyword":["В. Ф. Виланд","W. F. Wieland","М. Бургер","M. Burger","С. Дензингер","S. Denzinger","В. Отто","W. Otto","В.Н. Павлов","V.N. Pavlov"],"author_ac":["в. ф. виланд\n|||\nВ. Ф. Виланд","w. f. wieland\n|||\nW. F. Wieland","м. бургер\n|||\nМ. Бургер","m. burger\n|||\nM. Burger","с. дензингер\n|||\nС. Дензингер","s. denzinger\n|||\nS. Denzinger","в. отто\n|||\nВ. Отто","w. otto\n|||\nW. Otto","в.н. павлов\n|||\nВ.Н. Павлов","v.n. pavlov\n|||\nV.N. Pavlov"],"author_filter":["в. ф. виланд\n|||\nВ. Ф. Виланд","w. f. wieland\n|||\nW. F. Wieland","м. бургер\n|||\nМ. Бургер","m. burger\n|||\nM. Burger","с. дензингер\n|||\nС. Дензингер","s. denzinger\n|||\nS. Denzinger","в. отто\n|||\nВ. Отто","w. otto\n|||\nW. Otto","в.н. павлов\n|||\nВ.Н. Павлов","v.n. pavlov\n|||\nV.N. Pavlov"],"dc.creator_mlt":["В. Ф. Виланд","W. F. Wieland","М. Бургер","M. Burger","С. Дензингер","S. Denzinger","В. Отто","W. Otto","В.Н. Павлов","V.N. Pavlov"],"dc.creator":["В. Ф. Виланд","W. F. Wieland","М. Бургер","M. Burger","С. Дензингер","S. Denzinger","В. Отто","W. Otto","В.Н. Павлов","V.N. Pavlov"],"dc.creator.ru":["В. Ф. Виланд","М. Бургер","С. Дензингер","В. Отто","В.Н. Павлов"],"dc.creator.en":["W. F. Wieland","M. Burger","S. Denzinger","W. Otto","V.N. Pavlov"],"dateIssued":["2020-07-24"],"dateIssued_keyword":["2020-07-24","2020"],"dateIssued_ac":["2020-07-24\n|||\n2020-07-24","2020"],"dateIssued.year":[2020],"dateIssued.year_sort":"2020","dc.date":["2020-07-24"],"dc.date.accessioned_dt":"2020-08-03T18:29:46Z","dc.date.accessioned":["2020-08-03T18:29:46Z"],"dc.date.available":["2020-08-03T18:29:46Z"],"dc.description":["

Radical prostatectomy was first performed more than 100 years ago and has since become the gold standard in treatment of localized prostate cancer. Open surgery has been almost entirely replaced by robotic operations referred to as robot-assisted radical prostatectomy (RARP). Th e article introduces the basics of this innovative standard of operative access and tackles medical and historical aspects, oncological, medical and economic management pros and contras of robotic aid over open radical prostatectomy. Surgical trauma in RARP is clearly less pronounced compared to open surgery due to a much earlier postoperative mobilisation and a faster rehabilitation of patients leading to a statistically significant reduction in the length of hospital stay after RARP. Along with advances in intracorporeal imaging with 16-fold optical magnification coupled with shorter urethral catheterisation, RARP facilitates an earlier start of pelvic floor exercises, which reduces postoperative incontinence and need for pain relievers. Th e already mentioned technical advantages of the robotic method hold value to both patient and surgeon by securing instant access for an experienced colleague without interrupting the surgery. Noteworthy, the increasing advancement of robotic systems across the globe is leading urologist surgeons to abandon open operations. A drawback of the robotic method is much higher economic costs. However, greater expenditures may pay off in the long run by shorter hospital stays, faster rehabilitation and fewer complications demanding extra management and care.

","

Впервые радикальная простатэктомия была выполнена более 100 лет назад и с тех пор является «золотым стандартом» лечения местнораспространенного рака предстательной железы. Однако открытый хирургический доступ в настоящее время почти полностью заменен роботическим — в данном случае полное название операции: робот-ассистированная радикальная простатэктомия (РАРП). Данная статья знакомит с основами этого инновационного и в то же время уже стандартного операционного доступа, а также рассматривает медико-исторические аспекты и онкологические, медицинские и организационно-экономические преимущества и недостатки роботизированной помощи по сравнению с открытой радикальной простатэктомией. Операционная травма при выполнении РАРП, несомненно, меньше, чем при открытом хирургическом доступе. Это связано со значительно более быстрой активизацией пациентов в послеоперационном периоде и более коротким периодом реабилитации, что приводит к статистически значимому снижению продолжительности пребывания пациента в стационаре после РАРП. Наряду с улучшением интракорпоральной визуализации за счет 16-кратного оптического увеличения в сочетании с более коротким периодом удаления уретрального катетера выполнение РАРП способствует раннему началу упражнений по укреплению тазового дна, что уменьшает послеоперационное недержание мочи, снижает потребность в послеоперационных обезболивающих средствах. Уже упомянутые технические преимущества роботизированного метода имеют преимущества не только для пациента, но также и для хирурга — всегда есть возможность вмешаться или привлечь более опытного коллегу, не прерывая операционный процесс. Следует подчеркнуть, что растущее распространение роботических систем в западных индустриальных странах и за их пределами приводит к отказу хирургов-урологов от открытых операций. Недостатком данного метода являются значительно более высокие затраты, которые влечет за собой роботизированный метод. Однако высокие затраты на процедуру в долгосрочной перспективе могут быть компенсированы за счет сокращения пребывания в стационаре, более короткого курса реабилитации и низкого количества осложнений, требующих дополнительных вмешательств и госпитализаций.

"],"dc.description.en":["

Radical prostatectomy was first performed more than 100 years ago and has since become the gold standard in treatment of localized prostate cancer. Open surgery has been almost entirely replaced by robotic operations referred to as robot-assisted radical prostatectomy (RARP). Th e article introduces the basics of this innovative standard of operative access and tackles medical and historical aspects, oncological, medical and economic management pros and contras of robotic aid over open radical prostatectomy. Surgical trauma in RARP is clearly less pronounced compared to open surgery due to a much earlier postoperative mobilisation and a faster rehabilitation of patients leading to a statistically significant reduction in the length of hospital stay after RARP. Along with advances in intracorporeal imaging with 16-fold optical magnification coupled with shorter urethral catheterisation, RARP facilitates an earlier start of pelvic floor exercises, which reduces postoperative incontinence and need for pain relievers. Th e already mentioned technical advantages of the robotic method hold value to both patient and surgeon by securing instant access for an experienced colleague without interrupting the surgery. Noteworthy, the increasing advancement of robotic systems across the globe is leading urologist surgeons to abandon open operations. A drawback of the robotic method is much higher economic costs. However, greater expenditures may pay off in the long run by shorter hospital stays, faster rehabilitation and fewer complications demanding extra management and care.

"],"dc.description.ru":["

Впервые радикальная простатэктомия была выполнена более 100 лет назад и с тех пор является «золотым стандартом» лечения местнораспространенного рака предстательной железы. Однако открытый хирургический доступ в настоящее время почти полностью заменен роботическим — в данном случае полное название операции: робот-ассистированная радикальная простатэктомия (РАРП). Данная статья знакомит с основами этого инновационного и в то же время уже стандартного операционного доступа, а также рассматривает медико-исторические аспекты и онкологические, медицинские и организационно-экономические преимущества и недостатки роботизированной помощи по сравнению с открытой радикальной простатэктомией. Операционная травма при выполнении РАРП, несомненно, меньше, чем при открытом хирургическом доступе. Это связано со значительно более быстрой активизацией пациентов в послеоперационном периоде и более коротким периодом реабилитации, что приводит к статистически значимому снижению продолжительности пребывания пациента в стационаре после РАРП. Наряду с улучшением интракорпоральной визуализации за счет 16-кратного оптического увеличения в сочетании с более коротким периодом удаления уретрального катетера выполнение РАРП способствует раннему началу упражнений по укреплению тазового дна, что уменьшает послеоперационное недержание мочи, снижает потребность в послеоперационных обезболивающих средствах. Уже упомянутые технические преимущества роботизированного метода имеют преимущества не только для пациента, но также и для хирурга — всегда есть возможность вмешаться или привлечь более опытного коллегу, не прерывая операционный процесс. Следует подчеркнуть, что растущее распространение роботических систем в западных индустриальных странах и за их пределами приводит к отказу хирургов-урологов от открытых операций. Недостатком данного метода являются значительно более высокие затраты, которые влечет за собой роботизированный метод. Однако высокие затраты на процедуру в долгосрочной перспективе могут быть компенсированы за счет сокращения пребывания в стационаре, более короткого курса реабилитации и низкого количества осложнений, требующих дополнительных вмешательств и госпитализаций.

"],"dc.doi":["10.24060/2076-3093-2020-10-2-87-93"],"dc.fullHTML":["

История хирургического лечения рака предстательной железы

\n

Почти 120 лет прошло с тех пор, как в июле 1904 года была проведена первая радикальная простатэктомия (РПЭ) хирургом Хью Хэмптоном Янгом (1870-1945). Однако РПЭ по-прежнему является стандартом лече­ния местнораспространенного рака предстательной железы в дополнение к лучевой терапии, которая так­же используется в лечении рака предстательной желе­зы с 1910 года [1]. Тем не менее первые открытые хи­рургические операции на предстательной железе уже имели место в 1880-х годах: примерно в 1882 г. Генрих Лейзринк (1845-1885) в Гамбурге выполнил неполную промежностную РПЭ, оставляя семенные пузырьки, или в 1889 году Белфилд в Чикаго и Макгилл в Лид­се пытались лечить доброкачественную гиперплазию предстательной железы, прежде чем устанавливать эн­доурологические возможности для реконструкции про­статы [2, 3]. Онкологически адекватное хирургическое лечение рака предстательной железы было установлено лишь спустя несколько лет, когда Янг в четырех случа­ях смог в полном объеме выполнить первую операцию промежностным доступом [4]. Впервые позадилонный доступ при простатэктомии выполнен в 1945 г. Терен­сом Дж. Миллином (1903-1980) [5]. Термин «радикаль­ная простатэктомия» впервые прозвучал в 1946 году в докладе Ормонда, в котором был впервые описан доступ к промежности [6]. Только в 1954 году Р. Шют и Г. Макдональд независимо друг от друга сообщили о радикальной позадилонной простатэктомии [7, 8].

\n

Ключевые аспекты диагностики рака предстательной железы

\n

В настоящее время необходимым является гистологи­ческий анализ перед радикальной циспростатэктомией. Однако первые попытки аспирационной биопсии были сделаны перинеально Расселом Фергюсоном в 1933 году [9]. В клиническую практику модифицированная биоп­сия предстательной железы тонкой иглой из трансрек­тальной области внедрена гораздо позже, примерно в конце 1960-х годов. Метод был разработан в 1956 году цитологом Франценом в Стокгольме в Каролинском институте [10]. Эти исследования проводились вплоть до 1980-х годов, при этом в качестве навигации исполь­зовалась двукратная пальпация. Первая публикация о биопсии простаты под ультразвуковой навигацией, описывающая промежностный доступ под контролем ультразвукового исследования, была опубликована в 1983 году [11]. Ли и соавт. в 1985 году подтвердили, что трансректальное ультразвуковое исследование явля­ется подходящим способом выявления подозрительных областей [12]. В 1989 году рядом авторов было проведе­но первичное исследование с использованием рандоми­зированной трансректальной секстантной биопсии, ко­торая смогла утвердиться в качестве диагностического инструмента выбора в последующие годы [13-15]. Далее следовала оптимизация чувствительности биопсии про­статы из 12 точек: в 1995 году рабочая группа из США опубликовала первые данные по эластографии, которые посвящены различным значениям плотности доброка­чественной и злокачественной ткани предстательной железы [16]. Тем не менее данный диагностический ин­струмент так и не попал в рутинную практику. Согласно первым исследованиям 2010 года, МРТ-Fusion биопсия простаты является сегодня средством выбора, по край­ней мере для пациентов, у которых подозревается на­личие опухоли, несмотря на отрицательные результаты первичной биопсии [17, 18].

\n

Диагностические инструменты

\n

Постепенное введение дооперационной верификации диагноза биопсией предстательной железы привело к вовлечению ряда других медицинских специально­стей. Сначала аспирационные биоптаты исследовались цитологически, и первым, кто описал эту процеду­ру, был патологанатом Францен [10]. Тонкие проколы иглой с использованием метода TRU-cut вскоре по­зволили сохранить связанные образцы ткани [19]. Эти две формы биопсии сосуществовали порядка 20 лет. Метод классификации по Глисону, который утвердился в качестве прогностически значимой системы в тече­ние 1980-х годов, впервые был описан в короткой мо­нографии в 1966 году и опубликован в его нынешнем виде в качестве системы оценок в 1974 году после того, как первый дескриптор оценил около 4000 случаев [20, 21, 11]. Тем не менее другие прогностические критерии для рака предстательной железы были описаны относи­тельно рано, например еще в 1967 году Пеннингтоном и др., которые определили важность периневральной и лимфоваскулярной инвазии при исследовании образ­цов ткани простаты [23].

\n

Диагностика и прогнозирование рака предстательной железы простат-специфическим антигеном (ПСА)

\n

Тот факт, что заболеваемость местнораспространенным или уже метастатическим раком предстательной желе­зы в настоящее время значительно снизилась, вероятно, объясняется открытием, внедрением и клиническим применением тестов на простат-специфический анти­ген (ПСА) в период между 1970 и 1980 годами [24-26]. Независимо от того, был ли это цитологический или ги­стопатологический диагноз, вплоть до 1980-х годов толь­ко клинические признаки рака предстательной железы были показанием для биопсии простаты либо путем выявления метастазов в кости, либо по симптомам ло­кальнораспространенной первичной опухоли. В иссле­довании Дезиредди и соавт. у более чем 3400 пациентов, которым выполнена простатэктомия в Чикаго (США), результаты лечения показали явное улучшение показате­лей общей и безрецидивной выживаемости для группы пациентов, получавших лечение в эпоху ПСА, по сравне­нию с ранее диагностированными пациентами [27].

\n

Первые упоминания о функциональных исходах радикальной простатэктомии

\n

Функциональные исходы РПЭ были впервые описаны в 1968 году Хутчем и соавт. в публикации, которая каса­лась послеоперационного недержания мочи [28]. Про­блема эректильной дисфункции в результате РПЭ была впервые рассмотрена в международной публикации Финкле и соавт. [29] лишь в 1981 году. На относитель­но небольшой выборке сохранение потенции описано только у 43 % оперированных пациентов. Год спустя, 26 апреля 1982 года, Патрик Уолш выполнил первую нервосберегающую радикальную простатэктомию, процедуру, которая привела к удовлетворительной эректильной функции у 86 % пациентов через год после операции [30]. Несмотря на тот факт, что хирургиче­ское лечение местнораспространенного рака простаты связано с менее благоприятным функциональным и он­кологическим исходом, МакКаллоу и др. впервые сооб­щил о радикальной простатэктомии на поздней стадии в 1972 году [31].

\n

Лапароскопическая лимфоаденодиссекция в условиях роботизированной простатэктомии

\n

Лапароскопическая радикальная простатэктомия во­шла в мировую медицинскую литературу в 1997 году с работой Шусслера и соавт., в которой был описан опыт лечения первых девяти пациентов в Соединенных Шта­тах [32]. Лапароскопическая лимфодиссекция впервые была проведена одновременно в нескольких медицин­ских центрах в 1990 году в Лос-Анджелесе, Чарльстоне (США), Сарагосе (Испания) и Гейдельберге (Германия). Параллельно с развитием лапароскопической лимфа­денэктомии при РПЭ, выполненной Болленсом, Рассвайлером и Штольценбургом, была проведена первая робот-ассистированная лапароскопическая простатэктомия (РАРП) в Центральной Европе и США Мани Меноном [33-36]. В 1999 году была запущена хирургиче­ская система da Vinci (Intuitive Surgery Inc., Саннивейл, Калифорния). Уже в 2000 году Менон в Соединенных Штатах и Биндер и соавт. во Франкфурте (Германия) смогли впервые адаптировать, применить и опублико­вать результаты РАРП при лечении рака простаты [37, 38]. Аналогично развитию открытой РПЭ в скором вре­мени усовершенствовалась техника выполнения и при РАРП [38]. В 2004 году Сю и соавт. представили первую группу пациентов, которым была сделана нервосбере­гающая РАРП [39].

\n

Сравнение медико-онкологических аспектов открытой и роботизированной радикальной простатэктомии

\n

В 2008 году, еще до того как в первых публикациях срав­нивались онкологические и функциональные последст­вия методов открытой и роботизированной хирургии, научная рабочая группа занималась номенклатурой различных эндоскопических методов лечения в уроло­гической области. Не менее 13 различных названий были найдены в еще очень ранней литературе, и было дано предписание о его стандартизации. В результате роботассистированная радикальная простатэктомия (РАРП) превалировала [40]. К этому моменту в некоторых центрах РАРП стала применяться чаще по сравнению с открытой РПЭ. Доля РАРП во всех простатэктомиях в США выросла с <1 до 35 % в период с 2000 по 2006 г., но уже достигла доли 96 % в специализированных цен­трах за тот же период [41]. Первое исследование, срав­нивающее открытую РПЭ с РАРП, было опубликовано Рокко и соавт. (Италия) в 2009 году. Здесь 120 пациен­тов, перенесших РАРП в 2006 и 2007 годах, были со­поставлены с группой того же размера, которая ранее проходила лечение с помощью открытой радикальной позадилонной простатэктомии [42]. При сравнении положительных краев резекции были получены сопо­ставимые результаты в отношении раннего онкологи­ческого исхода (22 % после РАРП против 25 % после позадилонной РПЭ) [42].

\n

В самом первом сравнительном исследовании Алеринга из Калифорнийского университета (США) РАРП имела преимущество при исключительно локально ограни­ченных опухолях pT2 [43]. В раннем многоцентровом исследовании Магели и соавт. (2011) сравнение безре­цидивной выживаемости с биохимическими показате­лями: 94 и 93 % не показало статистически значимых различий [44]. С тех пор во многих исследованиях со­общалось об очень разных результатах: в метаанали­зе Танга и соавт. (2016) безрецидивная выживаемость после РАРП через 24 месяца после операции была ста­тистически значимо лучше, чем у открытой операции [45]. Однако с учетом факторов риска, таких как стадия pT, значение ПСА сыворотки крови в предоперацион­ном периоде и балл по шкале Глисона, статистически значимых различий в онкологических результатах пока не выявлено [46].

\n

Сравнение интраоперационных параметров открытой и роботизированной радикальной простатэктомий

\n

В чем же преимущество роботизированной радикаль­ной простатэктомии? Операционный травматизм при РАРП, несомненно, меньше, чем у открытого вме­шательства. Это связано со значительно более быст­рой активизацией пациентов в послеоперационном периоде и более коротким временем выздоровления, что приводит к статистически значимому снижению срока пребывания в стационаре после РАРП [47, 48]. Наряду с улучшением интракорпоральной визуализа­ции за счет 16-кратного оптического увеличения в со­четании с более коротким периодом перед удалением уретрального катетера выполнение РАРП способствует раннему началу упражнений по укреплению тазового дна, что уменьшает послеоперационное недержание мочи, уменьшает потребность в послеоперационных обезболивающих средствах. В большом исследовании с участием более 12 000 пациентов Школяр и соавт. об­наружили, что длительное применение обезболиваю­щих в группе РАРП было на 35 % ниже, чем у пациентов после открытой операции [49].

\n

Не только значительно лучшая видимость за счет оп­тики, не имеющая себе равных среди хирургических микроскопов, теоретически способствует базовой за­щите основных анатомических структур, но также ог­ромная подвижность операционных рычагов, которые с 360° свободой движения также не имеют аналогов у других методов. Эти факторы объясняют гораздо меньшую кровопотерю [45, 50]. Конечно, данный факт, который был подтвержден во многих работах, достига­ется не только качеством технологии и опытом хирурга, но и является основной предпосылкой для лапароско­пического доступа: перед установкой оборудования воздух должен вводиться в полость тела через троакар, вставленный в забрюшинное пространство, что обыч­но делает рабочее место оптимально доступным по от­ношению к петлям кишечника, направленным вверх.

\n

Функциональные результаты радикальной простатэктомии после операции

\n

Оказывает ли это также положительное влияние на функциональные последствия процедуры, такие как послеоперационное недержание мочи? Было уста­новлено, что через три месяца после РАРП по сравнению с открытой операцией пациенты страдали от симптомов нижних мочевыводящих путей значительно реже.

\n

Тем не менее в метаанализе Дю и соавт. было обнаруже­но статистически значимое преимущество РАРП в от­ношении послеоперационного удержания мочи [51]. Снова и снова показано улучшение функциональных отдаленных результатов. В принципе, можно сказать, что данные о функциональных послеоперационных результатах очень разнообразны. Это связано с совер­шенно разными определениями потенции, например, которые иногда оцениваются в соответствии с вопрос­ником Международного индекса эректильной функции (IIEF5), иногда в соответствии с очень субъективной са­мооценкой пациента полового акта [52, 53]. Исследова­ние Фикарра и соавт. в группе пациентов, получавших исключительно двустороннее нервно-чувствительное лечение, выявило впечатляющие результаты: 81 % паци­ентов после РАРП были эффективными по сравнению с 49 % в группе, перенесшей открытую операцию [54]. Как и в других исследованиях, эти статистически зна­чимые различия стали очевидными только через год, а сравнения через три и шесть месяцев, как правило, еще не показывают каких-либо значимых преимуществ РАРП.

\n

Практические и финансовые аспекты роботизированной простатэктомии

\n

Уже упомянутые технические достоинства роботизиро­ванного метода не только имеют преимущества для па­циента, но также улучшают положение хирурга, кото­рый может сидеть за стойкой управления на расстоянии от пациента и управлять оттуда операционными руками. Специальная хирургическая процедура также позво­ляет хирургу шаг за шагом знакомиться с отдельными этапами вмешательства и всегда иметь возможность вмешаться и привлечь коллегу, который более опытен в операции, не прерывая интраоперационную процеду­ру. Исследование кривых обучения РАРП, выполненное Лавгрув и соавт., показало, что фаза плато может быть достигнута только после 15-20 случаев [55].

\n

Тем не менее следует подчеркнуть, что растущее рас­пространение роботизированных систем в западных индустриальных странах и за их пределами приводит к отказу хирургов-урологов от открытых операций. Этим можно поплатиться в редких случаях (между 0,1 и 1 % случаев) за необходимость конвертации РАРП в открытую операцию, если не хватает опыта работы [56, 57]. То же можно сказать о выполнении робот-ассистированных операций на других органах и системах. Еще один недостаток этого метода заключается в значи­тельно более высоких затратах, которые влечет за собой роботизированный метод: Мукерджи и Камаль опреде­лили дополнительные расходы примерно в 2960 долла­ров по сравнению с открытой операцией [58]. В центрах с большим количеством операций возможна экономия от 8 до 30 % [59, 60]. Тем не менее следует отметить, что повышенные затраты на процедуру в долгосрочной перспективе могут быть компенсированы по сравне­нию с процедурой открытой хирургии, поскольку за­траты на последующее наблюдение обусловлены более низкими показателями реадмиссии после операции и уменьшением корректирующих операций. Например, при выраженном стрессовом недержании мочи выяв­ляется более низкий показатель [61]. Ранняя выписка пациентов в день операции может привести к дальней­шему снижению затрат, что уже было возможно у более 50 % пациентов, затронутых в текущем одноцентровом исследовании [62].

"],"dc.fullHTML.ru":["

История хирургического лечения рака предстательной железы

\n

Почти 120 лет прошло с тех пор, как в июле 1904 года была проведена первая радикальная простатэктомия (РПЭ) хирургом Хью Хэмптоном Янгом (1870-1945). Однако РПЭ по-прежнему является стандартом лече­ния местнораспространенного рака предстательной железы в дополнение к лучевой терапии, которая так­же используется в лечении рака предстательной желе­зы с 1910 года [1]. Тем не менее первые открытые хи­рургические операции на предстательной железе уже имели место в 1880-х годах: примерно в 1882 г. Генрих Лейзринк (1845-1885) в Гамбурге выполнил неполную промежностную РПЭ, оставляя семенные пузырьки, или в 1889 году Белфилд в Чикаго и Макгилл в Лид­се пытались лечить доброкачественную гиперплазию предстательной железы, прежде чем устанавливать эн­доурологические возможности для реконструкции про­статы [2, 3]. Онкологически адекватное хирургическое лечение рака предстательной железы было установлено лишь спустя несколько лет, когда Янг в четырех случа­ях смог в полном объеме выполнить первую операцию промежностным доступом [4]. Впервые позадилонный доступ при простатэктомии выполнен в 1945 г. Терен­сом Дж. Миллином (1903-1980) [5]. Термин «радикаль­ная простатэктомия» впервые прозвучал в 1946 году в докладе Ормонда, в котором был впервые описан доступ к промежности [6]. Только в 1954 году Р. Шют и Г. Макдональд независимо друг от друга сообщили о радикальной позадилонной простатэктомии [7, 8].

\n

Ключевые аспекты диагностики рака предстательной железы

\n

В настоящее время необходимым является гистологи­ческий анализ перед радикальной циспростатэктомией. Однако первые попытки аспирационной биопсии были сделаны перинеально Расселом Фергюсоном в 1933 году [9]. В клиническую практику модифицированная биоп­сия предстательной железы тонкой иглой из трансрек­тальной области внедрена гораздо позже, примерно в конце 1960-х годов. Метод был разработан в 1956 году цитологом Франценом в Стокгольме в Каролинском институте [10]. Эти исследования проводились вплоть до 1980-х годов, при этом в качестве навигации исполь­зовалась двукратная пальпация. Первая публикация о биопсии простаты под ультразвуковой навигацией, описывающая промежностный доступ под контролем ультразвукового исследования, была опубликована в 1983 году [11]. Ли и соавт. в 1985 году подтвердили, что трансректальное ультразвуковое исследование явля­ется подходящим способом выявления подозрительных областей [12]. В 1989 году рядом авторов было проведе­но первичное исследование с использованием рандоми­зированной трансректальной секстантной биопсии, ко­торая смогла утвердиться в качестве диагностического инструмента выбора в последующие годы [13-15]. Далее следовала оптимизация чувствительности биопсии про­статы из 12 точек: в 1995 году рабочая группа из США опубликовала первые данные по эластографии, которые посвящены различным значениям плотности доброка­чественной и злокачественной ткани предстательной железы [16]. Тем не менее данный диагностический ин­струмент так и не попал в рутинную практику. Согласно первым исследованиям 2010 года, МРТ-Fusion биопсия простаты является сегодня средством выбора, по край­ней мере для пациентов, у которых подозревается на­личие опухоли, несмотря на отрицательные результаты первичной биопсии [17, 18].

\n

Диагностические инструменты

\n

Постепенное введение дооперационной верификации диагноза биопсией предстательной железы привело к вовлечению ряда других медицинских специально­стей. Сначала аспирационные биоптаты исследовались цитологически, и первым, кто описал эту процеду­ру, был патологанатом Францен [10]. Тонкие проколы иглой с использованием метода TRU-cut вскоре по­зволили сохранить связанные образцы ткани [19]. Эти две формы биопсии сосуществовали порядка 20 лет. Метод классификации по Глисону, который утвердился в качестве прогностически значимой системы в тече­ние 1980-х годов, впервые был описан в короткой мо­нографии в 1966 году и опубликован в его нынешнем виде в качестве системы оценок в 1974 году после того, как первый дескриптор оценил около 4000 случаев [20, 21, 11]. Тем не менее другие прогностические критерии для рака предстательной железы были описаны относи­тельно рано, например еще в 1967 году Пеннингтоном и др., которые определили важность периневральной и лимфоваскулярной инвазии при исследовании образ­цов ткани простаты [23].

\n

Диагностика и прогнозирование рака предстательной железы простат-специфическим антигеном (ПСА)

\n

Тот факт, что заболеваемость местнораспространенным или уже метастатическим раком предстательной желе­зы в настоящее время значительно снизилась, вероятно, объясняется открытием, внедрением и клиническим применением тестов на простат-специфический анти­ген (ПСА) в период между 1970 и 1980 годами [24-26]. Независимо от того, был ли это цитологический или ги­стопатологический диагноз, вплоть до 1980-х годов толь­ко клинические признаки рака предстательной железы были показанием для биопсии простаты либо путем выявления метастазов в кости, либо по симптомам ло­кальнораспространенной первичной опухоли. В иссле­довании Дезиредди и соавт. у более чем 3400 пациентов, которым выполнена простатэктомия в Чикаго (США), результаты лечения показали явное улучшение показате­лей общей и безрецидивной выживаемости для группы пациентов, получавших лечение в эпоху ПСА, по сравне­нию с ранее диагностированными пациентами [27].

\n

Первые упоминания о функциональных исходах радикальной простатэктомии

\n

Функциональные исходы РПЭ были впервые описаны в 1968 году Хутчем и соавт. в публикации, которая каса­лась послеоперационного недержания мочи [28]. Про­блема эректильной дисфункции в результате РПЭ была впервые рассмотрена в международной публикации Финкле и соавт. [29] лишь в 1981 году. На относитель­но небольшой выборке сохранение потенции описано только у 43 % оперированных пациентов. Год спустя, 26 апреля 1982 года, Патрик Уолш выполнил первую нервосберегающую радикальную простатэктомию, процедуру, которая привела к удовлетворительной эректильной функции у 86 % пациентов через год после операции [30]. Несмотря на тот факт, что хирургиче­ское лечение местнораспространенного рака простаты связано с менее благоприятным функциональным и он­кологическим исходом, МакКаллоу и др. впервые сооб­щил о радикальной простатэктомии на поздней стадии в 1972 году [31].

\n

Лапароскопическая лимфоаденодиссекция в условиях роботизированной простатэктомии

\n

Лапароскопическая радикальная простатэктомия во­шла в мировую медицинскую литературу в 1997 году с работой Шусслера и соавт., в которой был описан опыт лечения первых девяти пациентов в Соединенных Шта­тах [32]. Лапароскопическая лимфодиссекция впервые была проведена одновременно в нескольких медицин­ских центрах в 1990 году в Лос-Анджелесе, Чарльстоне (США), Сарагосе (Испания) и Гейдельберге (Германия). Параллельно с развитием лапароскопической лимфа­денэктомии при РПЭ, выполненной Болленсом, Рассвайлером и Штольценбургом, была проведена первая робот-ассистированная лапароскопическая простатэктомия (РАРП) в Центральной Европе и США Мани Меноном [33-36]. В 1999 году была запущена хирургиче­ская система da Vinci (Intuitive Surgery Inc., Саннивейл, Калифорния). Уже в 2000 году Менон в Соединенных Штатах и Биндер и соавт. во Франкфурте (Германия) смогли впервые адаптировать, применить и опублико­вать результаты РАРП при лечении рака простаты [37, 38]. Аналогично развитию открытой РПЭ в скором вре­мени усовершенствовалась техника выполнения и при РАРП [38]. В 2004 году Сю и соавт. представили первую группу пациентов, которым была сделана нервосбере­гающая РАРП [39].

\n

Сравнение медико-онкологических аспектов открытой и роботизированной радикальной простатэктомии

\n

В 2008 году, еще до того как в первых публикациях срав­нивались онкологические и функциональные последст­вия методов открытой и роботизированной хирургии, научная рабочая группа занималась номенклатурой различных эндоскопических методов лечения в уроло­гической области. Не менее 13 различных названий были найдены в еще очень ранней литературе, и было дано предписание о его стандартизации. В результате роботассистированная радикальная простатэктомия (РАРП) превалировала [40]. К этому моменту в некоторых центрах РАРП стала применяться чаще по сравнению с открытой РПЭ. Доля РАРП во всех простатэктомиях в США выросла с <1 до 35 % в период с 2000 по 2006 г., но уже достигла доли 96 % в специализированных цен­трах за тот же период [41]. Первое исследование, срав­нивающее открытую РПЭ с РАРП, было опубликовано Рокко и соавт. (Италия) в 2009 году. Здесь 120 пациен­тов, перенесших РАРП в 2006 и 2007 годах, были со­поставлены с группой того же размера, которая ранее проходила лечение с помощью открытой радикальной позадилонной простатэктомии [42]. При сравнении положительных краев резекции были получены сопо­ставимые результаты в отношении раннего онкологи­ческого исхода (22 % после РАРП против 25 % после позадилонной РПЭ) [42].

\n

В самом первом сравнительном исследовании Алеринга из Калифорнийского университета (США) РАРП имела преимущество при исключительно локально ограни­ченных опухолях pT2 [43]. В раннем многоцентровом исследовании Магели и соавт. (2011) сравнение безре­цидивной выживаемости с биохимическими показате­лями: 94 и 93 % не показало статистически значимых различий [44]. С тех пор во многих исследованиях со­общалось об очень разных результатах: в метаанали­зе Танга и соавт. (2016) безрецидивная выживаемость после РАРП через 24 месяца после операции была ста­тистически значимо лучше, чем у открытой операции [45]. Однако с учетом факторов риска, таких как стадия pT, значение ПСА сыворотки крови в предоперацион­ном периоде и балл по шкале Глисона, статистически значимых различий в онкологических результатах пока не выявлено [46].

\n

Сравнение интраоперационных параметров открытой и роботизированной радикальной простатэктомий

\n

В чем же преимущество роботизированной радикаль­ной простатэктомии? Операционный травматизм при РАРП, несомненно, меньше, чем у открытого вме­шательства. Это связано со значительно более быст­рой активизацией пациентов в послеоперационном периоде и более коротким временем выздоровления, что приводит к статистически значимому снижению срока пребывания в стационаре после РАРП [47, 48]. Наряду с улучшением интракорпоральной визуализа­ции за счет 16-кратного оптического увеличения в со­четании с более коротким периодом перед удалением уретрального катетера выполнение РАРП способствует раннему началу упражнений по укреплению тазового дна, что уменьшает послеоперационное недержание мочи, уменьшает потребность в послеоперационных обезболивающих средствах. В большом исследовании с участием более 12 000 пациентов Школяр и соавт. об­наружили, что длительное применение обезболиваю­щих в группе РАРП было на 35 % ниже, чем у пациентов после открытой операции [49].

\n

Не только значительно лучшая видимость за счет оп­тики, не имеющая себе равных среди хирургических микроскопов, теоретически способствует базовой за­щите основных анатомических структур, но также ог­ромная подвижность операционных рычагов, которые с 360° свободой движения также не имеют аналогов у других методов. Эти факторы объясняют гораздо меньшую кровопотерю [45, 50]. Конечно, данный факт, который был подтвержден во многих работах, достига­ется не только качеством технологии и опытом хирурга, но и является основной предпосылкой для лапароско­пического доступа: перед установкой оборудования воздух должен вводиться в полость тела через троакар, вставленный в забрюшинное пространство, что обыч­но делает рабочее место оптимально доступным по от­ношению к петлям кишечника, направленным вверх.

\n

Функциональные результаты радикальной простатэктомии после операции

\n

Оказывает ли это также положительное влияние на функциональные последствия процедуры, такие как послеоперационное недержание мочи? Было уста­новлено, что через три месяца после РАРП по сравнению с открытой операцией пациенты страдали от симптомов нижних мочевыводящих путей значительно реже.

\n

Тем не менее в метаанализе Дю и соавт. было обнаруже­но статистически значимое преимущество РАРП в от­ношении послеоперационного удержания мочи [51]. Снова и снова показано улучшение функциональных отдаленных результатов. В принципе, можно сказать, что данные о функциональных послеоперационных результатах очень разнообразны. Это связано с совер­шенно разными определениями потенции, например, которые иногда оцениваются в соответствии с вопрос­ником Международного индекса эректильной функции (IIEF5), иногда в соответствии с очень субъективной са­мооценкой пациента полового акта [52, 53]. Исследова­ние Фикарра и соавт. в группе пациентов, получавших исключительно двустороннее нервно-чувствительное лечение, выявило впечатляющие результаты: 81 % паци­ентов после РАРП были эффективными по сравнению с 49 % в группе, перенесшей открытую операцию [54]. Как и в других исследованиях, эти статистически зна­чимые различия стали очевидными только через год, а сравнения через три и шесть месяцев, как правило, еще не показывают каких-либо значимых преимуществ РАРП.

\n

Практические и финансовые аспекты роботизированной простатэктомии

\n

Уже упомянутые технические достоинства роботизиро­ванного метода не только имеют преимущества для па­циента, но также улучшают положение хирурга, кото­рый может сидеть за стойкой управления на расстоянии от пациента и управлять оттуда операционными руками. Специальная хирургическая процедура также позво­ляет хирургу шаг за шагом знакомиться с отдельными этапами вмешательства и всегда иметь возможность вмешаться и привлечь коллегу, который более опытен в операции, не прерывая интраоперационную процеду­ру. Исследование кривых обучения РАРП, выполненное Лавгрув и соавт., показало, что фаза плато может быть достигнута только после 15-20 случаев [55].

\n

Тем не менее следует подчеркнуть, что растущее рас­пространение роботизированных систем в западных индустриальных странах и за их пределами приводит к отказу хирургов-урологов от открытых операций. Этим можно поплатиться в редких случаях (между 0,1 и 1 % случаев) за необходимость конвертации РАРП в открытую операцию, если не хватает опыта работы [56, 57]. То же можно сказать о выполнении робот-ассистированных операций на других органах и системах. Еще один недостаток этого метода заключается в значи­тельно более высоких затратах, которые влечет за собой роботизированный метод: Мукерджи и Камаль опреде­лили дополнительные расходы примерно в 2960 долла­ров по сравнению с открытой операцией [58]. В центрах с большим количеством операций возможна экономия от 8 до 30 % [59, 60]. Тем не менее следует отметить, что повышенные затраты на процедуру в долгосрочной перспективе могут быть компенсированы по сравне­нию с процедурой открытой хирургии, поскольку за­траты на последующее наблюдение обусловлены более низкими показателями реадмиссии после операции и уменьшением корректирующих операций. Например, при выраженном стрессовом недержании мочи выяв­ляется более низкий показатель [61]. Ранняя выписка пациентов в день операции может привести к дальней­шему снижению затрат, что уже было возможно у более 50 % пациентов, затронутых в текущем одноцентровом исследовании [62].

"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/4535"],"dc.issue.number":["2"],"dc.issue.volume":["10"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/484"],"dc.pages":["87-93"],"dc.section":["ORIGINAL STUDIES","ОРИГИНАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ"],"dc.section.en":["ORIGINAL STUDIES"],"dc.section.ru":["ОРИГИНАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"subject":["prostatic cancer","prostatectomy","biopsy","ultrasonics","prostate-specifi c antigen","transurethral resection of prostate","robotic surgical procedures","рак предстательной железы","простатэктомия","биопсия","ультразвук","простат-специфический антиген","трансуретральная резекция простаты","роботизированные хирургические операции"],"subject_keyword":["prostatic cancer","prostatic cancer","prostatectomy","prostatectomy","biopsy","biopsy","ultrasonics","ultrasonics","prostate-specifi c antigen","prostate-specifi c antigen","transurethral resection of prostate","transurethral resection of prostate","robotic surgical procedures","robotic surgical procedures","рак предстательной железы","рак предстательной железы","простатэктомия","простатэктомия","биопсия","биопсия","ультразвук","ультразвук","простат-специфический антиген","простат-специфический антиген","трансуретральная резекция простаты","трансуретральная резекция простаты","роботизированные хирургические операции","роботизированные хирургические операции"],"subject_ac":["prostatic cancer\n|||\nprostatic cancer","prostatectomy\n|||\nprostatectomy","biopsy\n|||\nbiopsy","ultrasonics\n|||\nultrasonics","prostate-specifi c antigen\n|||\nprostate-specifi c antigen","transurethral resection of prostate\n|||\ntransurethral resection of prostate","robotic surgical procedures\n|||\nrobotic surgical procedures","рак предстательной железы\n|||\nрак предстательной железы","простатэктомия\n|||\nпростатэктомия","биопсия\n|||\nбиопсия","ультразвук\n|||\nультразвук","простат-специфический антиген\n|||\nпростат-специфический антиген","трансуретральная резекция простаты\n|||\nтрансуретральная резекция простаты","роботизированные хирургические операции\n|||\nроботизированные хирургические операции"],"subject_tax_0_filter":["prostatic cancer\n|||\nprostatic cancer","prostatectomy\n|||\nprostatectomy","biopsy\n|||\nbiopsy","ultrasonics\n|||\nultrasonics","prostate-specifi c antigen\n|||\nprostate-specifi c antigen","transurethral resection of prostate\n|||\ntransurethral resection of prostate","robotic surgical procedures\n|||\nrobotic surgical procedures","рак предстательной железы\n|||\nрак предстательной железы","простатэктомия\n|||\nпростатэктомия","биопсия\n|||\nбиопсия","ультразвук\n|||\nультразвук","простат-специфический антиген\n|||\nпростат-специфический антиген","трансуретральная резекция простаты\n|||\nтрансуретральная резекция простаты","роботизированные хирургические операции\n|||\nроботизированные хирургические операции"],"subject_filter":["prostatic cancer\n|||\nprostatic cancer","prostatectomy\n|||\nprostatectomy","biopsy\n|||\nbiopsy","ultrasonics\n|||\nultrasonics","prostate-specifi c antigen\n|||\nprostate-specifi c antigen","transurethral resection of prostate\n|||\ntransurethral resection of prostate","robotic surgical procedures\n|||\nrobotic surgical procedures","рак предстательной железы\n|||\nрак предстательной железы","простатэктомия\n|||\nпростатэктомия","биопсия\n|||\nбиопсия","ультразвук\n|||\nультразвук","простат-специфический антиген\n|||\nпростат-специфический антиген","трансуретральная резекция простаты\n|||\nтрансуретральная резекция простаты","роботизированные хирургические операции\n|||\nроботизированные хирургические операции"],"dc.subject_mlt":["prostatic cancer","prostatectomy","biopsy","ultrasonics","prostate-specifi c antigen","transurethral resection of prostate","robotic surgical procedures","рак предстательной железы","простатэктомия","биопсия","ультразвук","простат-специфический антиген","трансуретральная резекция простаты","роботизированные хирургические операции"],"dc.subject":["prostatic cancer","prostatectomy","biopsy","ultrasonics","prostate-specifi c antigen","transurethral resection of prostate","robotic surgical procedures","рак предстательной железы","простатэктомия","биопсия","ультразвук","простат-специфический антиген","трансуретральная резекция простаты","роботизированные хирургические операции"],"dc.subject.en":["prostatic cancer","prostatectomy","biopsy","ultrasonics","prostate-specifi c antigen","transurethral resection of prostate","robotic surgical procedures"],"dc.subject.ru":["рак предстательной железы","простатэктомия","биопсия","ультразвук","простат-специфический антиген","трансуретральная резекция простаты","роботизированные хирургические операции"],"title":["Radical Prostatectomy: from Open Surgery towards Robotic Laparoscopy","Радикальная простатэктомия: от открытой хирургии до роботизированной лапароскопической операции"],"title_keyword":["Radical Prostatectomy: from Open Surgery towards Robotic Laparoscopy","Радикальная простатэктомия: от открытой хирургии до роботизированной лапароскопической операции"],"title_ac":["radical prostatectomy: from open surgery towards robotic laparoscopy\n|||\nRadical Prostatectomy: from Open Surgery towards Robotic Laparoscopy","радикальная простатэктомия: от открытой хирургии до роботизированной лапароскопической операции\n|||\nРадикальная простатэктомия: от открытой хирургии до роботизированной лапароскопической операции"],"dc.title_sort":"Radical Prostatectomy: from Open Surgery towards Robotic Laparoscopy","dc.title_hl":["Radical Prostatectomy: from Open Surgery towards Robotic Laparoscopy","Радикальная простатэктомия: от открытой хирургии до роботизированной лапароскопической операции"],"dc.title_mlt":["Radical Prostatectomy: from Open Surgery towards Robotic Laparoscopy","Радикальная простатэктомия: от открытой хирургии до роботизированной лапароскопической операции"],"dc.title":["Radical Prostatectomy: from Open Surgery towards Robotic Laparoscopy","Радикальная простатэктомия: от открытой хирургии до роботизированной лапароскопической операции"],"dc.title_stored":["Radical Prostatectomy: from Open Surgery towards Robotic Laparoscopy\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","Радикальная простатэктомия: от открытой хирургии до роботизированной лапароскопической операции\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["Radical Prostatectomy: from Open Surgery towards Robotic Laparoscopy"],"dc.title.ru":["Радикальная простатэктомия: от открытой хирургии до роботизированной лапароскопической операции"],"publication_grp":["123456789/4535"],"bi_2_dis_filter":["с. дензингер\n|||\nС. Дензингер","m. burger\n|||\nM. Burger","м. бургер\n|||\nМ. Бургер","в. отто\n|||\nВ. Отто","v.n. pavlov\n|||\nV.N. Pavlov","в. ф. виланд\n|||\nВ. Ф. Виланд","в.н. павлов\n|||\nВ.Н. Павлов","w. f. wieland\n|||\nW. F. Wieland","s. denzinger\n|||\nS. Denzinger","w. otto\n|||\nW. Otto"],"bi_2_dis_partial":["S. Denzinger","W. F. Wieland","M. Burger","М. Бургер","В. Отто","V.N. Pavlov","С. Дензингер","В.Н. Павлов","В. Ф. Виланд","W. Otto"],"bi_2_dis_value_filter":["S. Denzinger","W. F. Wieland","M. Burger","М. Бургер","В. Отто","V.N. Pavlov","С. Дензингер","В.Н. Павлов","В. Ф. Виланд","W. Otto"],"bi_4_dis_filter":["prostatectomy\n|||\nprostatectomy","трансуретральная резекция простаты\n|||\nтрансуретральная резекция простаты","ultrasonics\n|||\nultrasonics","роботизированные хирургические операции\n|||\nроботизированные хирургические операции","простат-специфический антиген\n|||\nпростат-специфический антиген","рак предстательной железы\n|||\nрак предстательной железы","prostate-specifi c antigen\n|||\nprostate-specifi c antigen","transurethral resection of prostate\n|||\ntransurethral resection of prostate","ультразвук\n|||\nультразвук","prostatic cancer\n|||\nprostatic cancer","robotic surgical procedures\n|||\nrobotic surgical procedures","простатэктомия\n|||\nпростатэктомия","биопсия\n|||\nбиопсия","biopsy\n|||\nbiopsy"],"bi_4_dis_partial":["ultrasonics","robotic surgical procedures","простатэктомия","биопсия","трансуретральная резекция простаты","prostatic cancer","transurethral resection of prostate","рак предстательной железы","biopsy","prostatectomy","ультразвук","роботизированные хирургические операции","простат-специфический антиген","prostate-specifi c antigen"],"bi_4_dis_value_filter":["ultrasonics","robotic surgical procedures","простатэктомия","биопсия","трансуретральная резекция простаты","prostatic cancer","transurethral resection of prostate","рак предстательной железы","biopsy","prostatectomy","ультразвук","роботизированные хирургические операции","простат-специфический антиген","prostate-specifi c antigen"],"bi_sort_1_sort":"radical prostatectomy: from open surgery towards robotic laparoscopy","bi_sort_3_sort":"2020-08-03T18:29:46Z","read":["g0"],"_version_":1701634903230119936}]},"facet_counts":{"facet_queries":{},"facet_fields":{},"facet_dates":{},"facet_ranges":{},"facet_intervals":{}},"highlighting":{"2-3460":{"dc.citation.en":[" gastrointestinal tract: MRI findings with emphasis on differentiation from submucosal tumor. Acta Radiol. 2013"],"dc.citation.ru":[" gastrointestinal tract: MRI findings with emphasis on differentiation from submucosal tumor. Acta Radiol. 2013"],"dc.citation":[" gastrointestinal tract: MRI findings with emphasis on differentiation from submucosal tumor. Acta Radiol. 2013"]},"2-6094":{"dc.fullHTML":[". Echocardiography and Electrocardiography were normal. MRI of the thoracic vertebra: signs of initial manifestations"],"dc.fullRISC.ru":["-signs of gastritis. Echocardiography\nand Electrocardiography were normal. MRI of the thoracic\nvertebra: signs"],"dc.fullRISC":["-signs of gastritis. Echocardiography\nand Electrocardiography were normal. MRI of the thoracic\nvertebra: signs"],"dc.fullHTML.en":[". Echocardiography and Electrocardiography were normal. MRI of the thoracic vertebra: signs of initial manifestations"]},"2-8043":{"dc.abstract.en":[", and laboratory investigations included magnetic resonance imaging (MRI), fiberoptic bronchoscopy, fiberoptic"],"dc.abstract":[", and laboratory investigations included magnetic resonance imaging (MRI), fiberoptic bronchoscopy, fiberoptic"]},"2-3373":{"dc.abstract.en":[" in combination with ultrasound, CT, MRI that allowed to conduct preoperative diagnostics of adrenal tumors"],"dc.abstract":[" in combination with ultrasound, CT, MRI that allowed to conduct preoperative diagnostics of adrenal tumors"]},"2-3371":{"dc.abstract.en":[", serological and genetic-molecular markers of viral hepatitis, FGDS, ultrasound, CT and MRI of abdominal cavity"],"dc.abstract":[", serological and genetic-molecular markers of viral hepatitis, FGDS, ultrasound, CT and MRI of abdominal cavity"]},"2-6990":{"dc.citation.en":[" of the peritoneal carcinomatosis index with CT and MRI. Br J Surg. 2017;104(9):1244–9. DOI: 10.1002/bjs.10527"],"dc.citation.ru":[" of the peritoneal carcinomatosis index with CT and MRI. Br J Surg. 2017;104(9):1244–9. DOI: 10.1002/bjs.10527"],"dc.citation":[" of the peritoneal carcinomatosis index with CT and MRI. Br J Surg. 2017;104(9):1244–9. DOI: 10.1002/bjs.10527"]},"2-8014":{"dc.citation.en":["Aquino D., Gioppo A., Finocchiaro G., Bruzzone M.G., Cuccarini V. MRI in glioma immunotherapy"],"dc.citation.ru":["Aquino D., Gioppo A., Finocchiaro G., Bruzzone M.G., Cuccarini V. MRI in glioma immunotherapy"],"dc.citation":["Aquino D., Gioppo A., Finocchiaro G., Bruzzone M.G., Cuccarini V. MRI in glioma immunotherapy"]},"2-8028":{"dc.fullHTML":[">МРТ органов малого таза на 7-е и 30-е сутки после операции

Figure 3. MRI of"],"dc.fullHTML.ru":[">МРТ органов малого таза на 7-е и 30-е сутки после операции

Figure 3. MRI of"],"dc.abstract.en":[" and 30th days, magnetic resonance imaging (MRI) revealed no inflammatory processes at the fixation site"],"dc.abstract":[" and 30th days, magnetic resonance imaging (MRI) revealed no inflammatory processes at the fixation site"]},"2-6095":{"dc.citation.en":["Dappa E., Elger T., Hasenburg A., Düber C., Battista M.J., Hötker A.M. The value of advanced MRI"],"dc.citation.ru":["Dappa E., Elger T., Hasenburg A., Düber C., Battista M.J., Hötker A.M. The value of advanced MRI"],"dc.citation":["Dappa E., Elger T., Hasenburg A., Düber C., Battista M.J., Hötker A.M. The value of advanced MRI"]},"2-3624":{"dc.citation.en":[" of systematic transrectal ultrasound-guided prostate biopsies: correlation with multi-parametric MRI. Cancer"],"dc.citation.ru":[" of systematic transrectal ultrasound-guided prostate biopsies: correlation with multi-parametric MRI. Cancer"],"dc.citation":[" of systematic transrectal ultrasound-guided prostate biopsies: correlation with multi-parametric MRI. Cancer"]}}} -->