Introduction. Minimally invasive surgical techniques, including robot-assisted ones, on the one hand, allowed indications for surgery to be expanded, but on the other hand, generated a number of specific problems associated with technical aspects of minimally invasive treatment. The latter has led to a new consideration of the influence of surgical aggression on patients and showed a clear need for adequate anaesthetic support in order to correct homeostasis changes and ensure safety of patients. Aim. To improve the patient safety in mammary coronary bypass surgery using the Da Vinci robotic surgical system. Materials and methods. The study enrolled 12 patients who underwent robot-assisted endoscopic isolation of the left internal mammary artery, followed by an anastomosis of the anterior descending branch via a mini-thoracotomy in the fifth intercostal space under single lung sevoflurane inhalation anesthesia with continuous ESP analgesia. Results and discussion. No lethal outcomes or serious complications such as myocardial infarction and acute cerebrovascular accident were reported. Discharge or transfer to the rehabilitation unit was carried out on the 5th–7th day. Conclusion. Minimally invasive techniques, including robot-assisted ones, require that the intensivists and cardiac surgeons be aware of the pathophysiological factors that affect the cardiovascular and respiratory systems, and have the ability to predict the course of events and take actions to prevent complications.
","Введение. Внедрение мини-инвазивных хирургических технологий, в том числе и робот-ассистированных, позволило, с одной стороны, расширить показания к операциям, а с другой — породило ряд специфических проблем, связанных с техническими особенностями малоинвазивного лечения. Последнее заставляет по-новому рассмотреть влияние на пациента хирургической агрессии, требующей и адекватного анестезиологического пособия с целью обеспечения безопасности пациента, с коррекцией изменений гомеостаза. Цель исследования. Улучшение результатов обеспечения безопасности пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci. Материалы и методы. В исследовании участвовали 12 пациентов, у которых выполнено робот-ассистированное эндоскопическое выделение левой внутренней грудной артерии, а затем наложение анастомоза на переднюю нисходящую ветвь через мини-торакотомию в 5-м межреберье в условиях однолегочной ингаляционной анестезии на основе севофлурана с продленной ESP-аналгезией. Результаты и обсуждение. Серьезных осложнений, таких как инфаркт миокарда, острое нарушение мозгового кровообращения, не зафиксировано и летальных исходов не было. Выписка или перевод в отделение реабилитации происходили на 5–7-е сутки. Заключение. Внедрение малоинвазивных технологий, в том числе и робот-ассистированных, требует от анестезиолога-реаниматолога и кардиохирургов не только знаний о патофизиологических факторах, которые влияют на сердечно-сосудистую и дыхательную системы, но и умения прогнозировать ход событий и предпринимать действия, направленные на предотвращение развития осложнений.
"],"dc.abstract.en":["Introduction. Minimally invasive surgical techniques, including robot-assisted ones, on the one hand, allowed indications for surgery to be expanded, but on the other hand, generated a number of specific problems associated with technical aspects of minimally invasive treatment. The latter has led to a new consideration of the influence of surgical aggression on patients and showed a clear need for adequate anaesthetic support in order to correct homeostasis changes and ensure safety of patients. Aim. To improve the patient safety in mammary coronary bypass surgery using the Da Vinci robotic surgical system. Materials and methods. The study enrolled 12 patients who underwent robot-assisted endoscopic isolation of the left internal mammary artery, followed by an anastomosis of the anterior descending branch via a mini-thoracotomy in the fifth intercostal space under single lung sevoflurane inhalation anesthesia with continuous ESP analgesia. Results and discussion. No lethal outcomes or serious complications such as myocardial infarction and acute cerebrovascular accident were reported. Discharge or transfer to the rehabilitation unit was carried out on the 5th–7th day. Conclusion. Minimally invasive techniques, including robot-assisted ones, require that the intensivists and cardiac surgeons be aware of the pathophysiological factors that affect the cardiovascular and respiratory systems, and have the ability to predict the course of events and take actions to prevent complications.
"],"subject":["mammary coronary bypass","anterior descending artery","robotic surgery","perioperative period","carboxythorax","single lung ventilation","ESP analgesia","маммарокоронарное шунтирование","передняя нисходящая артерия","роботизированная хирургия","периоперационный период","карбокситоракс","однолегочная вентиляция","ESP-аналгезия"],"subject_keyword":["mammary coronary bypass","mammary coronary bypass","anterior descending artery","anterior descending artery","robotic surgery","robotic surgery","perioperative period","perioperative period","carboxythorax","carboxythorax","single lung ventilation","single lung ventilation","ESP analgesia","ESP analgesia","маммарокоронарное шунтирование","маммарокоронарное шунтирование","передняя нисходящая артерия","передняя нисходящая артерия","роботизированная хирургия","роботизированная хирургия","периоперационный период","периоперационный период","карбокситоракс","карбокситоракс","однолегочная вентиляция","однолегочная вентиляция","ESP-аналгезия","ESP-аналгезия"],"subject_ac":["mammary coronary bypass\n|||\nmammary coronary bypass","anterior descending artery\n|||\nanterior descending artery","robotic surgery\n|||\nrobotic surgery","perioperative period\n|||\nperioperative period","carboxythorax\n|||\ncarboxythorax","single lung ventilation\n|||\nsingle lung ventilation","esp analgesia\n|||\nESP analgesia","маммарокоронарное шунтирование\n|||\nмаммарокоронарное шунтирование","передняя нисходящая артерия\n|||\nпередняя нисходящая артерия","роботизированная хирургия\n|||\nроботизированная хирургия","периоперационный период\n|||\nпериоперационный период","карбокситоракс\n|||\nкарбокситоракс","однолегочная вентиляция\n|||\nоднолегочная вентиляция","esp-аналгезия\n|||\nESP-аналгезия"],"subject_tax_0_filter":["mammary coronary bypass\n|||\nmammary coronary bypass","anterior descending artery\n|||\nanterior descending artery","robotic surgery\n|||\nrobotic surgery","perioperative period\n|||\nperioperative period","carboxythorax\n|||\ncarboxythorax","single lung ventilation\n|||\nsingle lung ventilation","esp analgesia\n|||\nESP analgesia","маммарокоронарное шунтирование\n|||\nмаммарокоронарное шунтирование","передняя нисходящая артерия\n|||\nпередняя нисходящая артерия","роботизированная хирургия\n|||\nроботизированная хирургия","периоперационный период\n|||\nпериоперационный период","карбокситоракс\n|||\nкарбокситоракс","однолегочная вентиляция\n|||\nоднолегочная вентиляция","esp-аналгезия\n|||\nESP-аналгезия"],"subject_filter":["mammary coronary bypass\n|||\nmammary coronary bypass","anterior descending artery\n|||\nanterior descending artery","robotic surgery\n|||\nrobotic surgery","perioperative period\n|||\nperioperative period","carboxythorax\n|||\ncarboxythorax","single lung ventilation\n|||\nsingle lung ventilation","esp analgesia\n|||\nESP analgesia","маммарокоронарное шунтирование\n|||\nмаммарокоронарное шунтирование","передняя нисходящая артерия\n|||\nпередняя нисходящая артерия","роботизированная хирургия\n|||\nроботизированная хирургия","периоперационный период\n|||\nпериоперационный период","карбокситоракс\n|||\nкарбокситоракс","однолегочная вентиляция\n|||\nоднолегочная вентиляция","esp-аналгезия\n|||\nESP-аналгезия"],"dc.subject_mlt":["mammary coronary bypass","anterior descending artery","robotic surgery","perioperative period","carboxythorax","single lung ventilation","ESP analgesia","маммарокоронарное шунтирование","передняя нисходящая артерия","роботизированная хирургия","периоперационный период","карбокситоракс","однолегочная вентиляция","ESP-аналгезия"],"dc.subject":["mammary coronary bypass","anterior descending artery","robotic surgery","perioperative period","carboxythorax","single lung ventilation","ESP analgesia","маммарокоронарное шунтирование","передняя нисходящая артерия","роботизированная хирургия","периоперационный период","карбокситоракс","однолегочная вентиляция","ESP-аналгезия"],"dc.subject.en":["mammary coronary bypass","anterior descending artery","robotic surgery","perioperative period","carboxythorax","single lung ventilation","ESP analgesia"],"title":["Perioperative Patient Management in Mammary Coronary Bypass Surgery Using Da Vinci Surgical System","Периоперационные особенности ведения пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci"],"title_keyword":["Perioperative Patient Management in Mammary Coronary Bypass Surgery Using Da Vinci Surgical System","Периоперационные особенности ведения пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci"],"title_ac":["perioperative patient management in mammary coronary bypass surgery using da vinci surgical system\n|||\nPerioperative Patient Management in Mammary Coronary Bypass Surgery Using Da Vinci Surgical System","периоперационные особенности ведения пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы da vinci\n|||\nПериоперационные особенности ведения пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci"],"dc.title_sort":"Perioperative Patient Management in Mammary Coronary Bypass Surgery Using Da Vinci Surgical System","dc.title_hl":["Perioperative Patient Management in Mammary Coronary Bypass Surgery Using Da Vinci Surgical System","Периоперационные особенности ведения пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci"],"dc.title_mlt":["Perioperative Patient Management in Mammary Coronary Bypass Surgery Using Da Vinci Surgical System","Периоперационные особенности ведения пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci"],"dc.title":["Perioperative Patient Management in Mammary Coronary Bypass Surgery Using Da Vinci Surgical System","Периоперационные особенности ведения пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci"],"dc.title_stored":["Perioperative Patient Management in Mammary Coronary Bypass Surgery Using Da Vinci Surgical System\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","Периоперационные особенности ведения пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["Perioperative Patient Management in Mammary Coronary Bypass Surgery Using Da Vinci Surgical System"],"dc.abstract.ru":["Введение. Внедрение мини-инвазивных хирургических технологий, в том числе и робот-ассистированных, позволило, с одной стороны, расширить показания к операциям, а с другой — породило ряд специфических проблем, связанных с техническими особенностями малоинвазивного лечения. Последнее заставляет по-новому рассмотреть влияние на пациента хирургической агрессии, требующей и адекватного анестезиологического пособия с целью обеспечения безопасности пациента, с коррекцией изменений гомеостаза. Цель исследования. Улучшение результатов обеспечения безопасности пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci. Материалы и методы. В исследовании участвовали 12 пациентов, у которых выполнено робот-ассистированное эндоскопическое выделение левой внутренней грудной артерии, а затем наложение анастомоза на переднюю нисходящую ветвь через мини-торакотомию в 5-м межреберье в условиях однолегочной ингаляционной анестезии на основе севофлурана с продленной ESP-аналгезией. Результаты и обсуждение. Серьезных осложнений, таких как инфаркт миокарда, острое нарушение мозгового кровообращения, не зафиксировано и летальных исходов не было. Выписка или перевод в отделение реабилитации происходили на 5–7-е сутки. Заключение. Внедрение малоинвазивных технологий, в том числе и робот-ассистированных, требует от анестезиолога-реаниматолога и кардиохирургов не только знаний о патофизиологических факторах, которые влияют на сердечно-сосудистую и дыхательную системы, но и умения прогнозировать ход событий и предпринимать действия, направленные на предотвращение развития осложнений.
"],"dc.fullHTML":["ВВЕДЕНИЕ
Статистика сердечно-сосудистых заболеваний неутешительна и в структуре смертности занимает одно из первых мест как во всем мире, так и в РФ, и поэтому современный этап медицины прогрессивно развивается в направлении улучшения качества и эффективности как плановой, так и ургентной медицинской помощи пациентам данного профиля. Наибольший риск для взрослого населения представляет ишемическая болезнь сердца (ИБС) [1–4].
Комплекс лечебных мероприятий при ИБС условно можно разделить на три вида: медикаментозная терапия, хирургическая реваскуляризация миокарда (АКШ — аортокоронарное шунтирование, МКШ — маммарокоронарное шунтирование), эндоваскулярные методы лечения. Существует множество методов прямой хирургической реваскуляризации миокарда как с применением искусственного кровообращения (ИК), так и без: АКШ с применением ИК; АКШ на параллельном ИК; АКШ без ИК на работающем сердце; множественное коронарное шунтирование через левую переднебоковую мини-торакотомию (MICSCABG — Minimally Invasive Cardiac Surgery/Coronary Artery Bypass Grafting); маммарокоронарное шунтирование без ИК через переднелевую мини-торакотомию (MIDCAB — Minimally Invasive Direct Coronary Artery Bypass); гибридная реваскуляризация миокарда (HCR — Hybrid Coronary Revascularization), которая сочетает в себе преимущества MIDCAB и чрескожного коронарного вмешательства; робот-ассистированная реваскуляризация миокарда — полностью эндоскопическое коронарное шунтирование (TECAB — Total Endoscopic Coronary Artery Bypass) [5].
Реваскуляризация передней нисходящей артерии (ПНА) является «золотым стандартом» маммарокоронарного шунтирования с применением различных доступов [6][7]. У истоков МКШ на работающем сердце из левосторонней торакотомии стоял кардиохирург Василий Иванович Колесов [8].
В настоящее время модернизацией, которая представляется инновационной для метода MIDCAB, стало эндоскопическое (робот-ассистированное) выделение левой внутренней грудной артерии (ЛВГА) с последующим наложением анастомоза на ПНА. Данная методика исключает чрезмерную тракцию ребер припрямом выделении ЛВГА, также уменьшает размер мини-торакотомии при наложении анастомоза [9].
Робот-ассистированные оперативные вмешательства получили широкое распространение и прочно вошли в практику стационаров с возможностью дальнейшего развития и внедрения в различные области хирургии, в том числе и кардиохирургии. Популяризации робот-ассистированных оперативных вмешательств способствуют положительные стороны, такие как малотравматичность, косметический эффект, сокращенный период госпитализации, снижение послеоперационных болей, минимальный риск периоперационного инфицирования [9][10].
Но, несмотря на малотравматичность, робот-ассистированное МКШ имеет и ограничение применения: во-первых, это стоимость как самой хирургической системы, так и расходного материала; во-вторых, необходим тщательный отбор пациентов; к тому же у операции довольно узкие показания (к примеру, изолированное поражение одной коронарной артерии при МКШ); в-третьих, необходимость однолегочной вентиляции с наличием карбокситоракса, позиционирование пациента со всеми вытекающими изменениями — последствиями для организма пациента; в-четвертых, необходимость обучения как хирургов, так и анестезиологов [11].
Одной из универсальных проблем при робот-ассистированных операциях является необходимость большого пространства из-за громоздкого оборудования (габариты), что создает проблемы для правильного расположения анестезиологической аппаратуры, необходимость контролируемой миорелаксации пациента, также обучения хирургической бригады для быстрого отсоединения роботизированной системы в экстренных жизнеугрожающих пациенту ситуациях [12].
Робот-ассистированная кардиохирургия ставит перед
анестезиологами новые задачи. Ключевые вопросы анестезиологического обеспечения связаны с коррекцией дыхательных и сердечно-сосудистых изменений, связанных с наложением карбокситоракса, однолегочной вентиляцией [13][14].
При наложении карбокситоракса возникают гемодинамические сдвиги: это повышение внутриторакального давления, сдвиг средостения, снижение венозного возврата, снижение преднагрузки, снижение ударного объема (УО), которое приводит к снижению системного АД, повышение общего периферического сосудистого сопротивления (ОПСС). Данные нарушения гемодинамики обусловлены многими взаимосвязанными факторами. Сдавление нижней полой вены вызывает депонирование крови в нижних конечностях, снижение венозного возврата и, соответственно, снижение сократимости сердечной мышцы (закон Франка — Старлинга); в свою очередь, уменьшение УО приводит к компенсаторному увеличению постнагрузки за счет стимуляции симпатической нервной системы, сопровождающейся положительным инотропным и хронотропным эффектами на миокард, а также повышением ОПСС. Изменение давления в правых отделах сердца и полых венах стимулирует и парасимпатическую нервную систему с помощью импульсов из расположенных там барорецепторов, что проявляется развитием брадикардии и гипотензии [14].
По данным авторов, при наложении карбокситоракса возникают следующие изменения биомеханики дыхания: увеличивается давление в дыхательных путях, растет поглощение углекислого газа (СО2), что обусловливает рост значений РаСО2 (парциальное давление СО2) и PetCO2 (содержание углекислого газа в конце выдоха) в крови. Сатурация при этом остается на прежних значениях. Но более выраженные вентиляционно-перфузионные нарушения могут возникнуть при проведении однолегочной ИВЛ и коллабировании легкого на стороне операции (то есть левого легкого). Сохраняющийся кровоток в невентилируемом легком может вызвать значительное шунтирование крови и повысить риск развития гипоксемии [15]. Все эти изменения создают высокую нагрузку на адаптационные системы организма.
В задачи анестезиолога входит по возможности предотвратить или, в крайнем случае, минимизировать данные изменения. Для этого должен быть строгий отбор пациентов с оценкой функций сердечно-сосудистой и дыхательной систем, проведение функциональных легочных проб — спирометрии, КТ ОГК, исключение пациентов с декомпенсированными заболеваниями или в периоде обострения заболеваний органов дыхания, с деформацией грудной клетки; следует учитывать фракцию выброса левого желудочка. Должен быть оптимальный и необходимый интраоперационный мониторинг. Нужно придерживаться Гарвардского стандарта мониторинга с контролем инвазивного артериального давления, центрального венозного давления, мониторингом нервно-мышечного блока. Необходим также тщательный мониторинг биомеханики дыхания, контроль показателей газообмена и кислотно-основного состояния (КОС) [16], потому что не представляется возможным адекватный выбор параметров ИВЛ с целью коррекции отклонений в дыхательной системе (гиперкапния, снижение сатурации, низкий дыхательный объем, высокое пиковое давление и т. д.) [17].
Очень важное значение имеет контроль давления карбокситоракса, поддержание внутригрудного давления (ВГД) не более 12 мм рт. ст. во время выделения ВГА. Интраоперационно может потребоваться использование более высоких концентраций кислорода на протяжении всей операции (до 100 %). С целью профилактики ателектазов и для улучшения оксигенации важно применение непрерывного ПДКВ (5–8 см вод. ст.), вентиляция малыми дыхательными объемами (5–7 мл/кг) при однолегочной вентиляции. Важно сохранить EtCO2 между 35 и 40 мм рт. ст., регулируя частоту дыхания и минутную вентиляцию легких. Должна быть адекватная анальгезия, анестезия и миорелаксация. Необходимо применение рестриктивного типа инфузионной терапии, так как перегрузка объемом приводит к гипертензии малого круга кровообращения, что в условиях однолегочной вентиляции увеличивает внутрилегочной шунт и создает высокий риск отека легкого. Обязательно поддержание нормотермии у пациента. По показаниям необходимо применение вазопрессоров, кардиотоников, нитратов [18].
Таким образом, основная стратегическая задача анестезиолога-реаниматолога: обеспечить баланс между доставкой и потреблением кислорода, а также избегать тахикардии, артериальной гипотензии и гипертензии, контролировать ритм.
И еще одна особенность мини-инвазивных кардиохирургических операций — это возможное возникновение жизнеугрожающего состояния — фибрилляции желудочков сердца. И поэтому на пациента должны быть наклеены внешние электроды для кардиоверсии до операции. Но карбокситоракс может изолировать сердце от тока дефибрилляции, поэтому инсуффляцию CO2 следует остановить с эвакуацией карбокситоракса и перед попыткой дефибрилляции возобновить вентиляцию обоих легких.
Цель исследования: улучшение результатов обеспечения безопасности пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci.
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ
Прооперировано 12 пациентов (9 мужчин и 3 женщины). Пациенты сопоставимы по полу, риску оперативного и анестезиологического пособия по классификации американской ассоциации анестезиологов (АSA III). Все пациенты прошли стандартное обследование перед операцией: изучены анамнестические данные, результаты клинических и инструментальных исследований. Наиболее важные клинические данные отражены в таблице 1.
Таблица 1. Сравнительная характеристика пациентов (n = 12)
Table 1. Comparative characteristics of patients (n = 12)
Показатель | Значение |
Средний возраст, лет | 57,5 ± 7,5 |
м/ж | 9/3 |
ASA III | 12 |
Вес, кг | 76,0 ± 7,9 |
Рост (см) | 168,6 ± 6,4 |
Стенозы внутренней сонной артерии | 4 (33,3 %) |
Стенозы артерий нижних конечностей | 5 (41,6 %) |
Острое нарушение мозгового кровообращения в анамнезе | 1 (8,3 %) |
Инфаркт миокарда в анамнезе | 4 (33,3 %) |
Курение | 7 (58,3 %) |
Хроническая обструктивная болезнь легких (ремиссия) | 5 (41,6 %) |
Сахарный диабет | 3 (25 %) |
Фракция выброса левого желудочка, % | 51,6 ± 5,4 |
Основные этапы операций заключались в робот-ассистированном эндоскопическом выделении внутренней грудной артерии (ВГА) с помощью 3 троакаров, а затем наложении анастомоза на ПНА через мини-торакотомию в 5-м межреберье. Мониторинг согласно Гарвардскому стандарту и с контролем инвазивного АД, нервно-мышечного блока и данных биомеханики дыхания. На этапе наложения карбокситоракса отмечалось значимое снижение сисАД (101/54–80/36 мм рт. ст.), что корригировалось вазопрессорной поддержкой.
Индукция с помощью внутривенного болюсного введения пропофола, также введения фентанила 2–3 мкг/кг. Интубация трахеи осуществлялась на фоне тотальной миорелаксации рокурония бромидом 0,6 мг/кг. Анестезию севофлураном проводили на низких потоках до достижения 1 МАК. Искусственная вентиляция легких проводилась по полузакрытому типу наркозно-дыхательным аппаратом с контролем концентрации газов на вдохе и выдохе. Однолегочная вентиляция с использованием двухпросветных трубок.
В операционной пациенту выполняли блокаду мышцы, выпрямляющей позвоночник, — erector spinae plane block. С целью послеоперационного обезболивания и профилактики развития постторакотомического болевого синдрома устанавливали катетер для продленной ESP-анальгезии. На фоне ESP-анальгезии отмечались хорошая послеоперационная анальгезия, более стабильные гемодинамические параметры, меньше частота ПОТР, меньше депрессия дыхания и образование ателектаз и раньше экстубация пациентов.
Послеоперационный период в отделении реанимации после маммарокоронарного шунтирования с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci имеет общие черты с ведением пациентов после АКШ через стернотомный доступ. Стандартно выполняется лабораторно-инструментальная диагностика (газы крови, КЩС, биохимические показатели и общий анализ крови, коагулограмма, общий анализ мочи, рентген органов грудной клетки, ЭхоКГ, ЭКГ). По показаниям проводится плазмогемотрансфузия с целью коррекции кислородной емкости и факторов свертывания крови. Стандартныенеобходимые методы коррекции в раннем послеоперационном периоде: инфузионная; вазопрессорная и кардиотоническая; коррекция уровня электролитов и гликемии; антибиотикопрофилактика и антибиотикотерапия; противоязвенная; антигипертензивная и антиаритмическая; дезагрегантная и антикоагулянтная терапии. Должна быть адекватная анальгезия с соблюдением концепции мультимодальной анальгезии, так как высокая интенсивность послеоперационной боли и наличие нейропатического компонента являются факторами риска формирования хронического постторакотомического болевого синдрома (ХПТБС), частота которого может достичь 65–80 %.
РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ
Выполнено 12 операций. Серьезных осложнений, таких как инфаркт миокарда, острое нарушение мозгового кровообращения, не зафиксировано и летальных исходов не было. Выписка или перевод в отделение реабилитации происходили на 5–7-е сутки. Основные показатели операции и течения послеоперационного периода представлены в таблице 2.
Таблица 2. Основные показатели операции и течения послеоперационного периода (n = 12)
Table 2. Basic parameters during surgery and post-surgery period (n = 12)
Показатель | Значение |
Длительность выделения ЛВГА, мин | 23 ± 4 |
Длительность операции, мин | 118 ± 16 |
Конверсия хирургического доступа | 0 |
Кровопотеря в операционной/после операции по дренажам, мл | 80 ± 35/139 ± 72 |
Экстубация, мин | 120 ± 35 |
Гидроторакс в п/о периоде | 2 (16,6 %) |
Ателектаз левого легкого | 1 (8,3 %) |
Подкожная эмфизема в п/о периоде | 2 (16,6 %) |
Нарушение ритма по типу фибрилляции предсердий | 2 (16,6 %) |
Часы в отделении анестезиологии-реанимации | 22 ± 2,5 |
Длительность госпитализации после операции, дни | 5 ± 2,5 |
Робот-ассистированное выделение левой внутренней грудной артерии (ЛВГА) с последующим наложением анастомоза на ПНА через мини-торакотомию — редкая новая операция, которая исключает чрезмерную тракцию ребер при прямом выделении ЛВГА, а также уменьшает размер мини-торакотомии приналожении анастомоза. Возможность безопасного выполнения этой операции из минимального доступа на работающем сердце обеспечивает хороший как непосредственный, так и отдаленный клинический эффект, но применение этой методики возможно только у пациентов с изолированным поражением проксимального отдела ПНА. Немаловажной особенностью операции является хороший косметический эффект, целостность грудины, ранняя активизация пациентов и отсутствие осложнений, связанных с применением искусственного кровообращения. И данные операции проводятся без манипуляций на восходящей аорте, что является преимуществом в плане профилактики церебральных осложнений. Необходимость строгого отбора пациентов и высокая себестоимость считаются ограничивающими факторами к широкому внедрению таких операций в клиническую практику.
Выводы. 1. Коррекция дыхательных и сердечно-сосудистых изменений, связанных с наложением карбокситоракса, однолегочной вентиляцией является ключевой задачей кардиоанестезиолога при робот-ассистированном МКШ; 2. Маммарокоронарное шунтирование с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci обеспечивает косметический эффект, сокращает период реабилитации пациентов.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Внедрение малоинвазивных технологий, в том числе и робот-ассистированных, требует от анестезиолога-реаниматолога и кардиохирургов не только знаний о патофизиологических факторах, которые влияют на сердечно-сосудистую и дыхательную системы, но и умения прогнозировать ход событий и предпринимать действия, направленные на предотвращение развития осложнений. Наличие как положительных сторон, так немаловажных особенностей при правильном ведении пациента позволяет при наличии даже дорогостоящего оборудования применить эту методику.
Неоспоримым остается факт, что любое успешное хирургическое оперативное вмешательство складывается из нескольких компонентов: отбор и предоперационная подготовка, само техническое выполнение, интра- и послеоперационное ведение пациента, командная работа хирургической и анестезиологической бригад. Скорейшая активизация и начало реабилитации являются залогом скорейшего послеоперационного восстановления пациентов и возвращения их к обычной жизни.
Информация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.
Conflict of interest. The authors declare no conflict of interest
Информация о спонсорстве. Данная работа не финансировалась.
Funding. This work is not funded.
"],"dc.fullHTML.ru":["ВВЕДЕНИЕ
Статистика сердечно-сосудистых заболеваний неутешительна и в структуре смертности занимает одно из первых мест как во всем мире, так и в РФ, и поэтому современный этап медицины прогрессивно развивается в направлении улучшения качества и эффективности как плановой, так и ургентной медицинской помощи пациентам данного профиля. Наибольший риск для взрослого населения представляет ишемическая болезнь сердца (ИБС) [1–4].
Комплекс лечебных мероприятий при ИБС условно можно разделить на три вида: медикаментозная терапия, хирургическая реваскуляризация миокарда (АКШ — аортокоронарное шунтирование, МКШ — маммарокоронарное шунтирование), эндоваскулярные методы лечения. Существует множество методов прямой хирургической реваскуляризации миокарда как с применением искусственного кровообращения (ИК), так и без: АКШ с применением ИК; АКШ на параллельном ИК; АКШ без ИК на работающем сердце; множественное коронарное шунтирование через левую переднебоковую мини-торакотомию (MICSCABG — Minimally Invasive Cardiac Surgery/Coronary Artery Bypass Grafting); маммарокоронарное шунтирование без ИК через переднелевую мини-торакотомию (MIDCAB — Minimally Invasive Direct Coronary Artery Bypass); гибридная реваскуляризация миокарда (HCR — Hybrid Coronary Revascularization), которая сочетает в себе преимущества MIDCAB и чрескожного коронарного вмешательства; робот-ассистированная реваскуляризация миокарда — полностью эндоскопическое коронарное шунтирование (TECAB — Total Endoscopic Coronary Artery Bypass) [5].
Реваскуляризация передней нисходящей артерии (ПНА) является «золотым стандартом» маммарокоронарного шунтирования с применением различных доступов [6][7]. У истоков МКШ на работающем сердце из левосторонней торакотомии стоял кардиохирург Василий Иванович Колесов [8].
В настоящее время модернизацией, которая представляется инновационной для метода MIDCAB, стало эндоскопическое (робот-ассистированное) выделение левой внутренней грудной артерии (ЛВГА) с последующим наложением анастомоза на ПНА. Данная методика исключает чрезмерную тракцию ребер припрямом выделении ЛВГА, также уменьшает размер мини-торакотомии при наложении анастомоза [9].
Робот-ассистированные оперативные вмешательства получили широкое распространение и прочно вошли в практику стационаров с возможностью дальнейшего развития и внедрения в различные области хирургии, в том числе и кардиохирургии. Популяризации робот-ассистированных оперативных вмешательств способствуют положительные стороны, такие как малотравматичность, косметический эффект, сокращенный период госпитализации, снижение послеоперационных болей, минимальный риск периоперационного инфицирования [9][10].
Но, несмотря на малотравматичность, робот-ассистированное МКШ имеет и ограничение применения: во-первых, это стоимость как самой хирургической системы, так и расходного материала; во-вторых, необходим тщательный отбор пациентов; к тому же у операции довольно узкие показания (к примеру, изолированное поражение одной коронарной артерии при МКШ); в-третьих, необходимость однолегочной вентиляции с наличием карбокситоракса, позиционирование пациента со всеми вытекающими изменениями — последствиями для организма пациента; в-четвертых, необходимость обучения как хирургов, так и анестезиологов [11].
Одной из универсальных проблем при робот-ассистированных операциях является необходимость большого пространства из-за громоздкого оборудования (габариты), что создает проблемы для правильного расположения анестезиологической аппаратуры, необходимость контролируемой миорелаксации пациента, также обучения хирургической бригады для быстрого отсоединения роботизированной системы в экстренных жизнеугрожающих пациенту ситуациях [12].
Робот-ассистированная кардиохирургия ставит перед
анестезиологами новые задачи. Ключевые вопросы анестезиологического обеспечения связаны с коррекцией дыхательных и сердечно-сосудистых изменений, связанных с наложением карбокситоракса, однолегочной вентиляцией [13][14].
При наложении карбокситоракса возникают гемодинамические сдвиги: это повышение внутриторакального давления, сдвиг средостения, снижение венозного возврата, снижение преднагрузки, снижение ударного объема (УО), которое приводит к снижению системного АД, повышение общего периферического сосудистого сопротивления (ОПСС). Данные нарушения гемодинамики обусловлены многими взаимосвязанными факторами. Сдавление нижней полой вены вызывает депонирование крови в нижних конечностях, снижение венозного возврата и, соответственно, снижение сократимости сердечной мышцы (закон Франка — Старлинга); в свою очередь, уменьшение УО приводит к компенсаторному увеличению постнагрузки за счет стимуляции симпатической нервной системы, сопровождающейся положительным инотропным и хронотропным эффектами на миокард, а также повышением ОПСС. Изменение давления в правых отделах сердца и полых венах стимулирует и парасимпатическую нервную систему с помощью импульсов из расположенных там барорецепторов, что проявляется развитием брадикардии и гипотензии [14].
По данным авторов, при наложении карбокситоракса возникают следующие изменения биомеханики дыхания: увеличивается давление в дыхательных путях, растет поглощение углекислого газа (СО2), что обусловливает рост значений РаСО2 (парциальное давление СО2) и PetCO2 (содержание углекислого газа в конце выдоха) в крови. Сатурация при этом остается на прежних значениях. Но более выраженные вентиляционно-перфузионные нарушения могут возникнуть при проведении однолегочной ИВЛ и коллабировании легкого на стороне операции (то есть левого легкого). Сохраняющийся кровоток в невентилируемом легком может вызвать значительное шунтирование крови и повысить риск развития гипоксемии [15]. Все эти изменения создают высокую нагрузку на адаптационные системы организма.
В задачи анестезиолога входит по возможности предотвратить или, в крайнем случае, минимизировать данные изменения. Для этого должен быть строгий отбор пациентов с оценкой функций сердечно-сосудистой и дыхательной систем, проведение функциональных легочных проб — спирометрии, КТ ОГК, исключение пациентов с декомпенсированными заболеваниями или в периоде обострения заболеваний органов дыхания, с деформацией грудной клетки; следует учитывать фракцию выброса левого желудочка. Должен быть оптимальный и необходимый интраоперационный мониторинг. Нужно придерживаться Гарвардского стандарта мониторинга с контролем инвазивного артериального давления, центрального венозного давления, мониторингом нервно-мышечного блока. Необходим также тщательный мониторинг биомеханики дыхания, контроль показателей газообмена и кислотно-основного состояния (КОС) [16], потому что не представляется возможным адекватный выбор параметров ИВЛ с целью коррекции отклонений в дыхательной системе (гиперкапния, снижение сатурации, низкий дыхательный объем, высокое пиковое давление и т. д.) [17].
Очень важное значение имеет контроль давления карбокситоракса, поддержание внутригрудного давления (ВГД) не более 12 мм рт. ст. во время выделения ВГА. Интраоперационно может потребоваться использование более высоких концентраций кислорода на протяжении всей операции (до 100 %). С целью профилактики ателектазов и для улучшения оксигенации важно применение непрерывного ПДКВ (5–8 см вод. ст.), вентиляция малыми дыхательными объемами (5–7 мл/кг) при однолегочной вентиляции. Важно сохранить EtCO2 между 35 и 40 мм рт. ст., регулируя частоту дыхания и минутную вентиляцию легких. Должна быть адекватная анальгезия, анестезия и миорелаксация. Необходимо применение рестриктивного типа инфузионной терапии, так как перегрузка объемом приводит к гипертензии малого круга кровообращения, что в условиях однолегочной вентиляции увеличивает внутрилегочной шунт и создает высокий риск отека легкого. Обязательно поддержание нормотермии у пациента. По показаниям необходимо применение вазопрессоров, кардиотоников, нитратов [18].
Таким образом, основная стратегическая задача анестезиолога-реаниматолога: обеспечить баланс между доставкой и потреблением кислорода, а также избегать тахикардии, артериальной гипотензии и гипертензии, контролировать ритм.
И еще одна особенность мини-инвазивных кардиохирургических операций — это возможное возникновение жизнеугрожающего состояния — фибрилляции желудочков сердца. И поэтому на пациента должны быть наклеены внешние электроды для кардиоверсии до операции. Но карбокситоракс может изолировать сердце от тока дефибрилляции, поэтому инсуффляцию CO2 следует остановить с эвакуацией карбокситоракса и перед попыткой дефибрилляции возобновить вентиляцию обоих легких.
Цель исследования: улучшение результатов обеспечения безопасности пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci.
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ
Прооперировано 12 пациентов (9 мужчин и 3 женщины). Пациенты сопоставимы по полу, риску оперативного и анестезиологического пособия по классификации американской ассоциации анестезиологов (АSA III). Все пациенты прошли стандартное обследование перед операцией: изучены анамнестические данные, результаты клинических и инструментальных исследований. Наиболее важные клинические данные отражены в таблице 1.
Таблица 1. Сравнительная характеристика пациентов (n = 12)
Table 1. Comparative characteristics of patients (n = 12)
Показатель | Значение |
Средний возраст, лет | 57,5 ± 7,5 |
м/ж | 9/3 |
ASA III | 12 |
Вес, кг | 76,0 ± 7,9 |
Рост (см) | 168,6 ± 6,4 |
Стенозы внутренней сонной артерии | 4 (33,3 %) |
Стенозы артерий нижних конечностей | 5 (41,6 %) |
Острое нарушение мозгового кровообращения в анамнезе | 1 (8,3 %) |
Инфаркт миокарда в анамнезе | 4 (33,3 %) |
Курение | 7 (58,3 %) |
Хроническая обструктивная болезнь легких (ремиссия) | 5 (41,6 %) |
Сахарный диабет | 3 (25 %) |
Фракция выброса левого желудочка, % | 51,6 ± 5,4 |
Основные этапы операций заключались в робот-ассистированном эндоскопическом выделении внутренней грудной артерии (ВГА) с помощью 3 троакаров, а затем наложении анастомоза на ПНА через мини-торакотомию в 5-м межреберье. Мониторинг согласно Гарвардскому стандарту и с контролем инвазивного АД, нервно-мышечного блока и данных биомеханики дыхания. На этапе наложения карбокситоракса отмечалось значимое снижение сисАД (101/54–80/36 мм рт. ст.), что корригировалось вазопрессорной поддержкой.
Индукция с помощью внутривенного болюсного введения пропофола, также введения фентанила 2–3 мкг/кг. Интубация трахеи осуществлялась на фоне тотальной миорелаксации рокурония бромидом 0,6 мг/кг. Анестезию севофлураном проводили на низких потоках до достижения 1 МАК. Искусственная вентиляция легких проводилась по полузакрытому типу наркозно-дыхательным аппаратом с контролем концентрации газов на вдохе и выдохе. Однолегочная вентиляция с использованием двухпросветных трубок.
В операционной пациенту выполняли блокаду мышцы, выпрямляющей позвоночник, — erector spinae plane block. С целью послеоперационного обезболивания и профилактики развития постторакотомического болевого синдрома устанавливали катетер для продленной ESP-анальгезии. На фоне ESP-анальгезии отмечались хорошая послеоперационная анальгезия, более стабильные гемодинамические параметры, меньше частота ПОТР, меньше депрессия дыхания и образование ателектаз и раньше экстубация пациентов.
Послеоперационный период в отделении реанимации после маммарокоронарного шунтирования с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci имеет общие черты с ведением пациентов после АКШ через стернотомный доступ. Стандартно выполняется лабораторно-инструментальная диагностика (газы крови, КЩС, биохимические показатели и общий анализ крови, коагулограмма, общий анализ мочи, рентген органов грудной клетки, ЭхоКГ, ЭКГ). По показаниям проводится плазмогемотрансфузия с целью коррекции кислородной емкости и факторов свертывания крови. Стандартныенеобходимые методы коррекции в раннем послеоперационном периоде: инфузионная; вазопрессорная и кардиотоническая; коррекция уровня электролитов и гликемии; антибиотикопрофилактика и антибиотикотерапия; противоязвенная; антигипертензивная и антиаритмическая; дезагрегантная и антикоагулянтная терапии. Должна быть адекватная анальгезия с соблюдением концепции мультимодальной анальгезии, так как высокая интенсивность послеоперационной боли и наличие нейропатического компонента являются факторами риска формирования хронического постторакотомического болевого синдрома (ХПТБС), частота которого может достичь 65–80 %.
РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ
Выполнено 12 операций. Серьезных осложнений, таких как инфаркт миокарда, острое нарушение мозгового кровообращения, не зафиксировано и летальных исходов не было. Выписка или перевод в отделение реабилитации происходили на 5–7-е сутки. Основные показатели операции и течения послеоперационного периода представлены в таблице 2.
Таблица 2. Основные показатели операции и течения послеоперационного периода (n = 12)
Table 2. Basic parameters during surgery and post-surgery period (n = 12)
Показатель | Значение |
Длительность выделения ЛВГА, мин | 23 ± 4 |
Длительность операции, мин | 118 ± 16 |
Конверсия хирургического доступа | 0 |
Кровопотеря в операционной/после операции по дренажам, мл | 80 ± 35/139 ± 72 |
Экстубация, мин | 120 ± 35 |
Гидроторакс в п/о периоде | 2 (16,6 %) |
Ателектаз левого легкого | 1 (8,3 %) |
Подкожная эмфизема в п/о периоде | 2 (16,6 %) |
Нарушение ритма по типу фибрилляции предсердий | 2 (16,6 %) |
Часы в отделении анестезиологии-реанимации | 22 ± 2,5 |
Длительность госпитализации после операции, дни | 5 ± 2,5 |
Робот-ассистированное выделение левой внутренней грудной артерии (ЛВГА) с последующим наложением анастомоза на ПНА через мини-торакотомию — редкая новая операция, которая исключает чрезмерную тракцию ребер при прямом выделении ЛВГА, а также уменьшает размер мини-торакотомии приналожении анастомоза. Возможность безопасного выполнения этой операции из минимального доступа на работающем сердце обеспечивает хороший как непосредственный, так и отдаленный клинический эффект, но применение этой методики возможно только у пациентов с изолированным поражением проксимального отдела ПНА. Немаловажной особенностью операции является хороший косметический эффект, целостность грудины, ранняя активизация пациентов и отсутствие осложнений, связанных с применением искусственного кровообращения. И данные операции проводятся без манипуляций на восходящей аорте, что является преимуществом в плане профилактики церебральных осложнений. Необходимость строгого отбора пациентов и высокая себестоимость считаются ограничивающими факторами к широкому внедрению таких операций в клиническую практику.
Выводы. 1. Коррекция дыхательных и сердечно-сосудистых изменений, связанных с наложением карбокситоракса, однолегочной вентиляцией является ключевой задачей кардиоанестезиолога при робот-ассистированном МКШ; 2. Маммарокоронарное шунтирование с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci обеспечивает косметический эффект, сокращает период реабилитации пациентов.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Внедрение малоинвазивных технологий, в том числе и робот-ассистированных, требует от анестезиолога-реаниматолога и кардиохирургов не только знаний о патофизиологических факторах, которые влияют на сердечно-сосудистую и дыхательную системы, но и умения прогнозировать ход событий и предпринимать действия, направленные на предотвращение развития осложнений. Наличие как положительных сторон, так немаловажных особенностей при правильном ведении пациента позволяет при наличии даже дорогостоящего оборудования применить эту методику.
Неоспоримым остается факт, что любое успешное хирургическое оперативное вмешательство складывается из нескольких компонентов: отбор и предоперационная подготовка, само техническое выполнение, интра- и послеоперационное ведение пациента, командная работа хирургической и анестезиологической бригад. Скорейшая активизация и начало реабилитации являются залогом скорейшего послеоперационного восстановления пациентов и возвращения их к обычной жизни.
Информация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.
Conflict of interest. The authors declare no conflict of interest
Информация о спонсорстве. Данная работа не финансировалась.
Funding. This work is not funded.
"],"dc.fullRISC":["ВВЕДЕНИЕ\n\nСтатистика сердечно-сосудистых заболеваний неуте- шительна и в структуре смертности занимает одно из первых мест как во всем мире, так и в РФ, и поэтому современный этап медицины прогрессивно развива- ется в направлении улучшения качества и эффектив- ности как плановой, так и ургентной медицинской по- мощи пациентам данного профиля. Наибольший риск для взрослого населения представляет ишемическая болезнь сердца (ИБС) [1–4].\n\nКомплекс лечебных мероприятий при ИБС условно можно разделить на три вида: медикаментозная терапия, хирургическая реваскуляризация миокарда (АКШ — аортокоронарное шунтирование, МКШ — маммаро- коронарное шунтирование), эндоваскулярные методы лечения. Существует множество методов прямой хирур- гической реваскуляризации миокарда как с применени- ем искусственного кровообращения (ИК), так и без: АКШ с применением ИК; АКШ на параллельном ИК; АКШ без ИК на работающем сердце; множественное коронар- ное шунтирование через левую переднебоковую мини- торакотомию (MICS CABG — Minimally Invasive Cardiac Surgery/Coronary Artery Bypass Grafting); маммарокоро- нарное шунтирование без ИК через переднелевую мини- торакотомию (MIDCAB — Minimally Invasive Direct Coronary Artery Bypass); гибридная реваскуляризация миокарда (HCR — Hybrid Coronary Revascularization), которая сочетает в себе преимущества MIDCAB и чре- скожного коронарного вмешательства; робот-ассистиро- ванная реваскуляризация миокарда — полностью эндо- скопическое коронарное шунтирование (TECAB — Total Endoscopic Coronary Artery Bypass) [5].\n\nРеваскуляризация передней нисходящей артерии (ПНА) является «золотым стандартом» маммарокоро- нарного шунтирования с применением различных до- ступов [6, 7]. У истоков МКШ на работающем сердце из левосторонней торакотомии стоял кардиохирург Василий Иванович Колесов [8].\n\nВ настоящее время модернизацией, которая представ- ляется инновационной для метода MIDCAB, стало эндоскопическое (робот-ассистированное) выделение левой внутренней грудной артерии (ЛВГА) с последую- щим наложением анастомоза на ПНА. Данная методика исключает чрезмерную тракцию ребер при прямом вы- делении ЛВГА, также уменьшает размер мини-торако- томии при наложении анастомоза [9].\n\nРобот-ассистированные оперативные вмешательства получили широкое распространение и прочно вошли в практику стационаров с возможностью дальнейшего развития и внедрения в различные области хирургии, в том числе и кардиохирургии. Популяризации робот- ассистированных оперативных вмешательств способ- ствуют положительные стороны, такие как малотрав- матичность, косметический эффект, сокращенный период госпитализации, снижение послеоперационных болей, минимальный риск периоперационного инфи- цирования [9, 10].\n\nНо, несмотря на малотравматичность, робот-асси- стированное МКШ имеет и ограничение применения:\n\nво-первых, это стоимость как самой хирургической системы, так и расходного материала; во-вторых, необ- ходим тщательный отбор пациентов; к тому же у опера- ции довольно узкие показания (к примеру, изолирован- ное поражение одной коронарной артерии при МКШ); в-третьих, необходимость однолегочной вентиляции с наличием карбокситоракса, позиционирование пациен- та со всеми вытекающими изменениями — последствия- ми для организма пациента; в-четвертых, необходимость обучения как хирургов, так и анестезиологов [11].\n\nОдной из универсальных проблем при робот-ассисти- рованных операциях является необходимость боль- шого пространства из-за громоздкого оборудования (габариты), что создает проблемы для правильного расположения анестезиологической аппаратуры, необ- ходимость контролируемой миорелаксации пациента, также обучения хирургической бригады для быстрого отсоединения роботизированной системы в экстрен- ных жизнеугрожающих пациенту ситуациях [12].\n\nРобот-ассистированная кардиохирургия ставит перед анестезиологами новые задачи. Ключевые вопросы ане- стезиологического обеспечения связаны с коррекцией дыхательных и сердечно-сосудистых изменений, свя- занных с наложением карбокситоракса, однолегочной вентиляцией [13, 14].\n\nПри наложении карбокситоракса возникают гемоди- намические сдвиги: это повышение внутриторакаль- ного давления, сдвиг средостения, снижение венозного возврата, снижение преднагрузки, снижение ударного объема (УО), которое приводит к снижению системно- го АД, повышение общего периферического сосудисто- го сопротивления (ОПСС). Данные нарушения гемо- динамики обусловлены многими взаимосвязанными факторами. Сдавление нижней полой вены вызывает депонирование крови в нижних конечностях, сниже- ние венозного возврата и, соответственно, снижение сократимости сердечной мышцы (закон Франка — Старлинга); в свою очередь, уменьшение УО приводит к компенсаторному увеличению постнагрузки за счет стимуляции симпатической нервной системы, сопро- вождающейся положительным инотропным и хроно- тропным эффектами на миокард, а также повышением ОПСС. Изменение давления в правых отделах сердца и полых венах стимулирует и парасимпатическую нерв- ную систему с помощью импульсов из расположенных там барорецепторов, что проявляется развитием бра- дикардии и гипотензии [14].\n\nПо данным авторов, при наложении карбокситоракса возникают следующие изменения биомеханики ды- хания: увеличивается давление в дыхательных путях, растет поглощение углекислого газа (СО2), что об- условливает рост значений РаСО2 (парциальное дав- ление СО2) и PetCO2 (содержание углекислого газа в конце выдоха) в крови. Сатурация при этом остается на прежних значениях. Но более выраженные вентиля- ционно-перфузионные нарушения могут возникнуть при проведении однолегочной ИВЛ и коллабировании легкого на стороне операции (то есть левого легкого). Сохраняющийся кровоток в невентилируемом легком\n\n\n\nможет вызвать значительное шунтирование крови и повысить риск развития гипоксемии [15]. Все эти из- менения создают высокую нагрузку на адаптационные системы организма.\n\nВ задачи анестезиолога входит по возможности предот- вратить или, в крайнем случае, минимизировать дан- ные изменения. Для этого должен быть строгий отбор пациентов с оценкой функций сердечно-сосудистой и дыхательной систем, проведение функциональных легочных проб — спирометрии, КТ ОГК, исключение пациентов с декомпенсированными заболеваниями или в периоде обострения заболеваний органов дыха- ния, с деформацией грудной клетки; следует учитывать фракцию выброса левого желудочка. Должен быть оп- тимальный и необходимый интраоперационный мони- торинг. Нужно придерживаться Гарвардского стандарта мониторинга с контролем инвазивного артериального давления, центрального венозного давления, монито- рингом нервно-мышечного блока. Необходим также тщательный мониторинг биомеханики дыхания, кон- троль показателей газообмена и кислотно-основного состояния (КОС) [16], потому что не представляется возможным адекватный выбор параметров ИВЛ с це- лью коррекции отклонений в дыхательной системе (ги- перкапния, снижение сатурации, низкий дыхательный объем, высокое пиковое давление и т. д.) [17].\n\nimage\n\nОстрое нарушение мозгового кровообращения в анамнезе\n\n1 (8,3 %)\n\nПоказатель\n\nСредний возраст, лет\n\nЗначение\n\n57,5 ± 7,5\n\nASA III\n\n12\n\nРост (см)\n\n168,6 ± 6,4\n\nСтенозы артерий нижних конечностей\n\n5 (41,6 %)\n\nИнфаркт миокарда в анамнезе\n\n4 (33,3 %)\n\nХроническая обструктивная болезнь легких (ремиссия)\n\n5 (41,6 %)\n\nФракция выброса левого желудочка, %\n\n51,6 ± 5,4\n\nТаблица 1. Сравнительная характеристика пациентов (n = 12)\n\nTable 1. Comparative characteristics of patients (n = 12)\n\nСахарный диабет 3 (25 %)\n\nКурение 7 (58,3 %)\n\nСтенозы внутренней сонной артерии 4 (33,3 %)\n\nВес, кг 76,0 ± 7,9\n\nм/ж 9/3\n\nОчень важное значение имеет контроль давления кар- бокситоракса, поддержание внутригрудного давле- ния (ВГД) не более 12 мм рт. ст. во время выделения ВГА. Интраоперационно может потребоваться ис- пользование более высоких концентраций кислоро- да на протяжении всей операции (до 100 %). С целью профилактики ателектазов и для улучшения оксигена- ции важно применение непрерывного ПДКВ (5–8 см вод. ст.), вентиляция малыми дыхательными объема- ми (5–7 мл/кг) при однолегочной вентиляции. Важно сохранить EtCO2 между 35 и 40 мм рт. ст., регулируя частоту дыхания и минутную вентиляцию легких.\n\n\n\nДолжна быть адекватная анальгезия, анестезия и мио- релаксация. Необходимо применение рестриктивного типа инфузионной терапии, так как перегрузка объ- емом приводит к гипертензии малого круга кровообра- щения, что в условиях однолегочной вентиляции уве- личивает внутрилегочной шунт и создает высокий риск отека легкого. Обязательно поддержание нормотермии у пациента. По показаниям необходимо применение вазопрессоров, кардиотоников, нитратов [18].\n\nТаким образом, основная стратегическая задача ане- стезиолога-реаниматолога: обеспечить баланс между доставкой и потреблением кислорода, а также избегать тахикардии, артериальной гипотензии и гипертензии, контролировать ритм.\n\nИ еще одна особенность мини-инвазивных кардиохи- рургических операций — это возможное возникнове- ние жизнеугрожающего состояния — фибрилляции желудочков сердца. И поэтому на пациента должны быть наклеены внешние электроды для кардиоверсии до операции. Но карбокситоракс может изолировать сердце от тока дефибрилляции, поэтому инсуффляцию CO2 следует остановить с эвакуацией карбокситоракса и перед попыткой дефибрилляции возобновить венти- ляцию обоих легких.\n\nЦель исследования: улучшение результатов обеспече- ния безопасности пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci.\n\nМАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ\n\nПрооперировано 12 пациентов (9 мужчин и 3 жен- щины). Пациенты сопоставимы по полу, риску опера- тивного и анестезиологического пособия по класси- фикации американской ассоциации анестезиологов (АSA III). Все пациенты прошли стандартное обсле- дование перед операцией: изучены анамнестические данные, результаты клинических и инструментальных исследований. Наиболее важные клинические данные отражены в таблице 1.\n\nОсновные этапы операций заключались в робот-асси- стированном эндоскопическом выделении внутренней грудной артерии (ВГА) с помощью 3 троакаров, а за- тем наложении анастомоза на ПНА через мини-то- ракотомию в 5-м межреберье. Мониторинг согласно Гарвардскому стандарту и с контролем инвазивного АД, нервно-мышечного блока и данных биомеханики дыхания. На этапе наложения карбокситоракса отме- чалось значимое снижение сисАД (101/54–80/36 мм рт. ст.), что корригировалось вазопрессорной поддержкой. Индукция с помощью внутривенного болюсно- го введения пропофола, также введения фентанила 2–3 мкг/кг. Интубация трахеи осуществлялась на фоне тотальной миорелаксации рокурония бромидом 0,6 мг/кг. Анестезию севофлураном проводили на низ- ких потоках до достижения 1 МАК. Искусственная вентиляция легких проводилась по полузакрытому типу наркозно-дыхательным аппаратом с контролем концентрации газов на вдохе и выдохе. Однолегочная вентиляция с использованием двухпросветных трубок.\n\n\n\nВ операционной пациенту выполняли блокаду мышцы, выпрямляющей позвоночник, — erector spinae plane block. С целью послеоперационного обезболивания и профилактики развития постторакотомического болевого синдрома устанавливали катетер для прод- ленной ESP-анальгезии. На фоне ESP-анальгезии отме- чались хорошая послеоперационная анальгезия, более стабильные гемодинамические параметры, меньше ча- стота ПОТР, меньше депрессия дыхания и образование ателектаз и раньше экстубация пациентов.\n\nПослеоперационный период в отделении реанимации после маммарокоронарного шунтирования с примене- нием робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci имеет общие черты с ведением пациентов после АКШ через стернотомный доступ. Стандартно выполня- ется лабораторно-инструментальная диагностика (газы крови, КЩС, биохимические показатели и общий ана- лиз крови, коагулограмма, общий анализ мочи, рентген органов грудной клетки, ЭхоКГ, ЭКГ). По показаниям проводится плазмогемотрансфузия с целью коррекции кислородной емкости и факторов свертывания крови. Стандартные необходимые методы коррекции в раннем послеоперационном периоде: инфузионная; вазопрес- сорная и кардиотоническая; коррекция уровня электро- литов и гликемии; антибиотикопрофилактика и анти- биотикотерапия; противоязвенная; антигипертензивная и антиаритмическая; дезагрегантная и антикоагулянт- ная терапии. Должна быть адекватная анальгезия с со- блюдением концепции мультимодальной анальгезии, так как высокая интенсивность послеоперационной боли и наличие нейропатического компонента являются факторами риска формирования хронического постто- ракотомического болевого синдрома (ХПТБС), частота которого может достичь 65–80 %.\n\nРЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ\n\nimage\n\nЧасы в отделении анестезиологии- реанимации\n\n22 ± 2,5\n\nПоказатель\n\nДлительность выделения ЛВГА, мин\n\nЗначение\n\n23 ± 4\n\nКонверсия хирургического доступа\n\n0\n\nЭкстубация, мин\n\n120 ± 35\n\nАтелектаз левого легкого\n\n1 (8,3 %)\n\nНарушение ритма по типу фибрилляции предсердий\n\n2 (16,6 %)\n\nДлительность госпитализации после операции, дни\n\n5 ± 2,5\n\nТаблица 2. Основные показатели операции и течения послеопе- рационного периода (n = 12)\n\nTable 2. Basic parameters during surgery and post-surgery period (n = 12)\n\nПодкожная эмфизема в п/о периоде 2 (16,6 %)\n\nГидроторакс в п/о периоде 2 (16,6 %)\n\nКровопотеря в операционной/после 80 ± 35/139 ± 72 операции по дренажам, мл\n\nДлительность операции, мин 118 ± 16\n\nВыполнено 12 операций. Серьезных осложнений, та- ких как инфаркт миокарда, острое нарушение мозго- вого кровообращения, не зафиксировано и летальных исходов не было. Выписка или перевод в отделение реабилитации происходили на 5–7-е сутки. Основные показатели операции и течения послеоперационного периода представлены в таблице 2.\n\nРобот-ассистированное выделение левой внутренней грудной артерии (ЛВГА) с последующим наложением анастомоза на ПНА через мини-торакотомию — редкая новая операция, которая исключает чрезмерную тракцию ребер при прямом выделении ЛВГА, а также уменьшает размер мини-торакотомии при наложении анастомоза. Возможность безопасного выполнения этой операции из минимального доступа на работающем сердце обеспе- чивает хороший как непосредственный, так и отдален- ный клинический эффект, но применение этой методики возможно только у пациентов с изолированным пораже- нием проксимального отдела ПНА. Немаловажной осо- бенностью операции является хороший косметический эффект, целостность грудины, ранняя активизация пациентов и отсутствие осложнений, связанных с при- менением искусственного кровообращения. И данные\n\nоперации проводятся без манипуляций на восходящей аорте, что является преимуществом в плане профилакти- ки церебральных осложнений. Необходимость строгого отбора пациентов и высокая себестоимость считаются ограничивающими факторами к широкому внедрению таких операций в клиническую практику.\n\nВыводы. 1. Коррекция дыхательных и сердечно-сосу- дистых изменений, связанных с наложением карбокси- торакса, однолегочной вентиляцией является ключевой задачей кардиоанестезиолога при робот-ассистиро- ванном МКШ; 2. Маммарокоронарное шунтирование с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci обеспечивает косметический эффект, сокращает период реабилитации пациентов.\n\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\n\nВнедрение малоинвазивных технологий, в том числе и робот-ассистированных, требует от анестезиоло- га-реаниматолога и кардиохирургов не только зна- ний о патофизиологических факторах, которые влия- ют на сердечно-сосудистую и дыхательную системы, но и умения прогнозировать ход событий и предпри- нимать действия, направленные на предотвращение развития осложнений. Наличие как положительных сторон, так немаловажных особенностей при правиль- ном ведении пациента позволяет при наличии даже до- рогостоящего оборудования применить эту методику. Неоспоримым остается факт, что любое успешное хи- рургическое оперативное вмешательство складывается из нескольких компонентов: отбор и предоперацион- ная подготовка, само техническое выполнение, интра- и послеоперационное ведение пациента, командная работа хирургической и анестезиологической бригад. Скорейшая активизация и начало реабилитации яв- ляются залогом скорейшего послеоперационного вос- становления пациентов и возвращения их к обычной жизни."],"dc.fullRISC.ru":["ВВЕДЕНИЕ\n\nСтатистика сердечно-сосудистых заболеваний неуте- шительна и в структуре смертности занимает одно из первых мест как во всем мире, так и в РФ, и поэтому современный этап медицины прогрессивно развива- ется в направлении улучшения качества и эффектив- ности как плановой, так и ургентной медицинской по- мощи пациентам данного профиля. Наибольший риск для взрослого населения представляет ишемическая болезнь сердца (ИБС) [1–4].\n\nКомплекс лечебных мероприятий при ИБС условно можно разделить на три вида: медикаментозная терапия, хирургическая реваскуляризация миокарда (АКШ — аортокоронарное шунтирование, МКШ — маммаро- коронарное шунтирование), эндоваскулярные методы лечения. Существует множество методов прямой хирур- гической реваскуляризации миокарда как с применени- ем искусственного кровообращения (ИК), так и без: АКШ с применением ИК; АКШ на параллельном ИК; АКШ без ИК на работающем сердце; множественное коронар- ное шунтирование через левую переднебоковую мини- торакотомию (MICS CABG — Minimally Invasive Cardiac Surgery/Coronary Artery Bypass Grafting); маммарокоро- нарное шунтирование без ИК через переднелевую мини- торакотомию (MIDCAB — Minimally Invasive Direct Coronary Artery Bypass); гибридная реваскуляризация миокарда (HCR — Hybrid Coronary Revascularization), которая сочетает в себе преимущества MIDCAB и чре- скожного коронарного вмешательства; робот-ассистиро- ванная реваскуляризация миокарда — полностью эндо- скопическое коронарное шунтирование (TECAB — Total Endoscopic Coronary Artery Bypass) [5].\n\nРеваскуляризация передней нисходящей артерии (ПНА) является «золотым стандартом» маммарокоро- нарного шунтирования с применением различных до- ступов [6, 7]. У истоков МКШ на работающем сердце из левосторонней торакотомии стоял кардиохирург Василий Иванович Колесов [8].\n\nВ настоящее время модернизацией, которая представ- ляется инновационной для метода MIDCAB, стало эндоскопическое (робот-ассистированное) выделение левой внутренней грудной артерии (ЛВГА) с последую- щим наложением анастомоза на ПНА. Данная методика исключает чрезмерную тракцию ребер при прямом вы- делении ЛВГА, также уменьшает размер мини-торако- томии при наложении анастомоза [9].\n\nРобот-ассистированные оперативные вмешательства получили широкое распространение и прочно вошли в практику стационаров с возможностью дальнейшего развития и внедрения в различные области хирургии, в том числе и кардиохирургии. Популяризации робот- ассистированных оперативных вмешательств способ- ствуют положительные стороны, такие как малотрав- матичность, косметический эффект, сокращенный период госпитализации, снижение послеоперационных болей, минимальный риск периоперационного инфи- цирования [9, 10].\n\nНо, несмотря на малотравматичность, робот-асси- стированное МКШ имеет и ограничение применения:\n\nво-первых, это стоимость как самой хирургической системы, так и расходного материала; во-вторых, необ- ходим тщательный отбор пациентов; к тому же у опера- ции довольно узкие показания (к примеру, изолирован- ное поражение одной коронарной артерии при МКШ); в-третьих, необходимость однолегочной вентиляции с наличием карбокситоракса, позиционирование пациен- та со всеми вытекающими изменениями — последствия- ми для организма пациента; в-четвертых, необходимость обучения как хирургов, так и анестезиологов [11].\n\nОдной из универсальных проблем при робот-ассисти- рованных операциях является необходимость боль- шого пространства из-за громоздкого оборудования (габариты), что создает проблемы для правильного расположения анестезиологической аппаратуры, необ- ходимость контролируемой миорелаксации пациента, также обучения хирургической бригады для быстрого отсоединения роботизированной системы в экстрен- ных жизнеугрожающих пациенту ситуациях [12].\n\nРобот-ассистированная кардиохирургия ставит перед анестезиологами новые задачи. Ключевые вопросы ане- стезиологического обеспечения связаны с коррекцией дыхательных и сердечно-сосудистых изменений, свя- занных с наложением карбокситоракса, однолегочной вентиляцией [13, 14].\n\nПри наложении карбокситоракса возникают гемоди- намические сдвиги: это повышение внутриторакаль- ного давления, сдвиг средостения, снижение венозного возврата, снижение преднагрузки, снижение ударного объема (УО), которое приводит к снижению системно- го АД, повышение общего периферического сосудисто- го сопротивления (ОПСС). Данные нарушения гемо- динамики обусловлены многими взаимосвязанными факторами. Сдавление нижней полой вены вызывает депонирование крови в нижних конечностях, сниже- ние венозного возврата и, соответственно, снижение сократимости сердечной мышцы (закон Франка — Старлинга); в свою очередь, уменьшение УО приводит к компенсаторному увеличению постнагрузки за счет стимуляции симпатической нервной системы, сопро- вождающейся положительным инотропным и хроно- тропным эффектами на миокард, а также повышением ОПСС. Изменение давления в правых отделах сердца и полых венах стимулирует и парасимпатическую нерв- ную систему с помощью импульсов из расположенных там барорецепторов, что проявляется развитием бра- дикардии и гипотензии [14].\n\nПо данным авторов, при наложении карбокситоракса возникают следующие изменения биомеханики ды- хания: увеличивается давление в дыхательных путях, растет поглощение углекислого газа (СО2), что об- условливает рост значений РаСО2 (парциальное дав- ление СО2) и PetCO2 (содержание углекислого газа в конце выдоха) в крови. Сатурация при этом остается на прежних значениях. Но более выраженные вентиля- ционно-перфузионные нарушения могут возникнуть при проведении однолегочной ИВЛ и коллабировании легкого на стороне операции (то есть левого легкого). Сохраняющийся кровоток в невентилируемом легком\n\n\n\nможет вызвать значительное шунтирование крови и повысить риск развития гипоксемии [15]. Все эти из- менения создают высокую нагрузку на адаптационные системы организма.\n\nВ задачи анестезиолога входит по возможности предот- вратить или, в крайнем случае, минимизировать дан- ные изменения. Для этого должен быть строгий отбор пациентов с оценкой функций сердечно-сосудистой и дыхательной систем, проведение функциональных легочных проб — спирометрии, КТ ОГК, исключение пациентов с декомпенсированными заболеваниями или в периоде обострения заболеваний органов дыха- ния, с деформацией грудной клетки; следует учитывать фракцию выброса левого желудочка. Должен быть оп- тимальный и необходимый интраоперационный мони- торинг. Нужно придерживаться Гарвардского стандарта мониторинга с контролем инвазивного артериального давления, центрального венозного давления, монито- рингом нервно-мышечного блока. Необходим также тщательный мониторинг биомеханики дыхания, кон- троль показателей газообмена и кислотно-основного состояния (КОС) [16], потому что не представляется возможным адекватный выбор параметров ИВЛ с це- лью коррекции отклонений в дыхательной системе (ги- перкапния, снижение сатурации, низкий дыхательный объем, высокое пиковое давление и т. д.) [17].\n\nimage\n\nОстрое нарушение мозгового кровообращения в анамнезе\n\n1 (8,3 %)\n\nПоказатель\n\nСредний возраст, лет\n\nЗначение\n\n57,5 ± 7,5\n\nASA III\n\n12\n\nРост (см)\n\n168,6 ± 6,4\n\nСтенозы артерий нижних конечностей\n\n5 (41,6 %)\n\nИнфаркт миокарда в анамнезе\n\n4 (33,3 %)\n\nХроническая обструктивная болезнь легких (ремиссия)\n\n5 (41,6 %)\n\nФракция выброса левого желудочка, %\n\n51,6 ± 5,4\n\nТаблица 1. Сравнительная характеристика пациентов (n = 12)\n\nTable 1. Comparative characteristics of patients (n = 12)\n\nСахарный диабет 3 (25 %)\n\nКурение 7 (58,3 %)\n\nСтенозы внутренней сонной артерии 4 (33,3 %)\n\nВес, кг 76,0 ± 7,9\n\nм/ж 9/3\n\nОчень важное значение имеет контроль давления кар- бокситоракса, поддержание внутригрудного давле- ния (ВГД) не более 12 мм рт. ст. во время выделения ВГА. Интраоперационно может потребоваться ис- пользование более высоких концентраций кислоро- да на протяжении всей операции (до 100 %). С целью профилактики ателектазов и для улучшения оксигена- ции важно применение непрерывного ПДКВ (5–8 см вод. ст.), вентиляция малыми дыхательными объема- ми (5–7 мл/кг) при однолегочной вентиляции. Важно сохранить EtCO2 между 35 и 40 мм рт. ст., регулируя частоту дыхания и минутную вентиляцию легких.\n\n\n\nДолжна быть адекватная анальгезия, анестезия и мио- релаксация. Необходимо применение рестриктивного типа инфузионной терапии, так как перегрузка объ- емом приводит к гипертензии малого круга кровообра- щения, что в условиях однолегочной вентиляции уве- личивает внутрилегочной шунт и создает высокий риск отека легкого. Обязательно поддержание нормотермии у пациента. По показаниям необходимо применение вазопрессоров, кардиотоников, нитратов [18].\n\nТаким образом, основная стратегическая задача ане- стезиолога-реаниматолога: обеспечить баланс между доставкой и потреблением кислорода, а также избегать тахикардии, артериальной гипотензии и гипертензии, контролировать ритм.\n\nИ еще одна особенность мини-инвазивных кардиохи- рургических операций — это возможное возникнове- ние жизнеугрожающего состояния — фибрилляции желудочков сердца. И поэтому на пациента должны быть наклеены внешние электроды для кардиоверсии до операции. Но карбокситоракс может изолировать сердце от тока дефибрилляции, поэтому инсуффляцию CO2 следует остановить с эвакуацией карбокситоракса и перед попыткой дефибрилляции возобновить венти- ляцию обоих легких.\n\nЦель исследования: улучшение результатов обеспече- ния безопасности пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci.\n\nМАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ\n\nПрооперировано 12 пациентов (9 мужчин и 3 жен- щины). Пациенты сопоставимы по полу, риску опера- тивного и анестезиологического пособия по класси- фикации американской ассоциации анестезиологов (АSA III). Все пациенты прошли стандартное обсле- дование перед операцией: изучены анамнестические данные, результаты клинических и инструментальных исследований. Наиболее важные клинические данные отражены в таблице 1.\n\nОсновные этапы операций заключались в робот-асси- стированном эндоскопическом выделении внутренней грудной артерии (ВГА) с помощью 3 троакаров, а за- тем наложении анастомоза на ПНА через мини-то- ракотомию в 5-м межреберье. Мониторинг согласно Гарвардскому стандарту и с контролем инвазивного АД, нервно-мышечного блока и данных биомеханики дыхания. На этапе наложения карбокситоракса отме- чалось значимое снижение сисАД (101/54–80/36 мм рт. ст.), что корригировалось вазопрессорной поддержкой. Индукция с помощью внутривенного болюсно- го введения пропофола, также введения фентанила 2–3 мкг/кг. Интубация трахеи осуществлялась на фоне тотальной миорелаксации рокурония бромидом 0,6 мг/кг. Анестезию севофлураном проводили на низ- ких потоках до достижения 1 МАК. Искусственная вентиляция легких проводилась по полузакрытому типу наркозно-дыхательным аппаратом с контролем концентрации газов на вдохе и выдохе. Однолегочная вентиляция с использованием двухпросветных трубок.\n\n\n\nВ операционной пациенту выполняли блокаду мышцы, выпрямляющей позвоночник, — erector spinae plane block. С целью послеоперационного обезболивания и профилактики развития постторакотомического болевого синдрома устанавливали катетер для прод- ленной ESP-анальгезии. На фоне ESP-анальгезии отме- чались хорошая послеоперационная анальгезия, более стабильные гемодинамические параметры, меньше ча- стота ПОТР, меньше депрессия дыхания и образование ателектаз и раньше экстубация пациентов.\n\nПослеоперационный период в отделении реанимации после маммарокоронарного шунтирования с примене- нием робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci имеет общие черты с ведением пациентов после АКШ через стернотомный доступ. Стандартно выполня- ется лабораторно-инструментальная диагностика (газы крови, КЩС, биохимические показатели и общий ана- лиз крови, коагулограмма, общий анализ мочи, рентген органов грудной клетки, ЭхоКГ, ЭКГ). По показаниям проводится плазмогемотрансфузия с целью коррекции кислородной емкости и факторов свертывания крови. Стандартные необходимые методы коррекции в раннем послеоперационном периоде: инфузионная; вазопрес- сорная и кардиотоническая; коррекция уровня электро- литов и гликемии; антибиотикопрофилактика и анти- биотикотерапия; противоязвенная; антигипертензивная и антиаритмическая; дезагрегантная и антикоагулянт- ная терапии. Должна быть адекватная анальгезия с со- блюдением концепции мультимодальной анальгезии, так как высокая интенсивность послеоперационной боли и наличие нейропатического компонента являются факторами риска формирования хронического постто- ракотомического болевого синдрома (ХПТБС), частота которого может достичь 65–80 %.\n\nРЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ\n\nimage\n\nЧасы в отделении анестезиологии- реанимации\n\n22 ± 2,5\n\nПоказатель\n\nДлительность выделения ЛВГА, мин\n\nЗначение\n\n23 ± 4\n\nКонверсия хирургического доступа\n\n0\n\nЭкстубация, мин\n\n120 ± 35\n\nАтелектаз левого легкого\n\n1 (8,3 %)\n\nНарушение ритма по типу фибрилляции предсердий\n\n2 (16,6 %)\n\nДлительность госпитализации после операции, дни\n\n5 ± 2,5\n\nТаблица 2. Основные показатели операции и течения послеопе- рационного периода (n = 12)\n\nTable 2. Basic parameters during surgery and post-surgery period (n = 12)\n\nПодкожная эмфизема в п/о периоде 2 (16,6 %)\n\nГидроторакс в п/о периоде 2 (16,6 %)\n\nКровопотеря в операционной/после 80 ± 35/139 ± 72 операции по дренажам, мл\n\nДлительность операции, мин 118 ± 16\n\nВыполнено 12 операций. Серьезных осложнений, та- ких как инфаркт миокарда, острое нарушение мозго- вого кровообращения, не зафиксировано и летальных исходов не было. Выписка или перевод в отделение реабилитации происходили на 5–7-е сутки. Основные показатели операции и течения послеоперационного периода представлены в таблице 2.\n\nРобот-ассистированное выделение левой внутренней грудной артерии (ЛВГА) с последующим наложением анастомоза на ПНА через мини-торакотомию — редкая новая операция, которая исключает чрезмерную тракцию ребер при прямом выделении ЛВГА, а также уменьшает размер мини-торакотомии при наложении анастомоза. Возможность безопасного выполнения этой операции из минимального доступа на работающем сердце обеспе- чивает хороший как непосредственный, так и отдален- ный клинический эффект, но применение этой методики возможно только у пациентов с изолированным пораже- нием проксимального отдела ПНА. Немаловажной осо- бенностью операции является хороший косметический эффект, целостность грудины, ранняя активизация пациентов и отсутствие осложнений, связанных с при- менением искусственного кровообращения. И данные\n\nоперации проводятся без манипуляций на восходящей аорте, что является преимуществом в плане профилакти- ки церебральных осложнений. Необходимость строгого отбора пациентов и высокая себестоимость считаются ограничивающими факторами к широкому внедрению таких операций в клиническую практику.\n\nВыводы. 1. Коррекция дыхательных и сердечно-сосу- дистых изменений, связанных с наложением карбокси- торакса, однолегочной вентиляцией является ключевой задачей кардиоанестезиолога при робот-ассистиро- ванном МКШ; 2. Маммарокоронарное шунтирование с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci обеспечивает косметический эффект, сокращает период реабилитации пациентов.\n\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\n\nВнедрение малоинвазивных технологий, в том числе и робот-ассистированных, требует от анестезиоло- га-реаниматолога и кардиохирургов не только зна- ний о патофизиологических факторах, которые влия- ют на сердечно-сосудистую и дыхательную системы, но и умения прогнозировать ход событий и предпри- нимать действия, направленные на предотвращение развития осложнений. Наличие как положительных сторон, так немаловажных особенностей при правиль- ном ведении пациента позволяет при наличии даже до- рогостоящего оборудования применить эту методику. Неоспоримым остается факт, что любое успешное хи- рургическое оперативное вмешательство складывается из нескольких компонентов: отбор и предоперацион- ная подготовка, само техническое выполнение, интра- и послеоперационное ведение пациента, командная работа хирургической и анестезиологической бригад. Скорейшая активизация и начало реабилитации яв- ляются залогом скорейшего послеоперационного вос- становления пациентов и возвращения их к обычной жизни."],"dc.subject.ru":["маммарокоронарное шунтирование","передняя нисходящая артерия","роботизированная хирургия","периоперационный период","карбокситоракс","однолегочная вентиляция","ESP-аналгезия"],"dc.title.ru":["Периоперационные особенности ведения пациентов при маммарокоронарном шунтировании с применением робот-ассистированной хирургической системы Da Vinci"],"dc.issue.volume":["13"],"dc.issue.number":["1"],"dc.pages":["27-32"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.section":["ORIGINAL STUDIES","ОРИГИНАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ"],"dc.section.en":["ORIGINAL STUDIES"],"dc.section.ru":["ОРИГИНАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"author":["А. Ф. Нуриманшин","A. F. Nurimanshin","Р. Р. Богданов","R. R. Bogdanov","А. А. Хусаенова","A. A. Khusaenova"],"author_keyword":["А. Ф. Нуриманшин","A. F. Nurimanshin","Р. Р. Богданов","R. R. Bogdanov","А. А. Хусаенова","A. A. Khusaenova"],"author_ac":["а. ф. нуриманшин\n|||\nА. Ф. Нуриманшин","a. f. nurimanshin\n|||\nA. F. Nurimanshin","р. р. богданов\n|||\nР. Р. Богданов","r. r. bogdanov\n|||\nR. R. Bogdanov","а. а. хусаенова\n|||\nА. А. Хусаенова","a. a. khusaenova\n|||\nA. A. Khusaenova"],"author_filter":["а. ф. нуриманшин\n|||\nА. Ф. Нуриманшин","a. f. nurimanshin\n|||\nA. F. Nurimanshin","р. р. богданов\n|||\nР. Р. Богданов","r. r. bogdanov\n|||\nR. R. Bogdanov","а. а. хусаенова\n|||\nА. А. Хусаенова","a. a. khusaenova\n|||\nA. A. Khusaenova"],"dc.author.name":["А. Ф. Нуриманшин","A. F. Nurimanshin","Р. Р. Богданов","R. R. Bogdanov","А. А. Хусаенова","A. A. Khusaenova"],"dc.author.name.ru":["А. Ф. Нуриманшин","Р. Р. Богданов","А. А. Хусаенова"],"dc.author.affiliation":["Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Clinic of Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет","Bashkir State Medical University"],"dc.author.affiliation.ru":["Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Башкирский государственный медицинский университет","Башкирский государственный медицинский университет"],"dc.author.full":["А. Ф. Нуриманшин | Клиника Башкирского государственного медицинского университета","A. F. Nurimanshin | Clinic of Bashkir State Medical University","Р. Р. Богданов | Башкирский государственный медицинский университет","R. R. Bogdanov | Bashkir State Medical University","А. А. Хусаенова | Башкирский государственный медицинский университет","A. A. Khusaenova | Bashkir State Medical University"],"dc.author.full.ru":["А. Ф. Нуриманшин | Клиника Башкирского государственного медицинского университета","Р. Р. Богданов | Башкирский государственный медицинский университет","А. А. Хусаенова | Башкирский государственный медицинский университет"],"dc.author.name.en":["A. F. Nurimanshin","R. R. Bogdanov","A. A. Khusaenova"],"dc.author.affiliation.en":["Clinic of Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University"],"dc.author.full.en":["A. F. Nurimanshin | Clinic of Bashkir State Medical University","R. R. Bogdanov | Bashkir State Medical University","A. A. Khusaenova | Bashkir State Medical University"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-1263-4903\", \"affiliation\": \"\\u041a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u043a\\u0430 \\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0410. \\u0424. \\u041d\\u0443\\u0440\\u0438\\u043c\\u0430\\u043d\\u0448\\u0438\\u043d\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-1263-4903\", \"affiliation\": \"Clinic of Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"A. F. Nurimanshin\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-4501-7151\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u0420. \\u0420. \\u0411\\u043e\\u0433\\u0434\\u0430\\u043d\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-4501-7151\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"R. R. Bogdanov\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0003-0481-5023\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u0410. \\u0410. \\u0425\\u0443\\u0441\\u0430\\u0435\\u043d\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0003-0481-5023\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"A. A. Khusaenova\"}}]}"],"dateIssued":["2023-04-04"],"dateIssued_keyword":["2023-04-04","2023"],"dateIssued_ac":["2023-04-04\n|||\n2023-04-04","2023"],"dateIssued.year":[2023],"dateIssued.year_sort":"2023","dc.date.published":["2023-04-04"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/767"],"dc.citation":["Vancheri F., Tate A.R., Henein M., Backlund L., Donfrancesco C., Palmieri L., et al. Time trends in ischaemic heart disease incidence and mortality over three decades (1990–2019) in 20 Western European countries: systematic analysis of the Global Burden of Disease Study 2019. Eur J Prev Cardiol. 2022;29(2):396–403. DOI: 10.1093/eurjpc/zwab134","Аскаров Р.А., Давлетшин Р.А., Аскарова З.Ф., Шарипова И.А. Уровень и структура смертности от болезней системы кровообращения в регионах Республики Башкортостан (2002–2018 гг.). Здравоохранение Российской Федерации. 2017;61(6):300–8. DOI: 10.18821/0044-197X-2017-61-6-300-308","Глезер М. Стабильная ишемическая болезнь сердца (диагностика и лечение). Врач. 2018;29(12):37–41. DOI: 10.29296/25877305-201812-09","Драпкина О.М., Самородская И.В. Динамика региональных показателей смертности от болезней сердца в России в 2019–2021 гг. Профилактическая медицина. 2022;25(12):64–70. DOI: 10.17116/profmed20222512164","Мурадов А.Г., Эфендиев В.У., Андин А.В., Дробот Д.Б., Демидов Д.П., Сакович В.А. История развития коронарной хирургии. Сибирское медицинское обозрение. 2021;3:15–25. DOI: 10.20333/25000136-2021-3-15-25","Mick S., Keshavamurthy S., Bonatti J. Current status of minimally invasive, robotic and hybrid coronary artery bypass surgery. In: Taggart D., Abu-Omar Y. (eds) Core concepts in cardiac surgery. Oxford: Oxford Academic; 2018. Р. 53–72. DOI: 10.1093/med/9780198735465.003.0003","Yanagawa B., Puskas J.D. State-of-the-art surgical coronary revascularization: Multiple arterial conduits, minimal aortic manipulation. J Thorac Cardiovasc Surg. 2015;150(1):259–61. DOI: 10.1016/j.jtcvs.2015.02.030","Sedov V.M., Nemkov A.S. Vasilii Ivanovich Kolesov: pioneer of coronary surgery. Eur J Cardiothorac Surg. 2014;45(2):220–4. DOI: 10.1093/ejcts/ezt605","Chitwood W.R. Jr. Historical evolution of robot-assisted cardiac surgery: a 25-year journey. Ann Cardiothorac Surg. 2022;11(6):564–82. DOI: 10.21037/acs-2022-rmvs-26","Ashrafian H., Clancy O., Grover V., Darzi A. The evolution of robotic surgery: surgical and anaesthetic aspects. Br J Anaesth. 2017;119(suppl_1):i72–i84. DOI: 10.1093/bja/aex383","Bhatt H.V., Schuessler M.E., Torregrossa G., Fitzgerald M.M., Evans A.S., Narasimhan S., et al. Robotic cardiac surgery part ii: anesthetic considerations for robotic coronary artery bypass grafting. J Cardiothorac Vasc Anesth. 2020;34(9):2484–91. DOI: 10.1053/j.jvca.2019.11.005","Sepehripour A.H., Garas G., Athanasiou T., Casula R. Robotics in cardiac surgery. Ann R Coll Surg Engl. 2018;100(Suppl 7):22–33. DOI: 10.1308/rcsann.supp2.22","Wang G., Gao C. Robotic cardiac surgery: an anaesthetic challenge. Postgrad Med J. 2014;90(1066):467–74. DOI: 10.1136/postgradmedj-2013-132326","Ren Y., Zhu X., Yan H., Chen L., Mao Q. Cardiorespiratory impact of intrathoracic pressure overshoot during artificial carbon dioxide pneumothorax: a randomized controlled study. BMC Anesthesiol. 2022;22(1):76. DOI: 10.1186/s12871-022-01621-9","Rezk M.E., Elgazzar M.A., Abo Youssef S.M., Emeraa A.S., Elkafoury A.E., Moussa H.H. Open versus closed pleura internal mammary artery harvesting and early pulmonary function after coronary artery bypass grafting. Heart Lung Circ. 2020;29(9):1412–7. DOI: 10.1016/j.hlc.2019.09.014","Kapur A., Kapur V. Robotic surgery: anaesthesiologist’s contemplation. Malays J Med Sci. 2020;27(3):143–9. DOI: 10.21315/mjms2020.27.3.15","Kim K.N., Kim D.W., Jeong M.A., Sin Y.H., Lee S.K. Comparison of pressure-controlled ventilation with volume-controlled ventilation during one-lung ventilation: a systematic review and meta-analysis. BMC Anesthesiol. 2016;16(1):72. DOI: 10.1186/s12871-016-0238-6","Mittnacht A.C., London M.J., Puskas J.D., Kaplan J.A. Anesthesia for myocardial revascularization. In: Kaplan J.A. (ed). Kaplan's essentials of cardiac anesthesia. Elsevier; 2018. P. 322–51. DOI: 10.1016/B978-0323-49798-5.00014-0","Vancheri F., Tate A.R., Henein M., Backlund L., Donfrancesco C., Palmieri L., et al. Time trends in ischaemic heart disease incidence and mortality over three decades (1990–2019) in 20 Western European countries: systematic analysis of the Global Burden of Disease Study 2019. Eur J Prev Cardiol. 2022;29(2):396–403. DOI: 10.1093/eurjpc/zwab134","Аскаров Р.А., Давлетшин Р.А., Аскарова З.Ф., Шарипова И.А. Уровень и структура смертности от болезней системы кровообращения в регионах Республики Башкортостан (2002–2018 гг.). Здравоохранение Российской Федерации. 2017;61(6):300–8. DOI: 10.18821/0044-197X-2017-61-6-300-308","Глезер М. Стабильная ишемическая болезнь сердца (диагностика и лечение). Врач. 2018;29(12):37–41. DOI: 10.29296/25877305-201812-09","Драпкина О.М., Самородская И.В. Динамика региональных показателей смертности от болезней сердца в России в 2019–2021 гг. Профилактическая медицина. 2022;25(12):64–70. DOI: 10.17116/profmed20222512164","Мурадов А.Г., Эфендиев В.У., Андин А.В., Дробот Д.Б., Демидов Д.П., Сакович В.А. История развития коронарной хирургии. Сибирское медицинское обозрение. 2021;3:15–25. DOI: 10.20333/25000136-2021-3-15-25","Mick S., Keshavamurthy S., Bonatti J. Current status of minimally invasive, robotic and hybrid coronary artery bypass surgery. In: Taggart D., Abu-Omar Y. (eds) Core concepts in cardiac surgery. Oxford: Oxford Academic; 2018. Р. 53–72. DOI: 10.1093/med/9780198735465.003.0003","Yanagawa B., Puskas J.D. State-of-the-art surgical coronary revascularization: Multiple arterial conduits, minimal aortic manipulation. J Thorac Cardiovasc Surg. 2015;150(1):259–61. DOI: 10.1016/j.jtcvs.2015.02.030","Sedov V.M., Nemkov A.S. Vasilii Ivanovich Kolesov: pioneer of coronary surgery. Eur J Cardiothorac Surg. 2014;45(2):220–4. DOI: 10.1093/ejcts/ezt605","Chitwood W.R. Jr. Historical evolution of robot-assisted cardiac surgery: a 25-year journey. Ann Cardiothorac Surg. 2022;11(6):564–82. DOI: 10.21037/acs-2022-rmvs-26","Ashrafian H., Clancy O., Grover V., Darzi A. The evolution of robotic surgery: surgical and anaesthetic aspects. Br J Anaesth. 2017;119(suppl_1):i72–i84. DOI: 10.1093/bja/aex383","Bhatt H.V., Schuessler M.E., Torregrossa G., Fitzgerald M.M., Evans A.S., Narasimhan S., et al. Robotic cardiac surgery part ii: anesthetic considerations for robotic coronary artery bypass grafting. J Cardiothorac Vasc Anesth. 2020;34(9):2484–91. DOI: 10.1053/j.jvca.2019.11.005","Sepehripour A.H., Garas G., Athanasiou T., Casula R. Robotics in cardiac surgery. Ann R Coll Surg Engl. 2018;100(Suppl 7):22–33. DOI: 10.1308/rcsann.supp2.22","Wang G., Gao C. Robotic cardiac surgery: an anaesthetic challenge. Postgrad Med J. 2014;90(1066):467–74. DOI: 10.1136/postgradmedj-2013-132326","Ren Y., Zhu X., Yan H., Chen L., Mao Q. Cardiorespiratory impact of intrathoracic pressure overshoot during artificial carbon dioxide pneumothorax: a randomized controlled study. BMC Anesthesiol. 2022;22(1):76. DOI: 10.1186/s12871-022-01621-9","Rezk M.E., Elgazzar M.A., Abo Youssef S.M., Emeraa A.S., Elkafoury A.E., Moussa H.H. Open versus closed pleura internal mammary artery harvesting and early pulmonary function after coronary artery bypass grafting. Heart Lung Circ. 2020;29(9):1412–7. DOI: 10.1016/j.hlc.2019.09.014","Kapur A., Kapur V. Robotic surgery: anaesthesiologist’s contemplation. Malays J Med Sci. 2020;27(3):143–9. DOI: 10.21315/mjms2020.27.3.15","Kim K.N., Kim D.W., Jeong M.A., Sin Y.H., Lee S.K. Comparison of pressure-controlled ventilation with volume-controlled ventilation during one-lung ventilation: a systematic review and meta-analysis. BMC Anesthesiol. 2016;16(1):72. DOI: 10.1186/s12871-016-0238-6","Mittnacht A.C., London M.J., Puskas J.D., Kaplan J.A. Anesthesia for myocardial revascularization. In: Kaplan J.A. (ed). Kaplan's essentials of cardiac anesthesia. Elsevier; 2018. P. 322–51. DOI: 10.1016/B978-0323-49798-5.00014-0"],"dc.citation.ru":["Vancheri F., Tate A.R., Henein M., Backlund L., Donfrancesco C., Palmieri L., et al. Time trends in ischaemic heart disease incidence and mortality over three decades (1990–2019) in 20 Western European countries: systematic analysis of the Global Burden of Disease Study 2019. Eur J Prev Cardiol. 2022;29(2):396–403. DOI: 10.1093/eurjpc/zwab134","Аскаров Р.А., Давлетшин Р.А., Аскарова З.Ф., Шарипова И.А. Уровень и структура смертности от болезней системы кровообращения в регионах Республики Башкортостан (2002–2018 гг.). Здравоохранение Российской Федерации. 2017;61(6):300–8. DOI: 10.18821/0044-197X-2017-61-6-300-308","Глезер М. Стабильная ишемическая болезнь сердца (диагностика и лечение). Врач. 2018;29(12):37–41. DOI: 10.29296/25877305-201812-09","Драпкина О.М., Самородская И.В. Динамика региональных показателей смертности от болезней сердца в России в 2019–2021 гг. Профилактическая медицина. 2022;25(12):64–70. DOI: 10.17116/profmed20222512164","Мурадов А.Г., Эфендиев В.У., Андин А.В., Дробот Д.Б., Демидов Д.П., Сакович В.А. История развития коронарной хирургии. Сибирское медицинское обозрение. 2021;3:15–25. DOI: 10.20333/25000136-2021-3-15-25","Mick S., Keshavamurthy S., Bonatti J. Current status of minimally invasive, robotic and hybrid coronary artery bypass surgery. In: Taggart D., Abu-Omar Y. (eds) Core concepts in cardiac surgery. Oxford: Oxford Academic; 2018. Р. 53–72. DOI: 10.1093/med/9780198735465.003.0003","Yanagawa B., Puskas J.D. State-of-the-art surgical coronary revascularization: Multiple arterial conduits, minimal aortic manipulation. J Thorac Cardiovasc Surg. 2015;150(1):259–61. DOI: 10.1016/j.jtcvs.2015.02.030","Sedov V.M., Nemkov A.S. Vasilii Ivanovich Kolesov: pioneer of coronary surgery. Eur J Cardiothorac Surg. 2014;45(2):220–4. DOI: 10.1093/ejcts/ezt605","Chitwood W.R. Jr. Historical evolution of robot-assisted cardiac surgery: a 25-year journey. Ann Cardiothorac Surg. 2022;11(6):564–82. DOI: 10.21037/acs-2022-rmvs-26","Ashrafian H., Clancy O., Grover V., Darzi A. The evolution of robotic surgery: surgical and anaesthetic aspects. Br J Anaesth. 2017;119(suppl_1):i72–i84. DOI: 10.1093/bja/aex383","Bhatt H.V., Schuessler M.E., Torregrossa G., Fitzgerald M.M., Evans A.S., Narasimhan S., et al. Robotic cardiac surgery part ii: anesthetic considerations for robotic coronary artery bypass grafting. J Cardiothorac Vasc Anesth. 2020;34(9):2484–91. DOI: 10.1053/j.jvca.2019.11.005","Sepehripour A.H., Garas G., Athanasiou T., Casula R. Robotics in cardiac surgery. Ann R Coll Surg Engl. 2018;100(Suppl 7):22–33. DOI: 10.1308/rcsann.supp2.22","Wang G., Gao C. Robotic cardiac surgery: an anaesthetic challenge. Postgrad Med J. 2014;90(1066):467–74. DOI: 10.1136/postgradmedj-2013-132326","Ren Y., Zhu X., Yan H., Chen L., Mao Q. Cardiorespiratory impact of intrathoracic pressure overshoot during artificial carbon dioxide pneumothorax: a randomized controlled study. BMC Anesthesiol. 2022;22(1):76. DOI: 10.1186/s12871-022-01621-9","Rezk M.E., Elgazzar M.A., Abo Youssef S.M., Emeraa A.S., Elkafoury A.E., Moussa H.H. Open versus closed pleura internal mammary artery harvesting and early pulmonary function after coronary artery bypass grafting. Heart Lung Circ. 2020;29(9):1412–7. DOI: 10.1016/j.hlc.2019.09.014","Kapur A., Kapur V. Robotic surgery: anaesthesiologist’s contemplation. Malays J Med Sci. 2020;27(3):143–9. DOI: 10.21315/mjms2020.27.3.15","Kim K.N., Kim D.W., Jeong M.A., Sin Y.H., Lee S.K. Comparison of pressure-controlled ventilation with volume-controlled ventilation during one-lung ventilation: a systematic review and meta-analysis. BMC Anesthesiol. 2016;16(1):72. DOI: 10.1186/s12871-016-0238-6","Mittnacht A.C., London M.J., Puskas J.D., Kaplan J.A. Anesthesia for myocardial revascularization. In: Kaplan J.A. (ed). Kaplan's essentials of cardiac anesthesia. Elsevier; 2018. P. 322–51. DOI: 10.1016/B978-0323-49798-5.00014-0"],"dc.citation.en":["Vancheri F., Tate A.R., Henein M., Backlund L., Donfrancesco C., Palmieri L., et al. Time trends in ischaemic heart disease incidence and mortality over three decades (1990–2019) in 20 Western European countries: systematic analysis of the Global Burden of Disease Study 2019. Eur J Prev Cardiol. 2022;29(2):396–403. DOI: 10.1093/eurjpc/zwab134","Аскаров Р.А., Давлетшин Р.А., Аскарова З.Ф., Шарипова И.А. Уровень и структура смертности от болезней системы кровообращения в регионах Республики Башкортостан (2002–2018 гг.). Здравоохранение Российской Федерации. 2017;61(6):300–8. DOI: 10.18821/0044-197X-2017-61-6-300-308","Глезер М. Стабильная ишемическая болезнь сердца (диагностика и лечение). Врач. 2018;29(12):37–41. DOI: 10.29296/25877305-201812-09","Драпкина О.М., Самородская И.В. Динамика региональных показателей смертности от болезней сердца в России в 2019–2021 гг. Профилактическая медицина. 2022;25(12):64–70. DOI: 10.17116/profmed20222512164","Мурадов А.Г., Эфендиев В.У., Андин А.В., Дробот Д.Б., Демидов Д.П., Сакович В.А. История развития коронарной хирургии. Сибирское медицинское обозрение. 2021;3:15–25. DOI: 10.20333/25000136-2021-3-15-25","Mick S., Keshavamurthy S., Bonatti J. Current status of minimally invasive, robotic and hybrid coronary artery bypass surgery. In: Taggart D., Abu-Omar Y. (eds) Core concepts in cardiac surgery. Oxford: Oxford Academic; 2018. Р. 53–72. DOI: 10.1093/med/9780198735465.003.0003","Yanagawa B., Puskas J.D. State-of-the-art surgical coronary revascularization: Multiple arterial conduits, minimal aortic manipulation. J Thorac Cardiovasc Surg. 2015;150(1):259–61. DOI: 10.1016/j.jtcvs.2015.02.030","Sedov V.M., Nemkov A.S. Vasilii Ivanovich Kolesov: pioneer of coronary surgery. Eur J Cardiothorac Surg. 2014;45(2):220–4. DOI: 10.1093/ejcts/ezt605","Chitwood W.R. Jr. Historical evolution of robot-assisted cardiac surgery: a 25-year journey. Ann Cardiothorac Surg. 2022;11(6):564–82. DOI: 10.21037/acs-2022-rmvs-26","Ashrafian H., Clancy O., Grover V., Darzi A. The evolution of robotic surgery: surgical and anaesthetic aspects. Br J Anaesth. 2017;119(suppl_1):i72–i84. DOI: 10.1093/bja/aex383","Bhatt H.V., Schuessler M.E., Torregrossa G., Fitzgerald M.M., Evans A.S., Narasimhan S., et al. Robotic cardiac surgery part ii: anesthetic considerations for robotic coronary artery bypass grafting. J Cardiothorac Vasc Anesth. 2020;34(9):2484–91. DOI: 10.1053/j.jvca.2019.11.005","Sepehripour A.H., Garas G., Athanasiou T., Casula R. Robotics in cardiac surgery. Ann R Coll Surg Engl. 2018;100(Suppl 7):22–33. DOI: 10.1308/rcsann.supp2.22","Wang G., Gao C. Robotic cardiac surgery: an anaesthetic challenge. Postgrad Med J. 2014;90(1066):467–74. DOI: 10.1136/postgradmedj-2013-132326","Ren Y., Zhu X., Yan H., Chen L., Mao Q. Cardiorespiratory impact of intrathoracic pressure overshoot during artificial carbon dioxide pneumothorax: a randomized controlled study. BMC Anesthesiol. 2022;22(1):76. DOI: 10.1186/s12871-022-01621-9","Rezk M.E., Elgazzar M.A., Abo Youssef S.M., Emeraa A.S., Elkafoury A.E., Moussa H.H. Open versus closed pleura internal mammary artery harvesting and early pulmonary function after coronary artery bypass grafting. Heart Lung Circ. 2020;29(9):1412–7. DOI: 10.1016/j.hlc.2019.09.014","Kapur A., Kapur V. Robotic surgery: anaesthesiologist’s contemplation. Malays J Med Sci. 2020;27(3):143–9. DOI: 10.21315/mjms2020.27.3.15","Kim K.N., Kim D.W., Jeong M.A., Sin Y.H., Lee S.K. Comparison of pressure-controlled ventilation with volume-controlled ventilation during one-lung ventilation: a systematic review and meta-analysis. BMC Anesthesiol. 2016;16(1):72. DOI: 10.1186/s12871-016-0238-6","Mittnacht A.C., London M.J., Puskas J.D., Kaplan J.A. Anesthesia for myocardial revascularization. In: Kaplan J.A. (ed). Kaplan's essentials of cardiac anesthesia. Elsevier; 2018. P. 322–51. DOI: 10.1016/B978-0323-49798-5.00014-0"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/7875"],"dc.date.accessioned_dt":"2023-10-13T09:59:09Z","dc.date.accessioned":["2023-10-13T09:59:09Z"],"dc.date.available":["2023-10-13T09:59:09Z"],"publication_grp":["123456789/7875"],"bi_4_dis_filter":["robotic surgery\n|||\nrobotic surgery","anterior descending artery\n|||\nanterior descending artery","perioperative period\n|||\nperioperative period","маммарокоронарное шунтирование\n|||\nмаммарокоронарное шунтирование","esp analgesia\n|||\nESP analgesia","однолегочная вентиляция\n|||\nоднолегочная вентиляция","роботизированная хирургия\n|||\nроботизированная хирургия","передняя нисходящая артерия\n|||\nпередняя нисходящая артерия","mammary coronary bypass\n|||\nmammary coronary bypass","single lung ventilation\n|||\nsingle lung ventilation","карбокситоракс\n|||\nкарбокситоракс","esp-аналгезия\n|||\nESP-аналгезия","carboxythorax\n|||\ncarboxythorax","периоперационный период\n|||\nпериоперационный период"],"bi_4_dis_partial":["роботизированная хирургия","маммарокоронарное шунтирование","периоперационный период","perioperative period","carboxythorax","передняя нисходящая артерия","ESP-аналгезия","robotic surgery","карбокситоракс","однолегочная вентиляция","ESP analgesia","mammary coronary bypass","anterior descending artery","single lung ventilation"],"bi_4_dis_value_filter":["роботизированная хирургия","маммарокоронарное шунтирование","периоперационный период","perioperative period","carboxythorax","передняя нисходящая артерия","ESP-аналгезия","robotic surgery","карбокситоракс","однолегочная вентиляция","ESP analgesia","mammary coronary bypass","anterior descending artery","single lung ventilation"],"bi_sort_1_sort":"perioperative patient management in mammary coronary bypass surgery using da vinci surgical system","bi_sort_3_sort":"2023-10-13T09:59:09Z","read":["g0"],"_version_":1779633907270942720},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2023-10-13T09:59:16.979Z","search.uniqueid":"2-7016","search.resourcetype":2,"search.resourceid":7016,"handle":"123456789/7894","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.doi":["10.24060/2076-3093-2023-13-2-171-177"],"dc.abstract":["Introduction. Traumatic liver injury is associated with the danger of developing various insidious complications, with some of them appearing immediately and others — eventually against a background of apparent clinical recovery. Modern sophisticated methods enable the character and localization of liver complications to be accurately revealed and those complications to be stopped by means of minimally invasive techniques.
Materials and methods. A clinical case of the traumatic hepatic rupture caused by a fall from height and the subsequent development of successive complications, which, except for the primary surgery — suturing of the liver rupture through laparotomy — were stopped by minimally invasive techniques.
Results and discussion. All complications that occurred and were subsequently treated have been divided into seven stages. Stage 1: rapid transfer of the patient to a multidisciplinary hospital. Stage 2: diagnostic laparoscopy followed by laparotomy and suturing of the liver rupture. Stage 3: puncture of the infected biloma. Stage 4: minilaparotomy cholecystectomy. Stage 5: antegrade percutaneous transhepatic drainage of the bile ducts. Stage 6: angiography of the hepatic artery and its branches. Stage 7: endovascular embolization of the pseudoaneurysm cavity.
Conclusion. The authors presented the clinical case in order to demonstrate the feasibility and proper application of minimally invasive techniques to manage various complications of liver injury, avoid resection, save life, and preserve quality of life.
","Введение. Травматические повреждения печени опасны развитием различных коварных осложнений, которые характеризуются тем, что некоторые из них появляются сразу, а другие с течением времени на фоне, казалось бы, уже клинического выздоровления. Современные высокотехнологичные методики позволяют не только топографически точно выявлять характер и локализацию осложнений в печени, но и в полном объеме купировать их минимально инвазивными способами.
Материалы и методы. Представлен клинический случай травматического разрыва печени в результате падения с высоты с последующим развитием одного за другим осложнений, купирование которых, за исключением первичной операции — ушивания разрыва печени из лапаротомного доступа, удалось купировать мало инвазивными методами.
Результаты и обсуждение. Оказание медицинской помощи при осложнениях мы разделили на семь этапов. Первый — быстрая доставка пострадавшего в многопрофильную клиническую больницу. Второй — диагностическая лапароскопия с последующей лапаротомией и ушиванием разрыва печени. Третий — пункция инфицированной биломы. Четвертый — минилапаротомная холецистэктомия. Пятый — антеградное чрескожное чреспеченочное дренирование желчных протоков. Шестой — ангиография печеночной артерии с ее ветвями. Седьмой — эндоваскулярная эмболизация полости псевдоаневризмы.
Заключение. Описанный клинический случай нами представлен с целью показа возможностей и правильного применения минимально инвазивных способов для купирования различных осложнений в результате травмы печени, позволивших избежать в итоге резекционной операции, спасти жизнь и сохранить ее качество.
"],"dc.abstract.en":["Introduction. Traumatic liver injury is associated with the danger of developing various insidious complications, with some of them appearing immediately and others — eventually against a background of apparent clinical recovery. Modern sophisticated methods enable the character and localization of liver complications to be accurately revealed and those complications to be stopped by means of minimally invasive techniques.
Materials and methods. A clinical case of the traumatic hepatic rupture caused by a fall from height and the subsequent development of successive complications, which, except for the primary surgery — suturing of the liver rupture through laparotomy — were stopped by minimally invasive techniques.
Results and discussion. All complications that occurred and were subsequently treated have been divided into seven stages. Stage 1: rapid transfer of the patient to a multidisciplinary hospital. Stage 2: diagnostic laparoscopy followed by laparotomy and suturing of the liver rupture. Stage 3: puncture of the infected biloma. Stage 4: minilaparotomy cholecystectomy. Stage 5: antegrade percutaneous transhepatic drainage of the bile ducts. Stage 6: angiography of the hepatic artery and its branches. Stage 7: endovascular embolization of the pseudoaneurysm cavity.
Conclusion. The authors presented the clinical case in order to demonstrate the feasibility and proper application of minimally invasive techniques to manage various complications of liver injury, avoid resection, save life, and preserve quality of life.
"],"dc.sponsor":["This work is not funded","Данная работа не финансировалась"],"dc.sponsor.en":["This work is not funded"],"subject":["liver injury","biloma","hepatic artery pseudoaneurysm","destructive cholecystitis","X-ray endovascular embolization","травма печени","билома","псевдоаневризма печеночной артерии","деструктивный холецистит","рентгенэндоваскулярная эмболизация"],"subject_keyword":["liver injury","liver injury","biloma","biloma","hepatic artery pseudoaneurysm","hepatic artery pseudoaneurysm","destructive cholecystitis","destructive cholecystitis","X-ray endovascular embolization","X-ray endovascular embolization","травма печени","травма печени","билома","билома","псевдоаневризма печеночной артерии","псевдоаневризма печеночной артерии","деструктивный холецистит","деструктивный холецистит","рентгенэндоваскулярная эмболизация","рентгенэндоваскулярная эмболизация"],"subject_ac":["liver injury\n|||\nliver injury","biloma\n|||\nbiloma","hepatic artery pseudoaneurysm\n|||\nhepatic artery pseudoaneurysm","destructive cholecystitis\n|||\ndestructive cholecystitis","x-ray endovascular embolization\n|||\nX-ray endovascular embolization","травма печени\n|||\nтравма печени","билома\n|||\nбилома","псевдоаневризма печеночной артерии\n|||\nпсевдоаневризма печеночной артерии","деструктивный холецистит\n|||\nдеструктивный холецистит","рентгенэндоваскулярная эмболизация\n|||\nрентгенэндоваскулярная эмболизация"],"subject_tax_0_filter":["liver injury\n|||\nliver injury","biloma\n|||\nbiloma","hepatic artery pseudoaneurysm\n|||\nhepatic artery pseudoaneurysm","destructive cholecystitis\n|||\ndestructive cholecystitis","x-ray endovascular embolization\n|||\nX-ray endovascular embolization","травма печени\n|||\nтравма печени","билома\n|||\nбилома","псевдоаневризма печеночной артерии\n|||\nпсевдоаневризма печеночной артерии","деструктивный холецистит\n|||\nдеструктивный холецистит","рентгенэндоваскулярная эмболизация\n|||\nрентгенэндоваскулярная эмболизация"],"subject_filter":["liver injury\n|||\nliver injury","biloma\n|||\nbiloma","hepatic artery pseudoaneurysm\n|||\nhepatic artery pseudoaneurysm","destructive cholecystitis\n|||\ndestructive cholecystitis","x-ray endovascular embolization\n|||\nX-ray endovascular embolization","травма печени\n|||\nтравма печени","билома\n|||\nбилома","псевдоаневризма печеночной артерии\n|||\nпсевдоаневризма печеночной артерии","деструктивный холецистит\n|||\nдеструктивный холецистит","рентгенэндоваскулярная эмболизация\n|||\nрентгенэндоваскулярная эмболизация"],"dc.subject_mlt":["liver injury","biloma","hepatic artery pseudoaneurysm","destructive cholecystitis","X-ray endovascular embolization","травма печени","билома","псевдоаневризма печеночной артерии","деструктивный холецистит","рентгенэндоваскулярная эмболизация"],"dc.subject":["liver injury","biloma","hepatic artery pseudoaneurysm","destructive cholecystitis","X-ray endovascular embolization","травма печени","билома","псевдоаневризма печеночной артерии","деструктивный холецистит","рентгенэндоваскулярная эмболизация"],"dc.subject.en":["liver injury","biloma","hepatic artery pseudoaneurysm","destructive cholecystitis","X-ray endovascular embolization"],"title":["Surgical Treatment of Traumatic Liver Injury with Development of Biloma, Destructive Cholecystitis and Pseudoaneurysm: a Clinical Case","Клинический случай хирургического лечения травматического повреждения печени с формированием биломы, развитием деструктивного холецистита и образованием псевдоаневризмы"],"title_keyword":["Surgical Treatment of Traumatic Liver Injury with Development of Biloma, Destructive Cholecystitis and Pseudoaneurysm: a Clinical Case","Клинический случай хирургического лечения травматического повреждения печени с формированием биломы, развитием деструктивного холецистита и образованием псевдоаневризмы"],"title_ac":["surgical treatment of traumatic liver injury with development of biloma, destructive cholecystitis and pseudoaneurysm: a clinical case\n|||\nSurgical Treatment of Traumatic Liver Injury with Development of Biloma, Destructive Cholecystitis and Pseudoaneurysm: a Clinical Case","клинический случай хирургического лечения травматического повреждения печени с формированием биломы, развитием деструктивного холецистита и образованием псевдоаневризмы\n|||\nКлинический случай хирургического лечения травматического повреждения печени с формированием биломы, развитием деструктивного холецистита и образованием псевдоаневризмы"],"dc.title_sort":"Surgical Treatment of Traumatic Liver Injury with Development of Biloma, Destructive Cholecystitis and Pseudoaneurysm: a Clinical Case","dc.title_hl":["Surgical Treatment of Traumatic Liver Injury with Development of Biloma, Destructive Cholecystitis and Pseudoaneurysm: a Clinical Case","Клинический случай хирургического лечения травматического повреждения печени с формированием биломы, развитием деструктивного холецистита и образованием псевдоаневризмы"],"dc.title_mlt":["Surgical Treatment of Traumatic Liver Injury with Development of Biloma, Destructive Cholecystitis and Pseudoaneurysm: a Clinical Case","Клинический случай хирургического лечения травматического повреждения печени с формированием биломы, развитием деструктивного холецистита и образованием псевдоаневризмы"],"dc.title":["Surgical Treatment of Traumatic Liver Injury with Development of Biloma, Destructive Cholecystitis and Pseudoaneurysm: a Clinical Case","Клинический случай хирургического лечения травматического повреждения печени с формированием биломы, развитием деструктивного холецистита и образованием псевдоаневризмы"],"dc.title_stored":["Surgical Treatment of Traumatic Liver Injury with Development of Biloma, Destructive Cholecystitis and Pseudoaneurysm: a Clinical Case\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","Клинический случай хирургического лечения травматического повреждения печени с формированием биломы, развитием деструктивного холецистита и образованием псевдоаневризмы\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["Surgical Treatment of Traumatic Liver Injury with Development of Biloma, Destructive Cholecystitis and Pseudoaneurysm: a Clinical Case"],"dc.abstract.ru":["Введение. Травматические повреждения печени опасны развитием различных коварных осложнений, которые характеризуются тем, что некоторые из них появляются сразу, а другие с течением времени на фоне, казалось бы, уже клинического выздоровления. Современные высокотехнологичные методики позволяют не только топографически точно выявлять характер и локализацию осложнений в печени, но и в полном объеме купировать их минимально инвазивными способами.
Материалы и методы. Представлен клинический случай травматического разрыва печени в результате падения с высоты с последующим развитием одного за другим осложнений, купирование которых, за исключением первичной операции — ушивания разрыва печени из лапаротомного доступа, удалось купировать мало инвазивными методами.
Результаты и обсуждение. Оказание медицинской помощи при осложнениях мы разделили на семь этапов. Первый — быстрая доставка пострадавшего в многопрофильную клиническую больницу. Второй — диагностическая лапароскопия с последующей лапаротомией и ушиванием разрыва печени. Третий — пункция инфицированной биломы. Четвертый — минилапаротомная холецистэктомия. Пятый — антеградное чрескожное чреспеченочное дренирование желчных протоков. Шестой — ангиография печеночной артерии с ее ветвями. Седьмой — эндоваскулярная эмболизация полости псевдоаневризмы.
Заключение. Описанный клинический случай нами представлен с целью показа возможностей и правильного применения минимально инвазивных способов для купирования различных осложнений в результате травмы печени, позволивших избежать в итоге резекционной операции, спасти жизнь и сохранить ее качество.
"],"dc.fileName":["cover_article_815_ru_RU.png"],"dc.fileName.ru":["cover_article_815_ru_RU.png"],"dc.fullHTML":["ВВЕДЕНИЕ
Повреждения печени при закрытой травме живота по частоте стоят на втором месте (15–20 %) после повреждения селезенки, а по летальности — на первом [1–7]. Повреждение печени чаще бывает у мужчин трудоспособного возраста, а наиболее частой причиной служат дорожно-транспортные происшествия [8][9]. Другой причиной разрыва печени является падение с высоты. Типичный механизм повреждения печени — ее сдавление между ребрами и позвоночником или задней брюшной стенкой. Почти в 85 % наблюдений повреждения печени располагаются в более массивной правой доле, обычно в VI, VII и VIII сегментах. Одним из осложнений при оперативных вмешательствах и травмах печени является желчеистечение из нелегированных желчных протоков с формированием биломы (скопление желчи), которая в случае инфицирования может привести к гнойно-септическим осложнениям, а в случае прорыва в свободную брюшную полость — к перитониту [10][11]. Аневризмы висцеральных ветвей аорты — редкая патология, частота встречаемости которой по данным рутинной аутопсии и неинвазивных методов диагностики не превышает 0,1–2 %. К середине двадцатого столетия было известно о 100 клинических наблюдениях аневризмы печеночной артерии, но лишь в двух случаях диагноз был выставлен до операции [12]. Основными причинами формирования псевдоаневризм висцеральных артерий являются ятрогенные повреждения, инфекционные осложнения, закрытая травма живота, пептические язвы желудка и двенадцатиперстной кишки, васкулит, атеросклероз, а также окклюзия/стеноз чревного ствола или правой печеночной артерии [13]. Редким осложнением при травмах печени является формирование псевдоаневризмы внутрипеченочных артерий, которая в последующем может прорваться в желчные протоки и вызвать, таким образом, гемобилию, холангит с холангетическими абсцессами и привести к печеночной недостаточности [14–18]. Современные, в том числе минимально инвазивные, технологии в хирургии дают возможность успешно бороться с различного рода осложнениями, возникшими при травме печени, позволяющие эффективно, без травматичного оперативного вмешательства — резекции печени, достичь благоприятного клинического результата [19–21].
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ
Приводим клинический пример хирургического лечения повреждения печени, полученного в результате закрытой травмы живота во время падения с высоты, а также всех осложнений, возникших в различные сроки после первичного оперативного вмешательства — ушивания разрыва печени. В результате нескольких операций, выполненных для купирования тех или иных осложнений, удалось достичь благоприятного исхода с полным выздоровлением пациента.
Пациент Ш., 31 год, получил производственную травму в результате падения с высоты и был доставлен по линии скорой помощи в одну из клиник г. Уфы, где после обследования был выставлен диагноз: Сочетанная травма (падение с высоты). Закрытая черепно-мозговая травма с сотрясением головного мозга. Перелом костей предплечья без смещения. Закрытая травма грудной клетки с переломом 5–6 ребер справа без внутриплевральных осложнений. Закрытая травма живота. Повреждение внутренних органов? Для подтверждения/исключения травмирования внутренних органов живота была выполнена диагностическая лапароскопия, во время которой выявлено скопление крови по типу гематомы больших размеров в области печени. Удалить гематому и оценить, таким образом, размер и характер повреждения паренхимы печени лапароскопическим способом не представлялось возможным, в связи с чем выполнена широкая лапаротомия с полноценной ревизией органов брюшной полости и забрюшинного пространства.
Выявленная гематома располагалась на диафрагмальной поверхности всей правой доли печени, составляя в объеме до 500,0 мл. После эвакуации гематомы был выявлен разрыв печени с активным кровотечением около 8,0 см длиной с извитым направлением в области 4–5 сегментов печени, глубину которого выявить не представлялось возможным. Разрыв был ушит П-образными швами с достижением гемостаза. Других повреждений выявлено не было. В послеоперационном периоде на 10-е сутки при контрольном УЗИ брюшной полости было выявлено внутрипеченочное скопление жидкости в области ранее ушитого разрыва печени объемом до 140,0 мл, что сопровождалось повышенной температурой тела. В связи с этим скопившаяся жидкость под местной анестезией и ультразвуковой навигацией была эвакуирована пункционным способом с установкой дренажа в остаточную полость. Пунктированной жидкостью оказалась желчь с наличием взвеси и запаха — инфицированная билома, что было подтверждено в последующем результатом микробиологического посева. Через 8 суток, после ежедневных промываний антисептиком, дренаж из остаточной полости печени был удален в связи с отсутствием по нему поступления и нормализацией температуры тела, а пациент был выписан в удовлетворительном состоянии на амбулаторное долечивание.
Через две недели после выписки у пациента возникла клиника печеночной колики, повысилась температура тела и появилась эктеричность склер, в связи с чем он в экстренном порядке был госпитализирован в отделение гастрохирургии Республиканской клинической больницы им. Г.Г. Куватова. На тот момент больница скорой медицинской помощи была перепрофилирована под госпиталь для оказания помощи больным с новой коронавирусной инфекцией. При обследовании по данным УЗИ и компьютерной томографии имелись все данные за острый деструктивный бескаменный холецистит без расширения желчных протоков. Учитывая неэффективность консервативного лечения и нарастания клиники деструктивного холецистита, пациенту в экстренном порядке по жизненным показаниям под наркозом выполнена в правом подреберье мини-лапаротомия с холецистэктомией. Из-за выраженного инфильтрата общий желчный проток выделить не удалось. Во время данного оперативного вмешательства был выявлен измененный по типу ишемии участок нисходящей части двенадцатиперстной кишки в диаметре до 2,0 см, который удалось погрузить из минилапаротомного доступа узловыми швами.
В ближайшем послеоперационном периоде у пациента наступило улучшение состояния, однако через четверо суток отмечалось повышение общего билирубина до 300,0 ммоль/л и появление лихорадки. Повторное проведение компьютерной томографии позволило все же выявить расширение внутрипеченочных желчных протоков с наличием в них неоднородного содержимого. После указанной находки пациенту в условиях рентген-операционной было выполнено наружное чрескожное чреспеченочное дренирование желчных протоков, во время которого по установленному дренажу была получена желчь с кровью. После дренирования сразу была выполнена антеградная холангиография, по результатам которой была заподозрена аневризма сегментарной артерии правой доли печени и множество неоднородных образований во всех желчных протоках — абсцессы? скопления крови? (рис. 1). Выявленная гемобилия послужила поводом для проведения целиакографии, во время которой была обнаружена мешотчатая аневризма сегментарной артерии правой доли печени размерами 7,55×13,10 мм, шейка 3,27 мм (рис. 2). Обнаруженная аневризма как источник кровотечения требовала ликвидации, и для этого было принято решение о попытке эмболизации псевдоаневризмы с использованием микрокатетера (рис. 3). После катетеризации псевдоаневризмы в ее полость поочередно были уложены микроспирали различных размеров. Эмболизация была признана достаточной в связи с отсутствием заполнения полости псевдоаневризмы контрастным веществом (рис. 4).
![\"\"](\"https://cdn.elpub.ru/assets/journals/surgonco/2023/2/NpdSMPgpqjp4QbPYZer2AZmHdWMCC0q1mGm6NkIX.jpeg\")
Рисунок 1. Антеградная холангиограмма. Визуализируется аневризма сегментарной ветви правой печеночной артерии
Figure 1. Antegrade cholangiogram. Aneurysm of segmental branch of right hepatic artery is visualized
![\"\"](\"https://cdn.elpub.ru/assets/journals/surgonco/2023/2/sMhvAsq52S9gaLTb8BKEqGVxI8v4WAdEPjIaXhMh.jpeg\")
Рисунок 2. Ангиограмма правой печеночной артерии. Визуализируется псевдоаневризма ветви правой печеночной артерии (указано стрелкой)
Figure 2. Angiogram of right hepatic artery. Pseudoaneurysm of right hepatic artery branch is visualized (arrow)
![\"\"](\"https://cdn.elpub.ru/assets/journals/surgonco/2023/2/qIsbzdBRprzDQuQUrouejmLsacQlqlH8mKxQgqlR.jpeg\")
Рисунок 3. Установка микрокатетера в полость псевдоаневризмы для эмболизации. Стрелками указаны метки микрокатетера
Figure 3. Inserting microcatheter into pseudoaneurysm cavity for embolization. Arrows indicate microcatheter tags
![\"\"](\"https://cdn.elpub.ru/assets/journals/surgonco/2023/2/d6HluotzSREknVrSJvVTRbzaKWyWU0RzKzmHuCxx.jpeg\")
Рисунок 4. Ангиограмма правой печеночной артерии с эмболизированной микроспиралями полости псевдоаневризмы (указано стрелкой)
Figure 4. Angiogram of right hepatic artery with pseudoaneurysm cavity after microcoil embolization (arrow)
Постепенно в течение нескольких суток желчь, отделяемая по дренажу, посветлела, а крови в ней больше не отмечалось. После нормализации состояния пациента была выполнена антеградная холангиография через установленный наружный дренаж желчных протоков, где визуализировалась ранее эмболизированная псевдоаневризма без признаков ее сообщения с внутрипеченочными желчными протоками (рис. 5). После эмболизации псевдоаневризмы и разобщения, таким образом, сообщения ее с желчными протоками на фоне проводимого консервативного лечения состояние пациента улучшилось, желтуха и явления печеночной недостаточности были купированы, а холангиостома в последующем удалена.
![\"\"](\"https://cdn.elpub.ru/assets/journals/surgonco/2023/2/2Erkp6MxqTwOyITIDCBEXthHHAjtfNXiHIDzpFwv.jpeg\")
Рисунок 5. Холангиограмма через установленный наружный дренаж желчных протоков. Визуализируется ранее эмболизированная псевдоаневризма (указано стрелкой) без признаков ее сообщения с внутрипеченочными желчными протоками
Figure 5. Cholangiogram through external drainage of bile duct. Previously embolized pseudoaneurysm (arrow), free of evident communication with intrahepatic bile ducts, is visualized
РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ
Представлен случай закрытой травмы живота у молодого человека 31 года в результате падения с высоты, приведшего к повреждению печени с возникшими в последующем осложнениями, потребовавшими проведения ряда диагностических мероприятий и хирургических вмешательств. Поэтому результаты диагностики, лечения и их обсуждение проведем в несколько последовательных этапов.
Первый: Отметим быструю доставку пострадавшего специализированным автомобилем скорой помощи в многопрофильную клиническую больницу с грамотным проведением в дороге всех противошоковых мероприятий.
Второй: В клинике в кратчайшие сроки было проведено всестороннее обследование пациента, включая проведение диагностической лапароскопии. Выявленная больших размеров гематома в области печени заставила хирургов принять правильное решение — продолжить оперативное вмешательство из широкого лапаротомного доступа, позволившего выполнить полноценную ревизию органов брюшной полости и забрюшинного пространства. Обнаруженный разрыв и отсутствие размозжения паренхимы печени были оценены хирургами как травма, которую можно устранить путем наложения «П-образных» гемостатических швов, что и было выполнено.
Третий: Инфицированная билома, скопившаяся в области ушитого разрыва печени, была устранена с использованием минимальной инвазии — пункция с дренированием под контролем ультразвука. Проведенная операция оказалась эффективной, позволившей полностью купировать возникшее осложнение и выписать пациента на амбулаторное долечивание.
Четвертый: Острый деструктивный бескаменный холецистит с явлениями желтухи до конца не имеет четких объяснений своего развития. Однако вполне возможной причиной деструкции в данном случае может быть внутрипросветное повреждение желчного пузыря во время получения травмы, что подтверждается гистологическим исследованием, при котором отмечается некроз слизистой оболочки с отслойкой ее от стенки желчного пузыря. На данном этапе из мини-лапаротомного доступа выполнена холецистэктомия, принесшая облегчение пациенту. Желтуха до текущего момента расценивалась как паренхиматозная, но через несколько суток повторное проведение УЗИ и КТ позволили установить все же механический фактор в ее возникновении — наличие во всех расширенных желчных протоках неоднородного содержимого.
Пятый: Для купирования желтухи была использована методика антеградного чрескожного чреспеченочного дренирования желчных протоков под рентген-контролем, позволившая также минимально инвазивным способом не только дать отток для желчи, но и установить механический фактор — гемобилию со сгустками крови, причиной которой была заподозрена аневризма сегментарной артерии правой доли печени.
Шестой: Выявленная находка — гемобилия, а также подозрение на аневризму заставили провести уточняющую диагностическую манипуляцию — ангиографию печеночной артерии с ее ветвями. Ангиография не только подтвердила наличие псевдоаневризмы сегментарной артерии правой доли печени в области ранее ушитого травмированного участка, но и установила, что именно из нее идет активный сброс крови в желчные протоки.
Седьмой: Наличие псевдоаневризмы с внутрипросветным кровотечением требовало проведения незамедлительных мероприятий, в связи с чем была выполнена эндоваскулярная эмболизация полости псевдоаневризмы микроспиралями, которая оказалась эффективной, сброс крови в желчные протоки прекратился.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Описанное клиническое наблюдение многоэтапного лечения травмы печени с возникшими осложнениями, закончившееся благоприятно, нами представлено с целью показа возможностей современных медицинских технологий как в диагностике, так и в лечении травм печени, включая хирургическое. Еще в недавнем прошлом, не имея соответствующего оборудования, методик и способов проведения минимально инвазивных вмешательств под ультразвуковой, рентгеновской и/или компьютерной навигацией, в подобном случае хирургам пришлось бы прибегнуть еще не к одному оперативному вмешательству из широкого лапаротомного доступа для того, чтобы справиться с возникшими осложнениями. Кроме этого, была бы очень затруднительной диагностика возникших осложнений, и неизвестно, каков был бы результат всех этих операций, а также качество жизни пациента. Самым сложным и коварным осложнением в представленном случае было формирование псевдоаневризмы сегментарной печеночной артерии с наличием ее сообщения с желчными протоками. Раньше, не имея современного оборудования, включая рентгенэндоваскулярные установки, хирургам для того, чтобы справиться с возникшей ситуацией, пришлось бы выполнять крайне травматичную операцию — обширную резекцию печени, что не пришлось делать в представленном случае ввиду эффективности рентгенэндоваскулярной эмболизации.
Информированное согласие. Информированное согласие пациента на публикацию своих данных получено.
Statement of informed consent. Written informed consent was obtained from the patient for publication of this case report and accompanying materials.
Информация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.
Conflict of interest. The authors declare no conflict of interest.
Информация о спонсорстве. Данная работа не финансировалась.
Funding. This work is not funded.
"],"dc.fullHTML.ru":["ВВЕДЕНИЕ
Повреждения печени при закрытой травме живота по частоте стоят на втором месте (15–20 %) после повреждения селезенки, а по летальности — на первом [1–7]. Повреждение печени чаще бывает у мужчин трудоспособного возраста, а наиболее частой причиной служат дорожно-транспортные происшествия [8][9]. Другой причиной разрыва печени является падение с высоты. Типичный механизм повреждения печени — ее сдавление между ребрами и позвоночником или задней брюшной стенкой. Почти в 85 % наблюдений повреждения печени располагаются в более массивной правой доле, обычно в VI, VII и VIII сегментах. Одним из осложнений при оперативных вмешательствах и травмах печени является желчеистечение из нелегированных желчных протоков с формированием биломы (скопление желчи), которая в случае инфицирования может привести к гнойно-септическим осложнениям, а в случае прорыва в свободную брюшную полость — к перитониту [10][11]. Аневризмы висцеральных ветвей аорты — редкая патология, частота встречаемости которой по данным рутинной аутопсии и неинвазивных методов диагностики не превышает 0,1–2 %. К середине двадцатого столетия было известно о 100 клинических наблюдениях аневризмы печеночной артерии, но лишь в двух случаях диагноз был выставлен до операции [12]. Основными причинами формирования псевдоаневризм висцеральных артерий являются ятрогенные повреждения, инфекционные осложнения, закрытая травма живота, пептические язвы желудка и двенадцатиперстной кишки, васкулит, атеросклероз, а также окклюзия/стеноз чревного ствола или правой печеночной артерии [13]. Редким осложнением при травмах печени является формирование псевдоаневризмы внутрипеченочных артерий, которая в последующем может прорваться в желчные протоки и вызвать, таким образом, гемобилию, холангит с холангетическими абсцессами и привести к печеночной недостаточности [14–18]. Современные, в том числе минимально инвазивные, технологии в хирургии дают возможность успешно бороться с различного рода осложнениями, возникшими при травме печени, позволяющие эффективно, без травматичного оперативного вмешательства — резекции печени, достичь благоприятного клинического результата [19–21].
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ
Приводим клинический пример хирургического лечения повреждения печени, полученного в результате закрытой травмы живота во время падения с высоты, а также всех осложнений, возникших в различные сроки после первичного оперативного вмешательства — ушивания разрыва печени. В результате нескольких операций, выполненных для купирования тех или иных осложнений, удалось достичь благоприятного исхода с полным выздоровлением пациента.
Пациент Ш., 31 год, получил производственную травму в результате падения с высоты и был доставлен по линии скорой помощи в одну из клиник г. Уфы, где после обследования был выставлен диагноз: Сочетанная травма (падение с высоты). Закрытая черепно-мозговая травма с сотрясением головного мозга. Перелом костей предплечья без смещения. Закрытая травма грудной клетки с переломом 5–6 ребер справа без внутриплевральных осложнений. Закрытая травма живота. Повреждение внутренних органов? Для подтверждения/исключения травмирования внутренних органов живота была выполнена диагностическая лапароскопия, во время которой выявлено скопление крови по типу гематомы больших размеров в области печени. Удалить гематому и оценить, таким образом, размер и характер повреждения паренхимы печени лапароскопическим способом не представлялось возможным, в связи с чем выполнена широкая лапаротомия с полноценной ревизией органов брюшной полости и забрюшинного пространства.
Выявленная гематома располагалась на диафрагмальной поверхности всей правой доли печени, составляя в объеме до 500,0 мл. После эвакуации гематомы был выявлен разрыв печени с активным кровотечением около 8,0 см длиной с извитым направлением в области 4–5 сегментов печени, глубину которого выявить не представлялось возможным. Разрыв был ушит П-образными швами с достижением гемостаза. Других повреждений выявлено не было. В послеоперационном периоде на 10-е сутки при контрольном УЗИ брюшной полости было выявлено внутрипеченочное скопление жидкости в области ранее ушитого разрыва печени объемом до 140,0 мл, что сопровождалось повышенной температурой тела. В связи с этим скопившаяся жидкость под местной анестезией и ультразвуковой навигацией была эвакуирована пункционным способом с установкой дренажа в остаточную полость. Пунктированной жидкостью оказалась желчь с наличием взвеси и запаха — инфицированная билома, что было подтверждено в последующем результатом микробиологического посева. Через 8 суток, после ежедневных промываний антисептиком, дренаж из остаточной полости печени был удален в связи с отсутствием по нему поступления и нормализацией температуры тела, а пациент был выписан в удовлетворительном состоянии на амбулаторное долечивание.
Через две недели после выписки у пациента возникла клиника печеночной колики, повысилась температура тела и появилась эктеричность склер, в связи с чем он в экстренном порядке был госпитализирован в отделение гастрохирургии Республиканской клинической больницы им. Г.Г. Куватова. На тот момент больница скорой медицинской помощи была перепрофилирована под госпиталь для оказания помощи больным с новой коронавирусной инфекцией. При обследовании по данным УЗИ и компьютерной томографии имелись все данные за острый деструктивный бескаменный холецистит без расширения желчных протоков. Учитывая неэффективность консервативного лечения и нарастания клиники деструктивного холецистита, пациенту в экстренном порядке по жизненным показаниям под наркозом выполнена в правом подреберье мини-лапаротомия с холецистэктомией. Из-за выраженного инфильтрата общий желчный проток выделить не удалось. Во время данного оперативного вмешательства был выявлен измененный по типу ишемии участок нисходящей части двенадцатиперстной кишки в диаметре до 2,0 см, который удалось погрузить из минилапаротомного доступа узловыми швами.
В ближайшем послеоперационном периоде у пациента наступило улучшение состояния, однако через четверо суток отмечалось повышение общего билирубина до 300,0 ммоль/л и появление лихорадки. Повторное проведение компьютерной томографии позволило все же выявить расширение внутрипеченочных желчных протоков с наличием в них неоднородного содержимого. После указанной находки пациенту в условиях рентген-операционной было выполнено наружное чрескожное чреспеченочное дренирование желчных протоков, во время которого по установленному дренажу была получена желчь с кровью. После дренирования сразу была выполнена антеградная холангиография, по результатам которой была заподозрена аневризма сегментарной артерии правой доли печени и множество неоднородных образований во всех желчных протоках — абсцессы? скопления крови? (рис. 1). Выявленная гемобилия послужила поводом для проведения целиакографии, во время которой была обнаружена мешотчатая аневризма сегментарной артерии правой доли печени размерами 7,55×13,10 мм, шейка 3,27 мм (рис. 2). Обнаруженная аневризма как источник кровотечения требовала ликвидации, и для этого было принято решение о попытке эмболизации псевдоаневризмы с использованием микрокатетера (рис. 3). После катетеризации псевдоаневризмы в ее полость поочередно были уложены микроспирали различных размеров. Эмболизация была признана достаточной в связи с отсутствием заполнения полости псевдоаневризмы контрастным веществом (рис. 4).
Рисунок 1. Антеградная холангиограмма. Визуализируется аневризма сегментарной ветви правой печеночной артерии
Figure 1. Antegrade cholangiogram. Aneurysm of segmental branch of right hepatic artery is visualized
Рисунок 2. Ангиограмма правой печеночной артерии. Визуализируется псевдоаневризма ветви правой печеночной артерии (указано стрелкой)
Figure 2. Angiogram of right hepatic artery. Pseudoaneurysm of right hepatic artery branch is visualized (arrow)
Рисунок 3. Установка микрокатетера в полость псевдоаневризмы для эмболизации. Стрелками указаны метки микрокатетера
Figure 3. Inserting microcatheter into pseudoaneurysm cavity for embolization. Arrows indicate microcatheter tags
Рисунок 4. Ангиограмма правой печеночной артерии с эмболизированной микроспиралями полости псевдоаневризмы (указано стрелкой)
Figure 4. Angiogram of right hepatic artery with pseudoaneurysm cavity after microcoil embolization (arrow)
Постепенно в течение нескольких суток желчь, отделяемая по дренажу, посветлела, а крови в ней больше не отмечалось. После нормализации состояния пациента была выполнена антеградная холангиография через установленный наружный дренаж желчных протоков, где визуализировалась ранее эмболизированная псевдоаневризма без признаков ее сообщения с внутрипеченочными желчными протоками (рис. 5). После эмболизации псевдоаневризмы и разобщения, таким образом, сообщения ее с желчными протоками на фоне проводимого консервативного лечения состояние пациента улучшилось, желтуха и явления печеночной недостаточности были купированы, а холангиостома в последующем удалена.
Рисунок 5. Холангиограмма через установленный наружный дренаж желчных протоков. Визуализируется ранее эмболизированная псевдоаневризма (указано стрелкой) без признаков ее сообщения с внутрипеченочными желчными протоками
Figure 5. Cholangiogram through external drainage of bile duct. Previously embolized pseudoaneurysm (arrow), free of evident communication with intrahepatic bile ducts, is visualized
РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ
Представлен случай закрытой травмы живота у молодого человека 31 года в результате падения с высоты, приведшего к повреждению печени с возникшими в последующем осложнениями, потребовавшими проведения ряда диагностических мероприятий и хирургических вмешательств. Поэтому результаты диагностики, лечения и их обсуждение проведем в несколько последовательных этапов.
Первый: Отметим быструю доставку пострадавшего специализированным автомобилем скорой помощи в многопрофильную клиническую больницу с грамотным проведением в дороге всех противошоковых мероприятий.
Второй: В клинике в кратчайшие сроки было проведено всестороннее обследование пациента, включая проведение диагностической лапароскопии. Выявленная больших размеров гематома в области печени заставила хирургов принять правильное решение — продолжить оперативное вмешательство из широкого лапаротомного доступа, позволившего выполнить полноценную ревизию органов брюшной полости и забрюшинного пространства. Обнаруженный разрыв и отсутствие размозжения паренхимы печени были оценены хирургами как травма, которую можно устранить путем наложения «П-образных» гемостатических швов, что и было выполнено.
Третий: Инфицированная билома, скопившаяся в области ушитого разрыва печени, была устранена с использованием минимальной инвазии — пункция с дренированием под контролем ультразвука. Проведенная операция оказалась эффективной, позволившей полностью купировать возникшее осложнение и выписать пациента на амбулаторное долечивание.
Четвертый: Острый деструктивный бескаменный холецистит с явлениями желтухи до конца не имеет четких объяснений своего развития. Однако вполне возможной причиной деструкции в данном случае может быть внутрипросветное повреждение желчного пузыря во время получения травмы, что подтверждается гистологическим исследованием, при котором отмечается некроз слизистой оболочки с отслойкой ее от стенки желчного пузыря. На данном этапе из мини-лапаротомного доступа выполнена холецистэктомия, принесшая облегчение пациенту. Желтуха до текущего момента расценивалась как паренхиматозная, но через несколько суток повторное проведение УЗИ и КТ позволили установить все же механический фактор в ее возникновении — наличие во всех расширенных желчных протоках неоднородного содержимого.
Пятый: Для купирования желтухи была использована методика антеградного чрескожного чреспеченочного дренирования желчных протоков под рентген-контролем, позволившая также минимально инвазивным способом не только дать отток для желчи, но и установить механический фактор — гемобилию со сгустками крови, причиной которой была заподозрена аневризма сегментарной артерии правой доли печени.
Шестой: Выявленная находка — гемобилия, а также подозрение на аневризму заставили провести уточняющую диагностическую манипуляцию — ангиографию печеночной артерии с ее ветвями. Ангиография не только подтвердила наличие псевдоаневризмы сегментарной артерии правой доли печени в области ранее ушитого травмированного участка, но и установила, что именно из нее идет активный сброс крови в желчные протоки.
Седьмой: Наличие псевдоаневризмы с внутрипросветным кровотечением требовало проведения незамедлительных мероприятий, в связи с чем была выполнена эндоваскулярная эмболизация полости псевдоаневризмы микроспиралями, которая оказалась эффективной, сброс крови в желчные протоки прекратился.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Описанное клиническое наблюдение многоэтапного лечения травмы печени с возникшими осложнениями, закончившееся благоприятно, нами представлено с целью показа возможностей современных медицинских технологий как в диагностике, так и в лечении травм печени, включая хирургическое. Еще в недавнем прошлом, не имея соответствующего оборудования, методик и способов проведения минимально инвазивных вмешательств под ультразвуковой, рентгеновской и/или компьютерной навигацией, в подобном случае хирургам пришлось бы прибегнуть еще не к одному оперативному вмешательству из широкого лапаротомного доступа для того, чтобы справиться с возникшими осложнениями. Кроме этого, была бы очень затруднительной диагностика возникших осложнений, и неизвестно, каков был бы результат всех этих операций, а также качество жизни пациента. Самым сложным и коварным осложнением в представленном случае было формирование псевдоаневризмы сегментарной печеночной артерии с наличием ее сообщения с желчными протоками. Раньше, не имея современного оборудования, включая рентгенэндоваскулярные установки, хирургам для того, чтобы справиться с возникшей ситуацией, пришлось бы выполнять крайне травматичную операцию — обширную резекцию печени, что не пришлось делать в представленном случае ввиду эффективности рентгенэндоваскулярной эмболизации.
Информированное согласие. Информированное согласие пациента на публикацию своих данных получено.
Statement of informed consent. Written informed consent was obtained from the patient for publication of this case report and accompanying materials.
Информация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.
Conflict of interest. The authors declare no conflict of interest.
Информация о спонсорстве. Данная работа не финансировалась.
Funding. This work is not funded.
"],"dc.fullRISC":["ВВЕДЕНИЕ\nПовреждения печени при закрытой травме живота\nпо частоте стоят на втором месте (15–20 %) после по-\nвреждения селезенки, а по летальности — на первом\n[1–7]. Повреждение печени чаще бывает у мужчин\nтрудоспособного возраста, а наиболее частой причи-\nной служат дорожно-транспортные происшествия [8,\n9]. Другой причиной разрыва печени является падение\nс высоты. Типичный механизм повреждения печени —\nее сдавление между ребрами и позвоночником или зад-\nней брюшной стенкой. Почти в 85 % наблюдений по-\nвреждения печени располагаются в более массивной\nправой доле, обычно в VI, VII и VIII сегментах. Одним\nиз осложнений при оперативных вмешательствах\nи травмах печени является желчеистечение из нелеги-\nрованных желчных протоков с формированием биломы\n(скопление желчи), которая в случае инфицирования\nможет привести к гнойно-септическим осложнениям,\nа в случае прорыва в свободную брюшную полость —\nк перитониту [10, 11]. Аневризмы висцеральных ветвей\nаорты — редкая патология, частота встречаемости ко-\nторой по данным рутинной аутопсии и неинвазивных\nметодов диагностики не превышает 0,1–2 %. К середине\nдвадцатого столетия было известно о 100 клинических\nнаблюдениях аневризмы печеночной артерии, но лишь\nв двух случаях диагноз был выставлен до операции\n[12]. Основными причинами формирования псевдоа-\nневризм висцеральных артерий являются ятрогенные\nповреждения, инфекционные осложнения, закрытая\nтравма живота, пептические язвы желудка и двенадца-\nтиперстной кишки, васкулит, атеросклероз, а также ок-\nклюзия/стеноз чревного ствола или правой печеночной\nартерии [13]. Редким осложнением при травмах печени\nявляется формирование псевдоаневризмы внутрипече-\nночных артерий, которая в последующем может про-\nрваться в желчные протоки и вызвать, таким образом,\nгемобилию, холангит с холангетическими абсцессами\nи привести к печеночной недостаточности [14–18].\nСовременные, в том числе минимально инвазивные,\nтехнологии в хирургии дают возможность успешно\nбороться с различного рода осложнениями, возник-\nшими при травме печени, позволяющие эффективно,\nбез травматичного оперативного вмешательства — ре-\nзекции печени, достичь благоприятного клинического\nрезультата [19–21].\nМАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ\nПриводим клинический пример хирургического ле-\nчения повреждения печени, полученного в результате\nзакрытой травмы живота во время падения с высоты,\nа также всех осложнений, возникших в различные сро-\nки после первичного оперативного вмешательства —\nушивания разрыва печени. В результате нескольких\nопераций, выполненных для купирования тех или иных\nосложнений, удалось достичь благоприятного исхода\nс полным выздоровлением пациента.\nПациент Ш., 31 год, получил производственную трав-\nму в результате падения с высоты и был доставлен\nпо линии скорой помощи в одну из клиник г. Уфы,\nгде после обследования был выставлен диагноз:\nСочетанная травма (падение с высоты). Закрытая че-\nрепно-мозговая травма с сотрясением головного мозга.\nПерелом костей предплечья без смещения. Закрытая\nтравма грудной клетки с переломом 5–6 ребер справа\nбез внутриплевральных осложнений. Закрытая травма\nживота. Повреждение внутренних органов? Для под-\nтверждения/исключения травмирования внутренних\nорганов живота была выполнена диагностическая ла-\nпароскопия, во время которой выявлено скопление\nкрови по типу гематомы больших размеров в области\nпечени. Удалить гематому и оценить, таким образом,\nразмер и характер повреждения паренхимы печени\nлапароскопическим способом не представлялось воз-\nможным, в связи с чем выполнена широкая лапарото-\nмия с полноценной ревизией органов брюшной поло-\nсти и забрюшинного пространства.\nВыявленная гематома располагалась на диафрагмаль-\nной поверхности всей правой доли печени, составляя\nв объеме до 500,0 мл. После эвакуации гематомы был\nвыявлен разрыв печени с активным кровотечением\nоколо 8,0 см длиной с извитым направлением в обла-\nсти 4–5 сегментов печени, глубину которого выявить\nне представлялось возможным. Разрыв был ушит\nП-образными швами с достижением гемостаза. Других\nповреждений выявлено не было. В послеоперационном\nпериоде на 10-е сутки при контрольном УЗИ брюшной\nполости было выявлено внутрипеченочное скопление\nжидкости в области ранее ушитого разрыва печени\nобъемом до 140,0 мл, что сопровождалось повышен-\nной температурой тела. В связи с этим скопившаяся\nжидкость под местной анестезией и ультразвуковой\nнавигацией была эвакуирована пункционным спо-\nсобом с установкой дренажа в остаточную полость.\nПунктированной жидкостью оказалась желчь с на-\nличием взвеси и запаха — инфицированная билома,\nчто было подтверждено в последующем результатом\nмикробиологического посева. Через 8 суток, после еже-\nдневных промываний антисептиком, дренаж из оста-\nточной полости печени был удален в связи с отсутстви-\nем по нему поступления и нормализацией температуры\nтела, а пациент был выписан в удовлетворительном со-\nстоянии на амбулаторное долечивание.\nЧерез две недели после выписки у пациента возникла\nклиника печеночной колики, повысилась температу-\nра тела и появилась эктеричность склер, в связи с чем\nон в экстренном порядке был госпитализирован в от-\nделение гастрохирургии Республиканской клинической\nбольницы им. Г.Г. Куватова. На тот момент больница\nскорой медицинской помощи была перепрофилиро-\nвана под госпиталь для оказания помощи больным\nс новой коронавирусной инфекцией. При обследова-\nнии по данным УЗИ и компьютерной томографии име-\nлись все данные за острый деструктивный бескамен-\nный холецистит без расширения желчных протоков.\nУчитывая неэффективность консервативного лечения\nи нарастания клиники деструктивного холецистита,\nпациенту в экстренном порядке по жизненным пока-\nзаниям под наркозом выполнена в правом подреберье\nмини-лапаротомия с холецистэктомией. Из-за выра-\nженного инфильтрата общий желчный проток выде-\nлить не удалось. Во время данного оперативного вме-\nшательства был выявлен измененный по типу ишемии\nучасток нисходящей части двенадцатиперстной кишки\nв диаметре до 2,0 см, который удалось погрузить из ми-\nнилапаротомного доступа узловыми швами.\nВ ближайшем послеоперационном периоде у пациента\nнаступило улучшение состояния, однако через четве-\nро суток отмечалось повышение общего билирубина\nдо 300,0 ммоль/л и появление лихорадки. Повторное\nпроведение компьютерной томографии позволило\nвсе же выявить расширение внутрипеченочных желч-\nных протоков с наличием в них неоднородного содер-\nжимого. После указанной находки пациенту в условиях\nрентген-операционной было выполнено наружное чре-\nскожное чреспеченочное дренирование желчных про-\nтоков, во время которого по установленному дренажу\nбыла получена желчь с кровью. После дренирования\nсразу была выполнена антеградная холангиография,\nРисунок 1. Антеградная холангиограмма. Визуализируется аневризма\nсегментарной ветви правой печеночной артерии\nFigure 1. Antegrade cholangiogram. Aneurysm of segmental branch of\nright hepatic artery is visualized\nРисунок 2. Ангиограмма правой печеночной артерии. Визуализиру-\nется псевдоаневризма ветви правой печеночной артерии (указано\nстрелкой)\nFigure 2. Angiogram of right hepatic artery. Pseudoaneurysm of right he-\npatic artery branch is visualized (arrow)\nРисунок 3. Установка микрокатетера в полость псевдоаневризмы для\nэмболизации. Стрелками указаны метки микрокатетера\nFigure 3. Inserting microcatheter into pseudoaneurysm cavity for emboli-\nzation. Arrows indicate microcatheter tags\nРисунок 4. Ангиограмма правой печеночной артерии с эмболизиро-\nванной микроспиралями полости псевдоаневризмы (указано стрелкой)\nFigure 4. Angiogram of right hepatic artery with pseudoaneurysm cavity\nafter microcoil embolization (arrow)\nпо результатам которой была заподозрена аневриз-\nма сегментарной артерии правой доли печени и мно-\nжество неоднородных образований во всех желчных\nпротоках — абсцессы? скопления крови? (рис. 1).\nВыявленная гемобилия послужила поводом для про-\nведения целиакографии, во время которой была обна-\nружена мешотчатая аневризма сегментарной артерии\nправой доли печени размерами 7,55×13,10 мм, шейка\n3,27 мм (рис. 2). Обнаруженная аневризма как источник\nкровотечения требовала ликвидации, и для этого было\nпринято решение о попытке эмболизации псевдоанев-\nризмы с использованием микрокатетера (рис. 3). После\nкатетеризации псевдоаневризмы в ее полость пооче-\nредно были уложены микроспирали различных разме-\nров. Эмболизация была признана достаточной в связи\nс отсутствием заполнения полости псевдоаневризмы\nконтрастным веществом (рис. 4).\nПостепенно в течение нескольких суток желчь, отде-\nляемая по дренажу, посветлела, а крови в ней больше\nне отмечалось. После нормализации состояния па-\nциента была выполнена антеградная холангиография\nчерез установленный наружный дренаж желчных про-\nтоков, где визуализировалась ранее эмболизированная\nпсевдоаневризма без признаков ее сообщения с вну-\nтрипеченочными желчными протоками (рис. 5). После\nэмболизации псевдоаневризмы и разобщения, таким\nобразом, сообщения ее с желчными протоками на фоне\nпроводимого консервативного лечения состояние па-\nциента улучшилось, желтуха и явления печеночной\nнедостаточности были купированы, а холангиостома\nв последующем удалена.\nРЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ\nПредставлен случай закрытой травмы живота у мо-\nлодого человека 31 года в результате падения с высо-\nты, приведшего к повреждению печени с возникшими\nв последующем осложнениями, потребовавшими про-\nведения ряда диагностических мероприятий и хирур-\nгических вмешательств. Поэтому результаты диагно-\nстики, лечения и их обсуждение проведем в несколько\nпоследовательных этапов.\nПервый: Отметим быструю доставку пострадавшего\nспециализированным автомобилем скорой помощи\nв многопрофильную клиническую больницу с грамот-\nным проведением в дороге всех противошоковых ме-\nроприятий.\nВторой: В клинике в кратчайшие сроки было проведе-\nно всестороннее обследование пациента, включая про-\nведение диагностической лапароскопии. Выявленная\nбольших размеров гематома в области печени заста-\nвила хирургов принять правильное решение — про-\nдолжить оперативное вмешательство из широкого\nлапаротомного доступа, позволившего выполнить\nполноценную ревизию органов брюшной полости и за-\nбрюшинного пространства. Обнаруженный разрыв\nи отсутствие размозжения паренхимы печени были\nоценены хирургами как травма, которую можно устра-\nнить путем наложения «П-образных» гемостатических\nшвов, что и было выполнено.\nТретий: Инфицированная билома, скопившаяся в об-\nласти ушитого разрыва печени, была устранена с ис-\nпользованием минимальной инвазии — пункция с дре-\nнированием под контролем ультразвука. Проведенная\nоперация оказалась эффективной, позволившей пол-\nностью купировать возникшее осложнение и выписать\nпациента на амбулаторное долечивание.\nЧетвертый: Острый деструктивный бескаменный\nхолецистит с явлениями желтухи до конца не имеет\nчетких объяснений своего развития. Однако вполне\nвозможной причиной деструкции в данном случае мо-\nжет быть внутрипросветное повреждение желчного\nпузыря во время получения травмы, что подтверж-\nдается гистологическим исследованием, при котором\nотмечается некроз слизистой оболочки с отслойкой ее\nот стенки желчного пузыря. На данном этапе из мини-\nлапаротомного доступа выполнена холецистэктомия,\nпринесшая облегчение пациенту. Желтуха до текущего\nмомента расценивалась как паренхиматозная, но через\nнесколько суток повторное проведение УЗИ и КТ по-\nзволили установить все же механический фактор в ее\nвозникновении — наличие во всех расширенных желч-\nных протоках неоднородного содержимого.\nПятый: Для купирования желтухи была использована\nметодика антеградного чрескожного чреспеченочного\nдренирования желчных протоков под рентген-кон-\nтролем, позволившая также минимально инвазивным\nспособом не только дать отток для желчи, но и устано-\nвить механический фактор — гемобилию со сгустками\nкрови, причиной которой была заподозрена аневризма\nсегментарной артерии правой доли печени.\nШестой: Выявленная находка — гемобилия, а так-\nже подозрение на аневризму заставили провести\nРисунок 5. Холангиограмма через установленный наружный дренаж\nжелчных протоков. Визуализируется ранее эмболизированная псев-\nдоаневризма (указано стрелкой) без признаков ее сообщения с вну-\nтрипеченочными желчными протоками\nFigure 5. Cholangiogram through external drainage of bile duct. Previ-\nously embolized pseudoaneurysm (arrow), free of evident communication\nwith intrahepatic bile ducts, is visualized\nуточняющую диагностическую манипуляцию — ангио-\nграфию печеночной артерии с ее ветвями. Ангиография\nне только подтвердила наличие псевдоаневризмы\nсегментарной артерии правой доли печени в области\nранее ушитого травмированного участка, но и устано-\nвила, что именно из нее идет активный сброс крови\nв желчные протоки.\nСедьмой: Наличие псевдоаневризмы с внутрипросвет-\nным кровотечением требовало проведения незамедли-\nтельных мероприятий, в связи с чем была выполнена\nэндоваскулярная эмболизация полости псевдоаневриз-\nмы микроспиралями, которая оказалась эффективной,\nсброс крови в желчные протоки прекратился.\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\nОписанное клиническое наблюдение многоэтапного\nлечения травмы печени с возникшими осложнениями,\nзакончившееся благоприятно, нами представлено с це-\nлью показа возможностей современных медицинских\nтехнологий как в диагностике, так и в лечении травм\nпечени, включая хирургическое. Еще в недавнем про-\nшлом, не имея соответствующего оборудования, ме-\nтодик и способов проведения минимально инвазив-\nных вмешательств под ультразвуковой, рентгеновской\nи/или компьютерной навигацией, в подобном случае\nхирургам пришлось бы прибегнуть еще не к одному\nоперативному вмешательству из широкого лапаро-\nтомного доступа для того, чтобы справиться с воз-\nникшими осложнениями. Кроме этого, была бы очень\nзатруднительной диагностика возникших осложне-\nний, и неизвестно, каков был бы результат всех этих\nопераций, а также качество жизни пациента. Самым\nсложным и коварным осложнением в представленном\nслучае было формирование псевдоаневризмы сегмен-\nтарной печеночной артерии с наличием ее сообщения\nс желчными протоками. Раньше, не имея современно-\nго оборудования, включая рентгенэндоваскулярные\nустановки, хирургам для того, чтобы справиться с воз-\nникшей ситуацией, пришлось бы выполнять крайне\nтравматичную операцию — обширную резекцию пе-\nчени, что не пришлось делать в представленном слу-\nчае ввиду эффективности рентгенэндоваскулярной\nэмболизации."],"dc.fullRISC.ru":["ВВЕДЕНИЕ\nПовреждения печени при закрытой травме живота\nпо частоте стоят на втором месте (15–20 %) после по-\nвреждения селезенки, а по летальности — на первом\n[1–7]. Повреждение печени чаще бывает у мужчин\nтрудоспособного возраста, а наиболее частой причи-\nной служат дорожно-транспортные происшествия [8,\n9]. Другой причиной разрыва печени является падение\nс высоты. Типичный механизм повреждения печени —\nее сдавление между ребрами и позвоночником или зад-\nней брюшной стенкой. Почти в 85 % наблюдений по-\nвреждения печени располагаются в более массивной\nправой доле, обычно в VI, VII и VIII сегментах. Одним\nиз осложнений при оперативных вмешательствах\nи травмах печени является желчеистечение из нелеги-\nрованных желчных протоков с формированием биломы\n(скопление желчи), которая в случае инфицирования\nможет привести к гнойно-септическим осложнениям,\nа в случае прорыва в свободную брюшную полость —\nк перитониту [10, 11]. Аневризмы висцеральных ветвей\nаорты — редкая патология, частота встречаемости ко-\nторой по данным рутинной аутопсии и неинвазивных\nметодов диагностики не превышает 0,1–2 %. К середине\nдвадцатого столетия было известно о 100 клинических\nнаблюдениях аневризмы печеночной артерии, но лишь\nв двух случаях диагноз был выставлен до операции\n[12]. Основными причинами формирования псевдоа-\nневризм висцеральных артерий являются ятрогенные\nповреждения, инфекционные осложнения, закрытая\nтравма живота, пептические язвы желудка и двенадца-\nтиперстной кишки, васкулит, атеросклероз, а также ок-\nклюзия/стеноз чревного ствола или правой печеночной\nартерии [13]. Редким осложнением при травмах печени\nявляется формирование псевдоаневризмы внутрипече-\nночных артерий, которая в последующем может про-\nрваться в желчные протоки и вызвать, таким образом,\nгемобилию, холангит с холангетическими абсцессами\nи привести к печеночной недостаточности [14–18].\nСовременные, в том числе минимально инвазивные,\nтехнологии в хирургии дают возможность успешно\nбороться с различного рода осложнениями, возник-\nшими при травме печени, позволяющие эффективно,\nбез травматичного оперативного вмешательства — ре-\nзекции печени, достичь благоприятного клинического\nрезультата [19–21].\nМАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ\nПриводим клинический пример хирургического ле-\nчения повреждения печени, полученного в результате\nзакрытой травмы живота во время падения с высоты,\nа также всех осложнений, возникших в различные сро-\nки после первичного оперативного вмешательства —\nушивания разрыва печени. В результате нескольких\nопераций, выполненных для купирования тех или иных\nосложнений, удалось достичь благоприятного исхода\nс полным выздоровлением пациента.\nПациент Ш., 31 год, получил производственную трав-\nму в результате падения с высоты и был доставлен\nпо линии скорой помощи в одну из клиник г. Уфы,\nгде после обследования был выставлен диагноз:\nСочетанная травма (падение с высоты). Закрытая че-\nрепно-мозговая травма с сотрясением головного мозга.\nПерелом костей предплечья без смещения. Закрытая\nтравма грудной клетки с переломом 5–6 ребер справа\nбез внутриплевральных осложнений. Закрытая травма\nживота. Повреждение внутренних органов? Для под-\nтверждения/исключения травмирования внутренних\nорганов живота была выполнена диагностическая ла-\nпароскопия, во время которой выявлено скопление\nкрови по типу гематомы больших размеров в области\nпечени. Удалить гематому и оценить, таким образом,\nразмер и характер повреждения паренхимы печени\nлапароскопическим способом не представлялось воз-\nможным, в связи с чем выполнена широкая лапарото-\nмия с полноценной ревизией органов брюшной поло-\nсти и забрюшинного пространства.\nВыявленная гематома располагалась на диафрагмаль-\nной поверхности всей правой доли печени, составляя\nв объеме до 500,0 мл. После эвакуации гематомы был\nвыявлен разрыв печени с активным кровотечением\nоколо 8,0 см длиной с извитым направлением в обла-\nсти 4–5 сегментов печени, глубину которого выявить\nне представлялось возможным. Разрыв был ушит\nП-образными швами с достижением гемостаза. Других\nповреждений выявлено не было. В послеоперационном\nпериоде на 10-е сутки при контрольном УЗИ брюшной\nполости было выявлено внутрипеченочное скопление\nжидкости в области ранее ушитого разрыва печени\nобъемом до 140,0 мл, что сопровождалось повышен-\nной температурой тела. В связи с этим скопившаяся\nжидкость под местной анестезией и ультразвуковой\nнавигацией была эвакуирована пункционным спо-\nсобом с установкой дренажа в остаточную полость.\nПунктированной жидкостью оказалась желчь с на-\nличием взвеси и запаха — инфицированная билома,\nчто было подтверждено в последующем результатом\nмикробиологического посева. Через 8 суток, после еже-\nдневных промываний антисептиком, дренаж из оста-\nточной полости печени был удален в связи с отсутстви-\nем по нему поступления и нормализацией температуры\nтела, а пациент был выписан в удовлетворительном со-\nстоянии на амбулаторное долечивание.\nЧерез две недели после выписки у пациента возникла\nклиника печеночной колики, повысилась температу-\nра тела и появилась эктеричность склер, в связи с чем\nон в экстренном порядке был госпитализирован в от-\nделение гастрохирургии Республиканской клинической\nбольницы им. Г.Г. Куватова. На тот момент больница\nскорой медицинской помощи была перепрофилиро-\nвана под госпиталь для оказания помощи больным\nс новой коронавирусной инфекцией. При обследова-\nнии по данным УЗИ и компьютерной томографии име-\nлись все данные за острый деструктивный бескамен-\nный холецистит без расширения желчных протоков.\nУчитывая неэффективность консервативного лечения\nи нарастания клиники деструктивного холецистита,\nпациенту в экстренном порядке по жизненным пока-\nзаниям под наркозом выполнена в правом подреберье\nмини-лапаротомия с холецистэктомией. Из-за выра-\nженного инфильтрата общий желчный проток выде-\nлить не удалось. Во время данного оперативного вме-\nшательства был выявлен измененный по типу ишемии\nучасток нисходящей части двенадцатиперстной кишки\nв диаметре до 2,0 см, который удалось погрузить из ми-\nнилапаротомного доступа узловыми швами.\nВ ближайшем послеоперационном периоде у пациента\nнаступило улучшение состояния, однако через четве-\nро суток отмечалось повышение общего билирубина\nдо 300,0 ммоль/л и появление лихорадки. Повторное\nпроведение компьютерной томографии позволило\nвсе же выявить расширение внутрипеченочных желч-\nных протоков с наличием в них неоднородного содер-\nжимого. После указанной находки пациенту в условиях\nрентген-операционной было выполнено наружное чре-\nскожное чреспеченочное дренирование желчных про-\nтоков, во время которого по установленному дренажу\nбыла получена желчь с кровью. После дренирования\nсразу была выполнена антеградная холангиография,\nРисунок 1. Антеградная холангиограмма. Визуализируется аневризма\nсегментарной ветви правой печеночной артерии\nFigure 1. Antegrade cholangiogram. Aneurysm of segmental branch of\nright hepatic artery is visualized\nРисунок 2. Ангиограмма правой печеночной артерии. Визуализиру-\nется псевдоаневризма ветви правой печеночной артерии (указано\nстрелкой)\nFigure 2. Angiogram of right hepatic artery. Pseudoaneurysm of right he-\npatic artery branch is visualized (arrow)\nРисунок 3. Установка микрокатетера в полость псевдоаневризмы для\nэмболизации. Стрелками указаны метки микрокатетера\nFigure 3. Inserting microcatheter into pseudoaneurysm cavity for emboli-\nzation. Arrows indicate microcatheter tags\nРисунок 4. Ангиограмма правой печеночной артерии с эмболизиро-\nванной микроспиралями полости псевдоаневризмы (указано стрелкой)\nFigure 4. Angiogram of right hepatic artery with pseudoaneurysm cavity\nafter microcoil embolization (arrow)\nпо результатам которой была заподозрена аневриз-\nма сегментарной артерии правой доли печени и мно-\nжество неоднородных образований во всех желчных\nпротоках — абсцессы? скопления крови? (рис. 1).\nВыявленная гемобилия послужила поводом для про-\nведения целиакографии, во время которой была обна-\nружена мешотчатая аневризма сегментарной артерии\nправой доли печени размерами 7,55×13,10 мм, шейка\n3,27 мм (рис. 2). Обнаруженная аневризма как источник\nкровотечения требовала ликвидации, и для этого было\nпринято решение о попытке эмболизации псевдоанев-\nризмы с использованием микрокатетера (рис. 3). После\nкатетеризации псевдоаневризмы в ее полость пооче-\nредно были уложены микроспирали различных разме-\nров. Эмболизация была признана достаточной в связи\nс отсутствием заполнения полости псевдоаневризмы\nконтрастным веществом (рис. 4).\nПостепенно в течение нескольких суток желчь, отде-\nляемая по дренажу, посветлела, а крови в ней больше\nне отмечалось. После нормализации состояния па-\nциента была выполнена антеградная холангиография\nчерез установленный наружный дренаж желчных про-\nтоков, где визуализировалась ранее эмболизированная\nпсевдоаневризма без признаков ее сообщения с вну-\nтрипеченочными желчными протоками (рис. 5). После\nэмболизации псевдоаневризмы и разобщения, таким\nобразом, сообщения ее с желчными протоками на фоне\nпроводимого консервативного лечения состояние па-\nциента улучшилось, желтуха и явления печеночной\nнедостаточности были купированы, а холангиостома\nв последующем удалена.\nРЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ\nПредставлен случай закрытой травмы живота у мо-\nлодого человека 31 года в результате падения с высо-\nты, приведшего к повреждению печени с возникшими\nв последующем осложнениями, потребовавшими про-\nведения ряда диагностических мероприятий и хирур-\nгических вмешательств. Поэтому результаты диагно-\nстики, лечения и их обсуждение проведем в несколько\nпоследовательных этапов.\nПервый: Отметим быструю доставку пострадавшего\nспециализированным автомобилем скорой помощи\nв многопрофильную клиническую больницу с грамот-\nным проведением в дороге всех противошоковых ме-\nроприятий.\nВторой: В клинике в кратчайшие сроки было проведе-\nно всестороннее обследование пациента, включая про-\nведение диагностической лапароскопии. Выявленная\nбольших размеров гематома в области печени заста-\nвила хирургов принять правильное решение — про-\nдолжить оперативное вмешательство из широкого\nлапаротомного доступа, позволившего выполнить\nполноценную ревизию органов брюшной полости и за-\nбрюшинного пространства. Обнаруженный разрыв\nи отсутствие размозжения паренхимы печени были\nоценены хирургами как травма, которую можно устра-\nнить путем наложения «П-образных» гемостатических\nшвов, что и было выполнено.\nТретий: Инфицированная билома, скопившаяся в об-\nласти ушитого разрыва печени, была устранена с ис-\nпользованием минимальной инвазии — пункция с дре-\nнированием под контролем ультразвука. Проведенная\nоперация оказалась эффективной, позволившей пол-\nностью купировать возникшее осложнение и выписать\nпациента на амбулаторное долечивание.\nЧетвертый: Острый деструктивный бескаменный\nхолецистит с явлениями желтухи до конца не имеет\nчетких объяснений своего развития. Однако вполне\nвозможной причиной деструкции в данном случае мо-\nжет быть внутрипросветное повреждение желчного\nпузыря во время получения травмы, что подтверж-\nдается гистологическим исследованием, при котором\nотмечается некроз слизистой оболочки с отслойкой ее\nот стенки желчного пузыря. На данном этапе из мини-\nлапаротомного доступа выполнена холецистэктомия,\nпринесшая облегчение пациенту. Желтуха до текущего\nмомента расценивалась как паренхиматозная, но через\nнесколько суток повторное проведение УЗИ и КТ по-\nзволили установить все же механический фактор в ее\nвозникновении — наличие во всех расширенных желч-\nных протоках неоднородного содержимого.\nПятый: Для купирования желтухи была использована\nметодика антеградного чрескожного чреспеченочного\nдренирования желчных протоков под рентген-кон-\nтролем, позволившая также минимально инвазивным\nспособом не только дать отток для желчи, но и устано-\nвить механический фактор — гемобилию со сгустками\nкрови, причиной которой была заподозрена аневризма\nсегментарной артерии правой доли печени.\nШестой: Выявленная находка — гемобилия, а так-\nже подозрение на аневризму заставили провести\nРисунок 5. Холангиограмма через установленный наружный дренаж\nжелчных протоков. Визуализируется ранее эмболизированная псев-\nдоаневризма (указано стрелкой) без признаков ее сообщения с вну-\nтрипеченочными желчными протоками\nFigure 5. Cholangiogram through external drainage of bile duct. Previ-\nously embolized pseudoaneurysm (arrow), free of evident communication\nwith intrahepatic bile ducts, is visualized\nуточняющую диагностическую манипуляцию — ангио-\nграфию печеночной артерии с ее ветвями. Ангиография\nне только подтвердила наличие псевдоаневризмы\nсегментарной артерии правой доли печени в области\nранее ушитого травмированного участка, но и устано-\nвила, что именно из нее идет активный сброс крови\nв желчные протоки.\nСедьмой: Наличие псевдоаневризмы с внутрипросвет-\nным кровотечением требовало проведения незамедли-\nтельных мероприятий, в связи с чем была выполнена\nэндоваскулярная эмболизация полости псевдоаневриз-\nмы микроспиралями, которая оказалась эффективной,\nсброс крови в желчные протоки прекратился.\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\nОписанное клиническое наблюдение многоэтапного\nлечения травмы печени с возникшими осложнениями,\nзакончившееся благоприятно, нами представлено с це-\nлью показа возможностей современных медицинских\nтехнологий как в диагностике, так и в лечении травм\nпечени, включая хирургическое. Еще в недавнем про-\nшлом, не имея соответствующего оборудования, ме-\nтодик и способов проведения минимально инвазив-\nных вмешательств под ультразвуковой, рентгеновской\nи/или компьютерной навигацией, в подобном случае\nхирургам пришлось бы прибегнуть еще не к одному\nоперативному вмешательству из широкого лапаро-\nтомного доступа для того, чтобы справиться с воз-\nникшими осложнениями. Кроме этого, была бы очень\nзатруднительной диагностика возникших осложне-\nний, и неизвестно, каков был бы результат всех этих\nопераций, а также качество жизни пациента. Самым\nсложным и коварным осложнением в представленном\nслучае было формирование псевдоаневризмы сегмен-\nтарной печеночной артерии с наличием ее сообщения\nс желчными протоками. Раньше, не имея современно-\nго оборудования, включая рентгенэндоваскулярные\nустановки, хирургам для того, чтобы справиться с воз-\nникшей ситуацией, пришлось бы выполнять крайне\nтравматичную операцию — обширную резекцию пе-\nчени, что не пришлось делать в представленном слу-\nчае ввиду эффективности рентгенэндоваскулярной\nэмболизации."],"dc.height":["118"],"dc.height.ru":["118"],"dc.originalFileName":["11-1.png"],"dc.originalFileName.ru":["11-1.png"],"dc.sponsor.ru":["Данная работа не финансировалась"],"dc.subject.ru":["травма печени","билома","псевдоаневризма печеночной артерии","деструктивный холецистит","рентгенэндоваскулярная эмболизация"],"dc.title.ru":["Клинический случай хирургического лечения травматического повреждения печени с формированием биломы, развитием деструктивного холецистита и образованием псевдоаневризмы"],"dc.width":["120"],"dc.width.ru":["120"],"dc.issue.volume":["13"],"dc.issue.number":["2"],"dc.pages":["171-177"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.section":["CLINICAL CASE","КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ"],"dc.section.en":["CLINICAL CASE"],"dc.section.ru":["КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"author":["В. С. Пантелеев","V. S. Panteleev","М. А. Нартайлаков","M. A. Nartailakov","И. З. Салимгареев","I. Z. Salimgareev","М. О. Логинов","M. O. Loginov","С. Ю. Самоходов","S. Yu. Samohodov","А. С. Петров","A. S. Petrov"],"author_keyword":["В. С. Пантелеев","V. S. Panteleev","М. А. Нартайлаков","M. A. Nartailakov","И. З. Салимгареев","I. Z. Salimgareev","М. О. Логинов","M. O. Loginov","С. Ю. Самоходов","S. Yu. Samohodov","А. С. Петров","A. S. Petrov"],"author_ac":["в. с. пантелеев\n|||\nВ. С. Пантелеев","v. s. panteleev\n|||\nV. S. Panteleev","м. а. нартайлаков\n|||\nМ. А. Нартайлаков","m. a. nartailakov\n|||\nM. A. Nartailakov","и. з. салимгареев\n|||\nИ. З. Салимгареев","i. z. salimgareev\n|||\nI. Z. Salimgareev","м. о. логинов\n|||\nМ. О. Логинов","m. o. loginov\n|||\nM. O. Loginov","с. ю. самоходов\n|||\nС. Ю. Самоходов","s. yu. samohodov\n|||\nS. Yu. Samohodov","а. с. петров\n|||\nА. С. Петров","a. s. petrov\n|||\nA. S. Petrov"],"author_filter":["в. с. пантелеев\n|||\nВ. С. Пантелеев","v. s. panteleev\n|||\nV. S. Panteleev","м. а. нартайлаков\n|||\nМ. А. Нартайлаков","m. a. nartailakov\n|||\nM. A. Nartailakov","и. з. салимгареев\n|||\nИ. З. Салимгареев","i. z. salimgareev\n|||\nI. Z. Salimgareev","м. о. логинов\n|||\nМ. О. Логинов","m. o. loginov\n|||\nM. O. Loginov","с. ю. самоходов\n|||\nС. Ю. Самоходов","s. yu. samohodov\n|||\nS. Yu. Samohodov","а. с. петров\n|||\nА. С. Петров","a. s. petrov\n|||\nA. S. Petrov"],"dc.author.name":["В. С. Пантелеев","V. S. Panteleev","М. А. Нартайлаков","M. A. Nartailakov","И. З. Салимгареев","I. Z. Salimgareev","М. О. Логинов","M. O. Loginov","С. Ю. Самоходов","S. Yu. Samohodov","А. С. Петров","A. S. Petrov"],"dc.author.name.ru":["В. С. Пантелеев","М. А. Нартайлаков","И. З. Салимгареев","М. О. Логинов","С. Ю. Самоходов","А. С. Петров"],"dc.author.affiliation":["Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital"],"dc.author.affiliation.ru":["Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова"],"dc.author.full":["В. С. Пантелеев | Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","V. S. Panteleev | Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","М. А. Нартайлаков | Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","M. A. Nartailakov | Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","И. З. Салимгареев | Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","I. Z. Salimgareev | G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","М. О. Логинов | Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","M. O. Loginov | Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","С. Ю. Самоходов | Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","S. Yu. Samohodov | G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","А. С. Петров | Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","A. S. Petrov | G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital"],"dc.author.full.ru":["В. С. Пантелеев | Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","М. А. Нартайлаков | Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","И. З. Салимгареев | Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","М. О. Логинов | Башкирский государственный медицинский университет; Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","С. Ю. Самоходов | Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова","А. С. Петров | Республиканская клиническая больница им. Г. Г. Куватова"],"dc.author.name.en":["V. S. Panteleev","M. A. Nartailakov","I. Z. Salimgareev","M. O. Loginov","S. Yu. Samohodov","A. S. Petrov"],"dc.author.affiliation.en":["Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital"],"dc.author.full.en":["V. S. Panteleev | Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","M. A. Nartailakov | Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","I. Z. Salimgareev | G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","M. O. Loginov | Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","S. Yu. Samohodov | G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital","A. S. Petrov | G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-2528-3858\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442; \\u0420\\u0435\\u0441\\u043f\\u0443\\u0431\\u043b\\u0438\\u043a\\u0430\\u043d\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u0431\\u043e\\u043b\\u044c\\u043d\\u0438\\u0446\\u0430 \\u0438\\u043c. \\u0413. \\u0413. \\u041a\\u0443\\u0432\\u0430\\u0442\\u043e\\u0432\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0412. \\u0421. \\u041f\\u0430\\u043d\\u0442\\u0435\\u043b\\u0435\\u0435\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-2528-3858\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital\", \"full_name\": \"V. S. Panteleev\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0001-8673-0554\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442; \\u0420\\u0435\\u0441\\u043f\\u0443\\u0431\\u043b\\u0438\\u043a\\u0430\\u043d\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u0431\\u043e\\u043b\\u044c\\u043d\\u0438\\u0446\\u0430 \\u0438\\u043c. \\u0413. \\u0413. \\u041a\\u0443\\u0432\\u0430\\u0442\\u043e\\u0432\\u0430\", \"full_name\": \"\\u041c. \\u0410. \\u041d\\u0430\\u0440\\u0442\\u0430\\u0439\\u043b\\u0430\\u043a\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0001-8673-0554\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital\", \"full_name\": \"M. A. Nartailakov\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-5694-3257\", \"affiliation\": \"\\u0420\\u0435\\u0441\\u043f\\u0443\\u0431\\u043b\\u0438\\u043a\\u0430\\u043d\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u0431\\u043e\\u043b\\u044c\\u043d\\u0438\\u0446\\u0430 \\u0438\\u043c. \\u0413. \\u0413. \\u041a\\u0443\\u0432\\u0430\\u0442\\u043e\\u0432\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0418. \\u0417. \\u0421\\u0430\\u043b\\u0438\\u043c\\u0433\\u0430\\u0440\\u0435\\u0435\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-5694-3257\", \"affiliation\": \"G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital\", \"full_name\": \"I. Z. Salimgareev\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442; \\u0420\\u0435\\u0441\\u043f\\u0443\\u0431\\u043b\\u0438\\u043a\\u0430\\u043d\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u0431\\u043e\\u043b\\u044c\\u043d\\u0438\\u0446\\u0430 \\u0438\\u043c. \\u0413. \\u0413. \\u041a\\u0443\\u0432\\u0430\\u0442\\u043e\\u0432\\u0430\", \"full_name\": \"\\u041c. \\u041e. \\u041b\\u043e\\u0433\\u0438\\u043d\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University; G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital\", \"full_name\": \"M. O. Loginov\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0420\\u0435\\u0441\\u043f\\u0443\\u0431\\u043b\\u0438\\u043a\\u0430\\u043d\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u0431\\u043e\\u043b\\u044c\\u043d\\u0438\\u0446\\u0430 \\u0438\\u043c. \\u0413. \\u0413. \\u041a\\u0443\\u0432\\u0430\\u0442\\u043e\\u0432\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0421. \\u042e. \\u0421\\u0430\\u043c\\u043e\\u0445\\u043e\\u0434\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital\", \"full_name\": \"S. Yu. Samohodov\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0420\\u0435\\u0441\\u043f\\u0443\\u0431\\u043b\\u0438\\u043a\\u0430\\u043d\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u0431\\u043e\\u043b\\u044c\\u043d\\u0438\\u0446\\u0430 \\u0438\\u043c. \\u0413. \\u0413. \\u041a\\u0443\\u0432\\u0430\\u0442\\u043e\\u0432\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0410. \\u0421. \\u041f\\u0435\\u0442\\u0440\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"G. G. Kuvatov Republican Clinical Hospital\", \"full_name\": \"A. S. Petrov\"}}]}"],"dateIssued":["2023-07-01"],"dateIssued_keyword":["2023-07-01","2023"],"dateIssued_ac":["2023-07-01\n|||\n2023-07-01","2023"],"dateIssued.year":[2023],"dateIssued.year_sort":"2023","dc.date.published":["2023-07-01"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/815"],"dc.citation":["Войновский А. Е., Семененко И. А., Купцов А. С. Применение инновационных технологий при лечении пострадавших с тяжелой сочетанной травмой с повреждением печени. Клиническое наблюдение. Медицина катастроф. 2021; 4: 6–13. DOI: 10.33266/2070-1004-2021-4-61-63","Евтихов А. В., Любивый Е. Д., Ким В. Л. Клинические наблюдения тяжелых травматических повреждений печени. Хирургия. Журнал им. Н. И. Пирогова. 2020; 7: 89–92. DOI: 10.17116/hirurgia202007189","Сигуа Б. В., Земляной В. П., Дюков А. К. Сочетанная и изолированная травма живота с повреждением печени. Вестник хирургии имени И. И. Грекова. 2015; 174 (1): 9–15. DOI: 10.24884/0042-4625-2015-174-1-9-15","Шапкин Ю. Г., Чалык Ю. В., Стекольников Н. Ю., Гусев К. А. Тампонада печени как первый этап тактики damage control. Анналы хирургической гепатологии. 2017; 22 (4): 89–95. DOI: 10.16931/1995-5464.2017489-95","Suda A. J., Fritsch G. Traumatic pancreas, kidney, liver, spleen, gastric and diaphragma rupture with enterothorax aft er blunt trauma caused by falling in an adolescent: a case report. Arch Orthop Trauma Surg. 2023 Apr 8: 1–9. DOI: 10.1007/s00402-023-04865-3","Подолужный В. И., Радионов И. А., Пельц В. А., Старцев А. Б., Краснов К. А., Шаталин В. А. Травматические повреждения печени. Политравма. 2023; 1: 34–8.","Чалый Ю. В. Хирургическая тактика в лечении тяжелых закрытых травм печени. Вестник хирургии имени И. И. Грекова. 2011; 1 (2): 20–2.","Coccolini F., Coimbra R., Ordonez C., Kluger Y., Vega F., Moore E. E., et al. Liver trauma: WSES 2020 guidelines. World J Emerg Surg. 2020; 15 (1): 24. DOI: 10.1186/s13017-020-00302-7","Monchal T., Hornez E., Prunet B., Beaume S., Marsaa H., Bourgouin S., et al. Hospital care in severe trauma: Initial strategies and life-saving surgical procedures. J Visc Surg. 2016; 153 (4 Suppl): 3–12. DOI: 10.1016/j.jviscsurg.2016.04.014","Singh A., Prasad G., Mishra P., Vishkarma K., Shamim R. Lessons learned from blunt trauma abdomen: Surgical experience in level I trauma centre. Turk J Surg. 2021; 37 (3): 277–85. DOI: 10.47717/turkjsurg.2021.4886","Brigode W., Adra A., Capron G., Basu A., Messer T., Starr F., et al. The American Association for the Surgery of Trauma (AAST) liver injury grade does not equally predict interventions in blunt and penetrating trauma. World J Surg. 2022; 46 (9): 2123–31. DOI: 10.1007/s00268-022-06595-w","Соколова Л. А., Горлова И. А., Омельченко М. Ю., Бондаренко Б. Б. Commotio сordis как причина внезапной сердечной смерти, связанной с травмой грудной клетки. Трансляционная медицина. 2022; 9 (1): 5–11. DOI: 10.18705/2311-449-2022-9-1-5-11","Котельникова Л. П., Гребенкина С. В., Трушников Д. В. Билиарные осложнения после резекции печени. Экспериментальная и клиническая гастроэнтерология. 2018; 156 (8): 99–106.","Sakamoto K., Tamesa T., Yukio T., Tokuhisa Y., Maeda Y., Oka M. Risk factors and managements of bile leakage after hepatectomy. World J Surg. 2016; 40 (1): 182–9. DOI: 10.1007/s00268-015-3156-8","Yoshioka R., Saiura A., Koga R., Seki M., Kishi Y., Yamamoto J. Predictive factors for bile leakage aft er hepatectomy: analysis of 505 consecutive patients. World J Surg. 2011; 35 (8): 1898–903. DOI: 10.1007/s00268-011-1114-7","Huang Y. K., Hsieh H. C., Tsai F. C., Chang S. H., Lu M. S., Ko P. J. Visceral artery aneurysm: risk factor analysis and therapeutic opinion. Eur J Vasc Endovasc Surg. 2007; 33 (3): 293–301. DOI: 10.1016/j.ejvs.2006.09.016","Золотухин К. Н., Поляков И. В., Самородов А. В. Сравнительный анализ мониторинга центральной гемодинамики монитором МПР 6-03 «Тритон» и «picco plus». Тольяттинский медицинский консилиум. 2012; (3–4): 19–23.","Haghighatkhah H., Sanei Taheri M., Kharazi S. M., Zamini M., Rabani Khorasgani S., Jahangiri Zarkani Z. Hepatic artery aneurysms as a rare but important cause of abdominal pain; a case series. Arch Acad Emerg Med. 2019; 7 (1): e25. PMID: 31432035.","Горбатых А. В., Латкин О. Е., Прохорихин А. А., Зубарев Д. Д., Чернявский М. А. Современный взгляд на лечение онкологических заболеваний эндоваскулярными методами. Трансляционная медицина. 2022; 9 (4): 33–40. DOI: 10.18705/2311-4495-2022-9-4-33-40","Kudaravalli P., Garg N., Pendela V. S., Gambhir H. S. Hemorrhagic pancreatic pseudocyst: A rare complication. Am J Emerg Med. 2021; 43: 243–4. DOI: 10.1016/j.ajem.2020.03.020","Колотухин А. К., Баканов А. Ю., Баутин А. Е., Волков В. В., Мазурок В. А., Мазохина О. В. и др. Влияние сочетания положения Тренделенбурга и карбоксиперитонеума на показатели церебральной тканевой оксиметрии. Трансляционная медицина. 2022; 9 (2): 59–69. DOI: 10.18705/2311-4495-2022-9-2-59-69","Войновский А. Е., Семененко И. А., Купцов А. С. Применение инновационных технологий при лечении пострадавших с тяжелой сочетанной травмой с повреждением печени. Клиническое наблюдение. Медицина катастроф. 2021; 4: 6–13. DOI: 10.33266/2070-1004-2021-4-61-63","Евтихов А. В., Любивый Е. Д., Ким В. Л. Клинические наблюдения тяжелых травматических повреждений печени. Хирургия. Журнал им. Н. И. Пирогова. 2020; 7: 89–92. DOI: 10.17116/hirurgia202007189","Сигуа Б. В., Земляной В. П., Дюков А. К. Сочетанная и изолированная травма живота с повреждением печени. Вестник хирургии имени И. И. Грекова. 2015; 174 (1): 9–15. DOI: 10.24884/0042-4625-2015-174-1-9-15","Шапкин Ю. Г., Чалык Ю. В., Стекольников Н. Ю., Гусев К. А. Тампонада печени как первый этап тактики damage control. Анналы хирургической гепатологии. 2017; 22 (4): 89–95. DOI: 10.16931/1995-5464.2017489-95","Suda A. J., Fritsch G. Traumatic pancreas, kidney, liver, spleen, gastric and diaphragma rupture with enterothorax aft er blunt trauma caused by falling in an adolescent: a case report. Arch Orthop Trauma Surg. 2023 Apr 8: 1–9. DOI: 10.1007/s00402-023-04865-3","Подолужный В. И., Радионов И. А., Пельц В. А., Старцев А. Б., Краснов К. А., Шаталин В. А. Травматические повреждения печени. Политравма. 2023; 1: 34–8.","Чалый Ю. В. Хирургическая тактика в лечении тяжелых закрытых травм печени. Вестник хирургии имени И. И. Грекова. 2011; 1 (2): 20–2.","Coccolini F., Coimbra R., Ordonez C., Kluger Y., Vega F., Moore E. E., et al. Liver trauma: WSES 2020 guidelines. World J Emerg Surg. 2020; 15 (1): 24. DOI: 10.1186/s13017-020-00302-7","Monchal T., Hornez E., Prunet B., Beaume S., Marsaa H., Bourgouin S., et al. Hospital care in severe trauma: Initial strategies and life-saving surgical procedures. J Visc Surg. 2016; 153 (4 Suppl): 3–12. DOI: 10.1016/j.jviscsurg.2016.04.014","Singh A., Prasad G., Mishra P., Vishkarma K., Shamim R. Lessons learned from blunt trauma abdomen: Surgical experience in level I trauma centre. Turk J Surg. 2021; 37 (3): 277–85. DOI: 10.47717/turkjsurg.2021.4886","Brigode W., Adra A., Capron G., Basu A., Messer T., Starr F., et al. The American Association for the Surgery of Trauma (AAST) liver injury grade does not equally predict interventions in blunt and penetrating trauma. World J Surg. 2022; 46 (9): 2123–31. DOI: 10.1007/s00268-022-06595-w","Соколова Л. А., Горлова И. А., Омельченко М. Ю., Бондаренко Б. Б. Commotio сordis как причина внезапной сердечной смерти, связанной с травмой грудной клетки. Трансляционная медицина. 2022; 9 (1): 5–11. DOI: 10.18705/2311-449-2022-9-1-5-11","Котельникова Л. П., Гребенкина С. В., Трушников Д. В. Билиарные осложнения после резекции печени. Экспериментальная и клиническая гастроэнтерология. 2018; 156 (8): 99–106.","Sakamoto K., Tamesa T., Yukio T., Tokuhisa Y., Maeda Y., Oka M. Risk factors and managements of bile leakage after hepatectomy. World J Surg. 2016; 40 (1): 182–9. DOI: 10.1007/s00268-015-3156-8","Yoshioka R., Saiura A., Koga R., Seki M., Kishi Y., Yamamoto J. Predictive factors for bile leakage aft er hepatectomy: analysis of 505 consecutive patients. World J Surg. 2011; 35 (8): 1898–903. DOI: 10.1007/s00268-011-1114-7","Huang Y. K., Hsieh H. C., Tsai F. C., Chang S. H., Lu M. S., Ko P. J. Visceral artery aneurysm: risk factor analysis and therapeutic opinion. Eur J Vasc Endovasc Surg. 2007; 33 (3): 293–301. DOI: 10.1016/j.ejvs.2006.09.016","Золотухин К. Н., Поляков И. В., Самородов А. В. Сравнительный анализ мониторинга центральной гемодинамики монитором МПР 6-03 «Тритон» и «picco plus». Тольяттинский медицинский консилиум. 2012; (3–4): 19–23.","Haghighatkhah H., Sanei Taheri M., Kharazi S. M., Zamini M., Rabani Khorasgani S., Jahangiri Zarkani Z. Hepatic artery aneurysms as a rare but important cause of abdominal pain; a case series. Arch Acad Emerg Med. 2019; 7 (1): e25. PMID: 31432035.","Горбатых А. В., Латкин О. Е., Прохорихин А. А., Зубарев Д. Д., Чернявский М. А. Современный взгляд на лечение онкологических заболеваний эндоваскулярными методами. Трансляционная медицина. 2022; 9 (4): 33–40. DOI: 10.18705/2311-4495-2022-9-4-33-40","Kudaravalli P., Garg N., Pendela V. S., Gambhir H. S. Hemorrhagic pancreatic pseudocyst: A rare complication. Am J Emerg Med. 2021; 43: 243–4. DOI: 10.1016/j.ajem.2020.03.020","Колотухин А. К., Баканов А. Ю., Баутин А. Е., Волков В. В., Мазурок В. А., Мазохина О. В. и др. Влияние сочетания положения Тренделенбурга и карбоксиперитонеума на показатели церебральной тканевой оксиметрии. Трансляционная медицина. 2022; 9 (2): 59–69. DOI: 10.18705/2311-4495-2022-9-2-59-69"],"dc.citation.ru":["Войновский А. Е., Семененко И. А., Купцов А. С. Применение инновационных технологий при лечении пострадавших с тяжелой сочетанной травмой с повреждением печени. Клиническое наблюдение. Медицина катастроф. 2021; 4: 6–13. DOI: 10.33266/2070-1004-2021-4-61-63","Евтихов А. В., Любивый Е. Д., Ким В. Л. Клинические наблюдения тяжелых травматических повреждений печени. Хирургия. Журнал им. Н. И. Пирогова. 2020; 7: 89–92. DOI: 10.17116/hirurgia202007189","Сигуа Б. В., Земляной В. П., Дюков А. К. Сочетанная и изолированная травма живота с повреждением печени. Вестник хирургии имени И. И. Грекова. 2015; 174 (1): 9–15. DOI: 10.24884/0042-4625-2015-174-1-9-15","Шапкин Ю. Г., Чалык Ю. В., Стекольников Н. Ю., Гусев К. А. Тампонада печени как первый этап тактики damage control. Анналы хирургической гепатологии. 2017; 22 (4): 89–95. DOI: 10.16931/1995-5464.2017489-95","Suda A. J., Fritsch G. Traumatic pancreas, kidney, liver, spleen, gastric and diaphragma rupture with enterothorax aft er blunt trauma caused by falling in an adolescent: a case report. Arch Orthop Trauma Surg. 2023 Apr 8: 1–9. DOI: 10.1007/s00402-023-04865-3","Подолужный В. И., Радионов И. А., Пельц В. А., Старцев А. Б., Краснов К. А., Шаталин В. А. Травматические повреждения печени. Политравма. 2023; 1: 34–8.","Чалый Ю. В. Хирургическая тактика в лечении тяжелых закрытых травм печени. Вестник хирургии имени И. И. Грекова. 2011; 1 (2): 20–2.","Coccolini F., Coimbra R., Ordonez C., Kluger Y., Vega F., Moore E. E., et al. Liver trauma: WSES 2020 guidelines. World J Emerg Surg. 2020; 15 (1): 24. DOI: 10.1186/s13017-020-00302-7","Monchal T., Hornez E., Prunet B., Beaume S., Marsaa H., Bourgouin S., et al. Hospital care in severe trauma: Initial strategies and life-saving surgical procedures. J Visc Surg. 2016; 153 (4 Suppl): 3–12. DOI: 10.1016/j.jviscsurg.2016.04.014","Singh A., Prasad G., Mishra P., Vishkarma K., Shamim R. Lessons learned from blunt trauma abdomen: Surgical experience in level I trauma centre. Turk J Surg. 2021; 37 (3): 277–85. DOI: 10.47717/turkjsurg.2021.4886","Brigode W., Adra A., Capron G., Basu A., Messer T., Starr F., et al. The American Association for the Surgery of Trauma (AAST) liver injury grade does not equally predict interventions in blunt and penetrating trauma. World J Surg. 2022; 46 (9): 2123–31. DOI: 10.1007/s00268-022-06595-w","Соколова Л. А., Горлова И. А., Омельченко М. Ю., Бондаренко Б. Б. Commotio сordis как причина внезапной сердечной смерти, связанной с травмой грудной клетки. Трансляционная медицина. 2022; 9 (1): 5–11. DOI: 10.18705/2311-449-2022-9-1-5-11","Котельникова Л. П., Гребенкина С. В., Трушников Д. В. Билиарные осложнения после резекции печени. Экспериментальная и клиническая гастроэнтерология. 2018; 156 (8): 99–106.","Sakamoto K., Tamesa T., Yukio T., Tokuhisa Y., Maeda Y., Oka M. Risk factors and managements of bile leakage after hepatectomy. World J Surg. 2016; 40 (1): 182–9. DOI: 10.1007/s00268-015-3156-8","Yoshioka R., Saiura A., Koga R., Seki M., Kishi Y., Yamamoto J. Predictive factors for bile leakage aft er hepatectomy: analysis of 505 consecutive patients. World J Surg. 2011; 35 (8): 1898–903. DOI: 10.1007/s00268-011-1114-7","Huang Y. K., Hsieh H. C., Tsai F. C., Chang S. H., Lu M. S., Ko P. J. Visceral artery aneurysm: risk factor analysis and therapeutic opinion. Eur J Vasc Endovasc Surg. 2007; 33 (3): 293–301. DOI: 10.1016/j.ejvs.2006.09.016","Золотухин К. Н., Поляков И. В., Самородов А. В. Сравнительный анализ мониторинга центральной гемодинамики монитором МПР 6-03 «Тритон» и «picco plus». Тольяттинский медицинский консилиум. 2012; (3–4): 19–23.","Haghighatkhah H., Sanei Taheri M., Kharazi S. M., Zamini M., Rabani Khorasgani S., Jahangiri Zarkani Z. Hepatic artery aneurysms as a rare but important cause of abdominal pain; a case series. Arch Acad Emerg Med. 2019; 7 (1): e25. PMID: 31432035.","Горбатых А. В., Латкин О. Е., Прохорихин А. А., Зубарев Д. Д., Чернявский М. А. Современный взгляд на лечение онкологических заболеваний эндоваскулярными методами. Трансляционная медицина. 2022; 9 (4): 33–40. DOI: 10.18705/2311-4495-2022-9-4-33-40","Kudaravalli P., Garg N., Pendela V. S., Gambhir H. S. Hemorrhagic pancreatic pseudocyst: A rare complication. Am J Emerg Med. 2021; 43: 243–4. DOI: 10.1016/j.ajem.2020.03.020","Колотухин А. К., Баканов А. Ю., Баутин А. Е., Волков В. В., Мазурок В. А., Мазохина О. В. и др. Влияние сочетания положения Тренделенбурга и карбоксиперитонеума на показатели церебральной тканевой оксиметрии. Трансляционная медицина. 2022; 9 (2): 59–69. DOI: 10.18705/2311-4495-2022-9-2-59-69"],"dc.citation.en":["Войновский А. Е., Семененко И. А., Купцов А. С. Применение инновационных технологий при лечении пострадавших с тяжелой сочетанной травмой с повреждением печени. Клиническое наблюдение. Медицина катастроф. 2021; 4: 6–13. DOI: 10.33266/2070-1004-2021-4-61-63","Евтихов А. В., Любивый Е. Д., Ким В. Л. Клинические наблюдения тяжелых травматических повреждений печени. Хирургия. Журнал им. Н. И. Пирогова. 2020; 7: 89–92. DOI: 10.17116/hirurgia202007189","Сигуа Б. В., Земляной В. П., Дюков А. К. Сочетанная и изолированная травма живота с повреждением печени. Вестник хирургии имени И. И. Грекова. 2015; 174 (1): 9–15. DOI: 10.24884/0042-4625-2015-174-1-9-15","Шапкин Ю. Г., Чалык Ю. В., Стекольников Н. Ю., Гусев К. А. Тампонада печени как первый этап тактики damage control. Анналы хирургической гепатологии. 2017; 22 (4): 89–95. DOI: 10.16931/1995-5464.2017489-95","Suda A. J., Fritsch G. Traumatic pancreas, kidney, liver, spleen, gastric and diaphragma rupture with enterothorax aft er blunt trauma caused by falling in an adolescent: a case report. Arch Orthop Trauma Surg. 2023 Apr 8: 1–9. DOI: 10.1007/s00402-023-04865-3","Подолужный В. И., Радионов И. А., Пельц В. А., Старцев А. Б., Краснов К. А., Шаталин В. А. Травматические повреждения печени. Политравма. 2023; 1: 34–8.","Чалый Ю. В. Хирургическая тактика в лечении тяжелых закрытых травм печени. Вестник хирургии имени И. И. Грекова. 2011; 1 (2): 20–2.","Coccolini F., Coimbra R., Ordonez C., Kluger Y., Vega F., Moore E. E., et al. Liver trauma: WSES 2020 guidelines. World J Emerg Surg. 2020; 15 (1): 24. DOI: 10.1186/s13017-020-00302-7","Monchal T., Hornez E., Prunet B., Beaume S., Marsaa H., Bourgouin S., et al. Hospital care in severe trauma: Initial strategies and life-saving surgical procedures. J Visc Surg. 2016; 153 (4 Suppl): 3–12. DOI: 10.1016/j.jviscsurg.2016.04.014","Singh A., Prasad G., Mishra P., Vishkarma K., Shamim R. Lessons learned from blunt trauma abdomen: Surgical experience in level I trauma centre. Turk J Surg. 2021; 37 (3): 277–85. DOI: 10.47717/turkjsurg.2021.4886","Brigode W., Adra A., Capron G., Basu A., Messer T., Starr F., et al. The American Association for the Surgery of Trauma (AAST) liver injury grade does not equally predict interventions in blunt and penetrating trauma. World J Surg. 2022; 46 (9): 2123–31. DOI: 10.1007/s00268-022-06595-w","Соколова Л. А., Горлова И. А., Омельченко М. Ю., Бондаренко Б. Б. Commotio сordis как причина внезапной сердечной смерти, связанной с травмой грудной клетки. Трансляционная медицина. 2022; 9 (1): 5–11. DOI: 10.18705/2311-449-2022-9-1-5-11","Котельникова Л. П., Гребенкина С. В., Трушников Д. В. Билиарные осложнения после резекции печени. Экспериментальная и клиническая гастроэнтерология. 2018; 156 (8): 99–106.","Sakamoto K., Tamesa T., Yukio T., Tokuhisa Y., Maeda Y., Oka M. Risk factors and managements of bile leakage after hepatectomy. World J Surg. 2016; 40 (1): 182–9. DOI: 10.1007/s00268-015-3156-8","Yoshioka R., Saiura A., Koga R., Seki M., Kishi Y., Yamamoto J. Predictive factors for bile leakage aft er hepatectomy: analysis of 505 consecutive patients. World J Surg. 2011; 35 (8): 1898–903. DOI: 10.1007/s00268-011-1114-7","Huang Y. K., Hsieh H. C., Tsai F. C., Chang S. H., Lu M. S., Ko P. J. Visceral artery aneurysm: risk factor analysis and therapeutic opinion. Eur J Vasc Endovasc Surg. 2007; 33 (3): 293–301. DOI: 10.1016/j.ejvs.2006.09.016","Золотухин К. Н., Поляков И. В., Самородов А. В. Сравнительный анализ мониторинга центральной гемодинамики монитором МПР 6-03 «Тритон» и «picco plus». Тольяттинский медицинский консилиум. 2012; (3–4): 19–23.","Haghighatkhah H., Sanei Taheri M., Kharazi S. M., Zamini M., Rabani Khorasgani S., Jahangiri Zarkani Z. Hepatic artery aneurysms as a rare but important cause of abdominal pain; a case series. Arch Acad Emerg Med. 2019; 7 (1): e25. PMID: 31432035.","Горбатых А. В., Латкин О. Е., Прохорихин А. А., Зубарев Д. Д., Чернявский М. А. Современный взгляд на лечение онкологических заболеваний эндоваскулярными методами. Трансляционная медицина. 2022; 9 (4): 33–40. DOI: 10.18705/2311-4495-2022-9-4-33-40","Kudaravalli P., Garg N., Pendela V. S., Gambhir H. S. Hemorrhagic pancreatic pseudocyst: A rare complication. Am J Emerg Med. 2021; 43: 243–4. DOI: 10.1016/j.ajem.2020.03.020","Колотухин А. К., Баканов А. Ю., Баутин А. Е., Волков В. В., Мазурок В. А., Мазохина О. В. и др. Влияние сочетания положения Тренделенбурга и карбоксиперитонеума на показатели церебральной тканевой оксиметрии. Трансляционная медицина. 2022; 9 (2): 59–69. DOI: 10.18705/2311-4495-2022-9-2-59-69"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/7894"],"dc.date.accessioned_dt":"2023-10-13T09:59:16Z","dc.date.accessioned":["2023-10-13T09:59:16Z"],"dc.date.available":["2023-10-13T09:59:16Z"],"publication_grp":["123456789/7894"],"bi_4_dis_filter":["деструктивный холецистит\n|||\nдеструктивный холецистит","hepatic artery pseudoaneurysm\n|||\nhepatic artery pseudoaneurysm","biloma\n|||\nbiloma","травма печени\n|||\nтравма печени","билома\n|||\nбилома","liver injury\n|||\nliver injury","x-ray endovascular embolization\n|||\nX-ray endovascular embolization","destructive cholecystitis\n|||\ndestructive cholecystitis","рентгенэндоваскулярная эмболизация\n|||\nрентгенэндоваскулярная эмболизация","псевдоаневризма печеночной артерии\n|||\nпсевдоаневризма печеночной артерии"],"bi_4_dis_partial":["билома","liver injury","hepatic artery pseudoaneurysm","destructive cholecystitis","рентгенэндоваскулярная эмболизация","X-ray endovascular embolization","травма печени","biloma","псевдоаневризма печеночной артерии","деструктивный холецистит"],"bi_4_dis_value_filter":["билома","liver injury","hepatic artery pseudoaneurysm","destructive cholecystitis","рентгенэндоваскулярная эмболизация","X-ray endovascular embolization","травма печени","biloma","псевдоаневризма печеночной артерии","деструктивный холецистит"],"bi_sort_1_sort":"surgical treatment of traumatic liver injury with development of biloma, destructive cholecystitis and pseudoaneurysm: a clinical case","bi_sort_3_sort":"2023-10-13T09:59:16Z","read":["g0"],"_version_":1779633914652917760},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2021-05-11T14:44:33.542Z","search.uniqueid":"2-5103","search.resourcetype":2,"search.resourceid":5103,"handle":"123456789/6016","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.doi":["10.24060/2076-3093-2021-11-1-58-67"],"dc.abstract":["Cervical cancer is a socially significant illness often impacting women of reproductive and working age. The patients’ young age and social activity warrant the development of effective and safe therapies.
The past decades have witnessed the novel radiation techniques to contain cervical cancer: 3DCRT-3D, IMRT, and VMAT, adaptive radiotherapy, CT/MRI-guided intracavitary radiation, combined interstitial and intracavitary radiation, abandoning intracavitary intervention for external beam delivery with sequential or concurrent cervical dose escalation, under brachytherapy unfeasible.
Modern equipment and treatment planning systems allow a high dose delivery to the tumour and intracavitary treatment with visual control of the target and organs at risk. Combining of intracavitary and interstitial radiotherapy enables a better dose coverage of the target at a minimal radiation impact on organs at risk.
Phasing-out of intracavitary for external radiotherapy may enable a cancericide dose delivery to the tumour under intractable intracavitary treatment.
The major goal of technic novelties is the establishment of personalised radiotherapy for improving treatment outcomes and reducing the incidence and/or severity of radiation side effects. The article overviews the radiotherapy techniques for cervical cancer treatment and routes of their development.
","Рак шейки матки является социально значимым заболеванием и часто диагностируется у женщин репродуктивного и работоспособного возраста. Молодой и социально активный возраст данных пациентов делает необходимым разработку эффективных и безопасных методов лечения.
За последние десятилетия появились новые методики лучевого лечения рака шейки матки: внедрение 3DCRT-3D, IMRT и VMAT, адаптивная лучевая терапия, планирование внутриполостного облучения по КТ/МРТ-изображениям, комбинирование внутритканевой и внутриполостной лучевой терапии, замена внутриполостного этапа лучевой терапии дистанционным компонентом с последовательной или одновременной эскалацией дозы на шейку матки при невозможности проведения брахитерапии.
Современное оборудование и системы планирования позволяют подводить высокие дозы на опухоль, проводить внутриполостную лучевую терапию под визуальным контролем мишени и органов риска. Комбинация внутриполостной и внутритканевой лучевой терапии дает возможность лучшего охвата мишени дозой, максимально исключая органы риска из зоны облучения.
Замена внутриполостного этапа лучевой терапии дистанционным компонентом может дать возможность подвести канцерицидную дозу к опухоли при невозможности проведения внутриполостного лечения.
Целью поиска и внедрения новых методик является персонифицированная оптимизация лучевой терапии для улучшения результатов лечения, снижения частоты и/или выраженности побочных эффектов радиотерапии. В данной статье представлен обзор методов лучевого лечения рака шейки матки и направлений их развития.
"],"dc.abstract.en":["Cervical cancer is a socially significant illness often impacting women of reproductive and working age. The patients’ young age and social activity warrant the development of effective and safe therapies.
The past decades have witnessed the novel radiation techniques to contain cervical cancer: 3DCRT-3D, IMRT, and VMAT, adaptive radiotherapy, CT/MRI-guided intracavitary radiation, combined interstitial and intracavitary radiation, abandoning intracavitary intervention for external beam delivery with sequential or concurrent cervical dose escalation, under brachytherapy unfeasible.
Modern equipment and treatment planning systems allow a high dose delivery to the tumour and intracavitary treatment with visual control of the target and organs at risk. Combining of intracavitary and interstitial radiotherapy enables a better dose coverage of the target at a minimal radiation impact on organs at risk.
Phasing-out of intracavitary for external radiotherapy may enable a cancericide dose delivery to the tumour under intractable intracavitary treatment.
The major goal of technic novelties is the establishment of personalised radiotherapy for improving treatment outcomes and reducing the incidence and/or severity of radiation side effects. The article overviews the radiotherapy techniques for cervical cancer treatment and routes of their development.
"],"subject":["cervical cancer","external radiotherapy","brachytherapy","interstitial radiotherapy","stereotactic radiotherapy","adjuvant radiotherapy","рак шейки матки","дистанционная лучевая терапия","брахитерапия","внутритканевая лучевая терапия","стереотаксическая лучевая терапия","адъювантная лучевая терапия"],"subject_keyword":["cervical cancer","cervical cancer","external radiotherapy","external radiotherapy","brachytherapy","brachytherapy","interstitial radiotherapy","interstitial radiotherapy","stereotactic radiotherapy","stereotactic radiotherapy","adjuvant radiotherapy","adjuvant radiotherapy","рак шейки матки","рак шейки матки","дистанционная лучевая терапия","дистанционная лучевая терапия","брахитерапия","брахитерапия","внутритканевая лучевая терапия","внутритканевая лучевая терапия","стереотаксическая лучевая терапия","стереотаксическая лучевая терапия","адъювантная лучевая терапия","адъювантная лучевая терапия"],"subject_ac":["cervical cancer\n|||\ncervical cancer","external radiotherapy\n|||\nexternal radiotherapy","brachytherapy\n|||\nbrachytherapy","interstitial radiotherapy\n|||\ninterstitial radiotherapy","stereotactic radiotherapy\n|||\nstereotactic radiotherapy","adjuvant radiotherapy\n|||\nadjuvant radiotherapy","рак шейки матки\n|||\nрак шейки матки","дистанционная лучевая терапия\n|||\nдистанционная лучевая терапия","брахитерапия\n|||\nбрахитерапия","внутритканевая лучевая терапия\n|||\nвнутритканевая лучевая терапия","стереотаксическая лучевая терапия\n|||\nстереотаксическая лучевая терапия","адъювантная лучевая терапия\n|||\nадъювантная лучевая терапия"],"subject_tax_0_filter":["cervical cancer\n|||\ncervical cancer","external radiotherapy\n|||\nexternal radiotherapy","brachytherapy\n|||\nbrachytherapy","interstitial radiotherapy\n|||\ninterstitial radiotherapy","stereotactic radiotherapy\n|||\nstereotactic radiotherapy","adjuvant radiotherapy\n|||\nadjuvant radiotherapy","рак шейки матки\n|||\nрак шейки матки","дистанционная лучевая терапия\n|||\nдистанционная лучевая терапия","брахитерапия\n|||\nбрахитерапия","внутритканевая лучевая терапия\n|||\nвнутритканевая лучевая терапия","стереотаксическая лучевая терапия\n|||\nстереотаксическая лучевая терапия","адъювантная лучевая терапия\n|||\nадъювантная лучевая терапия"],"subject_filter":["cervical cancer\n|||\ncervical cancer","external radiotherapy\n|||\nexternal radiotherapy","brachytherapy\n|||\nbrachytherapy","interstitial radiotherapy\n|||\ninterstitial radiotherapy","stereotactic radiotherapy\n|||\nstereotactic radiotherapy","adjuvant radiotherapy\n|||\nadjuvant radiotherapy","рак шейки матки\n|||\nрак шейки матки","дистанционная лучевая терапия\n|||\nдистанционная лучевая терапия","брахитерапия\n|||\nбрахитерапия","внутритканевая лучевая терапия\n|||\nвнутритканевая лучевая терапия","стереотаксическая лучевая терапия\n|||\nстереотаксическая лучевая терапия","адъювантная лучевая терапия\n|||\nадъювантная лучевая терапия"],"dc.subject_mlt":["cervical cancer","external radiotherapy","brachytherapy","interstitial radiotherapy","stereotactic radiotherapy","adjuvant radiotherapy","рак шейки матки","дистанционная лучевая терапия","брахитерапия","внутритканевая лучевая терапия","стереотаксическая лучевая терапия","адъювантная лучевая терапия"],"dc.subject":["cervical cancer","external radiotherapy","brachytherapy","interstitial radiotherapy","stereotactic radiotherapy","adjuvant radiotherapy","рак шейки матки","дистанционная лучевая терапия","брахитерапия","внутритканевая лучевая терапия","стереотаксическая лучевая терапия","адъювантная лучевая терапия"],"dc.subject.en":["cervical cancer","external radiotherapy","brachytherapy","interstitial radiotherapy","stereotactic radiotherapy","adjuvant radiotherapy"],"title":["Modern Techniques for Cervical Cancer Radiotherapy","Современные методы лучевой терапии рака шейки матки"],"title_keyword":["Modern Techniques for Cervical Cancer Radiotherapy","Современные методы лучевой терапии рака шейки матки"],"title_ac":["modern techniques for cervical cancer radiotherapy\n|||\nModern Techniques for Cervical Cancer Radiotherapy","современные методы лучевой терапии рака шейки матки\n|||\nСовременные методы лучевой терапии рака шейки матки"],"dc.title_sort":"Modern Techniques for Cervical Cancer Radiotherapy","dc.title_hl":["Modern Techniques for Cervical Cancer Radiotherapy","Современные методы лучевой терапии рака шейки матки"],"dc.title_mlt":["Modern Techniques for Cervical Cancer Radiotherapy","Современные методы лучевой терапии рака шейки матки"],"dc.title":["Modern Techniques for Cervical Cancer Radiotherapy","Современные методы лучевой терапии рака шейки матки"],"dc.title_stored":["Modern Techniques for Cervical Cancer Radiotherapy\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","Современные методы лучевой терапии рака шейки матки\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["Modern Techniques for Cervical Cancer Radiotherapy"],"dc.abstract.ru":["Рак шейки матки является социально значимым заболеванием и часто диагностируется у женщин репродуктивного и работоспособного возраста. Молодой и социально активный возраст данных пациентов делает необходимым разработку эффективных и безопасных методов лечения.
За последние десятилетия появились новые методики лучевого лечения рака шейки матки: внедрение 3DCRT-3D, IMRT и VMAT, адаптивная лучевая терапия, планирование внутриполостного облучения по КТ/МРТ-изображениям, комбинирование внутритканевой и внутриполостной лучевой терапии, замена внутриполостного этапа лучевой терапии дистанционным компонентом с последовательной или одновременной эскалацией дозы на шейку матки при невозможности проведения брахитерапии.
Современное оборудование и системы планирования позволяют подводить высокие дозы на опухоль, проводить внутриполостную лучевую терапию под визуальным контролем мишени и органов риска. Комбинация внутриполостной и внутритканевой лучевой терапии дает возможность лучшего охвата мишени дозой, максимально исключая органы риска из зоны облучения.
Замена внутриполостного этапа лучевой терапии дистанционным компонентом может дать возможность подвести канцерицидную дозу к опухоли при невозможности проведения внутриполостного лечения.
Целью поиска и внедрения новых методик является персонифицированная оптимизация лучевой терапии для улучшения результатов лечения, снижения частоты и/или выраженности побочных эффектов радиотерапии. В данной статье представлен обзор методов лучевого лечения рака шейки матки и направлений их развития.
"],"dc.fileName":["cover_article_571_ru_RU.jpg"],"dc.fileName.ru":["cover_article_571_ru_RU.jpg"],"dc.fullHTML":["Введение
Злокачественные новообразования представляют собой одну из самых значимых медицинских проблем в России и в мире. Одной из наиболее распространенных форм злокачественных новообразований среди женского населения является рак шейки матки (РШМ). Ежегодно во всем мире примерно у 600 000 женщин диагностируют данное заболевание, смертельные случаи в некоторых регионах достигают 50 % [1][2]. Рак шейки матки — злокачественная опухоль, исходящая из слизистой оболочки шейки матки (эктоцервикса или цервикального канала). Основной причиной развития РШМ является вирус папилломы человека (ВПЧ). Онкогенные подтипы ВПЧ 16, 18 обнаруживаются у большинства больных РШМ [2][3][4]. У 70–80 % больных РШМ диагностируется плоскоклеточный рак, у 10–20 % — аденокарцинома. Другие гистологические типы злокачественных опухолей шейки матки составляют не более 1 % [1][5].
К методам лечения больных с РШМ относятся хирургическое лечение, лучевая терапия и химиотерапия.
Оперативное лечение является основным методом лечения на ранних стадиях заболевания (IA–IB), в то время как лучевая терапия, часто в сочетании с оперативным вмешательством, широко используется при лечении местнораспространенного РШМ. Лучевая терапия как самостоятельный метод лечения может применяться на более ранних стадиях заболевания при невозможности проведения оперативного вмешательства [1][5][6][7][8].
У больных IIВ–IVA стадий РШМ рекомендованным стандартом является проведение химиолучевого лечения: сочетанная ЛТ (дистанционная и внутриполостная лучевая терапия) и еженедельное введение цисплатина в дозе 40 мг/м2 на протяжении дистанционного компонента ЛТ [1][6][7][9].
Перспективным направлением развития химиолучевой терапии РШМ является модификация по времени начала ЛТ после введения препаратов платины. Проведение ЛТ в момент наибольшей концентрации платины в ядре клетки опухоли позволит увеличить вероятность полного уничтожения опухолевых клеток при минимальном поражении нормальных тканей [9–17].
Лекарственное лечение РШМ применяется в неадъювантном режиме (для уменьшения объема опухоли перед оперативным лечением или перед лучевой терапией), в адъювантном режиме и в самостоятельном режиме, когда применение остальных видов лечения невозможно [1][7].
При лечении РШМ чаще всего используются два вида лучевой терапии: дистанционная и внутриполостная. Перечислим показания для каждого метода проведения лучевой терапии при РШМ.
Дистанционная лучевая терапия (ДЛТ) применяется в следующих случаях.
1. При РШМ IIB–IV стадии ДЛТ является самостоятельным этапом радикального лечения (как правило, в сочетании с еженедельным введением препарата платины/карбоплатина/фторурацила) с последующим курсом брахитерапии. При наличии противопоказаний к хирургическому лечению лучевая терапия может применяться и на более ранних стадиях [1][5][7].
2. При адъювантном лечении РШМ (после оперативного лечения) ДЛТ применяется при наличии хотя бы одного фактора высокого риска прогрессирования в составе химиолучевого лечения. К данным факторам относятся: метастазы в лимфатические узлы, положительный край резекции, пораженные параметрии. Также самостоятельная ДЛТ используется в адъювантном лечении при наличии 2 и более факторов среднего риска прогрессирования: большой размер опухоли — более 4 см, лимфоваскулярная инвазия, инвазия более 1/3 толщины миометрия шейки матки [1][7].
Внутриполостная лучевая терапия (ВЛТ), или брахитерапия, применяется в следующих случаях.
1. При РШМ IIB–IV стадии как этап радикального лечения после курса ДЛТ. Также может применяться при более ранних стадиях при невозможности проведения оперативного лечения [1][5–8].
2. При адъювантном лечении РШМ, если инвазия опухоли более 0,4 см и протяженностью более 0,7 см [8].
Общее время лечения ДЛТ и брахитерапии не должно превышать 8 недель (56 дней) для пациентов, получающих только лучевую терапию. При увеличении этой продолжительности лечения местный контроль и выживаемость, как было показано, снижаются на ±1 % в день из-за репопуляции опухолевых клеток [1][6].
Дистанционная лучевая терапия первого этапа сочетанного курса
В рамках сочетанного курса перед началом ДЛТ проводится этап предлучевой подготовки, который включает в себя выбор укладки пациента с использованием индивидуальных фиксирующих средств, КТ/МРТ-топометрию, оконтуривание мишени и органов риска, выбор суммарной дозы и режима фракционирования, планирование лучевой терапии и верификацию плана облучения [6].
Во время этапа ДЛТ лечение проводится ежедневно (с понедельника по пятницу) в течение 5 недель (22–28 процедур). Курс ДЛТ предпочтительно начинать в 1-й день недели [1][6]. Стандартная разовая доза составляет 1,8–2,0 Гр, суммарная доза за курс дистанционной лучевой терапии 46–50,0 Гр. (рис. 1).
![\"\"](\"https://cdn.elpub.ru/assets/journals/surgonco/2021/1/H0tCV5FPQ2KyklysXZPJf4rPTZLNb12giFCo6j2z.jpeg\")
Рисунок 1. Переднезаднее (а) и латеральное (b) изображение плана дистанционной лучевой терапии при лечении рака шейки матки с использованием аппарата с мульти-лепестковым коллиматором
Figure 1. Anteroposterior (a) and lateral (b) planes of multileaf collimator-geared cervical radiation treatment plan
Для подведения дозы рекомендуется использовать 3D конформное облучение (3DCRT-3D conformal radiation therapy) и/или ЛТ с модулированной интенсивностью (IMRT — Intensity Modulated Radiation Therapy). Данные методики подведения дозы позволяют снизить лучевую нагрузку на органы риска, уменьшая количество и выраженность лучевых реакций по сравнению с конвенциональной ЛТ, не уменьшая локальный контроль и общую выживаемость [1].
Планируемый объем облучения (PTV — planning target volume) должен включать в себя непосредственно первичную опухоль с минимальным отступом 3 см (или ложе опухоли), параметральную область, паравагинальные ткани, крестцово-маточные связки, группы региональных лимфатических узлов (общие, наружные, внутренние подвздошные, пресакральные, запирательные лимфатические узлы) с оптимальным отступом (0,5–2 см). Размер отступов зависит от фиксации пациента, предполагаемого распространения опухоли и лечебного аппарата [1][6][8].
При ДЛТ возможно увеличение суммарных доз на область региональных лимфатических узлов в случае их поражения на 10–15 Гр дополнительно [1]. Это можно реализовать как в случае одновременно интегрированной эскалации дозы (SIB — Simultaneous integrated boost), так и при последовательной эскалации дозы (SEQ — Sequential boost).
На этапе проведения ДЛТ рекомендуется еженедельное введение цисплатина с расчетом 40 мг на м2, 5–6 введений за курс. Рекомендуется начинать первое введение в первый день лучевой терапии. При наличии противопоказаний к препаратам платины возможно применение карбоплатина или фторурацила [1][5–7]. Проведение адъювантного химиолучевого лечения не является противопоказанием для проведения в дальнейшем курсов адъювантной химиотерапии [1].
В рамках сочетанной ЛТ курс ВЛТ должен начинаться после завершения курса ДЛТ. Проведение ДЛТ приводит к уменьшению объема опухоли, что дает возможность уменьшить объем облучения при ВЛТ [1][6][7].
Современная брахитерапия рака шейки матки
Брахитерапия обеспечивает лучший локальный контроль опухоли по сравнению с применением только курса ДЛТ за счет максимальной концентрации дозы в объеме опухоли. Локальный объем облучения получает максимальную дозу воздействия, практически эквивалентно равную общей дозе, достигнутой от дистанционного этапа облучения. Контактные методы подведения дозы предполагают применение радиоактивного источника, который находится в непосредственной близости к опухоли, и с учетом закона обратных квадратов, согласно которому доза излучения обратно пропорциональна квадрату расстояния от источника, доза с высоким значением (>80 Гр) поглощается в объеме опухоли при низких лучевых нагрузках на окружающие нормальные структуры [6][18][19].
Превосходство ВЛТ над стандартными методиками ДЛТ (конвенциональной и конформной ЛТ) объясняется распределением дозы, которое характеризуется низкой интегральной дозой и высоким градиентом падения дозы, позволяя максимально снизить ее на здоровые ткани при доставке высокой дозы к мишени облучения. С другой стороны, радиоактивный источник, загруженный в аппликатор, находящийся в объеме мишени, исключает необходимость дополнительного отступа для учета ошибок при укладке и адаптации при изменении наполнения мочевого пузыря и прямой кишки [18][19].
Вариантами брахитерапии при РШМ являются внутриполостная ЛТ, внутритканевая ЛТ и их комбинации. Выбор метода зависит в первую очередь от стадии заболевания и анатомических особенностей пациента.
Внутриполостная ЛТ остается наиболее распространенной формой брахитерапии при раке шейки матки. Для внутриполостной брахитерапии существует широкий спектр доступных аппликаторов. Наиболее распространенные аппликаторы включают вариации конструкции Tandem and Ovoid (T&O) или Tandem and Ring (T&R). В случае T&O имеются центральный аппликатор и два овоида, которые располагаются по обе стороны от шейки матки в боковых влагалищных сводах. В варианте T&R центральный аппликатор дополнен кольцом, которое охватывает шейку матки [20][21]. Оба варианта аппликаторов приводят к одинаковым результатам, и использование того или другого в основном будет зависеть от пользователя [20][21].
При проведении брахитерапии могут быть использованы источники высокой мощности (HDR — High Dose Rate) и низкой мощности (LDR — Low Dose Rate). В последнее время предпочтение отдается брахитерапии с использованием источников высокой мощности.
Размещение внутриполостного аппликатора может быть выполнено в операционной или в процедурном кабинете клиники. Для стабилизации установленного аппликатора, а также максимально возможного смещения прямой кишки и мочевого пузыря от аппликатора проводится тугая тампонада влагалища. Это наиболее уязвимая техническая часть процедуры и, как правило, самая неудобная для пациента. После завершения тампонирования важно убедиться, что аппликатор находится в правильном положении [21].
При интерстициальной брахитерапии используют трансперинеальный/вагинальный доступ, через который вводятся несколько полых трубок непосредственно в пораженную ткань. Такой метод применяют в случае, когда внутриполостные аппликаторы считаются неподходящими или недостаточными средствами подведения требуемой дозы для клинического объема облучения [20–22].
Показаниями для интерстициальной брахитерапии являются большие объемы опухоли, асимметричное расположение опухоли, поражение нижней трети влагалища, поражение параметриев (вне досягаемости внутриполостных аппликаторов) и невозможность установки боковых овоидов (что может быть результатом «стертой» шейки матки или узких влагалищных сводов). Интерстициальные методы являются наиболее гибкой формой гинекологической брахитерапии. Однако техника интерстициальной брахитерапии более сложна. Существуют несколько методов, позволяющих определить положение катетеров, включая лапароскопическую помощь (для исключения перфорирования кишечника), флюороскопический, ультразвуковой, КТ- и МРТ-контроль [20–22].
Использование интерстициального компонента в сочетании с внутриполостными аппликаторами позволяет увеличить изодозы в боковых измерениях, покрывая проксимальную и среднюю треть параметриев. Для лечения опухолей, распространяющихся до боковой стенки таза, разрабатываются новые комбинированные аппликаторы с несколькими иглами и косыми иглами [20][22].
Дозиметрическое планирование контактной лучевой терапии проводится исходя из технического оснащения клиники и может осуществляться по 2D- и 3D-изображениям.
При планировании по 2D-изображениям расчет дозы проводится в системе координат, связанной с источником облучения (в точке А, определяемой по Манчестерской системе). Также определяются дозовые нагрузки в точках В, мочевого пузыря и прямой кишки согласно рекомендациям о положении референсных точек МКРЕ № 89 (англ. ICRU 89) [23]. Хотя использование этих референсных точек обеспечивает полезную стандартную практику для брахитерапии шейки матки, включение трехмерной визуализации в практику брахитерапии имеет явные преимущества (рис. 2).
![\"\"](\"https://cdn.elpub.ru/assets/journals/surgonco/2021/1/CiFH2P3L1Tay1uYL1LZ9NunB9mYdDn8z109avoOR.jpeg\")
Рисунок 2. Планирование брахитерапии с определением точек мочевого пузыря и прямой кишки по ICRU 38 (МКРЕ38)
Figure 2. Brachytherapy plan with ICRU-38 bladder and rectal reference points
Рабочая группа GEC-ESTRO выпустила серию рекомендаций начиная с 2005 года, в которых предпринята попытка установить общий набор параметров для планирования лечения на основе трехмерного изображения (МРТ/КТ). Эти рекомендации представили новые фундаментальные концепции брахитерапии в гинекологии [18][19].
При планировании по 3D-изображениям проводится МРТ органов малого таза, исследование с установленным аппликатором в полость матки. Далее врач выделяет мишень радиотерапии, которая включает в себя: GTV-B — макроскопически визуализируемый (если имеется) объем опухоли; HR CTV (CTV высокого риска), который включает в себя GTV-В и всю шейку матки; IR CTV (CTV среднего риска) соответствует области первичного локального поражения, включая в себя объем HR-CTV с дополнительными отступами от 5 до 15 мм в зависимости от предполагаемой микроинвазии. Обязательным является оконтуривание органов риска (рис. 3) [1][6][19].
![\"\"](\"https://cdn.elpub.ru/assets/journals/surgonco/2021/1/7jrz31i6K6R9998fhjlJm6LfTYrCq0cGd4iqpxdg.jpeg\")
Рисунок 3. Пример планирования брахитерапии по МРТ-изображениям
Figure 3. Example MRI-guided brachytherapy plan
При отсутствии технической возможности выполнения МРТ-разметки дозиметрическое планирование осуществляется по КТ-изображениям, но тогда GTV не может быть оконтурен. Здесь учитывается только CTV. В данном случае этот объем включает в себя шейку матки, тело матки и своды влагалища. Дно тела матки не включается в CTV, поскольку не является региональной зоной риска, исключением является распространение первичного опухолевого процесса на тело матки (чаще это нижняя треть тела матки), подтвержденное данными УЗИ/МРТ [1]. Параметральная инфильтрация по данным КТ-изображений не визуализируется. При проведении внутриполостного облучения РШМ традиционно выделяют следующие критические органы, на которые следует производить ограничение лучевых нагрузок: мочевой пузырь, прямая и сигмовидная кишки по объемам D2 см3. При оценке лучевых реакций со стороны указанных критических органов следует учитывать суммарную лучевую нагрузку, полученную при дистанционном облучении и ВЛТ в единицах EQD2. Доза на 2 см3 учитывается при планировании дозы и оценке вероятности поздних лучевых повреждений. Параметр 0,01 cм3 рекомендуется для отчетности, так как он указывает максимальную дозу [18][19].
После выделения мишени и органов риска необходимо выбрать схему фракционирования (количество фракций и разовую очаговую дозу). Наиболее распространен такой режим фракционирования брахитерапии РШМ, как 6 Гр × 5 фракций. Также используются короткие схемы лечения, в том числе 7 Гр × 4 фракции, 8 Гр × 3 фракции и 10 Гр × 2 фракции. Увеличение разовой дозы более 7 Гр за фракцию предполагает более высокую частоту осложнений. Сеансы облучения обычно проводятся 1 раз в 4–7 дней [1][6][18][19].
Анализ изодозного распределения в плане облучения включает в себя оценку однородности распределения дозы в облучаемом объеме-мишени, геометрию аппликатора и положения референсной изодозы относительно критических органов. Величина D 90 по изодозе, охватывающая 90% объема мишени, что характеризует «дозу за фракцию», является основным критерием оценки плана сеанса внутриполостной лучевой терапии. Толерантные дозы на органы риска: мочевой пузырь — 90 Гр, прямая кишка и сигмовидная кишка — 70 Гр (EQD2) [8][18][19].
Однако не всегда внутриполостная терапия дает возможность полностью охватить мишень без повреждений органов риска. В этом случае, когда невозможно получить план, при котором будут выполняться одновременно оба критерия (достаточное покрытие мишени при одновременном отсутствии превышения пределов по лучевой нагрузке в органах
риска), решение надо принимать для каждого пациента индивидуально.
За последнее десятилетие успех результатов брахитерапевтического лечения стал более значительным благодаря адаптации методики лечения под визуальным контролем, усиленному внедрению МРТ/КТ-планирования, оптимизированного объемного планирования и более широкому использованию HDR [1][18][19].
Однако превосходство методов брахитерапии не лишено ограничений. Этот метод, зависящий от оператора, требует определенных навыков, которые, если они отсутствуют, могут существенно повлиять на результаты лечения. Например, неадекватное размещение и/или смещение овоидов при недостаточном тампонировании уменьшает показатели локального контроля и безрецидивной выживаемости [24]. Также существуют ограничения, обусловленные анатомическими и возрастными особенностями, предшествующим курсом ДЛТ, которые приводят к выраженному стенозу влагалища и/или цервикального канала, что делает невозможным адекватное размещение аппликаторов для курса ВЛТ. Также некоторые пациенты отказываются от проведения брахитерапии из-за боязни болевого синдрома [24].
За последнее десятилетие некоторые исследования оценили роль ДЛТ с модуляцией интенсивности в качестве замены брахитерапии, по аналогии с стереотаксическим облучением (SBRT) для рака предстательной железы [25][26].
Стереотаксическая лучевая терапия как альтернатива брахитерапии
Применение высокотехнологичных методик доставки предписанной дозы дистанционным способом для завершения курса лечения пациенток с раком шейки матки было в основном предпринято, только когда использование брахитерапии было невозможно по анатомической причине (стриктура цервикального канала, стеноз влагалища) и/или из-за отказа пациента от внутриполостной лучевой терапии. Стереотаксическое облучение способно воспроизводить распределение дозиметрических характеристик подобно таковым при брахитерапии посредством использования нескольких некомпланарных пучков, пересекающихся в планируемом (клиническом) объеме облучения, для доставки высоконеоднородной дозы в опухоль, ограничивая дозу на окружающие нормальные ткани. Одновременно с помощью SBRT можно проводить эскалацию дозы до объема облучения при режиме фракционирования дозы, сравнимого с тем, который используется для HDR брахитерапии [24][26].
Для пациентов, получавших SBRT на 2-м этапе лечения, были предложены аналогичные с брахитерапией схемы фракционирования: 30 Гр за 5 фракций и 28 Гр за 4 фракции. По некоторым данным, методики SBRT демонстрируют даже лучшие показатели по покрытию объема мишени и сниженной дозы на критические органы, как минимум на 10 % на объем 1 см3 [18][19][27][28].
Однако при использовании ДЛТ на 2-м этапе лечения необходимо максимально ограничить подвижность шейки матки и органов риска для оптимального распределения дозы с помощью использования внутриполостного аппликатора, ректального баллона, заполнение мочевого пузыря одинаковым объемом жидкости или использования фудициальных маркеров [29].
При планировании стереотаксической радиотерапии отдается предпочтение ротационной методике подведения дозы интенсивно модулированной лучевой терапии VMAT (Volumetric Modulated Arc Therapy) благодаря значительному улучшению дозного градиента между мишенью и органами риска относительно 3DCRT, IMRT. VMAT может быть безопасно использована для данного вида лечения, уменьшая дозы на прямую кишку и мочевой пузырь, а также способствует уменьшению времени доставки предписанной дозы, (например, для доставки дозы 6 Гр требуется 3 минуты), что является экономически выгодным параметром данного лечения [27].
При проведении лучевой терапии важно контролировать дозу, доставляемую пациенту, что может осуществляться с помощью метода дозиметрии in vivo [30].
Стереотаксическая лучевая терапия в режиме одновременной интегрированной эскалации дозы
С развитием технологий доставки дозы техникой VMAT, IMRT стереотаксическая лучевая терапия в режиме одновременной интегрированной эскалации дозы SIB улучшила свои дозиметрические характеристики, что позволило уменьшить дозы на критические органы. При этом данный метод позволяет сохранять покрытие мишени с разными значениями предписанных терапевтических доз за небольшой промежуток времени [31][32][33].
Таким образом, VMAT-SIB с еженедельным введением цисплатина для радикального лечения рака шейки матки может быть приемлемым терапевтическим вариантом. Хорошо известно, что при лечении рака шейки матки показатели локального контроля связаны с биологически эквивалентной дозой: высокие дозы (80–95 Гр к первичной опухоли), вводимые в течение короткого времени (менее 50–55 дней), значительно влияют на локальный контроль и общую выживаемость.
Guerrero предлагает использовать одновременную интегрированную эскалацию дозы с IMRT, который позволяет доставить 77,5 Гр всего лишь за 25 фракций (3,1 Гр на фракцию) к планируемому объему шейки матки и 45 Гр (1,8 Гр на фракцию) к малому тазу, что эквивалентно традиционному лечению ДЛТ 45 Гр для всего таза в 25 фракциях плюс курс брахитерапии с высокой дозой (HDR) с 30 Гр за 5 фракций [32, 33]. В ситуациях, когда техническая осуществимость брахитерапии невозможна, хорошо выполненный план IMRT-SIB, с учетом движений объема облучения, может обеспечить столь же эффективную альтернативу, особенно для радиорезистентной гипоксической опухоли с более коротким временем репопуляции и более коротким временем удвоения [32–38].
Методы IMRT и VMAT могут быть гипотетически предпочтительней в присутствии гипоксии. Эти оптимизированные планы ДЛТ могут даже превзойти распределение дозы BЛT, если их специально нацеливать на области гипоксии с использованием мультимодальных изображений, таких как ПЭТ-КТ и МРТ [37][38].
Обнаружено, что биологически эквивалентная доза (BED — biologically equivalent dose) для нормальной ткани ниже для ДЛТ с SIB, чем для схемы сочетанной лучевой терапии, когда учитываются лучевые нагрузки для критических структур. Этот вывод свидетельствует о том, что IMRT SIB имеет лучшее терапевтическое соотношение. Три варианта IMRT SIB с 25 фракциями по 1,8 Гр на область всего малого таза для тазовых узлов и 25 фракций по 2,4 Гр (60 Гр), 25 фракций по 2,8 Гр (70 Гр) и 25 фракций по 3,2 Гр (80 Гр) к месту опухоли были созданы в качестве примера. Охват CTV варьировался от 94 до 95,5%. Предлагаемое лечение SIB позволяет сократить сроки лечения до 5 недель [34–38].
Одновременная интегрированная эскалация дозы при IMRT для замены обычных двухэтапных процедур радиобиологически и дозиметрически осуществима при локально распространенных клинических случаях РШМ, когда брахитерапия может не подойти по анатомическим или медицинским причинам [39]. В дополнение к более короткому времени лечения предлагаемый IMRT SIB может обеспечить значительную защиту нормальных структур, что обеспечивает потенциал для увеличения дозы.
Заключение
В настоящее время основная задача в области лечения РШМ — максимально адаптировать курс ЛТ к конкретной клинической ситуации. Если с дистанционным этапом лечения РШМ вопросов практически не осталось, то в отношении брахитерапии до сих пор ведутся дискуссии и проводятся масштабные клинические исследования.
Переход от 2D- к 3D-планированию визуализации и лечения брахитерапии рака шейки матки позволил улучшить местный контроль, снизить токсичность и повысить общую выживаемость женщин.
Сочетание ВЛТ с интерстициальной брахитерапией позволяет улучшить геометрическое распределение дозы, максимально защищая органы риска, тем самым уменьшая количество поздних лучевых реакций.
В ситуациях, когда техническая осуществимость ВЛТ невозможна, хорошо выполненный план ДЛТ (с последующей или одновременной эскалацией дозы) может обеспечить столь же эффективную альтернативу ВЛТ, особенно в радиорезистентной гипоксической опухоли с более коротким временем репопуляции и более коротким временем удвоения.
"],"dc.fullHTML.ru":["Введение
Злокачественные новообразования представляют собой одну из самых значимых медицинских проблем в России и в мире. Одной из наиболее распространенных форм злокачественных новообразований среди женского населения является рак шейки матки (РШМ). Ежегодно во всем мире примерно у 600 000 женщин диагностируют данное заболевание, смертельные случаи в некоторых регионах достигают 50 % [1][2]. Рак шейки матки — злокачественная опухоль, исходящая из слизистой оболочки шейки матки (эктоцервикса или цервикального канала). Основной причиной развития РШМ является вирус папилломы человека (ВПЧ). Онкогенные подтипы ВПЧ 16, 18 обнаруживаются у большинства больных РШМ [2][3][4]. У 70–80 % больных РШМ диагностируется плоскоклеточный рак, у 10–20 % — аденокарцинома. Другие гистологические типы злокачественных опухолей шейки матки составляют не более 1 % [1][5].
К методам лечения больных с РШМ относятся хирургическое лечение, лучевая терапия и химиотерапия.
Оперативное лечение является основным методом лечения на ранних стадиях заболевания (IA–IB), в то время как лучевая терапия, часто в сочетании с оперативным вмешательством, широко используется при лечении местнораспространенного РШМ. Лучевая терапия как самостоятельный метод лечения может применяться на более ранних стадиях заболевания при невозможности проведения оперативного вмешательства [1][5][6][7][8].
У больных IIВ–IVA стадий РШМ рекомендованным стандартом является проведение химиолучевого лечения: сочетанная ЛТ (дистанционная и внутриполостная лучевая терапия) и еженедельное введение цисплатина в дозе 40 мг/м2 на протяжении дистанционного компонента ЛТ [1][6][7][9].
Перспективным направлением развития химиолучевой терапии РШМ является модификация по времени начала ЛТ после введения препаратов платины. Проведение ЛТ в момент наибольшей концентрации платины в ядре клетки опухоли позволит увеличить вероятность полного уничтожения опухолевых клеток при минимальном поражении нормальных тканей [9–17].
Лекарственное лечение РШМ применяется в неадъювантном режиме (для уменьшения объема опухоли перед оперативным лечением или перед лучевой терапией), в адъювантном режиме и в самостоятельном режиме, когда применение остальных видов лечения невозможно [1][7].
При лечении РШМ чаще всего используются два вида лучевой терапии: дистанционная и внутриполостная. Перечислим показания для каждого метода проведения лучевой терапии при РШМ.
Дистанционная лучевая терапия (ДЛТ) применяется в следующих случаях.
1. При РШМ IIB–IV стадии ДЛТ является самостоятельным этапом радикального лечения (как правило, в сочетании с еженедельным введением препарата платины/карбоплатина/фторурацила) с последующим курсом брахитерапии. При наличии противопоказаний к хирургическому лечению лучевая терапия может применяться и на более ранних стадиях [1][5][7].
2. При адъювантном лечении РШМ (после оперативного лечения) ДЛТ применяется при наличии хотя бы одного фактора высокого риска прогрессирования в составе химиолучевого лечения. К данным факторам относятся: метастазы в лимфатические узлы, положительный край резекции, пораженные параметрии. Также самостоятельная ДЛТ используется в адъювантном лечении при наличии 2 и более факторов среднего риска прогрессирования: большой размер опухоли — более 4 см, лимфоваскулярная инвазия, инвазия более 1/3 толщины миометрия шейки матки [1][7].
Внутриполостная лучевая терапия (ВЛТ), или брахитерапия, применяется в следующих случаях.
1. При РШМ IIB–IV стадии как этап радикального лечения после курса ДЛТ. Также может применяться при более ранних стадиях при невозможности проведения оперативного лечения [1][5–8].
2. При адъювантном лечении РШМ, если инвазия опухоли более 0,4 см и протяженностью более 0,7 см [8].
Общее время лечения ДЛТ и брахитерапии не должно превышать 8 недель (56 дней) для пациентов, получающих только лучевую терапию. При увеличении этой продолжительности лечения местный контроль и выживаемость, как было показано, снижаются на ±1 % в день из-за репопуляции опухолевых клеток [1][6].
Дистанционная лучевая терапия первого этапа сочетанного курса
В рамках сочетанного курса перед началом ДЛТ проводится этап предлучевой подготовки, который включает в себя выбор укладки пациента с использованием индивидуальных фиксирующих средств, КТ/МРТ-топометрию, оконтуривание мишени и органов риска, выбор суммарной дозы и режима фракционирования, планирование лучевой терапии и верификацию плана облучения [6].
Во время этапа ДЛТ лечение проводится ежедневно (с понедельника по пятницу) в течение 5 недель (22–28 процедур). Курс ДЛТ предпочтительно начинать в 1-й день недели [1][6]. Стандартная разовая доза составляет 1,8–2,0 Гр, суммарная доза за курс дистанционной лучевой терапии 46–50,0 Гр. (рис. 1).
Рисунок 1. Переднезаднее (а) и латеральное (b) изображение плана дистанционной лучевой терапии при лечении рака шейки матки с использованием аппарата с мульти-лепестковым коллиматором
Figure 1. Anteroposterior (a) and lateral (b) planes of multileaf collimator-geared cervical radiation treatment plan
Для подведения дозы рекомендуется использовать 3D конформное облучение (3DCRT-3D conformal radiation therapy) и/или ЛТ с модулированной интенсивностью (IMRT — Intensity Modulated Radiation Therapy). Данные методики подведения дозы позволяют снизить лучевую нагрузку на органы риска, уменьшая количество и выраженность лучевых реакций по сравнению с конвенциональной ЛТ, не уменьшая локальный контроль и общую выживаемость [1].
Планируемый объем облучения (PTV — planning target volume) должен включать в себя непосредственно первичную опухоль с минимальным отступом 3 см (или ложе опухоли), параметральную область, паравагинальные ткани, крестцово-маточные связки, группы региональных лимфатических узлов (общие, наружные, внутренние подвздошные, пресакральные, запирательные лимфатические узлы) с оптимальным отступом (0,5–2 см). Размер отступов зависит от фиксации пациента, предполагаемого распространения опухоли и лечебного аппарата [1][6][8].
При ДЛТ возможно увеличение суммарных доз на область региональных лимфатических узлов в случае их поражения на 10–15 Гр дополнительно [1]. Это можно реализовать как в случае одновременно интегрированной эскалации дозы (SIB — Simultaneous integrated boost), так и при последовательной эскалации дозы (SEQ — Sequential boost).
На этапе проведения ДЛТ рекомендуется еженедельное введение цисплатина с расчетом 40 мг на м2, 5–6 введений за курс. Рекомендуется начинать первое введение в первый день лучевой терапии. При наличии противопоказаний к препаратам платины возможно применение карбоплатина или фторурацила [1][5–7]. Проведение адъювантного химиолучевого лечения не является противопоказанием для проведения в дальнейшем курсов адъювантной химиотерапии [1].
В рамках сочетанной ЛТ курс ВЛТ должен начинаться после завершения курса ДЛТ. Проведение ДЛТ приводит к уменьшению объема опухоли, что дает возможность уменьшить объем облучения при ВЛТ [1][6][7].
Современная брахитерапия рака шейки матки
Брахитерапия обеспечивает лучший локальный контроль опухоли по сравнению с применением только курса ДЛТ за счет максимальной концентрации дозы в объеме опухоли. Локальный объем облучения получает максимальную дозу воздействия, практически эквивалентно равную общей дозе, достигнутой от дистанционного этапа облучения. Контактные методы подведения дозы предполагают применение радиоактивного источника, который находится в непосредственной близости к опухоли, и с учетом закона обратных квадратов, согласно которому доза излучения обратно пропорциональна квадрату расстояния от источника, доза с высоким значением (>80 Гр) поглощается в объеме опухоли при низких лучевых нагрузках на окружающие нормальные структуры [6][18][19].
Превосходство ВЛТ над стандартными методиками ДЛТ (конвенциональной и конформной ЛТ) объясняется распределением дозы, которое характеризуется низкой интегральной дозой и высоким градиентом падения дозы, позволяя максимально снизить ее на здоровые ткани при доставке высокой дозы к мишени облучения. С другой стороны, радиоактивный источник, загруженный в аппликатор, находящийся в объеме мишени, исключает необходимость дополнительного отступа для учета ошибок при укладке и адаптации при изменении наполнения мочевого пузыря и прямой кишки [18][19].
Вариантами брахитерапии при РШМ являются внутриполостная ЛТ, внутритканевая ЛТ и их комбинации. Выбор метода зависит в первую очередь от стадии заболевания и анатомических особенностей пациента.
Внутриполостная ЛТ остается наиболее распространенной формой брахитерапии при раке шейки матки. Для внутриполостной брахитерапии существует широкий спектр доступных аппликаторов. Наиболее распространенные аппликаторы включают вариации конструкции Tandem and Ovoid (T&O) или Tandem and Ring (T&R). В случае T&O имеются центральный аппликатор и два овоида, которые располагаются по обе стороны от шейки матки в боковых влагалищных сводах. В варианте T&R центральный аппликатор дополнен кольцом, которое охватывает шейку матки [20][21]. Оба варианта аппликаторов приводят к одинаковым результатам, и использование того или другого в основном будет зависеть от пользователя [20][21].
При проведении брахитерапии могут быть использованы источники высокой мощности (HDR — High Dose Rate) и низкой мощности (LDR — Low Dose Rate). В последнее время предпочтение отдается брахитерапии с использованием источников высокой мощности.
Размещение внутриполостного аппликатора может быть выполнено в операционной или в процедурном кабинете клиники. Для стабилизации установленного аппликатора, а также максимально возможного смещения прямой кишки и мочевого пузыря от аппликатора проводится тугая тампонада влагалища. Это наиболее уязвимая техническая часть процедуры и, как правило, самая неудобная для пациента. После завершения тампонирования важно убедиться, что аппликатор находится в правильном положении [21].
При интерстициальной брахитерапии используют трансперинеальный/вагинальный доступ, через который вводятся несколько полых трубок непосредственно в пораженную ткань. Такой метод применяют в случае, когда внутриполостные аппликаторы считаются неподходящими или недостаточными средствами подведения требуемой дозы для клинического объема облучения [20–22].
Показаниями для интерстициальной брахитерапии являются большие объемы опухоли, асимметричное расположение опухоли, поражение нижней трети влагалища, поражение параметриев (вне досягаемости внутриполостных аппликаторов) и невозможность установки боковых овоидов (что может быть результатом «стертой» шейки матки или узких влагалищных сводов). Интерстициальные методы являются наиболее гибкой формой гинекологической брахитерапии. Однако техника интерстициальной брахитерапии более сложна. Существуют несколько методов, позволяющих определить положение катетеров, включая лапароскопическую помощь (для исключения перфорирования кишечника), флюороскопический, ультразвуковой, КТ- и МРТ-контроль [20–22].
Использование интерстициального компонента в сочетании с внутриполостными аппликаторами позволяет увеличить изодозы в боковых измерениях, покрывая проксимальную и среднюю треть параметриев. Для лечения опухолей, распространяющихся до боковой стенки таза, разрабатываются новые комбинированные аппликаторы с несколькими иглами и косыми иглами [20][22].
Дозиметрическое планирование контактной лучевой терапии проводится исходя из технического оснащения клиники и может осуществляться по 2D- и 3D-изображениям.
При планировании по 2D-изображениям расчет дозы проводится в системе координат, связанной с источником облучения (в точке А, определяемой по Манчестерской системе). Также определяются дозовые нагрузки в точках В, мочевого пузыря и прямой кишки согласно рекомендациям о положении референсных точек МКРЕ № 89 (англ. ICRU 89) [23]. Хотя использование этих референсных точек обеспечивает полезную стандартную практику для брахитерапии шейки матки, включение трехмерной визуализации в практику брахитерапии имеет явные преимущества (рис. 2).
Рисунок 2. Планирование брахитерапии с определением точек мочевого пузыря и прямой кишки по ICRU 38 (МКРЕ38)
Figure 2. Brachytherapy plan with ICRU-38 bladder and rectal reference points
Рабочая группа GEC-ESTRO выпустила серию рекомендаций начиная с 2005 года, в которых предпринята попытка установить общий набор параметров для планирования лечения на основе трехмерного изображения (МРТ/КТ). Эти рекомендации представили новые фундаментальные концепции брахитерапии в гинекологии [18][19].
При планировании по 3D-изображениям проводится МРТ органов малого таза, исследование с установленным аппликатором в полость матки. Далее врач выделяет мишень радиотерапии, которая включает в себя: GTV-B — макроскопически визуализируемый (если имеется) объем опухоли; HR CTV (CTV высокого риска), который включает в себя GTV-В и всю шейку матки; IR CTV (CTV среднего риска) соответствует области первичного локального поражения, включая в себя объем HR-CTV с дополнительными отступами от 5 до 15 мм в зависимости от предполагаемой микроинвазии. Обязательным является оконтуривание органов риска (рис. 3) [1][6][19].
Рисунок 3. Пример планирования брахитерапии по МРТ-изображениям
Figure 3. Example MRI-guided brachytherapy plan
При отсутствии технической возможности выполнения МРТ-разметки дозиметрическое планирование осуществляется по КТ-изображениям, но тогда GTV не может быть оконтурен. Здесь учитывается только CTV. В данном случае этот объем включает в себя шейку матки, тело матки и своды влагалища. Дно тела матки не включается в CTV, поскольку не является региональной зоной риска, исключением является распространение первичного опухолевого процесса на тело матки (чаще это нижняя треть тела матки), подтвержденное данными УЗИ/МРТ [1]. Параметральная инфильтрация по данным КТ-изображений не визуализируется. При проведении внутриполостного облучения РШМ традиционно выделяют следующие критические органы, на которые следует производить ограничение лучевых нагрузок: мочевой пузырь, прямая и сигмовидная кишки по объемам D2 см3. При оценке лучевых реакций со стороны указанных критических органов следует учитывать суммарную лучевую нагрузку, полученную при дистанционном облучении и ВЛТ в единицах EQD2. Доза на 2 см3 учитывается при планировании дозы и оценке вероятности поздних лучевых повреждений. Параметр 0,01 cм3 рекомендуется для отчетности, так как он указывает максимальную дозу [18][19].
После выделения мишени и органов риска необходимо выбрать схему фракционирования (количество фракций и разовую очаговую дозу). Наиболее распространен такой режим фракционирования брахитерапии РШМ, как 6 Гр × 5 фракций. Также используются короткие схемы лечения, в том числе 7 Гр × 4 фракции, 8 Гр × 3 фракции и 10 Гр × 2 фракции. Увеличение разовой дозы более 7 Гр за фракцию предполагает более высокую частоту осложнений. Сеансы облучения обычно проводятся 1 раз в 4–7 дней [1][6][18][19].
Анализ изодозного распределения в плане облучения включает в себя оценку однородности распределения дозы в облучаемом объеме-мишени, геометрию аппликатора и положения референсной изодозы относительно критических органов. Величина D 90 по изодозе, охватывающая 90% объема мишени, что характеризует «дозу за фракцию», является основным критерием оценки плана сеанса внутриполостной лучевой терапии. Толерантные дозы на органы риска: мочевой пузырь — 90 Гр, прямая кишка и сигмовидная кишка — 70 Гр (EQD2) [8][18][19].
Однако не всегда внутриполостная терапия дает возможность полностью охватить мишень без повреждений органов риска. В этом случае, когда невозможно получить план, при котором будут выполняться одновременно оба критерия (достаточное покрытие мишени при одновременном отсутствии превышения пределов по лучевой нагрузке в органах
риска), решение надо принимать для каждого пациента индивидуально.
За последнее десятилетие успех результатов брахитерапевтического лечения стал более значительным благодаря адаптации методики лечения под визуальным контролем, усиленному внедрению МРТ/КТ-планирования, оптимизированного объемного планирования и более широкому использованию HDR [1][18][19].
Однако превосходство методов брахитерапии не лишено ограничений. Этот метод, зависящий от оператора, требует определенных навыков, которые, если они отсутствуют, могут существенно повлиять на результаты лечения. Например, неадекватное размещение и/или смещение овоидов при недостаточном тампонировании уменьшает показатели локального контроля и безрецидивной выживаемости [24]. Также существуют ограничения, обусловленные анатомическими и возрастными особенностями, предшествующим курсом ДЛТ, которые приводят к выраженному стенозу влагалища и/или цервикального канала, что делает невозможным адекватное размещение аппликаторов для курса ВЛТ. Также некоторые пациенты отказываются от проведения брахитерапии из-за боязни болевого синдрома [24].
За последнее десятилетие некоторые исследования оценили роль ДЛТ с модуляцией интенсивности в качестве замены брахитерапии, по аналогии с стереотаксическим облучением (SBRT) для рака предстательной железы [25][26].
Стереотаксическая лучевая терапия как альтернатива брахитерапии
Применение высокотехнологичных методик доставки предписанной дозы дистанционным способом для завершения курса лечения пациенток с раком шейки матки было в основном предпринято, только когда использование брахитерапии было невозможно по анатомической причине (стриктура цервикального канала, стеноз влагалища) и/или из-за отказа пациента от внутриполостной лучевой терапии. Стереотаксическое облучение способно воспроизводить распределение дозиметрических характеристик подобно таковым при брахитерапии посредством использования нескольких некомпланарных пучков, пересекающихся в планируемом (клиническом) объеме облучения, для доставки высоконеоднородной дозы в опухоль, ограничивая дозу на окружающие нормальные ткани. Одновременно с помощью SBRT можно проводить эскалацию дозы до объема облучения при режиме фракционирования дозы, сравнимого с тем, который используется для HDR брахитерапии [24][26].
Для пациентов, получавших SBRT на 2-м этапе лечения, были предложены аналогичные с брахитерапией схемы фракционирования: 30 Гр за 5 фракций и 28 Гр за 4 фракции. По некоторым данным, методики SBRT демонстрируют даже лучшие показатели по покрытию объема мишени и сниженной дозы на критические органы, как минимум на 10 % на объем 1 см3 [18][19][27][28].
Однако при использовании ДЛТ на 2-м этапе лечения необходимо максимально ограничить подвижность шейки матки и органов риска для оптимального распределения дозы с помощью использования внутриполостного аппликатора, ректального баллона, заполнение мочевого пузыря одинаковым объемом жидкости или использования фудициальных маркеров [29].
При планировании стереотаксической радиотерапии отдается предпочтение ротационной методике подведения дозы интенсивно модулированной лучевой терапии VMAT (Volumetric Modulated Arc Therapy) благодаря значительному улучшению дозного градиента между мишенью и органами риска относительно 3DCRT, IMRT. VMAT может быть безопасно использована для данного вида лечения, уменьшая дозы на прямую кишку и мочевой пузырь, а также способствует уменьшению времени доставки предписанной дозы, (например, для доставки дозы 6 Гр требуется 3 минуты), что является экономически выгодным параметром данного лечения [27].
При проведении лучевой терапии важно контролировать дозу, доставляемую пациенту, что может осуществляться с помощью метода дозиметрии in vivo [30].
Стереотаксическая лучевая терапия в режиме одновременной интегрированной эскалации дозы
С развитием технологий доставки дозы техникой VMAT, IMRT стереотаксическая лучевая терапия в режиме одновременной интегрированной эскалации дозы SIB улучшила свои дозиметрические характеристики, что позволило уменьшить дозы на критические органы. При этом данный метод позволяет сохранять покрытие мишени с разными значениями предписанных терапевтических доз за небольшой промежуток времени [31][32][33].
Таким образом, VMAT-SIB с еженедельным введением цисплатина для радикального лечения рака шейки матки может быть приемлемым терапевтическим вариантом. Хорошо известно, что при лечении рака шейки матки показатели локального контроля связаны с биологически эквивалентной дозой: высокие дозы (80–95 Гр к первичной опухоли), вводимые в течение короткого времени (менее 50–55 дней), значительно влияют на локальный контроль и общую выживаемость.
Guerrero предлагает использовать одновременную интегрированную эскалацию дозы с IMRT, который позволяет доставить 77,5 Гр всего лишь за 25 фракций (3,1 Гр на фракцию) к планируемому объему шейки матки и 45 Гр (1,8 Гр на фракцию) к малому тазу, что эквивалентно традиционному лечению ДЛТ 45 Гр для всего таза в 25 фракциях плюс курс брахитерапии с высокой дозой (HDR) с 30 Гр за 5 фракций [32, 33]. В ситуациях, когда техническая осуществимость брахитерапии невозможна, хорошо выполненный план IMRT-SIB, с учетом движений объема облучения, может обеспечить столь же эффективную альтернативу, особенно для радиорезистентной гипоксической опухоли с более коротким временем репопуляции и более коротким временем удвоения [32–38].
Методы IMRT и VMAT могут быть гипотетически предпочтительней в присутствии гипоксии. Эти оптимизированные планы ДЛТ могут даже превзойти распределение дозы BЛT, если их специально нацеливать на области гипоксии с использованием мультимодальных изображений, таких как ПЭТ-КТ и МРТ [37][38].
Обнаружено, что биологически эквивалентная доза (BED — biologically equivalent dose) для нормальной ткани ниже для ДЛТ с SIB, чем для схемы сочетанной лучевой терапии, когда учитываются лучевые нагрузки для критических структур. Этот вывод свидетельствует о том, что IMRT SIB имеет лучшее терапевтическое соотношение. Три варианта IMRT SIB с 25 фракциями по 1,8 Гр на область всего малого таза для тазовых узлов и 25 фракций по 2,4 Гр (60 Гр), 25 фракций по 2,8 Гр (70 Гр) и 25 фракций по 3,2 Гр (80 Гр) к месту опухоли были созданы в качестве примера. Охват CTV варьировался от 94 до 95,5%. Предлагаемое лечение SIB позволяет сократить сроки лечения до 5 недель [34–38].
Одновременная интегрированная эскалация дозы при IMRT для замены обычных двухэтапных процедур радиобиологически и дозиметрически осуществима при локально распространенных клинических случаях РШМ, когда брахитерапия может не подойти по анатомическим или медицинским причинам [39]. В дополнение к более короткому времени лечения предлагаемый IMRT SIB может обеспечить значительную защиту нормальных структур, что обеспечивает потенциал для увеличения дозы.
Заключение
В настоящее время основная задача в области лечения РШМ — максимально адаптировать курс ЛТ к конкретной клинической ситуации. Если с дистанционным этапом лечения РШМ вопросов практически не осталось, то в отношении брахитерапии до сих пор ведутся дискуссии и проводятся масштабные клинические исследования.
Переход от 2D- к 3D-планированию визуализации и лечения брахитерапии рака шейки матки позволил улучшить местный контроль, снизить токсичность и повысить общую выживаемость женщин.
Сочетание ВЛТ с интерстициальной брахитерапией позволяет улучшить геометрическое распределение дозы, максимально защищая органы риска, тем самым уменьшая количество поздних лучевых реакций.
В ситуациях, когда техническая осуществимость ВЛТ невозможна, хорошо выполненный план ДЛТ (с последующей или одновременной эскалацией дозы) может обеспечить столь же эффективную альтернативу ВЛТ, особенно в радиорезистентной гипоксической опухоли с более коротким временем репопуляции и более коротким временем удвоения.
"],"dc.fullRISC":["Введение\n\nЗлокачественные новообразования представляют собой одну из самых значимых медицинских проблем в России и в мире. Одной из наиболее распространенных форм злокачественных новообразований среди женского населения является рак шейки матки (РШМ). Ежегодно во всем мире примерно у 600 000 женщин диагностируют данное заболевание, смертельные случаи в некоторых регионах достигают 50 % [1, 2]. Рак шейки матки — злокачественная опухоль, исходящая из слизистой оболочки шейки матки (эктоцервикса или цервикального канала). Основной причиной развития РШМ является вирус папилломы человека (ВПЧ). Онкогенные подтипы ВПЧ 16, 18 обнаруживаются у большинства больных РШМ [2–4]. У 70–80 % больных РШМ диагностируется плоскоклеточный рак, у 10–20 % — аденокарцинома. Другие гистологические типы злокачественных опухолей шейки матки составляют не более 1 % [1, 5].\n\nК методам лечения больных с РШМ относятся хирургическое лечение, лучевая терапия и химиотерапия.\n\nОперативное лечение является основным методом лечения на ранних стадиях заболевания (IA–IB), в то время как лучевая терапия, часто в сочетании с оперативным вмешательством, широко используется при лечении местнораспространенного РШМ. Лучевая терапия как самостоятельный метод лечения может применяться на более ранних стадиях заболевания при невозможности проведения оперативного вмешательства [1, 5–8].\n\nУ больных IIВ–IVA стадий РШМ рекомендованным стандартом является проведение химиолучевого лечения: сочетанная ЛТ (дистанционная и внутриполостная лучевая терапия) и еженедельное введение цисплатина в дозе 40 мг/м2 на протяжении дистанционного компонента ЛТ [1, 6, 7, 9].\n\nПерспективным направлением развития химиолучевой терапии РШМ является модификация по времени начала ЛТ после введения препаратов платины. Проведение ЛТ в момент наибольшей концентрации платины в ядре клетки опухоли позволит увеличить вероятность полного уничтожения опухолевых клеток при минимальном поражении нормальных тканей [9–17].\n\nЛекарственное лечение РШМ применяется в неадъювантном режиме (для уменьшения объема опухоли перед оперативным лечением или перед лучевой терапией), в адъювантном режиме и в самостоятельном режиме, когда применение остальных видов лечения невозможно [1, 7].\n\nПри лечении РШМ чаще всего используются два вида лучевой терапии: дистанционная и внутриполостная. Перечислим показания для каждого метода проведения лучевой терапии при РШМ.\n\nДистанционная лучевая терапия (ДЛТ) применяется в следующих случаях.\n\n1. При РШМ IIB–IV стадии ДЛТ является самостоятельным этапом радикального лечения (как правило, в сочетании с еженедельным введением препарата платины/карбоплатина/фторурацила) с последующим курсом брахитерапии. При наличии противопоказаний к хирургическому лечению лучевая терапия может применяться и на более ранних стадиях [1, 5–7].\n\n2. При адъювантном лечении РШМ (после оперативного лечения) ДЛТ применяется при наличии хотя бы одного фактора высокого риска прогрессирования в составе химиолучевого лечения. К данным факторам относятся: метастазы в лимфатические узлы, положительный край резекции, пораженные параметрии. Также самостоятельная ДЛТ используется в адъювантном лечении при наличии 2 и более факторов среднего риска прогрессирования: большой размер опухоли — более 4 см, лимфоваскулярная инвазия, инвазия более 1/3 толщины миометрия шейки матки [1, 7].\n\nВнутриполостная лучевая терапия (ВЛТ), или брахитерапия, применяется в следующих случаях.\n\n1. При РШМ IIB–IV стадии как этап радикального лечения после курса ДЛТ. Также может применяться при более ранних стадиях при невозможности проведения оперативного лечения [1, 5–8].\n\n2. При адъювантном лечении РШМ, если инвазия опухоли более 0,4 см и протяженностью более 0,7 см [8].\n\nОбщее время лечения ДЛТ и брахитерапии не должно превышать 8 недель (56 дней) для пациентов, получающих только лучевую терапию. При увеличении этой продолжительности лечения местный контроль и выживаемость, как было показано, снижаются на ±1 % в день из-за репопуляции опухолевых клеток [1, 6].\n\nДистанционная лучевая терапия первого этапа сочетанного курса\n\nВ рамках сочетанного курса перед началом ДЛТ проводится этап предлучевой подготовки, который включает в себя выбор укладки пациента с использованием индивидуальных фиксирующих средств, КТ/МРТ-топометрию, оконтуривание мишени и органов риска, выбор суммарной дозы и режима фракционирования, планирование лучевой терапии и верификацию плана облучения [6].\n\nВо время этапа ДЛТ лечение проводится ежедневно (с понедельника по пятницу) в течение 5 недель (22–28 процедур). Курс ДЛТ предпочтительно начинать в 1-й день недели [1, 6]. Стандартная разовая доза составляет 1,8–2,0 Гр, суммарная доза за курс дистанционной лучевой терапии 46–50,0 Гр. (рис. 1).\n\nДля подведения дозы рекомендуется использовать 3D конформное облучение (3DCRT-3D conformal radiation therapy) и/или ЛТ с модулированной интенсивностью (IMRT — Intensity Modulated Radiation Therapy). Данные методики подведения дозы позволяют снизить лучевую нагрузку на органы риска, уменьшая количество и выраженность лучевых реакций по сравнению с конвенциональной ЛТ, не уменьшая локальный контроль и общую выживаемость [1].\n\nПланируемый объем облучения (PTV — planning target volume) должен включать в себя непосредственно первичную опухоль с минимальным отступом 3 см (или ложе опухоли), параметральную область, паравагинальные ткани, крестцово-маточные связки, группы региональных лимфатических узлов (общие, наружные, внутренние подвздошные, пресакральные, запирательные лимфатические узлы) с оптимальным отступом (0,5–2 см). Размер отступов зависит от фиксации пациента, предполагаемого распространения опухоли и лечебного аппарата [1, 6, 8].\n\nПри ДЛТ возможно увеличение суммарных доз на область региональных лимфатических узлов в случае их поражения на 10–15 Гр дополнительно [1]. Это можно реализовать как в случае одновременно интегрированной эскалации дозы (SIB — Simultaneous integrated boost), так и при последовательной эскалации дозы (SEQ — Sequential boost).\n\nНа этапе проведения ДЛТ рекомендуется еженедельное введение цисплатина с расчетом 40 мг на м2, 5–6 введений за курс. Рекомендуется начинать первое введение в первый день лучевой терапии. При наличии противопоказаний к препаратам платины возможно применение карбоплатина или фторурацила [1, 5–7]. Проведение адъювантного химиолучевого лечения не является противопоказанием для проведения в дальнейшем курсов адъювантной химиотерапии [1].\n\nВ рамках сочетанной ЛТ курс ВЛТ должен начинаться после завершения курса ДЛТ. Проведение ДЛТ приводит к уменьшению объема опухоли, что дает возможность уменьшить объем облучения при ВЛТ [1, 6, 7].\n\nСовременная брахитерапия рака шейки матки\n\nБрахитерапия обеспечивает лучший локальный контроль опухоли по сравнению с применением только курса ДЛТ за счет максимальной концентрации дозы в объеме опухоли. Локальный объем облучения получает максимальную дозу воздействия, практически эквивалентно равную общей дозе, достигнутой от дистанционного этапа облучения. Контактные методы подведения дозы предполагают применение радиоактивного источника, который находится в непосредственной близости к опухоли, и с учетом закона обратных квадратов, согласно которому доза излучения обратно пропорциональна квадрату расстояния от источника, доза с высоким значением (>80 Гр) поглощается в объеме опухоли при низких лучевых нагрузках на окружающие нормальные структуры [6, 18, 19].\n\nПревосходство ВЛТ над стандартными методиками ДЛТ (конвенциональной и конформной ЛТ) объясняется распределением дозы, которое характеризуется низкой интегральной дозой и высоким градиентом падения дозы, позволяя максимально снизить ее на здоровые ткани при доставке высокой дозы к мишени облучения. С другой стороны, радиоактивный источник, загруженный в аппликатор, находящийся в объеме мишени, исключает необходимость дополнительного отступа для учета ошибок при укладке и адаптации при изменении наполнения мочевого пузыря и прямой кишки [18, 19].\n\nВариантами брахитерапии при РШМ являются внутриполостная ЛТ, внутритканевая ЛТ и их комбинации. Выбор метода зависит в первую очередь от стадии заболевания и анатомических особенностей пациента.\n\nВнутриполостная ЛТ остается наиболее распространенной формой брахитерапии при раке шейки матки. Для внутриполостной брахитерапии существует широкий спектр доступных аппликаторов. Наиболее распространенные аппликаторы включают вариации конструкции Tandem and Ovoid (T&O) или Tandem and Ring (T&R). В случае T&O имеются центральный аппликатор и два овоида, которые располагаются по обе стороны от шейки матки в боковых влагалищных сводах. В варианте T&R центральный аппликатор дополнен кольцом, которое охватывает шейку матки [20, 21]. Оба варианта аппликаторов приводят к одинаковым результатам, и использование того или другого в основном будет зависеть от пользователя [20, 21].\n\nПри проведении брахитерапии могут быть использованы источники высокой мощности (HDR — High Dose Rate) и низкой мощности (LDR — Low Dose Rate). В последнее время предпочтение отдается брахитерапии с использованием источников высокой мощности.\n\nРазмещение внутриполостного аппликатора может быть выполнено в операционной или в процедурном кабинете клиники. Для стабилизации установленного аппликатора, а также максимально возможного смещения прямой кишки и мочевого пузыря от аппликатора проводится тугая тампонада влагалища. Это наиболее уязвимая техническая часть процедуры и, как правило, самая неудобная для пациента. После завершения тампонирования важно убедиться, что аппликатор находится в правильном положении [21].\n\nПри интерстициальной брахитерапии используют трансперинеальный/вагинальный доступ, через который вводятся несколько полых трубок непосредственно в пораженную ткань. Такой метод применяют в случае, когда внутриполостные аппликаторы считаются неподходящими или недостаточными средствами подведения требуемой дозы для клинического объема облучения [20–22].\n\nПоказаниями для интерстициальной брахитерапии являются большие объемы опухоли, асимметричное расположение опухоли, поражение нижней трети влагалища, поражение параметриев (вне досягаемости внутриполостных аппликаторов) и невозможность установки боковых овоидов (что может быть результатом «стертой» шейки матки или узких влагалищных сводов). Интерстициальные методы являются наиболее гибкой формой гинекологической брахитерапии. Однако техника интерстициальной брахитерапии более сложна. Существуют несколько методов, позволяющих определить положение катетеров, включая лапароскопическую помощь (для исключения перфорирования кишечника), флюороскопический, ультразвуковой, КТ- и МРТ-контроль [20–22].\n\nИспользование интерстициального компонента в сочетании с внутриполостными аппликаторами позволяет увеличить изодозы в боковых измерениях, покрывая проксимальную и среднюю треть параметриев. Для лечения опухолей, распространяющихся до боковой стенки таза, разрабатываются новые комбинированные аппликаторы с несколькими иглами и косыми иглами [20, 22].\n\nДозиметрическое планирование контактной лучевой терапии проводится исходя из технического оснащения клиники и может осуществляться по 2D- и 3D-изображениям.\n\nПри планировании по 2D-изображениям расчет дозы проводится в системе координат, связанной с источником облучения (в точке А, определяемой по Манчестерской системе). Также определяются дозовые нагрузки в точках В, мочевого пузыря и прямой кишки согласно рекомендациям о положении референсных точек МКРЕ № 89 (англ. ICRU 89) [23]. Хотя использование этих референсных точек обеспечивает полезную стандартную практику для брахитерапии шейки матки, включение трехмерной визуализации в практику брахитерапии имеет явные преимущества (рис. 2).\n\nРабочая группа GEC-ESTRO выпустила серию рекомендаций начиная с 2005 года, в которых предпринята попытка установить общий набор параметров для планирования лечения на основе трехмерного изображения (МРТ/КТ). Эти рекомендации представили новые фундаментальные концепции брахитерапии в гинекологии [18, 19].\n\nПри планировании по 3D-изображениям проводится МРТ органов малого таза, исследование с установленным аппликатором в полость матки. Далее врач выделяет мишень радиотерапии, которая включает в себя: GTV-B — макроскопически визуализируемый (если имеется) объем опухоли; HR CTV (CTV высокого риска), который включает в себя GTV-В и всю шейку матки; IR CTV (CTV среднего риска) соответствует области первичного локального поражения, включая в себя объем HR-CTV с дополнительными отступами от 5 до 15 мм в зависимости от предполагаемой микроинвазии. Обязательным является оконтуривание органов риска (рис. 3) [1, 6, 19].\n\nПри отсутствии технической возможности выполнения МРТ-разметки дозиметрическое планирование осуществляется по КТ-изображениям, но тогда GTV не может быть оконтурен. Здесь учитывается только CTV. В данном случае этот объем включает в себя шейку матки, тело матки и своды влагалища. Дно тела матки не включается в CTV, поскольку не является региональной зоной риска, исключением является распространение первичного опухолевого процесса на тело матки (чаще это нижняя треть тела матки), подтвержденное данными УЗИ/МРТ [1]. Параметральная инфильтрация по данным КТ-изображений не визуализируется. При проведении внутриполостного облучения РШМ традиционно выделяют следующие критические органы, на которые следует производить ограничение лучевых нагрузок: мочевой пузырь, прямая и сигмовидная кишки по объемам D2 см3. При оценке лучевых реакций со стороны указанных критических органов следует учитывать суммарную лучевую нагрузку, полученную при дистанционном облучении и ВЛТ в единицах EQD2. Доза на 2 см3 учитывается при планировании дозы и оценке вероятности поздних лучевых повреждений. Параметр 0,01 cм3 рекомендуется для отчетности, так как он указывает максимальную дозу [18, 19].\n\nПосле выделения мишени и органов риска необходимо выбрать схему фракционирования (количество фракций и разовую очаговую дозу). Наиболее распространен такой режим фракционирования брахитерапии РШМ, как 6 Гр × 5 фракций. Также используются короткие схемы лечения, в том числе 7 Гр × 4 фракции, 8 Гр × 3 фракции и 10 Гр × 2 фракции. Увеличение разовой дозы более 7 Гр за фракцию предполагает более высокую частоту осложнений. Сеансы облучения обычно проводятся 1 раз в 4–7 дней [1, 6, 18, 19].\n\nАнализ изодозного распределения в плане облучения включает в себя оценку однородности распределения дозы в облучаемом объеме-мишени, геометрию аппликатора и положения референсной изодозы относительно критических органов. Величина D 90 по изодозе, охватывающая 90% объема мишени, что характеризует «дозу за фракцию», является основным критерием оценки плана сеанса внутриполостной лучевой терапии. Толерантные дозы на органы риска: мочевой пузырь — 90 Гр, прямая кишка и сигмовидная кишка — 70 Гр (EQD2) [8, 18, 19].\n\nОднако не всегда внутриполостная терапия дает возможность полностью охватить мишень без повреждений органов риска. В этом случае, когда невозможно получить план, при котором будут выполняться одновременно оба критерия (достаточное покрытие мишени при одновременном отсутствии превышения пределов по лучевой нагрузке в органах\nриска), решение надо принимать для каждого пациента индивидуально.\n\nЗа последнее десятилетие успех результатов брахитерапевтического лечения стал более значительным благодаря адаптации методики лечения под визуальным контролем, усиленному внедрению МРТ/КТ-планирования, оптимизированного объемного планирования и более широкому использованию HDR [1, 18, 19].\n\nОднако превосходство методов брахитерапии не лишено ограничений. Этот метод, зависящий от оператора, требует определенных навыков, которые, если они отсутствуют, могут существенно повлиять на результаты лечения. Например, неадекватное размещение и/или смещение овоидов при недостаточном тампонировании уменьшает показатели локального контроля и безрецидивной выживаемости [24]. Также существуют ограничения, обусловленные анатомическими и возрастными особенностями, предшествующим курсом ДЛТ, которые приводят к выраженному стенозу влагалища и/или цервикального канала, что делает невозможным адекватное размещение аппликаторов для курса ВЛТ. Также некоторые пациенты отказываются от проведения брахитерапии из-за боязни болевого синдрома [24].\n\nЗа последнее десятилетие некоторые исследования оценили роль ДЛТ с модуляцией интенсивности в качестве замены брахитерапии, по аналогии с стереотаксическим облучением (SBRT) для рака предстательной железы [25, 26].\n\nСтереотаксическая лучевая терапия как альтернатива брахитерапии\n\nПрименение высокотехнологичных методик доставки предписанной дозы дистанционным способом для завершения курса лечения пациенток с раком шейки матки было в основном предпринято, только когда использование брахитерапии было невозможно по анатомической причине (стриктура цервикального канала, стеноз влагалища) и/или из-за отказа пациента от внутриполостной лучевой терапии. Стереотаксическое облучение способно воспроизводить распределение дозиметрических характеристик подобно таковым при брахитерапии посредством использования нескольких некомпланарных пучков, пересекающихся в планируемом (клиническом) объеме облучения, для доставки высоконеоднородной дозы в опухоль, ограничивая дозу на окружающие нормальные ткани. Одновременно с помощью SBRT можно проводить эскалацию дозы до объема облучения при режиме фракционирования дозы, сравнимого с тем, который используется для HDR брахитерапии [24, 26].\n\nДля пациентов, получавших SBRT на 2-м этапе лечения, были предложены аналогичные с брахитерапией схемы фракционирования: 30 Гр за 5 фракций и 28 Гр за 4 фракции. По некоторым данным, методики SBRT демонстрируют даже лучшие показатели по покрытию объема мишени и сниженной дозы на критические органы, как минимум на 10 % на объем 1 см3 [18, 19, 27, 28].\n\nОднако при использовании ДЛТ на 2-м этапе лечения необходимо максимально ограничить подвижность шейки матки и органов риска для оптимального распределения дозы с помощью использования внутриполостного аппликатора, ректального баллона, заполнение мочевого пузыря одинаковым объемом жидкости или использования фудициальных маркеров [29].\n\nПри планировании стереотаксической радиотерапии отдается предпочтение ротационной методике подведения дозы интенсивно модулированной лучевой терапии VMAT (Volumetric Modulated Arc Therapy) благодаря значительному улучшению дозного градиента между мишенью и органами риска относительно 3DCRT, IMRT. VMAT может быть безопасно использована для данного вида лечения, уменьшая дозы на прямую кишку и мочевой пузырь, а также способствует уменьшению времени доставки предписанной дозы, (например, для доставки дозы 6 Гр требуется 3 минуты), что является экономически выгодным параметром данного лечения [27].\n\nПри проведении лучевой терапии важно контролировать дозу, доставляемую пациенту, что может осуществляться с помощью метода дозиметрии in vivo [30].\n\nСтереотаксическая лучевая терапия в режиме одновременной интегрированной эскалации дозы\n\nС развитием технологий доставки дозы техникой VMAT, IMRT стереотаксическая лучевая терапия в режиме одновременной интегрированной эскалации дозы SIB улучшила свои дозиметрические характеристики, что позволило уменьшить дозы на критические органы. При этом данный метод позволяет сохранять покрытие мишени с разными значениями предписанных терапевтических доз за небольшой промежуток времени [31–33].\n\nТаким образом, VMAT-SIB с еженедельным введением цисплатина для радикального лечения рака шейки матки может быть приемлемым терапевтическим вариантом. Хорошо известно, что при лечении рака шейки матки показатели локального контроля связаны с биологически эквивалентной дозой: высокие дозы (80–95 Гр к первичной опухоли), вводимые в течение короткого времени (менее 50–55 дней), значительно влияют на локальный контроль и общую выживаемость.\n\nGuerrero предлагает использовать одновременную интегрированную эскалацию дозы с IMRT, который позволяет доставить 77,5 Гр всего лишь за 25 фракций (3,1 Гр на фракцию) к планируемому объему шейки матки и 45 Гр (1,8 Гр на фракцию) к малому тазу, что эквивалентно традиционному лечению ДЛТ 45 Гр для всего таза в 25 фракциях плюс курс брахитерапии с высокой дозой (HDR) с 30 Гр за 5 фракций [32, 33]. В ситуациях, когда техническая осуществимость брахитерапии невозможна, хорошо выполненный план IMRT-SIB, с учетом движений объема облучения, может обеспечить столь же эффективную альтернативу, особенно для радиорезистентной гипоксической опухоли с более коротким временем репопуляции и более коротким временем удвоения [32–38].\n\nМетоды IMRT и VMAT могут быть гипотетически предпочтительней в присутствии гипоксии. Эти оптимизированные планы ДЛТ могут даже превзойти распределение дозы BЛT, если их специально нацеливать на области гипоксии с использованием мультимодальных изображений, таких как ПЭТ-КТ и МРТ [37, 38].\n\nОбнаружено, что биологически эквивалентная доза (BED — biologically equivalent dose) для нормальной ткани ниже для ДЛТ с SIB, чем для схемы сочетанной лучевой терапии, когда учитываются лучевые нагрузки для критических структур. Этот вывод свидетельствует о том, что IMRT SIB имеет лучшее терапевтическое соотношение. Три варианта IMRT SIB с 25 фракциями по 1,8 Гр на область всего малого таза для тазовых узлов и 25 фракций по 2,4 Гр (60 Гр), 25 фракций по 2,8 Гр (70 Гр) и 25 фракций по 3,2 Гр (80 Гр) к месту опухоли были созданы в качестве примера. Охват CTV варьировался от 94 до 95,5%. Предлагаемое лечение SIB позволяет сократить сроки лечения до 5 недель [34–38].\n\nОдновременная интегрированная эскалация дозы при IMRT для замены обычных двухэтапных процедур радиобиологически и дозиметрически осуществима при локально распространенных клинических случаях РШМ, когда брахитерапия может не подойти по анатомическим или медицинским причинам [39]. В дополнение к более короткому времени лечения предлагаемый IMRT SIB может обеспечить значительную защиту нормальных структур, что обеспечивает потенциал для увеличения дозы.\n\nЗаключение\n\nВ настоящее время основная задача в области лечения РШМ — максимально адаптировать курс ЛТ к конкретной клинической ситуации. Если с дистанционным этапом лечения РШМ вопросов практически не осталось, то в отношении брахитерапии до сих пор ведутся дискуссии и проводятся масштабные клинические исследования.\n\nПереход от 2D- к 3D-планированию визуализации и лечения брахитерапии рака шейки матки позволил улучшить местный контроль, снизить токсичность и повысить общую выживаемость женщин.\n\nСочетание ВЛТ с интерстициальной брахитерапией позволяет улучшить геометрическое распределение дозы, максимально защищая органы риска, тем самым уменьшая количество поздних лучевых реакций.\n\nВ ситуациях, когда техническая осуществимость ВЛТ невозможна, хорошо выполненный план ДЛТ (с последующей или одновременной эскалацией дозы) может обеспечить столь же эффективную альтернативу ВЛТ, особенно в радиорезистентной гипоксической опухоли с более коротким временем репопуляции и более коротким временем удвоения."],"dc.fullRISC.ru":["Введение\n\nЗлокачественные новообразования представляют собой одну из самых значимых медицинских проблем в России и в мире. Одной из наиболее распространенных форм злокачественных новообразований среди женского населения является рак шейки матки (РШМ). Ежегодно во всем мире примерно у 600 000 женщин диагностируют данное заболевание, смертельные случаи в некоторых регионах достигают 50 % [1, 2]. Рак шейки матки — злокачественная опухоль, исходящая из слизистой оболочки шейки матки (эктоцервикса или цервикального канала). Основной причиной развития РШМ является вирус папилломы человека (ВПЧ). Онкогенные подтипы ВПЧ 16, 18 обнаруживаются у большинства больных РШМ [2–4]. У 70–80 % больных РШМ диагностируется плоскоклеточный рак, у 10–20 % — аденокарцинома. Другие гистологические типы злокачественных опухолей шейки матки составляют не более 1 % [1, 5].\n\nК методам лечения больных с РШМ относятся хирургическое лечение, лучевая терапия и химиотерапия.\n\nОперативное лечение является основным методом лечения на ранних стадиях заболевания (IA–IB), в то время как лучевая терапия, часто в сочетании с оперативным вмешательством, широко используется при лечении местнораспространенного РШМ. Лучевая терапия как самостоятельный метод лечения может применяться на более ранних стадиях заболевания при невозможности проведения оперативного вмешательства [1, 5–8].\n\nУ больных IIВ–IVA стадий РШМ рекомендованным стандартом является проведение химиолучевого лечения: сочетанная ЛТ (дистанционная и внутриполостная лучевая терапия) и еженедельное введение цисплатина в дозе 40 мг/м2 на протяжении дистанционного компонента ЛТ [1, 6, 7, 9].\n\nПерспективным направлением развития химиолучевой терапии РШМ является модификация по времени начала ЛТ после введения препаратов платины. Проведение ЛТ в момент наибольшей концентрации платины в ядре клетки опухоли позволит увеличить вероятность полного уничтожения опухолевых клеток при минимальном поражении нормальных тканей [9–17].\n\nЛекарственное лечение РШМ применяется в неадъювантном режиме (для уменьшения объема опухоли перед оперативным лечением или перед лучевой терапией), в адъювантном режиме и в самостоятельном режиме, когда применение остальных видов лечения невозможно [1, 7].\n\nПри лечении РШМ чаще всего используются два вида лучевой терапии: дистанционная и внутриполостная. Перечислим показания для каждого метода проведения лучевой терапии при РШМ.\n\nДистанционная лучевая терапия (ДЛТ) применяется в следующих случаях.\n\n1. При РШМ IIB–IV стадии ДЛТ является самостоятельным этапом радикального лечения (как правило, в сочетании с еженедельным введением препарата платины/карбоплатина/фторурацила) с последующим курсом брахитерапии. При наличии противопоказаний к хирургическому лечению лучевая терапия может применяться и на более ранних стадиях [1, 5–7].\n\n2. При адъювантном лечении РШМ (после оперативного лечения) ДЛТ применяется при наличии хотя бы одного фактора высокого риска прогрессирования в составе химиолучевого лечения. К данным факторам относятся: метастазы в лимфатические узлы, положительный край резекции, пораженные параметрии. Также самостоятельная ДЛТ используется в адъювантном лечении при наличии 2 и более факторов среднего риска прогрессирования: большой размер опухоли — более 4 см, лимфоваскулярная инвазия, инвазия более 1/3 толщины миометрия шейки матки [1, 7].\n\nВнутриполостная лучевая терапия (ВЛТ), или брахитерапия, применяется в следующих случаях.\n\n1. При РШМ IIB–IV стадии как этап радикального лечения после курса ДЛТ. Также может применяться при более ранних стадиях при невозможности проведения оперативного лечения [1, 5–8].\n\n2. При адъювантном лечении РШМ, если инвазия опухоли более 0,4 см и протяженностью более 0,7 см [8].\n\nОбщее время лечения ДЛТ и брахитерапии не должно превышать 8 недель (56 дней) для пациентов, получающих только лучевую терапию. При увеличении этой продолжительности лечения местный контроль и выживаемость, как было показано, снижаются на ±1 % в день из-за репопуляции опухолевых клеток [1, 6].\n\nДистанционная лучевая терапия первого этапа сочетанного курса\n\nВ рамках сочетанного курса перед началом ДЛТ проводится этап предлучевой подготовки, который включает в себя выбор укладки пациента с использованием индивидуальных фиксирующих средств, КТ/МРТ-топометрию, оконтуривание мишени и органов риска, выбор суммарной дозы и режима фракционирования, планирование лучевой терапии и верификацию плана облучения [6].\n\nВо время этапа ДЛТ лечение проводится ежедневно (с понедельника по пятницу) в течение 5 недель (22–28 процедур). Курс ДЛТ предпочтительно начинать в 1-й день недели [1, 6]. Стандартная разовая доза составляет 1,8–2,0 Гр, суммарная доза за курс дистанционной лучевой терапии 46–50,0 Гр. (рис. 1).\n\nДля подведения дозы рекомендуется использовать 3D конформное облучение (3DCRT-3D conformal radiation therapy) и/или ЛТ с модулированной интенсивностью (IMRT — Intensity Modulated Radiation Therapy). Данные методики подведения дозы позволяют снизить лучевую нагрузку на органы риска, уменьшая количество и выраженность лучевых реакций по сравнению с конвенциональной ЛТ, не уменьшая локальный контроль и общую выживаемость [1].\n\nПланируемый объем облучения (PTV — planning target volume) должен включать в себя непосредственно первичную опухоль с минимальным отступом 3 см (или ложе опухоли), параметральную область, паравагинальные ткани, крестцово-маточные связки, группы региональных лимфатических узлов (общие, наружные, внутренние подвздошные, пресакральные, запирательные лимфатические узлы) с оптимальным отступом (0,5–2 см). Размер отступов зависит от фиксации пациента, предполагаемого распространения опухоли и лечебного аппарата [1, 6, 8].\n\nПри ДЛТ возможно увеличение суммарных доз на область региональных лимфатических узлов в случае их поражения на 10–15 Гр дополнительно [1]. Это можно реализовать как в случае одновременно интегрированной эскалации дозы (SIB — Simultaneous integrated boost), так и при последовательной эскалации дозы (SEQ — Sequential boost).\n\nНа этапе проведения ДЛТ рекомендуется еженедельное введение цисплатина с расчетом 40 мг на м2, 5–6 введений за курс. Рекомендуется начинать первое введение в первый день лучевой терапии. При наличии противопоказаний к препаратам платины возможно применение карбоплатина или фторурацила [1, 5–7]. Проведение адъювантного химиолучевого лечения не является противопоказанием для проведения в дальнейшем курсов адъювантной химиотерапии [1].\n\nВ рамках сочетанной ЛТ курс ВЛТ должен начинаться после завершения курса ДЛТ. Проведение ДЛТ приводит к уменьшению объема опухоли, что дает возможность уменьшить объем облучения при ВЛТ [1, 6, 7].\n\nСовременная брахитерапия рака шейки матки\n\nБрахитерапия обеспечивает лучший локальный контроль опухоли по сравнению с применением только курса ДЛТ за счет максимальной концентрации дозы в объеме опухоли. Локальный объем облучения получает максимальную дозу воздействия, практически эквивалентно равную общей дозе, достигнутой от дистанционного этапа облучения. Контактные методы подведения дозы предполагают применение радиоактивного источника, который находится в непосредственной близости к опухоли, и с учетом закона обратных квадратов, согласно которому доза излучения обратно пропорциональна квадрату расстояния от источника, доза с высоким значением (>80 Гр) поглощается в объеме опухоли при низких лучевых нагрузках на окружающие нормальные структуры [6, 18, 19].\n\nПревосходство ВЛТ над стандартными методиками ДЛТ (конвенциональной и конформной ЛТ) объясняется распределением дозы, которое характеризуется низкой интегральной дозой и высоким градиентом падения дозы, позволяя максимально снизить ее на здоровые ткани при доставке высокой дозы к мишени облучения. С другой стороны, радиоактивный источник, загруженный в аппликатор, находящийся в объеме мишени, исключает необходимость дополнительного отступа для учета ошибок при укладке и адаптации при изменении наполнения мочевого пузыря и прямой кишки [18, 19].\n\nВариантами брахитерапии при РШМ являются внутриполостная ЛТ, внутритканевая ЛТ и их комбинации. Выбор метода зависит в первую очередь от стадии заболевания и анатомических особенностей пациента.\n\nВнутриполостная ЛТ остается наиболее распространенной формой брахитерапии при раке шейки матки. Для внутриполостной брахитерапии существует широкий спектр доступных аппликаторов. Наиболее распространенные аппликаторы включают вариации конструкции Tandem and Ovoid (T&O) или Tandem and Ring (T&R). В случае T&O имеются центральный аппликатор и два овоида, которые располагаются по обе стороны от шейки матки в боковых влагалищных сводах. В варианте T&R центральный аппликатор дополнен кольцом, которое охватывает шейку матки [20, 21]. Оба варианта аппликаторов приводят к одинаковым результатам, и использование того или другого в основном будет зависеть от пользователя [20, 21].\n\nПри проведении брахитерапии могут быть использованы источники высокой мощности (HDR — High Dose Rate) и низкой мощности (LDR — Low Dose Rate). В последнее время предпочтение отдается брахитерапии с использованием источников высокой мощности.\n\nРазмещение внутриполостного аппликатора может быть выполнено в операционной или в процедурном кабинете клиники. Для стабилизации установленного аппликатора, а также максимально возможного смещения прямой кишки и мочевого пузыря от аппликатора проводится тугая тампонада влагалища. Это наиболее уязвимая техническая часть процедуры и, как правило, самая неудобная для пациента. После завершения тампонирования важно убедиться, что аппликатор находится в правильном положении [21].\n\nПри интерстициальной брахитерапии используют трансперинеальный/вагинальный доступ, через который вводятся несколько полых трубок непосредственно в пораженную ткань. Такой метод применяют в случае, когда внутриполостные аппликаторы считаются неподходящими или недостаточными средствами подведения требуемой дозы для клинического объема облучения [20–22].\n\nПоказаниями для интерстициальной брахитерапии являются большие объемы опухоли, асимметричное расположение опухоли, поражение нижней трети влагалища, поражение параметриев (вне досягаемости внутриполостных аппликаторов) и невозможность установки боковых овоидов (что может быть результатом «стертой» шейки матки или узких влагалищных сводов). Интерстициальные методы являются наиболее гибкой формой гинекологической брахитерапии. Однако техника интерстициальной брахитерапии более сложна. Существуют несколько методов, позволяющих определить положение катетеров, включая лапароскопическую помощь (для исключения перфорирования кишечника), флюороскопический, ультразвуковой, КТ- и МРТ-контроль [20–22].\n\nИспользование интерстициального компонента в сочетании с внутриполостными аппликаторами позволяет увеличить изодозы в боковых измерениях, покрывая проксимальную и среднюю треть параметриев. Для лечения опухолей, распространяющихся до боковой стенки таза, разрабатываются новые комбинированные аппликаторы с несколькими иглами и косыми иглами [20, 22].\n\nДозиметрическое планирование контактной лучевой терапии проводится исходя из технического оснащения клиники и может осуществляться по 2D- и 3D-изображениям.\n\nПри планировании по 2D-изображениям расчет дозы проводится в системе координат, связанной с источником облучения (в точке А, определяемой по Манчестерской системе). Также определяются дозовые нагрузки в точках В, мочевого пузыря и прямой кишки согласно рекомендациям о положении референсных точек МКРЕ № 89 (англ. ICRU 89) [23]. Хотя использование этих референсных точек обеспечивает полезную стандартную практику для брахитерапии шейки матки, включение трехмерной визуализации в практику брахитерапии имеет явные преимущества (рис. 2).\n\nРабочая группа GEC-ESTRO выпустила серию рекомендаций начиная с 2005 года, в которых предпринята попытка установить общий набор параметров для планирования лечения на основе трехмерного изображения (МРТ/КТ). Эти рекомендации представили новые фундаментальные концепции брахитерапии в гинекологии [18, 19].\n\nПри планировании по 3D-изображениям проводится МРТ органов малого таза, исследование с установленным аппликатором в полость матки. Далее врач выделяет мишень радиотерапии, которая включает в себя: GTV-B — макроскопически визуализируемый (если имеется) объем опухоли; HR CTV (CTV высокого риска), который включает в себя GTV-В и всю шейку матки; IR CTV (CTV среднего риска) соответствует области первичного локального поражения, включая в себя объем HR-CTV с дополнительными отступами от 5 до 15 мм в зависимости от предполагаемой микроинвазии. Обязательным является оконтуривание органов риска (рис. 3) [1, 6, 19].\n\nПри отсутствии технической возможности выполнения МРТ-разметки дозиметрическое планирование осуществляется по КТ-изображениям, но тогда GTV не может быть оконтурен. Здесь учитывается только CTV. В данном случае этот объем включает в себя шейку матки, тело матки и своды влагалища. Дно тела матки не включается в CTV, поскольку не является региональной зоной риска, исключением является распространение первичного опухолевого процесса на тело матки (чаще это нижняя треть тела матки), подтвержденное данными УЗИ/МРТ [1]. Параметральная инфильтрация по данным КТ-изображений не визуализируется. При проведении внутриполостного облучения РШМ традиционно выделяют следующие критические органы, на которые следует производить ограничение лучевых нагрузок: мочевой пузырь, прямая и сигмовидная кишки по объемам D2 см3. При оценке лучевых реакций со стороны указанных критических органов следует учитывать суммарную лучевую нагрузку, полученную при дистанционном облучении и ВЛТ в единицах EQD2. Доза на 2 см3 учитывается при планировании дозы и оценке вероятности поздних лучевых повреждений. Параметр 0,01 cм3 рекомендуется для отчетности, так как он указывает максимальную дозу [18, 19].\n\nПосле выделения мишени и органов риска необходимо выбрать схему фракционирования (количество фракций и разовую очаговую дозу). Наиболее распространен такой режим фракционирования брахитерапии РШМ, как 6 Гр × 5 фракций. Также используются короткие схемы лечения, в том числе 7 Гр × 4 фракции, 8 Гр × 3 фракции и 10 Гр × 2 фракции. Увеличение разовой дозы более 7 Гр за фракцию предполагает более высокую частоту осложнений. Сеансы облучения обычно проводятся 1 раз в 4–7 дней [1, 6, 18, 19].\n\nАнализ изодозного распределения в плане облучения включает в себя оценку однородности распределения дозы в облучаемом объеме-мишени, геометрию аппликатора и положения референсной изодозы относительно критических органов. Величина D 90 по изодозе, охватывающая 90% объема мишени, что характеризует «дозу за фракцию», является основным критерием оценки плана сеанса внутриполостной лучевой терапии. Толерантные дозы на органы риска: мочевой пузырь — 90 Гр, прямая кишка и сигмовидная кишка — 70 Гр (EQD2) [8, 18, 19].\n\nОднако не всегда внутриполостная терапия дает возможность полностью охватить мишень без повреждений органов риска. В этом случае, когда невозможно получить план, при котором будут выполняться одновременно оба критерия (достаточное покрытие мишени при одновременном отсутствии превышения пределов по лучевой нагрузке в органах\nриска), решение надо принимать для каждого пациента индивидуально.\n\nЗа последнее десятилетие успех результатов брахитерапевтического лечения стал более значительным благодаря адаптации методики лечения под визуальным контролем, усиленному внедрению МРТ/КТ-планирования, оптимизированного объемного планирования и более широкому использованию HDR [1, 18, 19].\n\nОднако превосходство методов брахитерапии не лишено ограничений. Этот метод, зависящий от оператора, требует определенных навыков, которые, если они отсутствуют, могут существенно повлиять на результаты лечения. Например, неадекватное размещение и/или смещение овоидов при недостаточном тампонировании уменьшает показатели локального контроля и безрецидивной выживаемости [24]. Также существуют ограничения, обусловленные анатомическими и возрастными особенностями, предшествующим курсом ДЛТ, которые приводят к выраженному стенозу влагалища и/или цервикального канала, что делает невозможным адекватное размещение аппликаторов для курса ВЛТ. Также некоторые пациенты отказываются от проведения брахитерапии из-за боязни болевого синдрома [24].\n\nЗа последнее десятилетие некоторые исследования оценили роль ДЛТ с модуляцией интенсивности в качестве замены брахитерапии, по аналогии с стереотаксическим облучением (SBRT) для рака предстательной железы [25, 26].\n\nСтереотаксическая лучевая терапия как альтернатива брахитерапии\n\nПрименение высокотехнологичных методик доставки предписанной дозы дистанционным способом для завершения курса лечения пациенток с раком шейки матки было в основном предпринято, только когда использование брахитерапии было невозможно по анатомической причине (стриктура цервикального канала, стеноз влагалища) и/или из-за отказа пациента от внутриполостной лучевой терапии. Стереотаксическое облучение способно воспроизводить распределение дозиметрических характеристик подобно таковым при брахитерапии посредством использования нескольких некомпланарных пучков, пересекающихся в планируемом (клиническом) объеме облучения, для доставки высоконеоднородной дозы в опухоль, ограничивая дозу на окружающие нормальные ткани. Одновременно с помощью SBRT можно проводить эскалацию дозы до объема облучения при режиме фракционирования дозы, сравнимого с тем, который используется для HDR брахитерапии [24, 26].\n\nДля пациентов, получавших SBRT на 2-м этапе лечения, были предложены аналогичные с брахитерапией схемы фракционирования: 30 Гр за 5 фракций и 28 Гр за 4 фракции. По некоторым данным, методики SBRT демонстрируют даже лучшие показатели по покрытию объема мишени и сниженной дозы на критические органы, как минимум на 10 % на объем 1 см3 [18, 19, 27, 28].\n\nОднако при использовании ДЛТ на 2-м этапе лечения необходимо максимально ограничить подвижность шейки матки и органов риска для оптимального распределения дозы с помощью использования внутриполостного аппликатора, ректального баллона, заполнение мочевого пузыря одинаковым объемом жидкости или использования фудициальных маркеров [29].\n\nПри планировании стереотаксической радиотерапии отдается предпочтение ротационной методике подведения дозы интенсивно модулированной лучевой терапии VMAT (Volumetric Modulated Arc Therapy) благодаря значительному улучшению дозного градиента между мишенью и органами риска относительно 3DCRT, IMRT. VMAT может быть безопасно использована для данного вида лечения, уменьшая дозы на прямую кишку и мочевой пузырь, а также способствует уменьшению времени доставки предписанной дозы, (например, для доставки дозы 6 Гр требуется 3 минуты), что является экономически выгодным параметром данного лечения [27].\n\nПри проведении лучевой терапии важно контролировать дозу, доставляемую пациенту, что может осуществляться с помощью метода дозиметрии in vivo [30].\n\nСтереотаксическая лучевая терапия в режиме одновременной интегрированной эскалации дозы\n\nС развитием технологий доставки дозы техникой VMAT, IMRT стереотаксическая лучевая терапия в режиме одновременной интегрированной эскалации дозы SIB улучшила свои дозиметрические характеристики, что позволило уменьшить дозы на критические органы. При этом данный метод позволяет сохранять покрытие мишени с разными значениями предписанных терапевтических доз за небольшой промежуток времени [31–33].\n\nТаким образом, VMAT-SIB с еженедельным введением цисплатина для радикального лечения рака шейки матки может быть приемлемым терапевтическим вариантом. Хорошо известно, что при лечении рака шейки матки показатели локального контроля связаны с биологически эквивалентной дозой: высокие дозы (80–95 Гр к первичной опухоли), вводимые в течение короткого времени (менее 50–55 дней), значительно влияют на локальный контроль и общую выживаемость.\n\nGuerrero предлагает использовать одновременную интегрированную эскалацию дозы с IMRT, который позволяет доставить 77,5 Гр всего лишь за 25 фракций (3,1 Гр на фракцию) к планируемому объему шейки матки и 45 Гр (1,8 Гр на фракцию) к малому тазу, что эквивалентно традиционному лечению ДЛТ 45 Гр для всего таза в 25 фракциях плюс курс брахитерапии с высокой дозой (HDR) с 30 Гр за 5 фракций [32, 33]. В ситуациях, когда техническая осуществимость брахитерапии невозможна, хорошо выполненный план IMRT-SIB, с учетом движений объема облучения, может обеспечить столь же эффективную альтернативу, особенно для радиорезистентной гипоксической опухоли с более коротким временем репопуляции и более коротким временем удвоения [32–38].\n\nМетоды IMRT и VMAT могут быть гипотетически предпочтительней в присутствии гипоксии. Эти оптимизированные планы ДЛТ могут даже превзойти распределение дозы BЛT, если их специально нацеливать на области гипоксии с использованием мультимодальных изображений, таких как ПЭТ-КТ и МРТ [37, 38].\n\nОбнаружено, что биологически эквивалентная доза (BED — biologically equivalent dose) для нормальной ткани ниже для ДЛТ с SIB, чем для схемы сочетанной лучевой терапии, когда учитываются лучевые нагрузки для критических структур. Этот вывод свидетельствует о том, что IMRT SIB имеет лучшее терапевтическое соотношение. Три варианта IMRT SIB с 25 фракциями по 1,8 Гр на область всего малого таза для тазовых узлов и 25 фракций по 2,4 Гр (60 Гр), 25 фракций по 2,8 Гр (70 Гр) и 25 фракций по 3,2 Гр (80 Гр) к месту опухоли были созданы в качестве примера. Охват CTV варьировался от 94 до 95,5%. Предлагаемое лечение SIB позволяет сократить сроки лечения до 5 недель [34–38].\n\nОдновременная интегрированная эскалация дозы при IMRT для замены обычных двухэтапных процедур радиобиологически и дозиметрически осуществима при локально распространенных клинических случаях РШМ, когда брахитерапия может не подойти по анатомическим или медицинским причинам [39]. В дополнение к более короткому времени лечения предлагаемый IMRT SIB может обеспечить значительную защиту нормальных структур, что обеспечивает потенциал для увеличения дозы.\n\nЗаключение\n\nВ настоящее время основная задача в области лечения РШМ — максимально адаптировать курс ЛТ к конкретной клинической ситуации. Если с дистанционным этапом лечения РШМ вопросов практически не осталось, то в отношении брахитерапии до сих пор ведутся дискуссии и проводятся масштабные клинические исследования.\n\nПереход от 2D- к 3D-планированию визуализации и лечения брахитерапии рака шейки матки позволил улучшить местный контроль, снизить токсичность и повысить общую выживаемость женщин.\n\nСочетание ВЛТ с интерстициальной брахитерапией позволяет улучшить геометрическое распределение дозы, максимально защищая органы риска, тем самым уменьшая количество поздних лучевых реакций.\n\nВ ситуациях, когда техническая осуществимость ВЛТ невозможна, хорошо выполненный план ДЛТ (с последующей или одновременной эскалацией дозы) может обеспечить столь же эффективную альтернативу ВЛТ, особенно в радиорезистентной гипоксической опухоли с более коротким временем репопуляции и более коротким временем удвоения."],"dc.height":["365"],"dc.height.ru":["365"],"dc.originalFileName":["10.jpeg"],"dc.originalFileName.ru":["10.jpeg"],"dc.subject.ru":["рак шейки матки","дистанционная лучевая терапия","брахитерапия","внутритканевая лучевая терапия","стереотаксическая лучевая терапия","адъювантная лучевая терапия"],"dc.title.ru":["Современные методы лучевой терапии рака шейки матки"],"dc.width":["1104"],"dc.width.ru":["1104"],"dc.issue.volume":["11"],"dc.issue.number":["1"],"dc.pages":["58-67"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.section":["LITERATURE REVIEW","ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.section.en":["LITERATURE REVIEW"],"dc.section.ru":["ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"author":["П. А. Лушникова","P. A. Lushnikova","Е. С. Сухих","E. S. Sukhikh","П. В. Ижевский","P. V. Izhevsky","Я. Н. Сутыгина","Ya. N. Sutygina","М. А. Татарченко","M. A. Tatarchenko","И. Б. Пыжова","I. B. Pyzhova"],"author_keyword":["П. А. Лушникова","P. A. Lushnikova","Е. С. Сухих","E. S. Sukhikh","П. В. Ижевский","P. V. Izhevsky","Я. Н. Сутыгина","Ya. N. Sutygina","М. А. Татарченко","M. A. Tatarchenko","И. Б. Пыжова","I. B. Pyzhova"],"author_ac":["п. а. лушникова\n|||\nП. А. Лушникова","p. a. lushnikova\n|||\nP. A. Lushnikova","е. с. сухих\n|||\nЕ. С. Сухих","e. s. sukhikh\n|||\nE. S. Sukhikh","п. в. ижевский\n|||\nП. В. Ижевский","p. v. izhevsky\n|||\nP. V. Izhevsky","я. н. сутыгина\n|||\nЯ. Н. Сутыгина","ya. n. sutygina\n|||\nYa. N. Sutygina","м. а. татарченко\n|||\nМ. А. Татарченко","m. a. tatarchenko\n|||\nM. A. Tatarchenko","и. б. пыжова\n|||\nИ. Б. Пыжова","i. b. pyzhova\n|||\nI. B. Pyzhova"],"author_filter":["п. а. лушникова\n|||\nП. А. Лушникова","p. a. lushnikova\n|||\nP. A. Lushnikova","е. с. сухих\n|||\nЕ. С. Сухих","e. s. sukhikh\n|||\nE. S. Sukhikh","п. в. ижевский\n|||\nП. В. Ижевский","p. v. izhevsky\n|||\nP. V. Izhevsky","я. н. сутыгина\n|||\nЯ. Н. Сутыгина","ya. n. sutygina\n|||\nYa. N. Sutygina","м. а. татарченко\n|||\nМ. А. Татарченко","m. a. tatarchenko\n|||\nM. A. Tatarchenko","и. б. пыжова\n|||\nИ. Б. Пыжова","i. b. pyzhova\n|||\nI. B. Pyzhova"],"dc.author.name":["П. А. Лушникова","P. A. Lushnikova","Е. С. Сухих","E. S. Sukhikh","П. В. Ижевский","P. V. Izhevsky","Я. Н. Сутыгина","Ya. N. Sutygina","М. А. Татарченко","M. A. Tatarchenko","И. Б. Пыжова","I. B. Pyzhova"],"dc.author.name.ru":["П. А. Лушникова","Е. С. Сухих","П. В. Ижевский","Я. Н. Сутыгина","М. А. Татарченко","И. Б. Пыжова"],"dc.author.affiliation":["Томский областной онкологический диспансер","Tomsk Regional Oncology Dispensary","Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","Государственный научный центр Российской Федерации — Федеральный медицинский биофизический центр имени А.И. Бурназяна Федерального медико-биологического агентства; Московский педагогический государственный университет","Russian State Research Center — Burnazyan Federal Medical Biophysical Centre; Moscow Pedagogical State University","Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","Томский областной онкологический диспансер","Tomsk Regional Oncology Dispensary"],"dc.author.affiliation.ru":["Томский областной онкологический диспансер","Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","Государственный научный центр Российской Федерации — Федеральный медицинский биофизический центр имени А.И. Бурназяна Федерального медико-биологического агентства; Московский педагогический государственный университет","Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","Томский областной онкологический диспансер"],"dc.author.full":["П. А. Лушникова | Томский областной онкологический диспансер","P. A. Lushnikova | Tomsk Regional Oncology Dispensary","Е. С. Сухих | Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","E. S. Sukhikh | Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","П. В. Ижевский | Государственный научный центр Российской Федерации — Федеральный медицинский биофизический центр имени А.И. Бурназяна Федерального медико-биологического агентства; Московский педагогический государственный университет","P. V. Izhevsky | Russian State Research Center — Burnazyan Federal Medical Biophysical Centre; Moscow Pedagogical State University","Я. Н. Сутыгина | Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","Ya. N. Sutygina | Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","М. А. Татарченко | Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","M. A. Tatarchenko | Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","И. Б. Пыжова | Томский областной онкологический диспансер","I. B. Pyzhova | Tomsk Regional Oncology Dispensary"],"dc.author.full.ru":["П. А. Лушникова | Томский областной онкологический диспансер","Е. С. Сухих | Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","П. В. Ижевский | Государственный научный центр Российской Федерации — Федеральный медицинский биофизический центр имени А.И. Бурназяна Федерального медико-биологического агентства; Московский педагогический государственный университет","Я. Н. Сутыгина | Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","М. А. Татарченко | Томский областной онкологический диспансер; Национальный исследовательский Томский политехнический университет","И. Б. Пыжова | Томский областной онкологический диспансер"],"dc.author.name.en":["P. A. Lushnikova","E. S. Sukhikh","P. V. Izhevsky","Ya. N. Sutygina","M. A. Tatarchenko","I. B. Pyzhova"],"dc.author.affiliation.en":["Tomsk Regional Oncology Dispensary","Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","Russian State Research Center — Burnazyan Federal Medical Biophysical Centre; Moscow Pedagogical State University","Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","Tomsk Regional Oncology Dispensary"],"dc.author.full.en":["P. A. Lushnikova | Tomsk Regional Oncology Dispensary","E. S. Sukhikh | Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","P. V. Izhevsky | Russian State Research Center — Burnazyan Federal Medical Biophysical Centre; Moscow Pedagogical State University","Ya. N. Sutygina | Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","M. A. Tatarchenko | Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University","I. B. Pyzhova | Tomsk Regional Oncology Dispensary"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-7465-3640\", \"affiliation\": \"\\u0422\\u043e\\u043c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043e\\u0431\\u043b\\u0430\\u0441\\u0442\\u043d\\u043e\\u0439 \\u043e\\u043d\\u043a\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0434\\u0438\\u0441\\u043f\\u0430\\u043d\\u0441\\u0435\\u0440\", \"full_name\": \"\\u041f. \\u0410. \\u041b\\u0443\\u0448\\u043d\\u0438\\u043a\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-7465-3640\", \"affiliation\": \"Tomsk Regional Oncology Dispensary\", \"full_name\": \"P. A. Lushnikova\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0001-8251-2138\", \"affiliation\": \"\\u0422\\u043e\\u043c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043e\\u0431\\u043b\\u0430\\u0441\\u0442\\u043d\\u043e\\u0439 \\u043e\\u043d\\u043a\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0434\\u0438\\u0441\\u043f\\u0430\\u043d\\u0441\\u0435\\u0440; \\u041d\\u0430\\u0446\\u0438\\u043e\\u043d\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u044b\\u0439 \\u0438\\u0441\\u0441\\u043b\\u0435\\u0434\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0422\\u043e\\u043c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043f\\u043e\\u043b\\u0438\\u0442\\u0435\\u0445\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u0415. \\u0421. \\u0421\\u0443\\u0445\\u0438\\u0445\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0001-8251-2138\", \"affiliation\": \"Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University\", \"full_name\": \"E. S. Sukhikh\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0002-4428-7328\", \"affiliation\": \"\\u0413\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043d\\u0430\\u0443\\u0447\\u043d\\u044b\\u0439 \\u0446\\u0435\\u043d\\u0442\\u0440 \\u0420\\u043e\\u0441\\u0441\\u0438\\u0439\\u0441\\u043a\\u043e\\u0439 \\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u0446\\u0438\\u0438 \\u2014 \\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0431\\u0438\\u043e\\u0444\\u0438\\u0437\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0446\\u0435\\u043d\\u0442\\u0440 \\u0438\\u043c\\u0435\\u043d\\u0438 \\u0410.\\u0418. \\u0411\\u0443\\u0440\\u043d\\u0430\\u0437\\u044f\\u043d\\u0430 \\u0424\\u0435\\u0434\\u0435\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u043a\\u043e-\\u0431\\u0438\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0430\\u0433\\u0435\\u043d\\u0442\\u0441\\u0442\\u0432\\u0430; \\u041c\\u043e\\u0441\\u043a\\u043e\\u0432\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043f\\u0435\\u0434\\u0430\\u0433\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u041f. \\u0412. \\u0418\\u0436\\u0435\\u0432\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0002-4428-7328\", \"affiliation\": \"Russian State Research Center \\u2014 Burnazyan Federal Medical Biophysical Centre; Moscow Pedagogical State University\", \"full_name\": \"P. V. Izhevsky\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0422\\u043e\\u043c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043e\\u0431\\u043b\\u0430\\u0441\\u0442\\u043d\\u043e\\u0439 \\u043e\\u043d\\u043a\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0434\\u0438\\u0441\\u043f\\u0430\\u043d\\u0441\\u0435\\u0440; \\u041d\\u0430\\u0446\\u0438\\u043e\\u043d\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u044b\\u0439 \\u0438\\u0441\\u0441\\u043b\\u0435\\u0434\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0422\\u043e\\u043c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043f\\u043e\\u043b\\u0438\\u0442\\u0435\\u0445\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u042f. \\u041d. \\u0421\\u0443\\u0442\\u044b\\u0433\\u0438\\u043d\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University\", \"full_name\": \"Ya. N. Sutygina\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0422\\u043e\\u043c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043e\\u0431\\u043b\\u0430\\u0441\\u0442\\u043d\\u043e\\u0439 \\u043e\\u043d\\u043a\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0434\\u0438\\u0441\\u043f\\u0430\\u043d\\u0441\\u0435\\u0440; \\u041d\\u0430\\u0446\\u0438\\u043e\\u043d\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u044b\\u0439 \\u0438\\u0441\\u0441\\u043b\\u0435\\u0434\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0422\\u043e\\u043c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043f\\u043e\\u043b\\u0438\\u0442\\u0435\\u0445\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\", \"full_name\": \"\\u041c. \\u0410. \\u0422\\u0430\\u0442\\u0430\\u0440\\u0447\\u0435\\u043d\\u043a\\u043e\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Tomsk Regional Oncology Dispensary; Tomsk National Research Polytechnic University\", \"full_name\": \"M. A. Tatarchenko\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0422\\u043e\\u043c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u043e\\u0431\\u043b\\u0430\\u0441\\u0442\\u043d\\u043e\\u0439 \\u043e\\u043d\\u043a\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0434\\u0438\\u0441\\u043f\\u0430\\u043d\\u0441\\u0435\\u0440\", \"full_name\": \"\\u0418. \\u0411. \\u041f\\u044b\\u0436\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Tomsk Regional Oncology Dispensary\", \"full_name\": \"I. B. Pyzhova\"}}]}"],"dateIssued":["2021-04-13"],"dateIssued_keyword":["2021-04-13","2021"],"dateIssued_ac":["2021-04-13\n|||\n2021-04-13","2021"],"dateIssued.year":[2021],"dateIssued.year_sort":"2021","dc.date.published":["2021-04-13"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/571"],"dc.citation":["Кравец О.А., Кузнецов В.В., Морхов К.Ю., Нечушкина В.М., Хохлова С.В. Рак шейки матки: клинические рекомендации. М.; 2018.","Sung H., Ferlay J., Siegel R.L., Laversanne M., Soerjomataram I., Jemal A., et al. Global cancer statistics 2020: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2021, Feb 4. DOI: 10.3322/caac.21660","Брико Н.И., Лопухов П.Д., Каприн А.Д., Новикова Е.Г., Трушина О.И., Халдин Х. и др. ВПЧ-ассоциированные поражения в Российской Федерации: оценка состояния проблемы. Современная онкология. 2019;21(1):45–50. DOI: 10.26442/18151434.2019.190199","Архангельская П.А., Бахидзе Е.В., Берлев И.В., Самсонов Р.Б., Иванов М.К., Малек А.В. МикроРНК, ВПЧ-инфекция и цервикальный канцерогенез: молекулярные аспекты и перспективы клинического использования. Сибирский онкологический журнал. 2016;15(4):88–97. DOI: 10.21294/1814-4861-2016-15-4-88-97","Кравец О.А., Романова Е.А., Горбунова В.А. Клинические результаты лучевой и химиолучевой терапии местнораспространенного рака шейки матки. Российский онкологический журнал. 2020;25(3):92–102. DOI: 10.17816/1028-9984-2020-25-3-92-102","Hansen E.K., Roach M. (eds). Handbook of evidence-based radiation oncology. Springer; 2018.","Хохлова С. В., Коломиец Л. А., Кравец О. А., Морхов К. Ю., Нечушкина В. М., Новикова Е.Г. и др. Практические рекомендации RUSSCO. Практические рекомендации по лекарственному лечению рака шейки матки. Злокачественные опухоли. 2018;8(3S2):156–70.","Рейес Сантьяго Д.К., Хаджимба А.С., Смирнова М.П., Максимов С.Я. Роль хирургического этапа в комбинированном лечении больных местнораспространенным раком шейки матки. Вопросы онкологии. 2019;65(5):749–55. DOI: 10.37469/0507-3758-2019-65-5-749-755","Chino J., Annunziata C.M., Beriwal S., Bradfield L., Erickson B.A., Fields E.C., et al. Radiation therapy for cervical cancer: executive summary of an ASTRO Clinical Practice Guideline. Pract Radiat Oncol. 2020;10(4):220–34. DOI: 10.1016/j.prro.2020.04.002","Вайнсон А.А., Мещерикова В.В., Ткачев С.И. Радио-термомодифицирующий эффект препаратов платины, гемзара и таксанов для опухолевых клеток in vitro. Российский биотерапевтический журнал. 2017;16(S):17–8.","Tharavichitkul E., Lorvidhaya V., Kamnerdsupaphon P., Sukthomya V., Chakrabandhu S., Klunklin P., et al. Combined chemoradiation of cisplatin versus carboplatin in cervical carcinoma: a single institution experience from Thailand. BMC Cancer. 2016;16:501. DOI: 10.1186/s12885-016-2558-9","Nwachukwu C.R., Mayadev J., Viswanathan A.N. Concurrent chemoradiotherapy for stage IIIB cervical cancer — Global impact through power. JAMA Oncol. 2018;4(4):514–5. DOI: 10.1001/jamaoncol.2017.5078","Giavedoni M.E., Staringer L., Garrido R., Bertoncini C., Sardi M., Perrotta M. Experience with concurrent chemoradiotherapy treatment in advanced cervical cancer: results from a hospital in Argentina. Ecancermedicalscience. 2019;13:919. DOI: 10.3332/ecancer.2019.919","Каприн А.Д., Новикова Е.Г., Рерберг А.Г., Чулкова О.В., Мальцагова Х.Р. Регионарная химиотерапия: современный подход в лечении местно-распространенного рака шейки матки. Онкогинекология. 2019;3:51–60.","Суворова Ю.В., Таразов П.Г., Жаринов Г.М., Агафонова М.В. Способ лечения злокачественных опухолей матки. Патент RU 2185858. 27.07.2002.","Ашрафян Л.А., Алешикова О.И., Антонова И.Б., Бабаева Н.А., Шахбазян К.Р., Вашакмадзе С.Л., Герфанова Е.В. Способ лечения рака шейки матки с применением химиоэмболизации маточных артерий препаратами платины. Патент RU 2583144. 28.04.2015.","Lux F., Tran V.L., Thomas E., Dufort S., Rossetti F., Martini M., et al. AGuIX® from bench to bedside-Transfer of an ultrasmall theranostic gadolinium-based nanoparticle to clinical medicine. Br J Radiol. 2019;92(1093):20180365. DOI: 10.1259/bjr.20180365","Pötter R., Haie-Meder Ch., Van Limbergen E., Barillot I., De Brabandere M., Dimopoulos J., et al. Recommendations from gynaecological (GYN) GEC ESTRO working group (II): Concepts and terms in 3D image-based treatment planning in cervix cancer brachytherapy—3D dose volume parameters and aspects of 3D image-based anatomy, radiation physics, radiobiology. Radiother Oncol. 2006;78(1):67–77. DOI: 10.1016/j.radonc.2005.11.014","Кравец О.А., Козлов О.В., Федянина А.А., Кузнецов М.А., Нечушкин М.И. Методические аспекты контактной лучевой терапии рака шейки матки с использованием 3D планирования. Медицинская физика. 2017;1:16–24.","Banerjee R., Kamrava M. Brachytherapy in the treatment of cervical cancer: a review. Int J Womens Health. 2014;6:555–64. DOI: 10.2147/IJWH.S46247","Naga Ch.P., Gurram L., Chopra S., Mahantshetty U. The management of locally advanced cervical cancer. Curr Opin Oncol. 2018;30(5):323–9. DOI: 10.1097/CCO.0000000000000471","Kashihara T., Kobayashi K., Iijima K., Murakami N., Yoshida K., Okuma K., et al. A case report of a patient with bulky uterine cervical neoplasm who achieved complete response with “intentional internal high-dose policy” high-dose-rate interstitial brachytherapy. Medicine (Baltimore). 2020;99(27):e20860. DOI: 10.1097/MD.0000000000020860","Prescribing, recording, and reporting brachytherapy for cancer of the cervix. J ICRU. 2013;13(1–2):NP. DOI: 10.1093/jicru/ndw027","Mahmoud O., Kilic S., Khan A.J., Beriwal S., Small W. Jr. External beam techniques to boost cervical cancer when brachytherapy is not an option-theories and applications. Ann Transl Med. 2017;5(10):207. DOI: 10.21037/atm.2017.03.102","Campitelli M., Lazzari R., Piccolo F., Ferrazza P., Marsella A.R., Macchia G., et al. Brachytherapy or external beam radiotherapy as a boost in locally advanced cervical cancer: a Gynaecology Study Group in the Italian Association of Radiation and Clinical Oncology (AIRO) review. Int J Gynecol Cancer. 2021:ijgc-2020-002310. DOI: 10.1136/ijgc-2020-002310","Sukhikh E., Sukhikh L. Dosimetric and radiobiological evaluation of combined radiotherapy of cervical cancer based on the VMAT technique. In: Gynaecological Malignancies. IntechOpen; 2019. DOI: 10.5772/intechopen.89734","Shwetha B., Ravikumar M., Palled S.R., Supe S.S., Sathiyan S. Dosimetric comparison of high dose rate brachytherapy and intensity-modulated radiation therapy for cervical carcinoma. J Med Phys. 2011;36(2):111–6. DOI: 10.4103/0971-6203.79687","Guo M., Huang E., Liu X., Tang Y. Volumetric modulated arc therapy versus fixed-field intensity-modulated radiotherapy in radical irradiation for cervical cancer without lymphadenectasis: dosimetric and clinical results. Oncol Res Treat. 2018;41(3):105–9. DOI: 10.1159/000484608","Pedicini P., Caivano R., Fiorentino A., Strigari L., Califano G., Barbieri V., et al. Comparative dosimetric and radiobiological assessment among a nonstandard RapidArc, standard RapidArc, classical intensity-modulated radiotherapy, and 3D brachytherapy for the treatment of the vaginal vault in patients affected by gynecologic cancer. Med Dosim. 2012;37(4):347–52. DOI: 10.1016/j.meddos.2011.11.009","Cilla S., Macchia G., Digesù C., Deodato F., Sabatino D., Morganti A.G., et al. Endocavitary in vivo dosimetry for IMRT treatments of gynecologic tumors. Med Dosim. 2011;36(4):455–62. DOI: 10.1016/j.meddos.2010.12.002","Guerrero M., Li X.A., Ma L., Linder J., Deyoung C., Erickson B. Simultaneous integrated intensity-modulated radiotherapy boost for locally advanced gynecological cancer: radiobiological and dosimetric considerations. Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2005;62(3):933–9. DOI: 10.1016/j.ijrobp.2004.11.040","Vergalasova I., Light K., Chino J., Craciunescu O. Simultaneous integrated boost (SIB) for treatment of gynecologic carcinoma: Intensity-modulated radiation therapy (IMRT) vs volumetric-modulated arc therapy (VMAT) radiotherapy. Med Dosim. 2017;42(3):230–7. DOI: 10.1016/j.meddos.2017.05.002","Сухих Е.С., Сухих Л.Г., Аникеева О.Ю., Ижевский П.В., Шейно И.Н. Дозиметрическая оценка различных методик сочетанной лучевой терапии больных раком шейки матки. Медицинская радиология и радиационная безопасность. 2019;64(1):45–52. DOI: 10.12737/article_5c55fb4a074ee1.27347494","Herrera F.G., Callaway S., Delikgoz-Soykut E., Coskun M., Porta L., Meuwly J.Y., et al. Retrospective feasibility study of simultaneous integrated boost in cervical cancer using Tomotherapy: the impact of organ motion and tumor regression. Radiat Oncol. 2013;8:5. DOI: 10.1186/1748-717X-8-5","Gee M.S., Atri M., Bandos A.I., Mannel R.S., Gold M.A., Lee S.I. Identification of distant metastatic disease in uterine cervical and endometrial cancers with FDG PET/CT: analysis from the ACRIN 6671/GOG 0233 Multicenter Trial. Radiology. 2018;287(1):176–84. DOI: 10.1148/radiol.2017170963","Feng C.H., Hasan Y., Kopec M., Al-Hallaq H.A. Simultaneously integrated boost (SIB) spares OAR and reduces treatment time in locally advanced cervical cancer. J Appl Clin Med Phys. 2016;17(5):76–89. DOI: 10.1120/jacmp.v17i5.6123","Сухих Е.С., Вертинский А.В., Синягина М.А., Модебадзе Г.С., Шеффрес Е.В., Сухих Л.Г. Дозиметрическая оценка при сочетанном курсе лучевой терапии рака шейки матки в разных системах дозиметрического планирования. Медицинская физика. 2018;3:18–23.","Sukhikh E.S., Sukhikh L.G., Lushnikova P.A., Tatarchenko M.A., Abdelrahman A.R. Dosimetric and radiobiological comparison of simultaneous integrated boost and sequential boost of locally advanced cervical cancer. Physica Medica. 2020;73:83–8. DOI: 10.1016/j.ejmp.2020.04.012","Mazzola R., Ricchetti F., Fiorentino A., Levra N.G., Fersino S., Di Paola G., et al. Weekly cisplatin and volumetric-modulated arc therapy with simultaneous integrated boost for radical treatment of advanced cervical cancer in elderly patients: feasibility and clinical preliminary results. Technol Cancer Res Treat. 2017;16(3):310–5. DOI: 10.1177/1533034616655055","Кравец О.А., Кузнецов В.В., Морхов К.Ю., Нечушкина В.М., Хохлова С.В. Рак шейки матки: клинические рекомендации. М.; 2018.","Sung H., Ferlay J., Siegel R.L., Laversanne M., Soerjomataram I., Jemal A., et al. Global cancer statistics 2020: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2021, Feb 4. DOI: 10.3322/caac.21660","Брико Н.И., Лопухов П.Д., Каприн А.Д., Новикова Е.Г., Трушина О.И., Халдин Х. и др. ВПЧ-ассоциированные поражения в Российской Федерации: оценка состояния проблемы. Современная онкология. 2019;21(1):45–50. DOI: 10.26442/18151434.2019.190199","Архангельская П.А., Бахидзе Е.В., Берлев И.В., Самсонов Р.Б., Иванов М.К., Малек А.В. МикроРНК, ВПЧ-инфекция и цервикальный канцерогенез: молекулярные аспекты и перспективы клинического использования. Сибирский онкологический журнал. 2016;15(4):88–97. DOI: 10.21294/1814-4861-2016-15-4-88-97","Кравец О.А., Романова Е.А., Горбунова В.А. Клинические результаты лучевой и химиолучевой терапии местнораспространенного рака шейки матки. Российский онкологический журнал. 2020;25(3):92–102. DOI: 10.17816/1028-9984-2020-25-3-92-102","Hansen E.K., Roach M. (eds). Handbook of evidence-based radiation oncology. Springer; 2018.","Хохлова С. В., Коломиец Л. А., Кравец О. А., Морхов К. Ю., Нечушкина В. М., Новикова Е.Г. и др. Практические рекомендации RUSSCO. Практические рекомендации по лекарственному лечению рака шейки матки. Злокачественные опухоли. 2018;8(3S2):156–70.","Рейес Сантьяго Д.К., Хаджимба А.С., Смирнова М.П., Максимов С.Я. Роль хирургического этапа в комбинированном лечении больных местнораспространенным раком шейки матки. Вопросы онкологии. 2019;65(5):749–55. DOI: 10.37469/0507-3758-2019-65-5-749-755","Chino J., Annunziata C.M., Beriwal S., Bradfield L., Erickson B.A., Fields E.C., et al. Radiation therapy for cervical cancer: executive summary of an ASTRO Clinical Practice Guideline. Pract Radiat Oncol. 2020;10(4):220–34. DOI: 10.1016/j.prro.2020.04.002","Вайнсон А.А., Мещерикова В.В., Ткачев С.И. Радио-термомодифицирующий эффект препаратов платины, гемзара и таксанов для опухолевых клеток in vitro. Российский биотерапевтический журнал. 2017;16(S):17–8.","Tharavichitkul E., Lorvidhaya V., Kamnerdsupaphon P., Sukthomya V., Chakrabandhu S., Klunklin P., et al. Combined chemoradiation of cisplatin versus carboplatin in cervical carcinoma: a single institution experience from Thailand. BMC Cancer. 2016;16:501. DOI: 10.1186/s12885-016-2558-9","Nwachukwu C.R., Mayadev J., Viswanathan A.N. Concurrent chemoradiotherapy for stage IIIB cervical cancer — Global impact through power. JAMA Oncol. 2018;4(4):514–5. DOI: 10.1001/jamaoncol.2017.5078","Giavedoni M.E., Staringer L., Garrido R., Bertoncini C., Sardi M., Perrotta M. Experience with concurrent chemoradiotherapy treatment in advanced cervical cancer: results from a hospital in Argentina. Ecancermedicalscience. 2019;13:919. DOI: 10.3332/ecancer.2019.919","Каприн А.Д., Новикова Е.Г., Рерберг А.Г., Чулкова О.В., Мальцагова Х.Р. Регионарная химиотерапия: современный подход в лечении местно-распространенного рака шейки матки. Онкогинекология. 2019;3:51–60.","Суворова Ю.В., Таразов П.Г., Жаринов Г.М., Агафонова М.В. Способ лечения злокачественных опухолей матки. Патент RU 2185858. 27.07.2002.","Ашрафян Л.А., Алешикова О.И., Антонова И.Б., Бабаева Н.А., Шахбазян К.Р., Вашакмадзе С.Л., Герфанова Е.В. Способ лечения рака шейки матки с применением химиоэмболизации маточных артерий препаратами платины. Патент RU 2583144. 28.04.2015.","Lux F., Tran V.L., Thomas E., Dufort S., Rossetti F., Martini M., et al. AGuIX® from bench to bedside-Transfer of an ultrasmall theranostic gadolinium-based nanoparticle to clinical medicine. Br J Radiol. 2019;92(1093):20180365. DOI: 10.1259/bjr.20180365","Pötter R., Haie-Meder Ch., Van Limbergen E., Barillot I., De Brabandere M., Dimopoulos J., et al. Recommendations from gynaecological (GYN) GEC ESTRO working group (II): Concepts and terms in 3D image-based treatment planning in cervix cancer brachytherapy—3D dose volume parameters and aspects of 3D image-based anatomy, radiation physics, radiobiology. Radiother Oncol. 2006;78(1):67–77. DOI: 10.1016/j.radonc.2005.11.014","Кравец О.А., Козлов О.В., Федянина А.А., Кузнецов М.А., Нечушкин М.И. Методические аспекты контактной лучевой терапии рака шейки матки с использованием 3D планирования. Медицинская физика. 2017;1:16–24.","Banerjee R., Kamrava M. Brachytherapy in the treatment of cervical cancer: a review. Int J Womens Health. 2014;6:555–64. DOI: 10.2147/IJWH.S46247","Naga Ch.P., Gurram L., Chopra S., Mahantshetty U. The management of locally advanced cervical cancer. Curr Opin Oncol. 2018;30(5):323–9. DOI: 10.1097/CCO.0000000000000471","Kashihara T., Kobayashi K., Iijima K., Murakami N., Yoshida K., Okuma K., et al. A case report of a patient with bulky uterine cervical neoplasm who achieved complete response with “intentional internal high-dose policy” high-dose-rate interstitial brachytherapy. Medicine (Baltimore). 2020;99(27):e20860. DOI: 10.1097/MD.0000000000020860","Prescribing, recording, and reporting brachytherapy for cancer of the cervix. J ICRU. 2013;13(1–2):NP. DOI: 10.1093/jicru/ndw027","Mahmoud O., Kilic S., Khan A.J., Beriwal S., Small W. Jr. External beam techniques to boost cervical cancer when brachytherapy is not an option-theories and applications. Ann Transl Med. 2017;5(10):207. DOI: 10.21037/atm.2017.03.102","Campitelli M., Lazzari R., Piccolo F., Ferrazza P., Marsella A.R., Macchia G., et al. Brachytherapy or external beam radiotherapy as a boost in locally advanced cervical cancer: a Gynaecology Study Group in the Italian Association of Radiation and Clinical Oncology (AIRO) review. Int J Gynecol Cancer. 2021:ijgc-2020-002310. DOI: 10.1136/ijgc-2020-002310","Sukhikh E., Sukhikh L. Dosimetric and radiobiological evaluation of combined radiotherapy of cervical cancer based on the VMAT technique. In: Gynaecological Malignancies. IntechOpen; 2019. DOI: 10.5772/intechopen.89734","Shwetha B., Ravikumar M., Palled S.R., Supe S.S., Sathiyan S. Dosimetric comparison of high dose rate brachytherapy and intensity-modulated radiation therapy for cervical carcinoma. J Med Phys. 2011;36(2):111–6. DOI: 10.4103/0971-6203.79687","Guo M., Huang E., Liu X., Tang Y. Volumetric modulated arc therapy versus fixed-field intensity-modulated radiotherapy in radical irradiation for cervical cancer without lymphadenectasis: dosimetric and clinical results. Oncol Res Treat. 2018;41(3):105–9. DOI: 10.1159/000484608","Pedicini P., Caivano R., Fiorentino A., Strigari L., Califano G., Barbieri V., et al. Comparative dosimetric and radiobiological assessment among a nonstandard RapidArc, standard RapidArc, classical intensity-modulated radiotherapy, and 3D brachytherapy for the treatment of the vaginal vault in patients affected by gynecologic cancer. Med Dosim. 2012;37(4):347–52. DOI: 10.1016/j.meddos.2011.11.009","Cilla S., Macchia G., Digesù C., Deodato F., Sabatino D., Morganti A.G., et al. Endocavitary in vivo dosimetry for IMRT treatments of gynecologic tumors. Med Dosim. 2011;36(4):455–62. DOI: 10.1016/j.meddos.2010.12.002","Guerrero M., Li X.A., Ma L., Linder J., Deyoung C., Erickson B. Simultaneous integrated intensity-modulated radiotherapy boost for locally advanced gynecological cancer: radiobiological and dosimetric considerations. Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2005;62(3):933–9. DOI: 10.1016/j.ijrobp.2004.11.040","Vergalasova I., Light K., Chino J., Craciunescu O. Simultaneous integrated boost (SIB) for treatment of gynecologic carcinoma: Intensity-modulated radiation therapy (IMRT) vs volumetric-modulated arc therapy (VMAT) radiotherapy. Med Dosim. 2017;42(3):230–7. DOI: 10.1016/j.meddos.2017.05.002","Сухих Е.С., Сухих Л.Г., Аникеева О.Ю., Ижевский П.В., Шейно И.Н. Дозиметрическая оценка различных методик сочетанной лучевой терапии больных раком шейки матки. Медицинская радиология и радиационная безопасность. 2019;64(1):45–52. DOI: 10.12737/article_5c55fb4a074ee1.27347494","Herrera F.G., Callaway S., Delikgoz-Soykut E., Coskun M., Porta L., Meuwly J.Y., et al. Retrospective feasibility study of simultaneous integrated boost in cervical cancer using Tomotherapy: the impact of organ motion and tumor regression. Radiat Oncol. 2013;8:5. DOI: 10.1186/1748-717X-8-5","Gee M.S., Atri M., Bandos A.I., Mannel R.S., Gold M.A., Lee S.I. Identification of distant metastatic disease in uterine cervical and endometrial cancers with FDG PET/CT: analysis from the ACRIN 6671/GOG 0233 Multicenter Trial. Radiology. 2018;287(1):176–84. DOI: 10.1148/radiol.2017170963","Feng C.H., Hasan Y., Kopec M., Al-Hallaq H.A. Simultaneously integrated boost (SIB) spares OAR and reduces treatment time in locally advanced cervical cancer. J Appl Clin Med Phys. 2016;17(5):76–89. DOI: 10.1120/jacmp.v17i5.6123","Сухих Е.С., Вертинский А.В., Синягина М.А., Модебадзе Г.С., Шеффрес Е.В., Сухих Л.Г. Дозиметрическая оценка при сочетанном курсе лучевой терапии рака шейки матки в разных системах дозиметрического планирования. Медицинская физика. 2018;3:18–23.","Sukhikh E.S., Sukhikh L.G., Lushnikova P.A., Tatarchenko M.A., Abdelrahman A.R. Dosimetric and radiobiological comparison of simultaneous integrated boost and sequential boost of locally advanced cervical cancer. Physica Medica. 2020;73:83–8. DOI: 10.1016/j.ejmp.2020.04.012","Mazzola R., Ricchetti F., Fiorentino A., Levra N.G., Fersino S., Di Paola G., et al. Weekly cisplatin and volumetric-modulated arc therapy with simultaneous integrated boost for radical treatment of advanced cervical cancer in elderly patients: feasibility and clinical preliminary results. Technol Cancer Res Treat. 2017;16(3):310–5. DOI: 10.1177/1533034616655055"],"dc.citation.ru":["Кравец О.А., Кузнецов В.В., Морхов К.Ю., Нечушкина В.М., Хохлова С.В. Рак шейки матки: клинические рекомендации. М.; 2018.","Sung H., Ferlay J., Siegel R.L., Laversanne M., Soerjomataram I., Jemal A., et al. Global cancer statistics 2020: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2021, Feb 4. DOI: 10.3322/caac.21660","Брико Н.И., Лопухов П.Д., Каприн А.Д., Новикова Е.Г., Трушина О.И., Халдин Х. и др. ВПЧ-ассоциированные поражения в Российской Федерации: оценка состояния проблемы. Современная онкология. 2019;21(1):45–50. DOI: 10.26442/18151434.2019.190199","Архангельская П.А., Бахидзе Е.В., Берлев И.В., Самсонов Р.Б., Иванов М.К., Малек А.В. МикроРНК, ВПЧ-инфекция и цервикальный канцерогенез: молекулярные аспекты и перспективы клинического использования. Сибирский онкологический журнал. 2016;15(4):88–97. DOI: 10.21294/1814-4861-2016-15-4-88-97","Кравец О.А., Романова Е.А., Горбунова В.А. Клинические результаты лучевой и химиолучевой терапии местнораспространенного рака шейки матки. Российский онкологический журнал. 2020;25(3):92–102. DOI: 10.17816/1028-9984-2020-25-3-92-102","Hansen E.K., Roach M. (eds). Handbook of evidence-based radiation oncology. Springer; 2018.","Хохлова С. В., Коломиец Л. А., Кравец О. А., Морхов К. Ю., Нечушкина В. М., Новикова Е.Г. и др. Практические рекомендации RUSSCO. Практические рекомендации по лекарственному лечению рака шейки матки. Злокачественные опухоли. 2018;8(3S2):156–70.","Рейес Сантьяго Д.К., Хаджимба А.С., Смирнова М.П., Максимов С.Я. Роль хирургического этапа в комбинированном лечении больных местнораспространенным раком шейки матки. Вопросы онкологии. 2019;65(5):749–55. DOI: 10.37469/0507-3758-2019-65-5-749-755","Chino J., Annunziata C.M., Beriwal S., Bradfield L., Erickson B.A., Fields E.C., et al. Radiation therapy for cervical cancer: executive summary of an ASTRO Clinical Practice Guideline. Pract Radiat Oncol. 2020;10(4):220–34. DOI: 10.1016/j.prro.2020.04.002","Вайнсон А.А., Мещерикова В.В., Ткачев С.И. Радио-термомодифицирующий эффект препаратов платины, гемзара и таксанов для опухолевых клеток in vitro. Российский биотерапевтический журнал. 2017;16(S):17–8.","Tharavichitkul E., Lorvidhaya V., Kamnerdsupaphon P., Sukthomya V., Chakrabandhu S., Klunklin P., et al. Combined chemoradiation of cisplatin versus carboplatin in cervical carcinoma: a single institution experience from Thailand. BMC Cancer. 2016;16:501. DOI: 10.1186/s12885-016-2558-9","Nwachukwu C.R., Mayadev J., Viswanathan A.N. Concurrent chemoradiotherapy for stage IIIB cervical cancer — Global impact through power. JAMA Oncol. 2018;4(4):514–5. DOI: 10.1001/jamaoncol.2017.5078","Giavedoni M.E., Staringer L., Garrido R., Bertoncini C., Sardi M., Perrotta M. Experience with concurrent chemoradiotherapy treatment in advanced cervical cancer: results from a hospital in Argentina. Ecancermedicalscience. 2019;13:919. DOI: 10.3332/ecancer.2019.919","Каприн А.Д., Новикова Е.Г., Рерберг А.Г., Чулкова О.В., Мальцагова Х.Р. Регионарная химиотерапия: современный подход в лечении местно-распространенного рака шейки матки. Онкогинекология. 2019;3:51–60.","Суворова Ю.В., Таразов П.Г., Жаринов Г.М., Агафонова М.В. Способ лечения злокачественных опухолей матки. Патент RU 2185858. 27.07.2002.","Ашрафян Л.А., Алешикова О.И., Антонова И.Б., Бабаева Н.А., Шахбазян К.Р., Вашакмадзе С.Л., Герфанова Е.В. Способ лечения рака шейки матки с применением химиоэмболизации маточных артерий препаратами платины. Патент RU 2583144. 28.04.2015.","Lux F., Tran V.L., Thomas E., Dufort S., Rossetti F., Martini M., et al. AGuIX® from bench to bedside-Transfer of an ultrasmall theranostic gadolinium-based nanoparticle to clinical medicine. Br J Radiol. 2019;92(1093):20180365. DOI: 10.1259/bjr.20180365","Pötter R., Haie-Meder Ch., Van Limbergen E., Barillot I., De Brabandere M., Dimopoulos J., et al. Recommendations from gynaecological (GYN) GEC ESTRO working group (II): Concepts and terms in 3D image-based treatment planning in cervix cancer brachytherapy—3D dose volume parameters and aspects of 3D image-based anatomy, radiation physics, radiobiology. Radiother Oncol. 2006;78(1):67–77. DOI: 10.1016/j.radonc.2005.11.014","Кравец О.А., Козлов О.В., Федянина А.А., Кузнецов М.А., Нечушкин М.И. Методические аспекты контактной лучевой терапии рака шейки матки с использованием 3D планирования. Медицинская физика. 2017;1:16–24.","Banerjee R., Kamrava M. Brachytherapy in the treatment of cervical cancer: a review. Int J Womens Health. 2014;6:555–64. DOI: 10.2147/IJWH.S46247","Naga Ch.P., Gurram L., Chopra S., Mahantshetty U. The management of locally advanced cervical cancer. Curr Opin Oncol. 2018;30(5):323–9. DOI: 10.1097/CCO.0000000000000471","Kashihara T., Kobayashi K., Iijima K., Murakami N., Yoshida K., Okuma K., et al. A case report of a patient with bulky uterine cervical neoplasm who achieved complete response with “intentional internal high-dose policy” high-dose-rate interstitial brachytherapy. Medicine (Baltimore). 2020;99(27):e20860. DOI: 10.1097/MD.0000000000020860","Prescribing, recording, and reporting brachytherapy for cancer of the cervix. J ICRU. 2013;13(1–2):NP. DOI: 10.1093/jicru/ndw027","Mahmoud O., Kilic S., Khan A.J., Beriwal S., Small W. Jr. External beam techniques to boost cervical cancer when brachytherapy is not an option-theories and applications. Ann Transl Med. 2017;5(10):207. DOI: 10.21037/atm.2017.03.102","Campitelli M., Lazzari R., Piccolo F., Ferrazza P., Marsella A.R., Macchia G., et al. Brachytherapy or external beam radiotherapy as a boost in locally advanced cervical cancer: a Gynaecology Study Group in the Italian Association of Radiation and Clinical Oncology (AIRO) review. Int J Gynecol Cancer. 2021:ijgc-2020-002310. DOI: 10.1136/ijgc-2020-002310","Sukhikh E., Sukhikh L. Dosimetric and radiobiological evaluation of combined radiotherapy of cervical cancer based on the VMAT technique. In: Gynaecological Malignancies. IntechOpen; 2019. DOI: 10.5772/intechopen.89734","Shwetha B., Ravikumar M., Palled S.R., Supe S.S., Sathiyan S. Dosimetric comparison of high dose rate brachytherapy and intensity-modulated radiation therapy for cervical carcinoma. J Med Phys. 2011;36(2):111–6. DOI: 10.4103/0971-6203.79687","Guo M., Huang E., Liu X., Tang Y. Volumetric modulated arc therapy versus fixed-field intensity-modulated radiotherapy in radical irradiation for cervical cancer without lymphadenectasis: dosimetric and clinical results. Oncol Res Treat. 2018;41(3):105–9. DOI: 10.1159/000484608","Pedicini P., Caivano R., Fiorentino A., Strigari L., Califano G., Barbieri V., et al. Comparative dosimetric and radiobiological assessment among a nonstandard RapidArc, standard RapidArc, classical intensity-modulated radiotherapy, and 3D brachytherapy for the treatment of the vaginal vault in patients affected by gynecologic cancer. Med Dosim. 2012;37(4):347–52. DOI: 10.1016/j.meddos.2011.11.009","Cilla S., Macchia G., Digesù C., Deodato F., Sabatino D., Morganti A.G., et al. Endocavitary in vivo dosimetry for IMRT treatments of gynecologic tumors. Med Dosim. 2011;36(4):455–62. DOI: 10.1016/j.meddos.2010.12.002","Guerrero M., Li X.A., Ma L., Linder J., Deyoung C., Erickson B. Simultaneous integrated intensity-modulated radiotherapy boost for locally advanced gynecological cancer: radiobiological and dosimetric considerations. Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2005;62(3):933–9. DOI: 10.1016/j.ijrobp.2004.11.040","Vergalasova I., Light K., Chino J., Craciunescu O. Simultaneous integrated boost (SIB) for treatment of gynecologic carcinoma: Intensity-modulated radiation therapy (IMRT) vs volumetric-modulated arc therapy (VMAT) radiotherapy. Med Dosim. 2017;42(3):230–7. DOI: 10.1016/j.meddos.2017.05.002","Сухих Е.С., Сухих Л.Г., Аникеева О.Ю., Ижевский П.В., Шейно И.Н. Дозиметрическая оценка различных методик сочетанной лучевой терапии больных раком шейки матки. Медицинская радиология и радиационная безопасность. 2019;64(1):45–52. DOI: 10.12737/article_5c55fb4a074ee1.27347494","Herrera F.G., Callaway S., Delikgoz-Soykut E., Coskun M., Porta L., Meuwly J.Y., et al. Retrospective feasibility study of simultaneous integrated boost in cervical cancer using Tomotherapy: the impact of organ motion and tumor regression. Radiat Oncol. 2013;8:5. DOI: 10.1186/1748-717X-8-5","Gee M.S., Atri M., Bandos A.I., Mannel R.S., Gold M.A., Lee S.I. Identification of distant metastatic disease in uterine cervical and endometrial cancers with FDG PET/CT: analysis from the ACRIN 6671/GOG 0233 Multicenter Trial. Radiology. 2018;287(1):176–84. DOI: 10.1148/radiol.2017170963","Feng C.H., Hasan Y., Kopec M., Al-Hallaq H.A. Simultaneously integrated boost (SIB) spares OAR and reduces treatment time in locally advanced cervical cancer. J Appl Clin Med Phys. 2016;17(5):76–89. DOI: 10.1120/jacmp.v17i5.6123","Сухих Е.С., Вертинский А.В., Синягина М.А., Модебадзе Г.С., Шеффрес Е.В., Сухих Л.Г. Дозиметрическая оценка при сочетанном курсе лучевой терапии рака шейки матки в разных системах дозиметрического планирования. Медицинская физика. 2018;3:18–23.","Sukhikh E.S., Sukhikh L.G., Lushnikova P.A., Tatarchenko M.A., Abdelrahman A.R. Dosimetric and radiobiological comparison of simultaneous integrated boost and sequential boost of locally advanced cervical cancer. Physica Medica. 2020;73:83–8. DOI: 10.1016/j.ejmp.2020.04.012","Mazzola R., Ricchetti F., Fiorentino A., Levra N.G., Fersino S., Di Paola G., et al. Weekly cisplatin and volumetric-modulated arc therapy with simultaneous integrated boost for radical treatment of advanced cervical cancer in elderly patients: feasibility and clinical preliminary results. Technol Cancer Res Treat. 2017;16(3):310–5. DOI: 10.1177/1533034616655055"],"dc.citation.en":["Кравец О.А., Кузнецов В.В., Морхов К.Ю., Нечушкина В.М., Хохлова С.В. Рак шейки матки: клинические рекомендации. М.; 2018.","Sung H., Ferlay J., Siegel R.L., Laversanne M., Soerjomataram I., Jemal A., et al. Global cancer statistics 2020: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2021, Feb 4. DOI: 10.3322/caac.21660","Брико Н.И., Лопухов П.Д., Каприн А.Д., Новикова Е.Г., Трушина О.И., Халдин Х. и др. ВПЧ-ассоциированные поражения в Российской Федерации: оценка состояния проблемы. Современная онкология. 2019;21(1):45–50. DOI: 10.26442/18151434.2019.190199","Архангельская П.А., Бахидзе Е.В., Берлев И.В., Самсонов Р.Б., Иванов М.К., Малек А.В. МикроРНК, ВПЧ-инфекция и цервикальный канцерогенез: молекулярные аспекты и перспективы клинического использования. Сибирский онкологический журнал. 2016;15(4):88–97. DOI: 10.21294/1814-4861-2016-15-4-88-97","Кравец О.А., Романова Е.А., Горбунова В.А. Клинические результаты лучевой и химиолучевой терапии местнораспространенного рака шейки матки. Российский онкологический журнал. 2020;25(3):92–102. DOI: 10.17816/1028-9984-2020-25-3-92-102","Hansen E.K., Roach M. (eds). Handbook of evidence-based radiation oncology. Springer; 2018.","Хохлова С. В., Коломиец Л. А., Кравец О. А., Морхов К. Ю., Нечушкина В. М., Новикова Е.Г. и др. Практические рекомендации RUSSCO. Практические рекомендации по лекарственному лечению рака шейки матки. Злокачественные опухоли. 2018;8(3S2):156–70.","Рейес Сантьяго Д.К., Хаджимба А.С., Смирнова М.П., Максимов С.Я. Роль хирургического этапа в комбинированном лечении больных местнораспространенным раком шейки матки. Вопросы онкологии. 2019;65(5):749–55. DOI: 10.37469/0507-3758-2019-65-5-749-755","Chino J., Annunziata C.M., Beriwal S., Bradfield L., Erickson B.A., Fields E.C., et al. Radiation therapy for cervical cancer: executive summary of an ASTRO Clinical Practice Guideline. Pract Radiat Oncol. 2020;10(4):220–34. DOI: 10.1016/j.prro.2020.04.002","Вайнсон А.А., Мещерикова В.В., Ткачев С.И. Радио-термомодифицирующий эффект препаратов платины, гемзара и таксанов для опухолевых клеток in vitro. Российский биотерапевтический журнал. 2017;16(S):17–8.","Tharavichitkul E., Lorvidhaya V., Kamnerdsupaphon P., Sukthomya V., Chakrabandhu S., Klunklin P., et al. Combined chemoradiation of cisplatin versus carboplatin in cervical carcinoma: a single institution experience from Thailand. BMC Cancer. 2016;16:501. DOI: 10.1186/s12885-016-2558-9","Nwachukwu C.R., Mayadev J., Viswanathan A.N. Concurrent chemoradiotherapy for stage IIIB cervical cancer — Global impact through power. JAMA Oncol. 2018;4(4):514–5. DOI: 10.1001/jamaoncol.2017.5078","Giavedoni M.E., Staringer L., Garrido R., Bertoncini C., Sardi M., Perrotta M. Experience with concurrent chemoradiotherapy treatment in advanced cervical cancer: results from a hospital in Argentina. Ecancermedicalscience. 2019;13:919. DOI: 10.3332/ecancer.2019.919","Каприн А.Д., Новикова Е.Г., Рерберг А.Г., Чулкова О.В., Мальцагова Х.Р. Регионарная химиотерапия: современный подход в лечении местно-распространенного рака шейки матки. Онкогинекология. 2019;3:51–60.","Суворова Ю.В., Таразов П.Г., Жаринов Г.М., Агафонова М.В. Способ лечения злокачественных опухолей матки. Патент RU 2185858. 27.07.2002.","Ашрафян Л.А., Алешикова О.И., Антонова И.Б., Бабаева Н.А., Шахбазян К.Р., Вашакмадзе С.Л., Герфанова Е.В. Способ лечения рака шейки матки с применением химиоэмболизации маточных артерий препаратами платины. Патент RU 2583144. 28.04.2015.","Lux F., Tran V.L., Thomas E., Dufort S., Rossetti F., Martini M., et al. AGuIX® from bench to bedside-Transfer of an ultrasmall theranostic gadolinium-based nanoparticle to clinical medicine. Br J Radiol. 2019;92(1093):20180365. DOI: 10.1259/bjr.20180365","Pötter R., Haie-Meder Ch., Van Limbergen E., Barillot I., De Brabandere M., Dimopoulos J., et al. Recommendations from gynaecological (GYN) GEC ESTRO working group (II): Concepts and terms in 3D image-based treatment planning in cervix cancer brachytherapy—3D dose volume parameters and aspects of 3D image-based anatomy, radiation physics, radiobiology. Radiother Oncol. 2006;78(1):67–77. DOI: 10.1016/j.radonc.2005.11.014","Кравец О.А., Козлов О.В., Федянина А.А., Кузнецов М.А., Нечушкин М.И. Методические аспекты контактной лучевой терапии рака шейки матки с использованием 3D планирования. Медицинская физика. 2017;1:16–24.","Banerjee R., Kamrava M. Brachytherapy in the treatment of cervical cancer: a review. Int J Womens Health. 2014;6:555–64. DOI: 10.2147/IJWH.S46247","Naga Ch.P., Gurram L., Chopra S., Mahantshetty U. The management of locally advanced cervical cancer. Curr Opin Oncol. 2018;30(5):323–9. DOI: 10.1097/CCO.0000000000000471","Kashihara T., Kobayashi K., Iijima K., Murakami N., Yoshida K., Okuma K., et al. A case report of a patient with bulky uterine cervical neoplasm who achieved complete response with “intentional internal high-dose policy” high-dose-rate interstitial brachytherapy. Medicine (Baltimore). 2020;99(27):e20860. DOI: 10.1097/MD.0000000000020860","Prescribing, recording, and reporting brachytherapy for cancer of the cervix. J ICRU. 2013;13(1–2):NP. DOI: 10.1093/jicru/ndw027","Mahmoud O., Kilic S., Khan A.J., Beriwal S., Small W. Jr. External beam techniques to boost cervical cancer when brachytherapy is not an option-theories and applications. Ann Transl Med. 2017;5(10):207. DOI: 10.21037/atm.2017.03.102","Campitelli M., Lazzari R., Piccolo F., Ferrazza P., Marsella A.R., Macchia G., et al. Brachytherapy or external beam radiotherapy as a boost in locally advanced cervical cancer: a Gynaecology Study Group in the Italian Association of Radiation and Clinical Oncology (AIRO) review. Int J Gynecol Cancer. 2021:ijgc-2020-002310. DOI: 10.1136/ijgc-2020-002310","Sukhikh E., Sukhikh L. Dosimetric and radiobiological evaluation of combined radiotherapy of cervical cancer based on the VMAT technique. In: Gynaecological Malignancies. IntechOpen; 2019. DOI: 10.5772/intechopen.89734","Shwetha B., Ravikumar M., Palled S.R., Supe S.S., Sathiyan S. Dosimetric comparison of high dose rate brachytherapy and intensity-modulated radiation therapy for cervical carcinoma. J Med Phys. 2011;36(2):111–6. DOI: 10.4103/0971-6203.79687","Guo M., Huang E., Liu X., Tang Y. Volumetric modulated arc therapy versus fixed-field intensity-modulated radiotherapy in radical irradiation for cervical cancer without lymphadenectasis: dosimetric and clinical results. Oncol Res Treat. 2018;41(3):105–9. DOI: 10.1159/000484608","Pedicini P., Caivano R., Fiorentino A., Strigari L., Califano G., Barbieri V., et al. Comparative dosimetric and radiobiological assessment among a nonstandard RapidArc, standard RapidArc, classical intensity-modulated radiotherapy, and 3D brachytherapy for the treatment of the vaginal vault in patients affected by gynecologic cancer. Med Dosim. 2012;37(4):347–52. DOI: 10.1016/j.meddos.2011.11.009","Cilla S., Macchia G., Digesù C., Deodato F., Sabatino D., Morganti A.G., et al. Endocavitary in vivo dosimetry for IMRT treatments of gynecologic tumors. Med Dosim. 2011;36(4):455–62. DOI: 10.1016/j.meddos.2010.12.002","Guerrero M., Li X.A., Ma L., Linder J., Deyoung C., Erickson B. Simultaneous integrated intensity-modulated radiotherapy boost for locally advanced gynecological cancer: radiobiological and dosimetric considerations. Int J Radiat Oncol Biol Phys. 2005;62(3):933–9. DOI: 10.1016/j.ijrobp.2004.11.040","Vergalasova I., Light K., Chino J., Craciunescu O. Simultaneous integrated boost (SIB) for treatment of gynecologic carcinoma: Intensity-modulated radiation therapy (IMRT) vs volumetric-modulated arc therapy (VMAT) radiotherapy. Med Dosim. 2017;42(3):230–7. DOI: 10.1016/j.meddos.2017.05.002","Сухих Е.С., Сухих Л.Г., Аникеева О.Ю., Ижевский П.В., Шейно И.Н. Дозиметрическая оценка различных методик сочетанной лучевой терапии больных раком шейки матки. Медицинская радиология и радиационная безопасность. 2019;64(1):45–52. DOI: 10.12737/article_5c55fb4a074ee1.27347494","Herrera F.G., Callaway S., Delikgoz-Soykut E., Coskun M., Porta L., Meuwly J.Y., et al. Retrospective feasibility study of simultaneous integrated boost in cervical cancer using Tomotherapy: the impact of organ motion and tumor regression. Radiat Oncol. 2013;8:5. DOI: 10.1186/1748-717X-8-5","Gee M.S., Atri M., Bandos A.I., Mannel R.S., Gold M.A., Lee S.I. Identification of distant metastatic disease in uterine cervical and endometrial cancers with FDG PET/CT: analysis from the ACRIN 6671/GOG 0233 Multicenter Trial. Radiology. 2018;287(1):176–84. DOI: 10.1148/radiol.2017170963","Feng C.H., Hasan Y., Kopec M., Al-Hallaq H.A. Simultaneously integrated boost (SIB) spares OAR and reduces treatment time in locally advanced cervical cancer. J Appl Clin Med Phys. 2016;17(5):76–89. DOI: 10.1120/jacmp.v17i5.6123","Сухих Е.С., Вертинский А.В., Синягина М.А., Модебадзе Г.С., Шеффрес Е.В., Сухих Л.Г. Дозиметрическая оценка при сочетанном курсе лучевой терапии рака шейки матки в разных системах дозиметрического планирования. Медицинская физика. 2018;3:18–23.","Sukhikh E.S., Sukhikh L.G., Lushnikova P.A., Tatarchenko M.A., Abdelrahman A.R. Dosimetric and radiobiological comparison of simultaneous integrated boost and sequential boost of locally advanced cervical cancer. Physica Medica. 2020;73:83–8. DOI: 10.1016/j.ejmp.2020.04.012","Mazzola R., Ricchetti F., Fiorentino A., Levra N.G., Fersino S., Di Paola G., et al. Weekly cisplatin and volumetric-modulated arc therapy with simultaneous integrated boost for radical treatment of advanced cervical cancer in elderly patients: feasibility and clinical preliminary results. Technol Cancer Res Treat. 2017;16(3):310–5. DOI: 10.1177/1533034616655055"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/6016"],"dc.date.accessioned_dt":"2021-05-11T14:44:33Z","dc.date.accessioned":["2021-05-11T14:44:33Z"],"dc.date.available":["2021-05-11T14:44:33Z"],"publication_grp":["123456789/6016"],"bi_4_dis_filter":["adjuvant radiotherapy\n|||\nadjuvant radiotherapy","stereotactic radiotherapy\n|||\nstereotactic radiotherapy","brachytherapy\n|||\nbrachytherapy","стереотаксическая лучевая терапия\n|||\nстереотаксическая лучевая терапия","адъювантная лучевая терапия\n|||\nадъювантная лучевая терапия","рак шейки матки\n|||\nрак шейки матки","дистанционная лучевая терапия\n|||\nдистанционная лучевая терапия","cervical cancer\n|||\ncervical cancer","interstitial radiotherapy\n|||\ninterstitial radiotherapy","external radiotherapy\n|||\nexternal radiotherapy","брахитерапия\n|||\nбрахитерапия","внутритканевая лучевая терапия\n|||\nвнутритканевая лучевая терапия"],"bi_4_dis_partial":["stereotactic radiotherapy","external radiotherapy","адъювантная лучевая терапия","interstitial radiotherapy","adjuvant radiotherapy","внутритканевая лучевая терапия","brachytherapy","рак шейки матки","дистанционная лучевая терапия","cervical cancer","брахитерапия","стереотаксическая лучевая терапия"],"bi_4_dis_value_filter":["stereotactic radiotherapy","external radiotherapy","адъювантная лучевая терапия","interstitial radiotherapy","adjuvant radiotherapy","внутритканевая лучевая терапия","brachytherapy","рак шейки матки","дистанционная лучевая терапия","cervical cancer","брахитерапия","стереотаксическая лучевая терапия"],"bi_sort_1_sort":"modern techniques for cervical cancer radiotherapy","bi_sort_3_sort":"2021-05-11T14:44:33Z","read":["g0"],"_version_":1699473547422859264},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2023-10-13T09:59:18.773Z","search.uniqueid":"2-7021","search.resourcetype":2,"search.resourceid":7021,"handle":"123456789/7899","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.doi":["10.24060/2076-3093-2023-13-3-210-214"],"dc.abstract":["Introduction. Ovarian cancer (OC) is recognized to be a pressing problem of modern oncology. Cytoreductive surgery and combined therapy based on platinum and taxanes play an important role in OC treatment. The response rate to first-line therapy accounts for about 80–90%. However, most patients relapse and develop resistance to therapy. Thus, the search for new effective drugs and new combinations for OC treatment is an urgent task of modern oncology.
Aim. To evaluate in vivo the antitumor activity of dehydroxymethylepoxyquinomycin (DHMEQ) and cisplatin combination in an ovarian cancer model.
Materials and methods. An experimental model of disseminated OC in rats was used to evaluate antitumor activity. A strain of ovarian tumor (OT) was transplanted into 200 female Wistar rats. The drugs were administered intraperitoneally. The “median life expectancy” was taken as a benchmark for the quality evaluation of experimental treatment.
Results. It was found that DHMEQ and cisplatin combination increased the survival rate by 387% (p = 0.005, log-rank test) compared to the control group and by 91% compared to the group of animals treated with cisplatin (p = 0.003, log-rank test) in mono mode. More than 50% of the animals in the DHMEQ + cisplatin group remained alive on day 73 of the experiment. No animals remained alive in the cisplatin group, and only one rat remained in the DHMEQ group.
Discussion. Thus, the obtained data demonstrate a potentiating antitumor effect of the DHMEQ + cisplatin combination by 387% compared to the control group.
Conclusion. The results of the experiments demonstrated a potentiating antitumor effect of DHMEQ in combination with cisplatin. DHMEQ in combination with cisplatin manifests high efficacy in an in vivo model of ovarian cancer.
Введение. Рак яичников (РЯ) является актуальной проблемой современной онкологии. В лечение РЯ важную роль играет проведение циторедуктивной операции и комбинированной терапии препаратами платины и таксанами. Частота ответа на терапию первой линии составляет около 80–90 %, но у большинства пациентов возникает рецидив и развивается резистентность к терапии. Таким образом, поиск новых эффективных лекарственных средств и новых комбинаций для лечения РЯ является актуальной задачей современной онкологии.
Цель исследования. В эксперименте in vivo оценить противоопухолевую активность комбинации дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цисплатина на модели рака яичников.
Материалы и методы. Для оценки противоопухолевой активности использовали экспериментальную модель диссеминированного РЯ у крыс. Было отобрано 200 крыс-самок Вистар, которым перевивался штамм опухоли яичников (ОЯ). Препараты вводились внутрибрюшинно. Ориентиром качества экспериментального лечения принимали медиану продолжительности жизни.
Результаты. Было получено, что при использовании комбинации DHMEQ с цисплатином увеличение выживаемости составило 387 % (p = 0,005, log-rank test) по сравнению с контрольной группой и на 91 % по сравнению с группой животных, которым был введен цисплатин (p = 0,003, log-rank test) в монорежиме. Более 50 % животных в группе комбинации DHMEQ + цисплатин оставались живыми на 73 сутки эксперимента. В группе с цисплатином не осталось ни одного животного, а в группе с DHMEQ в живых оставалось лишь одна крыса. Обсуждение. Таким образом, были получены данные, демонстрирующие потенцирующий противоопухолевый эффект комбинации DHMEQ с цисплатином на 387 % по сравнению с контрольной группой.
Заключение. В результате проведенных экспериментов были получены данные, демонстрирующие потенцирующий противоопухолевый эффект DHMEQ в комбинации с цисплатином. Полученные данные также демонстрируют, что DHMEQ в комбинации с цисплатином проявляет высокую эффективность на in vivo модели рака яичников.
Introduction. Ovarian cancer (OC) is recognized to be a pressing problem of modern oncology. Cytoreductive surgery and combined therapy based on platinum and taxanes play an important role in OC treatment. The response rate to first-line therapy accounts for about 80–90%. However, most patients relapse and develop resistance to therapy. Thus, the search for new effective drugs and new combinations for OC treatment is an urgent task of modern oncology.
Aim. To evaluate in vivo the antitumor activity of dehydroxymethylepoxyquinomycin (DHMEQ) and cisplatin combination in an ovarian cancer model.
Materials and methods. An experimental model of disseminated OC in rats was used to evaluate antitumor activity. A strain of ovarian tumor (OT) was transplanted into 200 female Wistar rats. The drugs were administered intraperitoneally. The “median life expectancy” was taken as a benchmark for the quality evaluation of experimental treatment.
Results. It was found that DHMEQ and cisplatin combination increased the survival rate by 387% (p = 0.005, log-rank test) compared to the control group and by 91% compared to the group of animals treated with cisplatin (p = 0.003, log-rank test) in mono mode. More than 50% of the animals in the DHMEQ + cisplatin group remained alive on day 73 of the experiment. No animals remained alive in the cisplatin group, and only one rat remained in the DHMEQ group.
Discussion. Thus, the obtained data demonstrate a potentiating antitumor effect of the DHMEQ + cisplatin combination by 387% compared to the control group.
Conclusion. The results of the experiments demonstrated a potentiating antitumor effect of DHMEQ in combination with cisplatin. DHMEQ in combination with cisplatin manifests high efficacy in an in vivo model of ovarian cancer.
Введение. Рак яичников (РЯ) является актуальной проблемой современной онкологии. В лечение РЯ важную роль играет проведение циторедуктивной операции и комбинированной терапии препаратами платины и таксанами. Частота ответа на терапию первой линии составляет около 80–90 %, но у большинства пациентов возникает рецидив и развивается резистентность к терапии. Таким образом, поиск новых эффективных лекарственных средств и новых комбинаций для лечения РЯ является актуальной задачей современной онкологии.
Цель исследования. В эксперименте in vivo оценить противоопухолевую активность комбинации дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цисплатина на модели рака яичников.
Материалы и методы. Для оценки противоопухолевой активности использовали экспериментальную модель диссеминированного РЯ у крыс. Было отобрано 200 крыс-самок Вистар, которым перевивался штамм опухоли яичников (ОЯ). Препараты вводились внутрибрюшинно. Ориентиром качества экспериментального лечения принимали медиану продолжительности жизни.
Результаты. Было получено, что при использовании комбинации DHMEQ с цисплатином увеличение выживаемости составило 387 % (p = 0,005, log-rank test) по сравнению с контрольной группой и на 91 % по сравнению с группой животных, которым был введен цисплатин (p = 0,003, log-rank test) в монорежиме. Более 50 % животных в группе комбинации DHMEQ + цисплатин оставались живыми на 73 сутки эксперимента. В группе с цисплатином не осталось ни одного животного, а в группе с DHMEQ в живых оставалось лишь одна крыса. Обсуждение. Таким образом, были получены данные, демонстрирующие потенцирующий противоопухолевый эффект комбинации DHMEQ с цисплатином на 387 % по сравнению с контрольной группой.
Заключение. В результате проведенных экспериментов были получены данные, демонстрирующие потенцирующий противоопухолевый эффект DHMEQ в комбинации с цисплатином. Полученные данные также демонстрируют, что DHMEQ в комбинации с цисплатином проявляет высокую эффективность на in vivo модели рака яичников.
ВВЕДЕНИЕ
\nРак яичников (РЯ) является одним из наиболее опасных видов онкогинекологических заболеваний [1][2]. Ежегодно в мире выявляется более 200 тыс. случаев РЯ, а по некоторым данным — 295 тыс. [3][4]. Предполагается, что к 2040 году заболеваемость раком яичников значительно возрастет [5]. По данным статистики, в период с 1990 по 2017 год уровень смертности от рака яичников увеличился на 84,2 % [6].
\nВ структуре онкологической заболеваемости женского населения России РЯ занимает долю 4,4 %, что составляет одну треть всех онкогинекологических заболеваний [7]. Около 30 % всех женщин с диагнозом РЯ погибают в течение первого года после установки диагноза. Такая ситуация вокруг данной патологии сложилась, поскольку его симптомы в начальной стадии являются незаметными [8]
\nНесмотря на большой объем исследований в области онкологии, на сегодня существует ограниченное количество методов для диагностики рака яичников на ранних стадиях [9][10]. В лечение РЯ важную роль играет проведение интервальной или первичной циторедуктивной операции [11] и проведение комбинированной терапии препаратами платины и таксанов [12][13]. Частота ответа на терапию первой линии составляет около 80–90 %, но у большинства пациенток в дальнейшем возникает рецидив и развивается резистентность к терапии, что приводит к тому, что 5-летняя выживаемость составляет <35 % [7]. Таким образом, поиск новых эффективных лекарственных средств и новых комбинаций для лечения РЯ является актуальной задачей современной онкологии [14].
\nЦель настоящего исследования: в эксперименте in vivo оценить противоопухолевую активность комбинации дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цисплатина на модели рака яичников.
\nМАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ
\nДля оценки противоопухолевой активности использовали экспериментальную модель диссеминированного РЯ у крыс. Для проведения эксперимента было отобрано 200 крыс-самок Вистар массой тела 160–200 г, которым перевивался штамм опухоли яичников (ОЯ), который был получен из НМИЦ онкологии им. Н. Н. Блохина Минздрава России. Эксперименты на лабораторных животных проведены с соблюдением принципов гуманного обращения с животными, изложенных в директивах Европейского сообщества (86/609/ЕСС) и Хельсинкской декларации, в соответствии с «Правилами проведения работ с использованием экспериментальных животных». Несмотря на то что ксенографтные модели не являются идеальными, они широко используются для оценки потенциальной эффективности лекарственных препаратов против РЯ в доклинических исследованиях. В данном исследовании использована экспериментальная модель диссеминированного РЯ у крыс, получаемая внутрибрюшинной перевивкой асцитной ОЯ, которая является воспроизводимой и адекватной для изучения эффективности и безопасности препаратов при внутрибрюшинном введении. Использованная в данном эксперименте ОЯ является низкодифференцированным эпителиальным РЯ. Опухоль прививалась в 100 % случаев. По своей морфологии и течению (характер метастазирования, накопление асцита) ОЯ весьма близка соответствующим опухолям человека. Для данной опухоли характерно метастазирование в паратрахеальные лимфоузлы, образование многочисленных опухолевых узлов в брюшной полости, обильного асцита и отсутствие крупной солидной опухоли. По литературным сведениям известно, что ОЯ является более агрессивной по сравнению с ксенографтными моделями [15][16].
\nДля оценки комбинированного действия с DHMEQ и как препарат сравнения в данном исследовании использовался цисплатин, который девитализирует клетки на разных стадиях клеточного цикла, образует сшивки ДНК-белок и ДНК-ДНК, а также взаимодействует с их нуклеофильными группами. Низкая молекулярная масса цисплатина по сравнению с другими цитостатиками способствует его более быстрому проникновению в опухолевую ткань, что увеличивает его эффективность при внутрибрюшинном введении [17][18].
\nЖивотные были разделены на 4 группы по 50 особей:
\n- \n
- ОЯ (контроль); \n
- ОЯ + цисплатин (4 мг/кг) — ежедневно; \n
- ОЯ + DHMEQ (14,2 мг/кг) — ежедневно; \n
- ОЯ + цисплатин (4 мг/кг) + DHMEQ (14,2 мг/кг) — ежедневно. \n
Все препараты вводили внутрибрюшинно. Ориентиром качества экспериментального лечения принимали медиану продолжительности жизни.
\nЭксперимент проводился с соблюдением всех этических принципов работы с лабораторными животными.
\nРЕЗУЛЬТАТЫ
\nРезультаты исследования продолжительности жизни животных при введении цисплатина, DHMEQ, комбинации DHMEQ с цисплатином относительно контрольной группы представлены в таблице 1.
\nТаблица 1. Результаты исследования продолжительности жизни
Table 1. Results of the life expectancy study
| \n № \n | \n\n Группа \n | \n\n Продолжительность жизни, сутки \n | \n||
| \n средняя \n | \n\n медиана \n | \n\n максимальная \n | \n||
| \n 1 \n | \n\n ОЯ (контроль) \n | \n\n 17,4 ± 1,7 \n | \n\n 19 \n | \n\n 21 \n | \n
| \n 2 \n | \n\n ОЯ + цисплатин | \n\n 32,3 ± 2,5 \n | \n\n 34 \n | \n\n 40 \n | \n
| \n 3 \n | \n\n ОЯ + DHMEQ | \n\n 25,5 ± 7,4 \n | \n\n 15 \n | \n\n 73 \n | \n
| \n 4 \n | \n\n ОЯ + цисплатин | \n\n 61,8 ± 8,2 \n | \n\n 73 \n | \n\n 73 \n | \n
После обработки данных было получено, что при использовании комбинации DHMEQ (14,2 мг/кг) с цисплатином (4 мг/кг) увеличение выживаемости составило 387 % (p = 0,005, log-rank test) по сравнению с контрольной группой и на 91 % по сравнению с группой животных, которым был введен цисплатин (p = 0,003, log-rank test) в монорежиме. Более 50 % животных в группе комбинации DHMEQ + цисплатин оставались живыми на 73 сутки эксперимента. При этом в группе с цисплатином не осталось ни одного животного, а в группе с DHMEQ в живых оставалось лишь одна крыса. Результаты в группе комбинации были бы выше, если бы не принудительная остановка эксперимента согласно плану продолжительности эксперимента. Медиана выживаемости в ходе исследования у группы с комбинацией DHMEQ + Цисплатин максимальна (73 дня).
\nОБСУЖДЕНИЕ
\nДанное исследование показывает, что комбинация DHMEQ и цисплатина может повысить выживаемость животных, подвергшихся опухолевой терапии. В сравнении с группой, которой был введен только цисплатин, комбинация DHMEQ + цисплатин оказалась наиболее эффективной в увеличении продолжительности жизни и количества выживших животных.
\nРезультаты данного исследования согласуются с ранее проведенными работами, которые также показывали положительный эффект комбинационной терапии. Например, в работе Z. Liu и соавт. (2018) было показано, что комбинация ресвератрола и цисплатина приводит к повышению чувствительности раковых клеток яичников к цисплатину и увеличению эффективности лечения [19].
\nОднако необходимо отметить, что данное исследование проводилось на животных и его результаты не всегда могут быть полностью применимы к человеческой практике. Также необходимо провести дополнительные исследования для уточнения дозировок и протоколов комбинационной терапии.
\nТем не менее результаты данного исследования являются перспективными и могут послужить основой для дальнейших исследований в области комбинационной терапии рака.
\nЗАКЛЮЧЕНИЕ
\nВ результате проведенных экспериментов были получены данные, демонстрирующие потенцирующий противоопухолевый эффект (эффект комбинации больше суммарного эффекта комбинантов) DHMEQ в комбинации с цисплатином. Полученные данные также демонстрируют, что DHMEQ в комбинации с цисплатином проявляет высокую эффективность на in vivo модели рака яичников. Полученный потенцирующий эффект свидетельствует, что исследуемая комбинация характеризуются существенно улучшенными показателями эффективности для лечения рака яичников. По результатам исследования был получен патент «Комбинация дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цитостатиков для лечения рака яичника» [20].
\nТаким образом, можно сформулировать общий вывод по результатам проведенного исследования: DHMEQ в комбинации с цитостатиками, в частности с цисплатином, перспективна для использования в качестве эффективного лекарственного средства для лечения и/или предотвращения рецидива рака яичников.
\nИнформация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.
\nConflict of interest. The authors declare no conflict of interest.
\nИнформация о спонсорстве. Исследование профинансировано за счет средств гранта Инновационного центра «Сколково».
\nSponsorship data. The study was funded by a grant from the Skolkovo Innovation Center.
"],"dc.fullHTML.ru":["ВВЕДЕНИЕ
\nРак яичников (РЯ) является одним из наиболее опасных видов онкогинекологических заболеваний [1][2]. Ежегодно в мире выявляется более 200 тыс. случаев РЯ, а по некоторым данным — 295 тыс. [3][4]. Предполагается, что к 2040 году заболеваемость раком яичников значительно возрастет [5]. По данным статистики, в период с 1990 по 2017 год уровень смертности от рака яичников увеличился на 84,2 % [6].
\nВ структуре онкологической заболеваемости женского населения России РЯ занимает долю 4,4 %, что составляет одну треть всех онкогинекологических заболеваний [7]. Около 30 % всех женщин с диагнозом РЯ погибают в течение первого года после установки диагноза. Такая ситуация вокруг данной патологии сложилась, поскольку его симптомы в начальной стадии являются незаметными [8]
\nНесмотря на большой объем исследований в области онкологии, на сегодня существует ограниченное количество методов для диагностики рака яичников на ранних стадиях [9][10]. В лечение РЯ важную роль играет проведение интервальной или первичной циторедуктивной операции [11] и проведение комбинированной терапии препаратами платины и таксанов [12][13]. Частота ответа на терапию первой линии составляет около 80–90 %, но у большинства пациенток в дальнейшем возникает рецидив и развивается резистентность к терапии, что приводит к тому, что 5-летняя выживаемость составляет <35 % [7]. Таким образом, поиск новых эффективных лекарственных средств и новых комбинаций для лечения РЯ является актуальной задачей современной онкологии [14].
\nЦель настоящего исследования: в эксперименте in vivo оценить противоопухолевую активность комбинации дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цисплатина на модели рака яичников.
\nМАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ
\nДля оценки противоопухолевой активности использовали экспериментальную модель диссеминированного РЯ у крыс. Для проведения эксперимента было отобрано 200 крыс-самок Вистар массой тела 160–200 г, которым перевивался штамм опухоли яичников (ОЯ), который был получен из НМИЦ онкологии им. Н. Н. Блохина Минздрава России. Эксперименты на лабораторных животных проведены с соблюдением принципов гуманного обращения с животными, изложенных в директивах Европейского сообщества (86/609/ЕСС) и Хельсинкской декларации, в соответствии с «Правилами проведения работ с использованием экспериментальных животных». Несмотря на то что ксенографтные модели не являются идеальными, они широко используются для оценки потенциальной эффективности лекарственных препаратов против РЯ в доклинических исследованиях. В данном исследовании использована экспериментальная модель диссеминированного РЯ у крыс, получаемая внутрибрюшинной перевивкой асцитной ОЯ, которая является воспроизводимой и адекватной для изучения эффективности и безопасности препаратов при внутрибрюшинном введении. Использованная в данном эксперименте ОЯ является низкодифференцированным эпителиальным РЯ. Опухоль прививалась в 100 % случаев. По своей морфологии и течению (характер метастазирования, накопление асцита) ОЯ весьма близка соответствующим опухолям человека. Для данной опухоли характерно метастазирование в паратрахеальные лимфоузлы, образование многочисленных опухолевых узлов в брюшной полости, обильного асцита и отсутствие крупной солидной опухоли. По литературным сведениям известно, что ОЯ является более агрессивной по сравнению с ксенографтными моделями [15][16].
\nДля оценки комбинированного действия с DHMEQ и как препарат сравнения в данном исследовании использовался цисплатин, который девитализирует клетки на разных стадиях клеточного цикла, образует сшивки ДНК-белок и ДНК-ДНК, а также взаимодействует с их нуклеофильными группами. Низкая молекулярная масса цисплатина по сравнению с другими цитостатиками способствует его более быстрому проникновению в опухолевую ткань, что увеличивает его эффективность при внутрибрюшинном введении [17][18].
\nЖивотные были разделены на 4 группы по 50 особей:
\n- \n
- ОЯ (контроль); \n
- ОЯ + цисплатин (4 мг/кг) — ежедневно; \n
- ОЯ + DHMEQ (14,2 мг/кг) — ежедневно; \n
- ОЯ + цисплатин (4 мг/кг) + DHMEQ (14,2 мг/кг) — ежедневно. \n
Все препараты вводили внутрибрюшинно. Ориентиром качества экспериментального лечения принимали медиану продолжительности жизни.
\nЭксперимент проводился с соблюдением всех этических принципов работы с лабораторными животными.
\nРЕЗУЛЬТАТЫ
\nРезультаты исследования продолжительности жизни животных при введении цисплатина, DHMEQ, комбинации DHMEQ с цисплатином относительно контрольной группы представлены в таблице 1.
\nТаблица 1. Результаты исследования продолжительности жизни
Table 1. Results of the life expectancy study
| \n № \n | \n\n Группа \n | \n\n Продолжительность жизни, сутки \n | \n||
| \n средняя \n | \n\n медиана \n | \n\n максимальная \n | \n||
| \n 1 \n | \n\n ОЯ (контроль) \n | \n\n 17,4 ± 1,7 \n | \n\n 19 \n | \n\n 21 \n | \n
| \n 2 \n | \n\n ОЯ + цисплатин | \n\n 32,3 ± 2,5 \n | \n\n 34 \n | \n\n 40 \n | \n
| \n 3 \n | \n\n ОЯ + DHMEQ | \n\n 25,5 ± 7,4 \n | \n\n 15 \n | \n\n 73 \n | \n
| \n 4 \n | \n\n ОЯ + цисплатин | \n\n 61,8 ± 8,2 \n | \n\n 73 \n | \n\n 73 \n | \n
После обработки данных было получено, что при использовании комбинации DHMEQ (14,2 мг/кг) с цисплатином (4 мг/кг) увеличение выживаемости составило 387 % (p = 0,005, log-rank test) по сравнению с контрольной группой и на 91 % по сравнению с группой животных, которым был введен цисплатин (p = 0,003, log-rank test) в монорежиме. Более 50 % животных в группе комбинации DHMEQ + цисплатин оставались живыми на 73 сутки эксперимента. При этом в группе с цисплатином не осталось ни одного животного, а в группе с DHMEQ в живых оставалось лишь одна крыса. Результаты в группе комбинации были бы выше, если бы не принудительная остановка эксперимента согласно плану продолжительности эксперимента. Медиана выживаемости в ходе исследования у группы с комбинацией DHMEQ + Цисплатин максимальна (73 дня).
\nОБСУЖДЕНИЕ
\nДанное исследование показывает, что комбинация DHMEQ и цисплатина может повысить выживаемость животных, подвергшихся опухолевой терапии. В сравнении с группой, которой был введен только цисплатин, комбинация DHMEQ + цисплатин оказалась наиболее эффективной в увеличении продолжительности жизни и количества выживших животных.
\nРезультаты данного исследования согласуются с ранее проведенными работами, которые также показывали положительный эффект комбинационной терапии. Например, в работе Z. Liu и соавт. (2018) было показано, что комбинация ресвератрола и цисплатина приводит к повышению чувствительности раковых клеток яичников к цисплатину и увеличению эффективности лечения [19].
\nОднако необходимо отметить, что данное исследование проводилось на животных и его результаты не всегда могут быть полностью применимы к человеческой практике. Также необходимо провести дополнительные исследования для уточнения дозировок и протоколов комбинационной терапии.
\nТем не менее результаты данного исследования являются перспективными и могут послужить основой для дальнейших исследований в области комбинационной терапии рака.
\nЗАКЛЮЧЕНИЕ
\nВ результате проведенных экспериментов были получены данные, демонстрирующие потенцирующий противоопухолевый эффект (эффект комбинации больше суммарного эффекта комбинантов) DHMEQ в комбинации с цисплатином. Полученные данные также демонстрируют, что DHMEQ в комбинации с цисплатином проявляет высокую эффективность на in vivo модели рака яичников. Полученный потенцирующий эффект свидетельствует, что исследуемая комбинация характеризуются существенно улучшенными показателями эффективности для лечения рака яичников. По результатам исследования был получен патент «Комбинация дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цитостатиков для лечения рака яичника» [20].
\nТаким образом, можно сформулировать общий вывод по результатам проведенного исследования: DHMEQ в комбинации с цитостатиками, в частности с цисплатином, перспективна для использования в качестве эффективного лекарственного средства для лечения и/или предотвращения рецидива рака яичников.
\nИнформация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.
\nConflict of interest. The authors declare no conflict of interest.
\nИнформация о спонсорстве. Исследование профинансировано за счет средств гранта Инновационного центра «Сколково».
\nSponsorship data. The study was funded by a grant from the Skolkovo Innovation Center.
"],"dc.fullRISC":["ВВЕДЕНИЕ\nРак яичников (РЯ) является одним из наиболее опас-\nных видов онкогинекологических заболеваний [1,\n2]. Ежегодно в мире выявляется более 200 тыс. слу-\nчаев РЯ, а по некоторым данным — 295 тыс. [3, 4].\nПредполагается, что к 2040 году заболеваемость раком\nяичников значительно возрастет [5]. По данным стати-\nстики, в период с 1990 по 2017 год уровень смертности\nот рака яичников увеличился на 84,2 % [6].\nВ структуре онкологической заболеваемости женского\nнаселения России РЯ занимает долю 4,4 %, что состав-\nляет одну треть всех онкогинекологических заболева-\nний [7]. Около 30 % всех женщин с диагнозом РЯ поги-\nбают в течение первого года после установки диагноза.\nТакая ситуация вокруг данной патологии сложилась,\nпоскольку его симптомы в начальной стадии являются\nнезаметными [8]\nНесмотря на большой объем исследований в области\nонкологии, на сегодня существует ограниченное коли-\nчество методов для диагностики рака яичников на ран-\nних стадиях [9, 10]. В лечение РЯ важную роль играет\nпроведение интервальной или первичной циторедук-\nтивной операции [11] и проведение комбинирован-\nной терапии препаратами платины и таксанов [12, 13].\nЧастота ответа на терапию первой линии составляет\nоколо 80–90 %, но у большинства пациенток в дальней-\nшем возникает рецидив и развивается резистентность\nк терапии, что приводит к тому, что 5-летняя выжива-\nемость составляет <35 % [7]. Таким образом, поиск но-\nвых эффективных лекарственных средств и новых ком-\nбинаций для лечения РЯ является актуальной задачей\nсовременной онкологии [14].\nЦель настоящего исследования: в эксперименте in vivo\nоценить противоопухолевую активность комбинации\nдегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и ци-\nсплатина на модели рака яичников.\nМАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ\nДля оценки противоопухолевой активности исполь-\nзовали экспериментальную модель диссеминирован-\nного РЯ у крыс. Для проведения эксперимента было\nотобрано 200 крыс-самок Вистар массой тела 160–\n200 г, которым перевивался штамм опухоли яични-\nков (ОЯ), который был получен из НМИЦ онкологии\nим. Н. Н. Блохина Минздрава России. Эксперименты\nна лабораторных животных проведены с соблюдени-\nем принципов гуманного обращения с животными,\nизложенных в директивах Европейского сообщества\n(86/609/ЕСС) и Хельсинкской декларации, в соответ-\nствии с «Правилами проведения работ с использовани-\nем экспериментальных животных». Несмотря на то что\nксенографтные модели не являются идеальными,\nони широко используются для оценки потенциальной\nэффективности лекарственных препаратов против РЯ\nв доклинических исследованиях. В данном исследова-\nнии использована экспериментальная модель диссеми-\nнированного РЯ у крыс, получаемая внутрибрюшинной\nперевивкой асцитной ОЯ, которая является воспроиз-\nводимой и адекватной для изучения эффективности\nи безопасности препаратов при внутрибрюшинном\nвведении. Использованная в данном эксперименте ОЯ\nявляется низкодифференцированным эпителиальным\nРЯ. Опухоль прививалась в 100 % случаев. По своей\nморфологии и течению (характер метастазирования,\nнакопление асцита) ОЯ весьма близка соответствую-\nщим опухолям человека. Для данной опухоли харак-\nтерно метастазирование в паратрахеальные лимфоуз-\nлы, образование многочисленных опухолевых узлов\nв брюшной полости, обильного асцита и отсутствие\nкрупной солидной опухоли. По литературным сведе-\nниям известно, что ОЯ является более агрессивной\nпо сравнению с ксенографтными моделями [15, 16].\nДля оценки комбинированного действия с DHMEQ\nи как препарат сравнения в данном исследовании ис-\nпользовался цисплатин, который девитализирует клет-\nки на разных стадиях клеточного цикла, образует сшив-\nки ДНК-белок и ДНК-ДНК, а также взаимодействует\nс их нуклеофильными группами. Низкая молекулярная\nмасса цисплатина по сравнению с другими цитостати-\nками способствует его более быстрому проникновению\nв опухолевую ткань, что увеличивает его эффектив-\nность при внутрибрюшинном введении [17, 18].\nЖивотные были разделены на 4 группы по 50 особей:\n• ОЯ (контроль);\n• ОЯ + цисплатин (4 мг/кг) — ежедневно;\n• ОЯ + DHMEQ (14,2 мг/кг) — ежедневно;\n• ОЯ + цисплатин (4 мг/кг) + DHMEQ (14,2 мг/кг) —\nежедневно.\nВсе препараты вводили внутрибрюшинно. Ориентиром\nкачества экспериментального лечения принимали ме-\nдиану продолжительности жизни.\nЭксперимент проводился с соблюдением всех этиче-\nских принципов работы с лабораторными животными.\nРЕЗУЛЬТАТЫ\nРезультаты исследования продолжительности жизни\nживотных при введении цисплатина, DHMEQ, комби-\nнации DHMEQ с цисплатином относительно контроль-\nной группы представлены в таблице 1.\nПосле обработки данных было получено, что при ис-\nпользовании комбинации DHMEQ (14,2 мг/кг) с цис-\nплатином (4 мг/кг) увеличение выживаемости со-\nставило 387 % (p = 0,005, log-rank test) по сравнению\nс контрольной группой и на 91 % по сравнению с группой животных, которым был введен цисплатин\n(p = 0,003, log-rank test) в монорежиме. Более 50 % жи-\nвотных в группе комбинации DHMEQ + цисплатин\nоставались живыми на 73 сутки эксперимента. При\nэтом в группе с цисплатином не осталось ни одного жи-\nвотного, а в группе с DHMEQ в живых оставалось лишь\nодна крыса. Результаты в группе комбинации были бы\nвыше, если бы не принудительная остановка экспери-\nмента согласно плану продолжительности эксперимен-\nта. Медиана выживаемости в ходе исследования у груп-\nпы с комбинацией DHMEQ + Цисплатин максимальна\n(73 дня).\nОБСУЖДЕНИЕ\nДанное исследование показывает, что комбинация\nDHMEQ и цисплатина может повысить выживаемость\nживотных, подвергшихся опухолевой терапии. В срав-\nнении с группой, которой был введен только циспла-\nтин, комбинация DHMEQ + цисплатин оказалась наи-\nболее эффективной в увеличении продолжительности\nжизни и количества выживших животных.\nРезультаты данного исследования согласуются с ранее\nпроведенными работами, которые также показывали\nположительный эффект комбинационной терапии.\nНапример, в работе Z. Liu и соавт. (2018) было показа-\nно, что комбинация ресвератрола и цисплатина приво-\nдит к повышению чувствительности раковых клеток\nяичников к цисплатину и увеличению эффективности\nлечения [19].\nОднако необходимо отметить, что данное исследование\nпроводилось на животных и его результаты не всег-\nда могут быть полностью применимы к человеческой\nпрактике. Также необходимо провести дополнитель-\nные исследования для уточнения дозировок и протоко-\nлов комбинационной терапии.\nТем не менее результаты данного исследования яв-\nляются перспективными и могут послужить основой\nдля дальнейших исследований в области комбинацион-\nной терапии рака.\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\nВ результате проведенных экспериментов были по-\nлучены данные, демонстрирующие потенцирующий\nпротивоопухолевый эффект (эффект комбинации\nбольше суммарного эффекта комбинантов) DHMEQ\nв комбинации с цисплатином. Полученные данные\nтакже демонстрируют, что DHMEQ в комбинации\nс цисплатином проявляет высокую эффективность\nна in vivo модели рака яичников. Полученный потен-\nцирующий эффект свидетельствует, что исследуемая\nкомбинация характеризуются существенно улучшен-\nными показателями эффективности для лечения рака\nяичников. По результатам исследования был получен\nпатент «Комбинация дегидроксиметилэпоксихиноми-\nцина (DHMEQ) и цитостатиков для лечения рака яич-\nника» [20].\nТаким образом, можно сформулировать общий вы-\nвод по результатам проведенного исследования:\nDHMEQ в комбинации с цитостатиками, в частности\nс цисплатином, перспективна для использования в ка-\nчестве эффективного лекарственного средства для ле-\nчения и/или предотвращения рецидива рака яичников."],"dc.fullRISC.ru":["ВВЕДЕНИЕ\nРак яичников (РЯ) является одним из наиболее опас-\nных видов онкогинекологических заболеваний [1,\n2]. Ежегодно в мире выявляется более 200 тыс. слу-\nчаев РЯ, а по некоторым данным — 295 тыс. [3, 4].\nПредполагается, что к 2040 году заболеваемость раком\nяичников значительно возрастет [5]. По данным стати-\nстики, в период с 1990 по 2017 год уровень смертности\nот рака яичников увеличился на 84,2 % [6].\nВ структуре онкологической заболеваемости женского\nнаселения России РЯ занимает долю 4,4 %, что состав-\nляет одну треть всех онкогинекологических заболева-\nний [7]. Около 30 % всех женщин с диагнозом РЯ поги-\nбают в течение первого года после установки диагноза.\nТакая ситуация вокруг данной патологии сложилась,\nпоскольку его симптомы в начальной стадии являются\nнезаметными [8]\nНесмотря на большой объем исследований в области\nонкологии, на сегодня существует ограниченное коли-\nчество методов для диагностики рака яичников на ран-\nних стадиях [9, 10]. В лечение РЯ важную роль играет\nпроведение интервальной или первичной циторедук-\nтивной операции [11] и проведение комбинирован-\nной терапии препаратами платины и таксанов [12, 13].\nЧастота ответа на терапию первой линии составляет\nоколо 80–90 %, но у большинства пациенток в дальней-\nшем возникает рецидив и развивается резистентность\nк терапии, что приводит к тому, что 5-летняя выжива-\nемость составляет <35 % [7]. Таким образом, поиск но-\nвых эффективных лекарственных средств и новых ком-\nбинаций для лечения РЯ является актуальной задачей\nсовременной онкологии [14].\nЦель настоящего исследования: в эксперименте in vivo\nоценить противоопухолевую активность комбинации\nдегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и ци-\nсплатина на модели рака яичников.\nМАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ\nДля оценки противоопухолевой активности исполь-\nзовали экспериментальную модель диссеминирован-\nного РЯ у крыс. Для проведения эксперимента было\nотобрано 200 крыс-самок Вистар массой тела 160–\n200 г, которым перевивался штамм опухоли яични-\nков (ОЯ), который был получен из НМИЦ онкологии\nим. Н. Н. Блохина Минздрава России. Эксперименты\nна лабораторных животных проведены с соблюдени-\nем принципов гуманного обращения с животными,\nизложенных в директивах Европейского сообщества\n(86/609/ЕСС) и Хельсинкской декларации, в соответ-\nствии с «Правилами проведения работ с использовани-\nем экспериментальных животных». Несмотря на то что\nксенографтные модели не являются идеальными,\nони широко используются для оценки потенциальной\nэффективности лекарственных препаратов против РЯ\nв доклинических исследованиях. В данном исследова-\nнии использована экспериментальная модель диссеми-\nнированного РЯ у крыс, получаемая внутрибрюшинной\nперевивкой асцитной ОЯ, которая является воспроиз-\nводимой и адекватной для изучения эффективности\nи безопасности препаратов при внутрибрюшинном\nвведении. Использованная в данном эксперименте ОЯ\nявляется низкодифференцированным эпителиальным\nРЯ. Опухоль прививалась в 100 % случаев. По своей\nморфологии и течению (характер метастазирования,\nнакопление асцита) ОЯ весьма близка соответствую-\nщим опухолям человека. Для данной опухоли харак-\nтерно метастазирование в паратрахеальные лимфоуз-\nлы, образование многочисленных опухолевых узлов\nв брюшной полости, обильного асцита и отсутствие\nкрупной солидной опухоли. По литературным сведе-\nниям известно, что ОЯ является более агрессивной\nпо сравнению с ксенографтными моделями [15, 16].\nДля оценки комбинированного действия с DHMEQ\nи как препарат сравнения в данном исследовании ис-\nпользовался цисплатин, который девитализирует клет-\nки на разных стадиях клеточного цикла, образует сшив-\nки ДНК-белок и ДНК-ДНК, а также взаимодействует\nс их нуклеофильными группами. Низкая молекулярная\nмасса цисплатина по сравнению с другими цитостати-\nками способствует его более быстрому проникновению\nв опухолевую ткань, что увеличивает его эффектив-\nность при внутрибрюшинном введении [17, 18].\nЖивотные были разделены на 4 группы по 50 особей:\n• ОЯ (контроль);\n• ОЯ + цисплатин (4 мг/кг) — ежедневно;\n• ОЯ + DHMEQ (14,2 мг/кг) — ежедневно;\n• ОЯ + цисплатин (4 мг/кг) + DHMEQ (14,2 мг/кг) —\nежедневно.\nВсе препараты вводили внутрибрюшинно. Ориентиром\nкачества экспериментального лечения принимали ме-\nдиану продолжительности жизни.\nЭксперимент проводился с соблюдением всех этиче-\nских принципов работы с лабораторными животными.\nРЕЗУЛЬТАТЫ\nРезультаты исследования продолжительности жизни\nживотных при введении цисплатина, DHMEQ, комби-\nнации DHMEQ с цисплатином относительно контроль-\nной группы представлены в таблице 1.\nПосле обработки данных было получено, что при ис-\nпользовании комбинации DHMEQ (14,2 мг/кг) с цис-\nплатином (4 мг/кг) увеличение выживаемости со-\nставило 387 % (p = 0,005, log-rank test) по сравнению\nс контрольной группой и на 91 % по сравнению с группой животных, которым был введен цисплатин\n(p = 0,003, log-rank test) в монорежиме. Более 50 % жи-\nвотных в группе комбинации DHMEQ + цисплатин\nоставались живыми на 73 сутки эксперимента. При\nэтом в группе с цисплатином не осталось ни одного жи-\nвотного, а в группе с DHMEQ в живых оставалось лишь\nодна крыса. Результаты в группе комбинации были бы\nвыше, если бы не принудительная остановка экспери-\nмента согласно плану продолжительности эксперимен-\nта. Медиана выживаемости в ходе исследования у груп-\nпы с комбинацией DHMEQ + Цисплатин максимальна\n(73 дня).\nОБСУЖДЕНИЕ\nДанное исследование показывает, что комбинация\nDHMEQ и цисплатина может повысить выживаемость\nживотных, подвергшихся опухолевой терапии. В срав-\nнении с группой, которой был введен только циспла-\nтин, комбинация DHMEQ + цисплатин оказалась наи-\nболее эффективной в увеличении продолжительности\nжизни и количества выживших животных.\nРезультаты данного исследования согласуются с ранее\nпроведенными работами, которые также показывали\nположительный эффект комбинационной терапии.\nНапример, в работе Z. Liu и соавт. (2018) было показа-\nно, что комбинация ресвератрола и цисплатина приво-\nдит к повышению чувствительности раковых клеток\nяичников к цисплатину и увеличению эффективности\nлечения [19].\nОднако необходимо отметить, что данное исследование\nпроводилось на животных и его результаты не всег-\nда могут быть полностью применимы к человеческой\nпрактике. Также необходимо провести дополнитель-\nные исследования для уточнения дозировок и протоко-\nлов комбинационной терапии.\nТем не менее результаты данного исследования яв-\nляются перспективными и могут послужить основой\nдля дальнейших исследований в области комбинацион-\nной терапии рака.\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\nВ результате проведенных экспериментов были по-\nлучены данные, демонстрирующие потенцирующий\nпротивоопухолевый эффект (эффект комбинации\nбольше суммарного эффекта комбинантов) DHMEQ\nв комбинации с цисплатином. Полученные данные\nтакже демонстрируют, что DHMEQ в комбинации\nс цисплатином проявляет высокую эффективность\nна in vivo модели рака яичников. Полученный потен-\nцирующий эффект свидетельствует, что исследуемая\nкомбинация характеризуются существенно улучшен-\nными показателями эффективности для лечения рака\nяичников. По результатам исследования был получен\nпатент «Комбинация дегидроксиметилэпоксихиноми-\nцина (DHMEQ) и цитостатиков для лечения рака яич-\nника» [20].\nТаким образом, можно сформулировать общий вы-\nвод по результатам проведенного исследования:\nDHMEQ в комбинации с цитостатиками, в частности\nс цисплатином, перспективна для использования в ка-\nчестве эффективного лекарственного средства для ле-\nчения и/или предотвращения рецидива рака яичников."],"dc.sponsor.ru":["Исследование профинансировано за счет средств гранта Инновационного центра «Сколково»."],"dc.subject.ru":["рак яичников","потенцирующий противоопухолевый эффект","противоопухолевая активность","дегидроксиметилэпоксихиномицин","цисплатин","медиана выживаемости","модель болезни на животных","крысы"],"dc.title.ru":["Противоопухолевая активность комбинации дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цисплатина на модели диссеминированного рака яичников"],"dc.issue.volume":["13"],"dc.issue.number":["3"],"dc.pages":["210-214"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.section":["ORIGINAL STUDIES","ОРИГИНАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ"],"dc.section.en":["ORIGINAL STUDIES"],"dc.section.ru":["ОРИГИНАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"author":["Ш. Р. Кзыргалин","Sh. R. Kzyrgalin","Р. С. Ямиданов","R. S. Yamidanov","Р. А. Амиров","R. A. Amirov","Ш. Х. Ганцев","Sh. Kh. Gantsev"],"author_keyword":["Ш. Р. Кзыргалин","Sh. R. Kzyrgalin","Р. С. Ямиданов","R. S. Yamidanov","Р. А. Амиров","R. A. Amirov","Ш. Х. Ганцев","Sh. Kh. Gantsev"],"author_ac":["ш. р. кзыргалин\n|||\nШ. Р. Кзыргалин","sh. r. kzyrgalin\n|||\nSh. R. Kzyrgalin","р. с. ямиданов\n|||\nР. С. Ямиданов","r. s. yamidanov\n|||\nR. S. Yamidanov","р. а. амиров\n|||\nР. А. Амиров","r. a. amirov\n|||\nR. A. Amirov","ш. х. ганцев\n|||\nШ. Х. Ганцев","sh. kh. gantsev\n|||\nSh. Kh. Gantsev"],"author_filter":["ш. р. кзыргалин\n|||\nШ. Р. Кзыргалин","sh. r. kzyrgalin\n|||\nSh. R. Kzyrgalin","р. с. ямиданов\n|||\nР. С. Ямиданов","r. s. yamidanov\n|||\nR. S. Yamidanov","р. а. амиров\n|||\nР. А. Амиров","r. a. amirov\n|||\nR. A. Amirov","ш. х. ганцев\n|||\nШ. Х. Ганцев","sh. kh. gantsev\n|||\nSh. Kh. Gantsev"],"dc.author.name":["Ш. Р. Кзыргалин","Sh. R. Kzyrgalin","Р. С. Ямиданов","R. S. Yamidanov","Р. А. Амиров","R. A. Amirov","Ш. Х. Ганцев","Sh. Kh. Gantsev"],"dc.author.name.ru":["Ш. Р. Кзыргалин","Р. С. Ямиданов","Р. А. Амиров","Ш. Х. Ганцев"],"dc.author.affiliation":["Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University"],"dc.author.affiliation.ru":["Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета"],"dc.author.full":["Ш. Р. Кзыргалин | Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Sh. R. Kzyrgalin | Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","Р. С. Ямиданов | Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","R. S. Yamidanov | Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","Р. А. Амиров | Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","R. A. Amirov | Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","Ш. Х. Ганцев | Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Sh. Kh. Gantsev | Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University"],"dc.author.full.ru":["Ш. Р. Кзыргалин | Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Р. С. Ямиданов | Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Р. А. Амиров | Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета","Ш. Х. Ганцев | Башкирский государственный медицинский университет; Научно-исследовательский институт онкологии Башкирского государственного медицинского университета"],"dc.author.name.en":["Sh. R. Kzyrgalin","R. S. Yamidanov","R. A. Amirov","Sh. Kh. Gantsev"],"dc.author.affiliation.en":["Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University"],"dc.author.full.en":["Sh. R. Kzyrgalin | Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","R. S. Yamidanov | Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","R. A. Amirov | Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University","Sh. Kh. Gantsev | Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0001-9721-108X\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442; \\u041d\\u0430\\u0443\\u0447\\u043d\\u043e-\\u0438\\u0441\\u0441\\u043b\\u0435\\u0434\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0438\\u043d\\u0441\\u0442\\u0438\\u0442\\u0443\\u0442 \\u043e\\u043d\\u043a\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0438 \\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0428. \\u0420. \\u041a\\u0437\\u044b\\u0440\\u0433\\u0430\\u043b\\u0438\\u043d\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0001-9721-108X\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"Sh. R. Kzyrgalin\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442; \\u041d\\u0430\\u0443\\u0447\\u043d\\u043e-\\u0438\\u0441\\u0441\\u043b\\u0435\\u0434\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0438\\u043d\\u0441\\u0442\\u0438\\u0442\\u0443\\u0442 \\u043e\\u043d\\u043a\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0438 \\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0420. \\u0421. \\u042f\\u043c\\u0438\\u0434\\u0430\\u043d\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"R. S. Yamidanov\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u041d\\u0430\\u0443\\u0447\\u043d\\u043e-\\u0438\\u0441\\u0441\\u043b\\u0435\\u0434\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0438\\u043d\\u0441\\u0442\\u0438\\u0442\\u0443\\u0442 \\u043e\\u043d\\u043a\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0438 \\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0420. \\u0410. \\u0410\\u043c\\u0438\\u0440\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"R. A. Amirov\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0003-2047-963X\", \"affiliation\": \"\\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442; \\u041d\\u0430\\u0443\\u0447\\u043d\\u043e-\\u0438\\u0441\\u0441\\u043b\\u0435\\u0434\\u043e\\u0432\\u0430\\u0442\\u0435\\u043b\\u044c\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0438\\u043d\\u0441\\u0442\\u0438\\u0442\\u0443\\u0442 \\u043e\\u043d\\u043a\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0438 \\u0411\\u0430\\u0448\\u043a\\u0438\\u0440\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u043e\\u0433\\u043e \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0441\\u043a\\u043e\\u0433\\u043e \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0428. \\u0425. \\u0413\\u0430\\u043d\\u0446\\u0435\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0003-2047-963X\", \"affiliation\": \"Bashkir State Medical University; Scientific Research Institute of Oncology, Bashkir State Medical University\", \"full_name\": \"Sh. Kh. Gantsev\"}}]}"],"dateIssued":["2023-10-04"],"dateIssued_keyword":["2023-10-04","2023"],"dateIssued_ac":["2023-10-04\n|||\n2023-10-04","2023"],"dateIssued.year":[2023],"dateIssued.year_sort":"2023","dc.date.published":["2023-10-04"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/829"],"dc.citation":["Torre L.A., Trabert B., DeSantis C.E., Miller K.D., Samimi G., Runowicz C.D., et al. Ovarian cancer statistics, 2018. CA Cancer J Clin. 2018;68(4):284–96. DOI: 10.3322/caac.21456","American Cancer Society. Global Cancer Facts & Figures. Atlanta: American Cancer Society; 2018.","Ferlay J., Ervik M., Lam F., Colombet M., Mery L., Piñeros M., et al. Global Cancer Observatory: Cancer today. Lyon: International Agency for Research on Cancer; 2020.","Gaona-Luviano P., Medina-Gaona L.A., Magaña-Pérez K. Epidemiology of ovarian cancer. Chin Clin Oncol. 2020;9(4):47. DOI: 10.21037/cco-20-34","Bray F., Ferlay J., Soerjomataram I., Siegel R.L., Torre L.A., Jemal A. Global cancer statistics 2018: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2018;68(6):394–424. DOI: 10.3322/caac.21492","Zhou Z., Wang X., Ren X., Zhou L., Wang N., Kang H. Disease burden and attributable risk factors of ovarian cancer from 1990 to 2017: findings from the global burden of disease study 2017. Front Public Health. 2021;9:619581. DOI: 10.3389/fpubh.2021.619581","Каприн А.Д., Старинский В.В., Шахзадова А.О. (ред.) Злокачественные новообразования в России в 2020 году (заболеваемость и смертность). М.: МНИОИ им. П.А. Герцена — филиал ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России; 2021.","Bonadio R.C., Crespo J.R., Estevez-Diz M.D.P. Ovarian cancer risk assessment in the era of next-generation sequencing. Ann Transl Med 2020;8(24):1704. DOI: 10.21037/atm-20-1582","Harbin L.M., Gallion H.H., Allison D.B., Kolesar J.M. Next generation sequencing and molecular biomarkers in ovarian cancer-an opportunity for targeted therapy. Diagnostics (Basel). 2022;12(4):842. DOI: 10.3390/diagnostics12040842","US Preventive Services Task Force; Grossman D.C., Curry S.J., Owens D.K., Barry M.J., Davidson K.W., et al. Screening for ovarian cancer: US Preventive Services Task Force Recommendation Statement. JAMA. 2018;319(6):588–94. DOI: 10.1001/jama.2017.21926","Armstrong D.K., Alvarez R.D., Backes F.J., Bakkum-Gamez J.N., Barroilhet L., Behbakht K., et al. NCCN Guidelines® Insights: Ovarian Cancer, Version 3.2022. J Natl Compr Canc Netw. 2022;20(9):972–80. DOI: 10.6004/jnccn.2022.0047","Micha J.P., Goldstein B., Markman M. Optimism and the continued promise of maintenance chemotherapy. Cancer Chemother Pharmacol. 2017;80(4):879–80. DOI: 10.1007/s00280-017-3428-0","Armstrong D.K., Alvarez R.D., Bakkum-Gamez J.N., Barroilhet L., Behbakht K., Berchuck A., et al. Ovarian Cancer, Version 2.2020, NCCN Clinical Practice Guidelines in Oncology. J Natl Compr Canc Netw. 2021;19(2):191–226. DOI: 10.6004/jnccn.2021.0007","Nash Z., Menon U. Ovarian cancer screening: current status and future directions. Best Pract Res Clin Obstet Gynaecol. 2020;65:32–45. DOI: 10.1016/j.bpobgyn.2020.02.010","Huang Y., Shi J., Xu Y. Long non-coding RNA NNT-AS1 contributes to cell proliferation, metastasis and apoptosis in human ovarian cancer. Oncol Lett. 2018;15(6):9264–70. DOI: 10.3892/ol.2018.8492","De Th aye E., Van de Vijver K., Van der Meulen J., Taminau J., Wagemans G., Denys H., et al. Establishment and characterization of a cell line and patient-derived xenograft(PDX) from peritoneal metastasis of low-grade serous ovarian carcinoma. Sci Rep. 2020;(10):6688. DOI: 10.1038/s41598-020-63738-6","Chan C.Y., Li H., Wu M.F., Liu C.H., Lu H.W., Lin Z.Q., et al. Dose-finding trial for hyperthermic intraperitoneal cisplatin in gynecological cancer patients receiving hyperthermic intraperitoneal chemotherapy. Front Oncol. 2021;11:616264. DOI: 10.3389/fonc.2021.616264","Qin Z., Ren G., Yuan J., Chen H., Lu Y., Li N., et al. Systemic evaluation on the pharmacokinetics of platinum-based anticancer drugs from animal to cell level: based on total platinum and intact drugs. Front Pharmacol. 2020;10:1485. DOI: 10.3389/fphar.2019.01485","Liu Z., Peng Q., Li Y., Gao Y. Resveratrol enhances cisplatin-induced apoptosis in human hepatoma cells via glutamine metabolism inhibition. BMB Rep. 2018;51(9):474–9. DOI: 10.5483/BMBRep.2018.51.9.114","Амиров Р.А., Арыбжанов Д.Т., Ганцев Ш.Х., Кзыргалин Ш.Р., Рысбеков М.М., Умезава К., Ямиданов Р.С. Комбинация дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цитостатиков для лечения рака яичника: патент 2704020 C1 Российская Федерация от 22.06.2018.","Torre L.A., Trabert B., DeSantis C.E., Miller K.D., Samimi G., Runowicz C.D., et al. Ovarian cancer statistics, 2018. CA Cancer J Clin. 2018;68(4):284–96. DOI: 10.3322/caac.21456","American Cancer Society. Global Cancer Facts & Figures. Atlanta: American Cancer Society; 2018.","Ferlay J., Ervik M., Lam F., Colombet M., Mery L., Piñeros M., et al. Global Cancer Observatory: Cancer today. Lyon: International Agency for Research on Cancer; 2020.","Gaona-Luviano P., Medina-Gaona L.A., Magaña-Pérez K. Epidemiology of ovarian cancer. Chin Clin Oncol. 2020;9(4):47. DOI: 10.21037/cco-20-34","Bray F., Ferlay J., Soerjomataram I., Siegel R.L., Torre L.A., Jemal A. Global cancer statistics 2018: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2018;68(6):394–424. DOI: 10.3322/caac.21492","Zhou Z., Wang X., Ren X., Zhou L., Wang N., Kang H. Disease burden and attributable risk factors of ovarian cancer from 1990 to 2017: findings from the global burden of disease study 2017. Front Public Health. 2021;9:619581. DOI: 10.3389/fpubh.2021.619581","Каприн А.Д., Старинский В.В., Шахзадова А.О. (ред.) Злокачественные новообразования в России в 2020 году (заболеваемость и смертность). М.: МНИОИ им. П.А. Герцена — филиал ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России; 2021.","Bonadio R.C., Crespo J.R., Estevez-Diz M.D.P. Ovarian cancer risk assessment in the era of next-generation sequencing. Ann Transl Med 2020;8(24):1704. DOI: 10.21037/atm-20-1582","Harbin L.M., Gallion H.H., Allison D.B., Kolesar J.M. Next generation sequencing and molecular biomarkers in ovarian cancer-an opportunity for targeted therapy. Diagnostics (Basel). 2022;12(4):842. DOI: 10.3390/diagnostics12040842","US Preventive Services Task Force; Grossman D.C., Curry S.J., Owens D.K., Barry M.J., Davidson K.W., et al. Screening for ovarian cancer: US Preventive Services Task Force Recommendation Statement. JAMA. 2018;319(6):588–94. DOI: 10.1001/jama.2017.21926","Armstrong D.K., Alvarez R.D., Backes F.J., Bakkum-Gamez J.N., Barroilhet L., Behbakht K., et al. NCCN Guidelines® Insights: Ovarian Cancer, Version 3.2022. J Natl Compr Canc Netw. 2022;20(9):972–80. DOI: 10.6004/jnccn.2022.0047","Micha J.P., Goldstein B., Markman M. Optimism and the continued promise of maintenance chemotherapy. Cancer Chemother Pharmacol. 2017;80(4):879–80. DOI: 10.1007/s00280-017-3428-0","Armstrong D.K., Alvarez R.D., Bakkum-Gamez J.N., Barroilhet L., Behbakht K., Berchuck A., et al. Ovarian Cancer, Version 2.2020, NCCN Clinical Practice Guidelines in Oncology. J Natl Compr Canc Netw. 2021;19(2):191–226. DOI: 10.6004/jnccn.2021.0007","Nash Z., Menon U. Ovarian cancer screening: current status and future directions. Best Pract Res Clin Obstet Gynaecol. 2020;65:32–45. DOI: 10.1016/j.bpobgyn.2020.02.010","Huang Y., Shi J., Xu Y. Long non-coding RNA NNT-AS1 contributes to cell proliferation, metastasis and apoptosis in human ovarian cancer. Oncol Lett. 2018;15(6):9264–70. DOI: 10.3892/ol.2018.8492","De Th aye E., Van de Vijver K., Van der Meulen J., Taminau J., Wagemans G., Denys H., et al. Establishment and characterization of a cell line and patient-derived xenograft(PDX) from peritoneal metastasis of low-grade serous ovarian carcinoma. Sci Rep. 2020;(10):6688. DOI: 10.1038/s41598-020-63738-6","Chan C.Y., Li H., Wu M.F., Liu C.H., Lu H.W., Lin Z.Q., et al. Dose-finding trial for hyperthermic intraperitoneal cisplatin in gynecological cancer patients receiving hyperthermic intraperitoneal chemotherapy. Front Oncol. 2021;11:616264. DOI: 10.3389/fonc.2021.616264","Qin Z., Ren G., Yuan J., Chen H., Lu Y., Li N., et al. Systemic evaluation on the pharmacokinetics of platinum-based anticancer drugs from animal to cell level: based on total platinum and intact drugs. Front Pharmacol. 2020;10:1485. DOI: 10.3389/fphar.2019.01485","Liu Z., Peng Q., Li Y., Gao Y. Resveratrol enhances cisplatin-induced apoptosis in human hepatoma cells via glutamine metabolism inhibition. BMB Rep. 2018;51(9):474–9. DOI: 10.5483/BMBRep.2018.51.9.114","Амиров Р.А., Арыбжанов Д.Т., Ганцев Ш.Х., Кзыргалин Ш.Р., Рысбеков М.М., Умезава К., Ямиданов Р.С. Комбинация дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цитостатиков для лечения рака яичника: патент 2704020 C1 Российская Федерация от 22.06.2018."],"dc.citation.ru":["Torre L.A., Trabert B., DeSantis C.E., Miller K.D., Samimi G., Runowicz C.D., et al. Ovarian cancer statistics, 2018. CA Cancer J Clin. 2018;68(4):284–96. DOI: 10.3322/caac.21456","American Cancer Society. Global Cancer Facts & Figures. Atlanta: American Cancer Society; 2018.","Ferlay J., Ervik M., Lam F., Colombet M., Mery L., Piñeros M., et al. Global Cancer Observatory: Cancer today. Lyon: International Agency for Research on Cancer; 2020.","Gaona-Luviano P., Medina-Gaona L.A., Magaña-Pérez K. Epidemiology of ovarian cancer. Chin Clin Oncol. 2020;9(4):47. DOI: 10.21037/cco-20-34","Bray F., Ferlay J., Soerjomataram I., Siegel R.L., Torre L.A., Jemal A. Global cancer statistics 2018: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2018;68(6):394–424. DOI: 10.3322/caac.21492","Zhou Z., Wang X., Ren X., Zhou L., Wang N., Kang H. Disease burden and attributable risk factors of ovarian cancer from 1990 to 2017: findings from the global burden of disease study 2017. Front Public Health. 2021;9:619581. DOI: 10.3389/fpubh.2021.619581","Каприн А.Д., Старинский В.В., Шахзадова А.О. (ред.) Злокачественные новообразования в России в 2020 году (заболеваемость и смертность). М.: МНИОИ им. П.А. Герцена — филиал ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России; 2021.","Bonadio R.C., Crespo J.R., Estevez-Diz M.D.P. Ovarian cancer risk assessment in the era of next-generation sequencing. Ann Transl Med 2020;8(24):1704. DOI: 10.21037/atm-20-1582","Harbin L.M., Gallion H.H., Allison D.B., Kolesar J.M. Next generation sequencing and molecular biomarkers in ovarian cancer-an opportunity for targeted therapy. Diagnostics (Basel). 2022;12(4):842. DOI: 10.3390/diagnostics12040842","US Preventive Services Task Force; Grossman D.C., Curry S.J., Owens D.K., Barry M.J., Davidson K.W., et al. Screening for ovarian cancer: US Preventive Services Task Force Recommendation Statement. JAMA. 2018;319(6):588–94. DOI: 10.1001/jama.2017.21926","Armstrong D.K., Alvarez R.D., Backes F.J., Bakkum-Gamez J.N., Barroilhet L., Behbakht K., et al. NCCN Guidelines® Insights: Ovarian Cancer, Version 3.2022. J Natl Compr Canc Netw. 2022;20(9):972–80. DOI: 10.6004/jnccn.2022.0047","Micha J.P., Goldstein B., Markman M. Optimism and the continued promise of maintenance chemotherapy. Cancer Chemother Pharmacol. 2017;80(4):879–80. DOI: 10.1007/s00280-017-3428-0","Armstrong D.K., Alvarez R.D., Bakkum-Gamez J.N., Barroilhet L., Behbakht K., Berchuck A., et al. Ovarian Cancer, Version 2.2020, NCCN Clinical Practice Guidelines in Oncology. J Natl Compr Canc Netw. 2021;19(2):191–226. DOI: 10.6004/jnccn.2021.0007","Nash Z., Menon U. Ovarian cancer screening: current status and future directions. Best Pract Res Clin Obstet Gynaecol. 2020;65:32–45. DOI: 10.1016/j.bpobgyn.2020.02.010","Huang Y., Shi J., Xu Y. Long non-coding RNA NNT-AS1 contributes to cell proliferation, metastasis and apoptosis in human ovarian cancer. Oncol Lett. 2018;15(6):9264–70. DOI: 10.3892/ol.2018.8492","De Th aye E., Van de Vijver K., Van der Meulen J., Taminau J., Wagemans G., Denys H., et al. Establishment and characterization of a cell line and patient-derived xenograft(PDX) from peritoneal metastasis of low-grade serous ovarian carcinoma. Sci Rep. 2020;(10):6688. DOI: 10.1038/s41598-020-63738-6","Chan C.Y., Li H., Wu M.F., Liu C.H., Lu H.W., Lin Z.Q., et al. Dose-finding trial for hyperthermic intraperitoneal cisplatin in gynecological cancer patients receiving hyperthermic intraperitoneal chemotherapy. Front Oncol. 2021;11:616264. DOI: 10.3389/fonc.2021.616264","Qin Z., Ren G., Yuan J., Chen H., Lu Y., Li N., et al. Systemic evaluation on the pharmacokinetics of platinum-based anticancer drugs from animal to cell level: based on total platinum and intact drugs. Front Pharmacol. 2020;10:1485. DOI: 10.3389/fphar.2019.01485","Liu Z., Peng Q., Li Y., Gao Y. Resveratrol enhances cisplatin-induced apoptosis in human hepatoma cells via glutamine metabolism inhibition. BMB Rep. 2018;51(9):474–9. DOI: 10.5483/BMBRep.2018.51.9.114","Амиров Р.А., Арыбжанов Д.Т., Ганцев Ш.Х., Кзыргалин Ш.Р., Рысбеков М.М., Умезава К., Ямиданов Р.С. Комбинация дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цитостатиков для лечения рака яичника: патент 2704020 C1 Российская Федерация от 22.06.2018."],"dc.citation.en":["Torre L.A., Trabert B., DeSantis C.E., Miller K.D., Samimi G., Runowicz C.D., et al. Ovarian cancer statistics, 2018. CA Cancer J Clin. 2018;68(4):284–96. DOI: 10.3322/caac.21456","American Cancer Society. Global Cancer Facts & Figures. Atlanta: American Cancer Society; 2018.","Ferlay J., Ervik M., Lam F., Colombet M., Mery L., Piñeros M., et al. Global Cancer Observatory: Cancer today. Lyon: International Agency for Research on Cancer; 2020.","Gaona-Luviano P., Medina-Gaona L.A., Magaña-Pérez K. Epidemiology of ovarian cancer. Chin Clin Oncol. 2020;9(4):47. DOI: 10.21037/cco-20-34","Bray F., Ferlay J., Soerjomataram I., Siegel R.L., Torre L.A., Jemal A. Global cancer statistics 2018: GLOBOCAN estimates of incidence and mortality worldwide for 36 cancers in 185 countries. CA Cancer J Clin. 2018;68(6):394–424. DOI: 10.3322/caac.21492","Zhou Z., Wang X., Ren X., Zhou L., Wang N., Kang H. Disease burden and attributable risk factors of ovarian cancer from 1990 to 2017: findings from the global burden of disease study 2017. Front Public Health. 2021;9:619581. DOI: 10.3389/fpubh.2021.619581","Каприн А.Д., Старинский В.В., Шахзадова А.О. (ред.) Злокачественные новообразования в России в 2020 году (заболеваемость и смертность). М.: МНИОИ им. П.А. Герцена — филиал ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России; 2021.","Bonadio R.C., Crespo J.R., Estevez-Diz M.D.P. Ovarian cancer risk assessment in the era of next-generation sequencing. Ann Transl Med 2020;8(24):1704. DOI: 10.21037/atm-20-1582","Harbin L.M., Gallion H.H., Allison D.B., Kolesar J.M. Next generation sequencing and molecular biomarkers in ovarian cancer-an opportunity for targeted therapy. Diagnostics (Basel). 2022;12(4):842. DOI: 10.3390/diagnostics12040842","US Preventive Services Task Force; Grossman D.C., Curry S.J., Owens D.K., Barry M.J., Davidson K.W., et al. Screening for ovarian cancer: US Preventive Services Task Force Recommendation Statement. JAMA. 2018;319(6):588–94. DOI: 10.1001/jama.2017.21926","Armstrong D.K., Alvarez R.D., Backes F.J., Bakkum-Gamez J.N., Barroilhet L., Behbakht K., et al. NCCN Guidelines® Insights: Ovarian Cancer, Version 3.2022. J Natl Compr Canc Netw. 2022;20(9):972–80. DOI: 10.6004/jnccn.2022.0047","Micha J.P., Goldstein B., Markman M. Optimism and the continued promise of maintenance chemotherapy. Cancer Chemother Pharmacol. 2017;80(4):879–80. DOI: 10.1007/s00280-017-3428-0","Armstrong D.K., Alvarez R.D., Bakkum-Gamez J.N., Barroilhet L., Behbakht K., Berchuck A., et al. Ovarian Cancer, Version 2.2020, NCCN Clinical Practice Guidelines in Oncology. J Natl Compr Canc Netw. 2021;19(2):191–226. DOI: 10.6004/jnccn.2021.0007","Nash Z., Menon U. Ovarian cancer screening: current status and future directions. Best Pract Res Clin Obstet Gynaecol. 2020;65:32–45. DOI: 10.1016/j.bpobgyn.2020.02.010","Huang Y., Shi J., Xu Y. Long non-coding RNA NNT-AS1 contributes to cell proliferation, metastasis and apoptosis in human ovarian cancer. Oncol Lett. 2018;15(6):9264–70. DOI: 10.3892/ol.2018.8492","De Th aye E., Van de Vijver K., Van der Meulen J., Taminau J., Wagemans G., Denys H., et al. Establishment and characterization of a cell line and patient-derived xenograft(PDX) from peritoneal metastasis of low-grade serous ovarian carcinoma. Sci Rep. 2020;(10):6688. DOI: 10.1038/s41598-020-63738-6","Chan C.Y., Li H., Wu M.F., Liu C.H., Lu H.W., Lin Z.Q., et al. Dose-finding trial for hyperthermic intraperitoneal cisplatin in gynecological cancer patients receiving hyperthermic intraperitoneal chemotherapy. Front Oncol. 2021;11:616264. DOI: 10.3389/fonc.2021.616264","Qin Z., Ren G., Yuan J., Chen H., Lu Y., Li N., et al. Systemic evaluation on the pharmacokinetics of platinum-based anticancer drugs from animal to cell level: based on total platinum and intact drugs. Front Pharmacol. 2020;10:1485. DOI: 10.3389/fphar.2019.01485","Liu Z., Peng Q., Li Y., Gao Y. Resveratrol enhances cisplatin-induced apoptosis in human hepatoma cells via glutamine metabolism inhibition. BMB Rep. 2018;51(9):474–9. DOI: 10.5483/BMBRep.2018.51.9.114","Амиров Р.А., Арыбжанов Д.Т., Ганцев Ш.Х., Кзыргалин Ш.Р., Рысбеков М.М., Умезава К., Ямиданов Р.С. Комбинация дегидроксиметилэпоксихиномицина (DHMEQ) и цитостатиков для лечения рака яичника: патент 2704020 C1 Российская Федерация от 22.06.2018."],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/7899"],"dc.date.accessioned_dt":"2023-10-13T09:59:18Z","dc.date.accessioned":["2023-10-13T09:59:18Z"],"dc.date.available":["2023-10-13T09:59:18Z"],"publication_grp":["123456789/7899"],"bi_4_dis_filter":["рак яичников\n|||\nрак яичников","потенцирующий противоопухолевый эффект\n|||\nпотенцирующий противоопухолевый эффект","модель болезни на животных\n|||\nмодель болезни на животных","animal model of disease\n|||\nanimal model of disease","противоопухолевая активность\n|||\nпротивоопухолевая активность","antitumor activity\n|||\nantitumor activity","крысы\n|||\nкрысы","ovarian cancer\n|||\novarian cancer","potentiating antitumor eff ect\n|||\npotentiating antitumor eff ect","дегидроксиметилэпоксихиномицин\n|||\nдегидроксиметилэпоксихиномицин","median survival\n|||\nmedian survival","dehydroxymethylepoxyquinomycin\n|||\ndehydroxymethylepoxyquinomycin","cisplatin\n|||\ncisplatin","rats\n|||\nrats","цисплатин\n|||\nцисплатин","медиана выживаемости\n|||\nмедиана выживаемости"],"bi_4_dis_partial":["potentiating antitumor eff ect","цисплатин","median survival","крысы","ovarian cancer","dehydroxymethylepoxyquinomycin","рак яичников","противоопухолевая активность","antitumor activity","animal model of disease","потенцирующий противоопухолевый эффект","модель болезни на животных","rats","cisplatin","дегидроксиметилэпоксихиномицин","медиана выживаемости"],"bi_4_dis_value_filter":["potentiating antitumor eff ect","цисплатин","median survival","крысы","ovarian cancer","dehydroxymethylepoxyquinomycin","рак яичников","противоопухолевая активность","antitumor activity","animal model of disease","потенцирующий противоопухолевый эффект","модель болезни на животных","rats","cisplatin","дегидроксиметилэпоксихиномицин","медиана выживаемости"],"bi_sort_1_sort":"antitumor activity of dehydroxymethylepoxychinomycin (dhmeq) and cisplatin combination in a model of disseminated ovarian cancer","bi_sort_3_sort":"2023-10-13T09:59:18Z","read":["g0"],"_version_":1779633916517285888},{"SolrIndexer.lastIndexed":"2023-10-13T09:58:58.654Z","search.uniqueid":"2-6972","search.resourcetype":2,"search.resourceid":6972,"handle":"123456789/7850","location":["m195","l687"],"location.comm":["195"],"location.coll":["687"],"withdrawn":"false","discoverable":"true","dc.doi":["10.24060/2076-3093-2022-12-3-199-204"],"dc.abstract":["Breast cancer is the most common malignant disease in the world. One of the methods of treating breast cancer is neoadjuvant chemotherapy. Neoadjuvant chemotherapy (NCT) is now the standard of care for locally advanced breast cancer. Patients with HER2-positive and triple-negative breast cancer subtypes benefi t the most from NCT, with a 50–60 % chance of achieving pCR, while patients with hormone-sensitive, HER2-negative breast cancer subtypes have an average chance of achieving pCR of 10–20 %. For patients with locally advanced, hormone-sensitive Her2neu-negative breast cancer, neoadjuvant hormone therapy contributes to a tumor downstaging and an increasing rate of organ-preserving surgery. However, neoadjuvant hormone therapy is still not used routinely. There are a limited number of clinical guidelines that describe the choice of the optimal drugs, the optimal duration of hormone therapy and the criteria for selecting patients for preoperative hormone therapy. This is the first literature review in Russia that includes a systematization of the evidence regarding the effectiveness of neoadjuvant hormone therapy, a comparison of hormone therapy with neoadjuvant chemotherapy, comparison of hormonal drug groups, optimal duration of hormone therapy, attempts to combine hormone therapy with drugs of the group of selective CDK4/6 cyclin-dependent kinase inhibitors and phosphatidylinositol 3-kinase inhibitors for women with locally advanced hormone-sensitive Her2neu-negative breast cancer. The possibilities of using modern commercial multigene panels to assess the feasibility of identifying the cohort of patients for whom neoadjuvant hormone therapy would be most effective are also considered.
","Рак молочной железы – самое распространенное злокачественное заболевание в мире. Один из методов лечения рака молочной железы – неоадъювантная химиотерапия. В настоящее время неоадъювантная химиотерапия (НХТ) – это стандарт лечения местнораспространенного рака молочной железы. Наибольшие преимущества от НХТ получают пациентки с HER2-положительным и трижды негативным подтипами рака молочной железы, у которых вероятность достижения pCR равна 50–60 %, в то время как вероятность достижения pCR у гормончувствительных, HER2-негативных подтипов рака молочной железы равна в среднем 10–20 %. Для пациенток с местнораспространенным гормончувствительным Her2neu-негативным раком молочной железы неоадъювантная гормонотерапия терапия способствует уменьшению стадии опухоли и увеличению частоты органосохраняющих операций. Однако неоадъювантная гормонотерапия по-прежнему не используется рутинно. Существует ограниченное количество клинических рекомендаций, в которых описан выбор оптимальной группы лекарственных препаратов, оптимальная продолжительность гормонотерапии и критерии отбора пациентов для предоперационной гормонотерапии. Это первый литературный обзор в России, который включает в себя систематизацию фактических данных, касающихся эффективности неоадъювантной гормонотерапии, сравнения гормонотерапии с химиотерапией в неоадъювантном режиме, сравнения групп гормональных препаратов, оптимальной длительности гормонотерапии, попыток комбинации гормонотерапии с препаратами группы селективных ингибиторов циклинзависимых киназ CDK4/6 и ингибиторов фосфатидилинозитол-3-киназы для женщин с местнораспространенным гормончувствительным Her2neu-негативным раком молочной железы. Также рассмотрены возможности применения современных коммерческих мультигенных панелей для оценки возможности определения когорты пациентов, для которой неоадъювантная гормонотерапия будет наиболее эффективна.
"],"dc.abstract.en":["Breast cancer is the most common malignant disease in the world. One of the methods of treating breast cancer is neoadjuvant chemotherapy. Neoadjuvant chemotherapy (NCT) is now the standard of care for locally advanced breast cancer. Patients with HER2-positive and triple-negative breast cancer subtypes benefi t the most from NCT, with a 50–60 % chance of achieving pCR, while patients with hormone-sensitive, HER2-negative breast cancer subtypes have an average chance of achieving pCR of 10–20 %. For patients with locally advanced, hormone-sensitive Her2neu-negative breast cancer, neoadjuvant hormone therapy contributes to a tumor downstaging and an increasing rate of organ-preserving surgery. However, neoadjuvant hormone therapy is still not used routinely. There are a limited number of clinical guidelines that describe the choice of the optimal drugs, the optimal duration of hormone therapy and the criteria for selecting patients for preoperative hormone therapy. This is the first literature review in Russia that includes a systematization of the evidence regarding the effectiveness of neoadjuvant hormone therapy, a comparison of hormone therapy with neoadjuvant chemotherapy, comparison of hormonal drug groups, optimal duration of hormone therapy, attempts to combine hormone therapy with drugs of the group of selective CDK4/6 cyclin-dependent kinase inhibitors and phosphatidylinositol 3-kinase inhibitors for women with locally advanced hormone-sensitive Her2neu-negative breast cancer. The possibilities of using modern commercial multigene panels to assess the feasibility of identifying the cohort of patients for whom neoadjuvant hormone therapy would be most effective are also considered.
"],"subject":["breast cancer","neoadjuvant chemotherapy","neoadjuvant hormone therapy","triple negative breast neoplasm","gene expression profiling","tamoxifen","letrozole","taselisib","palbocyclib","рак молочной железы","неоадъювантная химиотерапия","неоадъювантная гормонотерапия","тройное негативное новообразование молочной железы","профилирование генной экспрессии","тамоксифен","летрозол","таселисиб","палбоциклиб"],"subject_keyword":["breast cancer","breast cancer","neoadjuvant chemotherapy","neoadjuvant chemotherapy","neoadjuvant hormone therapy","neoadjuvant hormone therapy","triple negative breast neoplasm","triple negative breast neoplasm","gene expression profiling","gene expression profiling","tamoxifen","tamoxifen","letrozole","letrozole","taselisib","taselisib","palbocyclib","palbocyclib","рак молочной железы","рак молочной железы","неоадъювантная химиотерапия","неоадъювантная химиотерапия","неоадъювантная гормонотерапия","неоадъювантная гормонотерапия","тройное негативное новообразование молочной железы","тройное негативное новообразование молочной железы","профилирование генной экспрессии","профилирование генной экспрессии","тамоксифен","тамоксифен","летрозол","летрозол","таселисиб","таселисиб","палбоциклиб","палбоциклиб"],"subject_ac":["breast cancer\n|||\nbreast cancer","neoadjuvant chemotherapy\n|||\nneoadjuvant chemotherapy","neoadjuvant hormone therapy\n|||\nneoadjuvant hormone therapy","triple negative breast neoplasm\n|||\ntriple negative breast neoplasm","gene expression profiling\n|||\ngene expression profiling","tamoxifen\n|||\ntamoxifen","letrozole\n|||\nletrozole","taselisib\n|||\ntaselisib","palbocyclib\n|||\npalbocyclib","рак молочной железы\n|||\nрак молочной железы","неоадъювантная химиотерапия\n|||\nнеоадъювантная химиотерапия","неоадъювантная гормонотерапия\n|||\nнеоадъювантная гормонотерапия","тройное негативное новообразование молочной железы\n|||\nтройное негативное новообразование молочной железы","профилирование генной экспрессии\n|||\nпрофилирование генной экспрессии","тамоксифен\n|||\nтамоксифен","летрозол\n|||\nлетрозол","таселисиб\n|||\nтаселисиб","палбоциклиб\n|||\nпалбоциклиб"],"subject_tax_0_filter":["breast cancer\n|||\nbreast cancer","neoadjuvant chemotherapy\n|||\nneoadjuvant chemotherapy","neoadjuvant hormone therapy\n|||\nneoadjuvant hormone therapy","triple negative breast neoplasm\n|||\ntriple negative breast neoplasm","gene expression profiling\n|||\ngene expression profiling","tamoxifen\n|||\ntamoxifen","letrozole\n|||\nletrozole","taselisib\n|||\ntaselisib","palbocyclib\n|||\npalbocyclib","рак молочной железы\n|||\nрак молочной железы","неоадъювантная химиотерапия\n|||\nнеоадъювантная химиотерапия","неоадъювантная гормонотерапия\n|||\nнеоадъювантная гормонотерапия","тройное негативное новообразование молочной железы\n|||\nтройное негативное новообразование молочной железы","профилирование генной экспрессии\n|||\nпрофилирование генной экспрессии","тамоксифен\n|||\nтамоксифен","летрозол\n|||\nлетрозол","таселисиб\n|||\nтаселисиб","палбоциклиб\n|||\nпалбоциклиб"],"subject_filter":["breast cancer\n|||\nbreast cancer","neoadjuvant chemotherapy\n|||\nneoadjuvant chemotherapy","neoadjuvant hormone therapy\n|||\nneoadjuvant hormone therapy","triple negative breast neoplasm\n|||\ntriple negative breast neoplasm","gene expression profiling\n|||\ngene expression profiling","tamoxifen\n|||\ntamoxifen","letrozole\n|||\nletrozole","taselisib\n|||\ntaselisib","palbocyclib\n|||\npalbocyclib","рак молочной железы\n|||\nрак молочной железы","неоадъювантная химиотерапия\n|||\nнеоадъювантная химиотерапия","неоадъювантная гормонотерапия\n|||\nнеоадъювантная гормонотерапия","тройное негативное новообразование молочной железы\n|||\nтройное негативное новообразование молочной железы","профилирование генной экспрессии\n|||\nпрофилирование генной экспрессии","тамоксифен\n|||\nтамоксифен","летрозол\n|||\nлетрозол","таселисиб\n|||\nтаселисиб","палбоциклиб\n|||\nпалбоциклиб"],"dc.subject_mlt":["breast cancer","neoadjuvant chemotherapy","neoadjuvant hormone therapy","triple negative breast neoplasm","gene expression profiling","tamoxifen","letrozole","taselisib","palbocyclib","рак молочной железы","неоадъювантная химиотерапия","неоадъювантная гормонотерапия","тройное негативное новообразование молочной железы","профилирование генной экспрессии","тамоксифен","летрозол","таселисиб","палбоциклиб"],"dc.subject":["breast cancer","neoadjuvant chemotherapy","neoadjuvant hormone therapy","triple negative breast neoplasm","gene expression profiling","tamoxifen","letrozole","taselisib","palbocyclib","рак молочной железы","неоадъювантная химиотерапия","неоадъювантная гормонотерапия","тройное негативное новообразование молочной железы","профилирование генной экспрессии","тамоксифен","летрозол","таселисиб","палбоциклиб"],"dc.subject.en":["breast cancer","neoadjuvant chemotherapy","neoadjuvant hormone therapy","triple negative breast neoplasm","gene expression profiling","tamoxifen","letrozole","taselisib","palbocyclib"],"title":["Preoperative Hormone Therapy in the Treatment of Breast Cancer: What Do We Know So Far?","Роль неоадъювантной гормонотерапии в лечении рака молочной железы: что мы знаем на данный момент?"],"title_keyword":["Preoperative Hormone Therapy in the Treatment of Breast Cancer: What Do We Know So Far?","Роль неоадъювантной гормонотерапии в лечении рака молочной железы: что мы знаем на данный момент?"],"title_ac":["preoperative hormone therapy in the treatment of breast cancer: what do we know so far?\n|||\nPreoperative Hormone Therapy in the Treatment of Breast Cancer: What Do We Know So Far?","роль неоадъювантной гормонотерапии в лечении рака молочной железы: что мы знаем на данный момент?\n|||\nРоль неоадъювантной гормонотерапии в лечении рака молочной железы: что мы знаем на данный момент?"],"dc.title_sort":"Preoperative Hormone Therapy in the Treatment of Breast Cancer: What Do We Know So Far?","dc.title_hl":["Preoperative Hormone Therapy in the Treatment of Breast Cancer: What Do We Know So Far?","Роль неоадъювантной гормонотерапии в лечении рака молочной железы: что мы знаем на данный момент?"],"dc.title_mlt":["Preoperative Hormone Therapy in the Treatment of Breast Cancer: What Do We Know So Far?","Роль неоадъювантной гормонотерапии в лечении рака молочной железы: что мы знаем на данный момент?"],"dc.title":["Preoperative Hormone Therapy in the Treatment of Breast Cancer: What Do We Know So Far?","Роль неоадъювантной гормонотерапии в лечении рака молочной железы: что мы знаем на данный момент?"],"dc.title_stored":["Preoperative Hormone Therapy in the Treatment of Breast Cancer: What Do We Know So Far?\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nen","Роль неоадъювантной гормонотерапии в лечении рака молочной железы: что мы знаем на данный момент?\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nnull\n|||\nru"],"dc.title.en":["Preoperative Hormone Therapy in the Treatment of Breast Cancer: What Do We Know So Far?"],"dc.abstract.ru":["Рак молочной железы – самое распространенное злокачественное заболевание в мире. Один из методов лечения рака молочной железы – неоадъювантная химиотерапия. В настоящее время неоадъювантная химиотерапия (НХТ) – это стандарт лечения местнораспространенного рака молочной железы. Наибольшие преимущества от НХТ получают пациентки с HER2-положительным и трижды негативным подтипами рака молочной железы, у которых вероятность достижения pCR равна 50–60 %, в то время как вероятность достижения pCR у гормончувствительных, HER2-негативных подтипов рака молочной железы равна в среднем 10–20 %. Для пациенток с местнораспространенным гормончувствительным Her2neu-негативным раком молочной железы неоадъювантная гормонотерапия терапия способствует уменьшению стадии опухоли и увеличению частоты органосохраняющих операций. Однако неоадъювантная гормонотерапия по-прежнему не используется рутинно. Существует ограниченное количество клинических рекомендаций, в которых описан выбор оптимальной группы лекарственных препаратов, оптимальная продолжительность гормонотерапии и критерии отбора пациентов для предоперационной гормонотерапии. Это первый литературный обзор в России, который включает в себя систематизацию фактических данных, касающихся эффективности неоадъювантной гормонотерапии, сравнения гормонотерапии с химиотерапией в неоадъювантном режиме, сравнения групп гормональных препаратов, оптимальной длительности гормонотерапии, попыток комбинации гормонотерапии с препаратами группы селективных ингибиторов циклинзависимых киназ CDK4/6 и ингибиторов фосфатидилинозитол-3-киназы для женщин с местнораспространенным гормончувствительным Her2neu-негативным раком молочной железы. Также рассмотрены возможности применения современных коммерческих мультигенных панелей для оценки возможности определения когорты пациентов, для которой неоадъювантная гормонотерапия будет наиболее эффективна.
"],"dc.fullHTML":["ВВЕДЕНИЕ
\nРак молочной железы — самое распространенное злокачественное заболевание в мире. Согласно данным Международного агентства по изучению рака, в 2020 г. во всем мире было зарегистрировано 2,3 миллиона новых случаев рака молочной железы, что составляет 11,7 % всех случаев рака. Это пятая по значимости причина смертности от рака в мире, унесшая жизни 685 000 женщин в 2020 году [1][2].
\nОдним из методов лечения рака молочной железы является неоадъювантная химиотерапия.
\nВ настоящее время неоадъювантная химиотерапия (НХТ) признана стандартом лечения местнораспространенного рака молочной железы. Изначально целью НХТ являлось увеличение частоты органосохраняющих операций на молочной железе у пациенток с местнораспространенным раком молочной железы, который классифицируется как стадия III, а также подгруппы пациенток с IIB стадией заболевания и размером опухоли более 5 см, поскольку они являются кандидатами на мастэктомию [3]. В последующем исследования показали, что достижение патологического полного ответа (pCR), который определяется как ypT0 ypN0, также коррелирует с благоприятными долгосрочными клиническими результатами [3][4]. Наибольшие преимущества от НХТ получают пациентки с HER2-положительным и трижды негативным подтипами рака молочной железы, у которых вероятность достижения pCR равна 50–60 % [4–10], в то время как вероятность достижения pCR у гормончувствительных, HER2-негативных подтипов рака молочной железы равна в среднем 10–20 % [4][5][10–12]. Эти данные свидетельствуют о том, что, поскольку проведение неоадъювантной химиотерапии у подгруппы гормончувствительного рака молочной железы имеет низкую эффективность, необходимо изучение других методов неоадъювантного лечения с целью увеличения pCR.
\nЭффективность неоадъювантной гормонотерапии
\nБыло проведено три крупных рандомизированных клинических исследования, сравнивающих эффективность тамоксифена и ингибиторов ароматазы в неоадъювантном режиме. Исследование P024 является крупнейшим, в котором сравнивались неоадъювантная гормонотерапия тамоксифеном и летрозолом у женщин в постменопаузе с местнораспространенным гормончувствительным раком молочной железы. По результатам исследования прием летрозола приводил к значительно большей частоте объективных ответов (55 % для группы летрозола; 36 % для группы тамоксифена, P < 0,001) и частоте органосохраняющих операций (45 % для группы летрозола; 35 % для группы тамоксифена P = 0,022). Частота ответов в группе летрозола была выше независимо от уровня экспрессии эстрогеновых рецепторов [13]. В двух исследованиях PROACT и IMPACT сравнивались неоадъювантная гормонотерапия тамоксифеном и анастрозолом. С точки зрения частоты объективных ответов как в исследовании PROACT, так и в исследовании IMPACT было показано, что анастрозол не уступает тамоксифену по эффективности (частота объективных ответов 49,7 % для группы анастрозола, 39,7 %, для группы тамоксифена, P > 0,05 в исследовании PROACT и 37 % для группы анастрозола, 36 % для группы тамоксифена, P > 0,05 в исследовании IMPACT). Что касается органосохраняющих операций, исследование PROACT показало значительно более высокий показатель у пациенток, принимающих анастрозол (43,0 % для группы анастрозола и 30,8 % для группы тамоксифена), однако этот показатель не достиг статистической значимости в исследовании IMPACT [14][15].
\nТакже был проведен ряд исследований, сравнивающих различные ингибиторы ароматазы или ингибиторы ароматазы с фулвестрантом. В целом эти исследования не смогли продемонстрировать превосходство одного ингибитора ароматазы над другим. Исследование второй фазы ACOSOG Z1031 показало, что нет существенной разницы в частоте клинического ответа между эксеместаном (60,5 %, 95 % ДИ: 51,3–69,1 %), летрозолом (70,9 %, 95 % ДИ: 62,2–78,6 %) и анастрозолом (69,1 %, 95 % ДИ: 57,6–74,9 %). С точки зрения достижения органосохраняющей операции также не было показано существенных различий [16].
\nСравнение неоадъювантной химиотерапии и гормонотерапии
\nСуществует ограниченное количество данных, где сравниваются неоадъювантные режимы химиотерапии и гормонотерапии. Результаты метаанализа показали, что при применении неоадъювантной гормонотерапии достигается схожее число клинических ответов в сравнении с неоадъювантной химиотерапией [17]. Наилучшие доказательства получены в результате двух рандомизированных испытаний II фазы. В одном исследовании, где сравнивались неоадъювантная гормонотерапии ингибиторами ароматазы и неоадъювантная химиотерапия по схеме 4AC-4T, не было статистически значимой разницы с точки зрения времени до клинического ответа (57 и 51 день соответственно, Р > 0,05), патологического полного ответа (3 % против 6 %, Р > 0,05) [18]. По результатам исследования GEICAM/2006–0, в котором сравнивались неоадъювантная гормонотерапия эксеместаном и неоадъювантная химиотерапия по схеме 4EC-4T, не было обнаружено статистически значимой разницы с точки зрения частоты клинического ответа (48 % для эксеместана и 66 % химиотерапии; Р = 0,075), также наблюдалась тенденция к худшему исходу в группе эксеместана для пациенток в пременопаузе и пациенток с высокой экспрессией опухоли Ki67 (люминальная В) [19].
\nСравнение эффективности гормонотерапии в комбинации с химиотерапией или без нее в неоадъювантном режиме
\nСуществует одно исследование, в котором изучалась эффективность комбинации гормоно- и химиотерапии в неоадъювантном режиме. The ELIMINATE — рандомизированное проспективное исследование, результаты которого были доложены на ESMO Breast Cancer 2022. В нем сравнивалась эффективность комбинации ингибиторов ароматазы и химиотерапии по схеме AC-T против стандартной химиотерапии по схеме AC-T в неоадъювантном режиме. Результаты исследования показали, что нет статистически значимой разницы в снижении стадии до pT0/pT1 (23,5 % для группы химиогормонотерапии и 19,5 % для группы химиотерапии) [20].
\nДлительность неоадъювантной гормонотерапии
\nНа данный момент нет точных данных, касающихся оптимальной продолжительности проведения неоадъювантной гормонотерапии [21][22]. В большинстве рандомизированных исследований продолжительность лечения составляет 3–4 месяца [23]. На конференции St Gallen 62,2 % участников дискуссии поддержали введение неоадъювантной гормонотерапии до получения максимального ответа [24][25]. Еще 26,7 % участников дискуссии поддержали продолжительность от 4 до 8 месяцев, в то время как только 11,1 % поддержали текущую продолжительность от 3 до 4 месяцев [25]. На конференциях St Gallen в 2019 и в 2021 годах неоадъювантному лечению гормончувствительного рака молочной железы уделялось крайне ограниченное внимание без указания каких-либо новых рекомендаций по продолжительности гормонотерапии [26–28].
\nБудущие направления
\nРяд исследований, в которых изучался вопрос преодоления резистентности к гормонотерапии с использованием ингибиторов ароматазы и новых лекарственных препаратов, показали многообещающие результаты [29][30]. В рандомизированном исследовании 2 фазы LORELEI сравнивалось лечение летразолом в комбинации с ингибиторами фосфатидилинозитол-3-киназы и лечение летразолом в комбинации с плацебо в неоадъювантном режиме [29][30]. По результатам исследования добавление таселисиба к летрозолу приводило к большей частоте объективного ответа (39 % в группе плацебо против 50 % в группе таcелиcиба, 95 % ДИ: 1,00–2,38, p = 0,049).
\nОдно из новых направлений исследований — попытки добавления ингибиторов CDK4/6 в предоперационное лечение. В рандомизированном исследовании II фазы PALLET сравнивалось добавление палбоциклиба к летрозолу в неоадъювантном режиме у женщин в постменопаузе. По данным результатов исследования частота клинического ответа не отличалась между группами летрозола в комбинации с палбоциклибом и летрозола в монорежиме (P = 0,20; 54,3 % против 49,5 %) [31]. Результаты исследования II фазы NeoPAL показали, что комбинация летразола с палбоциклибом в неоадъювантном режиме не увеличивает частоту клинического ответа и частоту органосохраняющих операций по сравнению с неоадъювантной химиотерапией по схеме FAC (частота клинического ответа 75 и 72 % соответственно, частота органосохраняющих операций 69 и 67 % соответственно) [32]. The CORALLEEN — второе рандомизированное исследование, в котором оценивалась эффективность комбинации рибоциклиба с летрозолом в сравнении с химиотерапией по схеме у женщин в постменопаузе с гормонально-рецепторным раком молочной железы люминального В подтипа [33]. В конце 6 месяцев исследования частота клинического ответа составила 17,3 % в группе химиотерапии и 22,4 % в группе рибоциклиба и летрозола [33]
\nТакже интересна роль генетических панелей в качестве предиктора ответа на неоадъювантную гормонотерапию. При применении методики профилирования экспрессии генов (ПЭГ) используют прогностические сигнатуры, которые измеряют уровень экспрессии определенного набора транскриптов мРНК в опухоли молочной железы, ранее не подвергавшейся лечению, чтобы предоставить дополнительную информацию, которая позволяет точно прогнозировать вероятность рецидива заболевания и выявить клинически различные подтипы заболевания [34–36]. ПЭГ в настоящее время используется для стратификации рака молочной железы на присущие ему подтипы: HER-2-положительный, люминальный A и B, подвиды трижды негативного (базальноподобный) [37–39].
\nКоммерческие мультигенные панели (Onkotype Dx, Mammaprin) в настоящее время одобрены Американским обществом клинической онкологии (ASCO) [40], Европейским обществом медицинской онкологии (ESMO) [41] для принятия решения адъювантного лечения гормоночувствительного рака молочной железы. Также появляются исследования, которые демонстрируют пользу применения генетических панелей после неоадъювантного лечения [42–44]. Оценка рецидива (RS) является примером ПЭГ, разработанным в первую очередь для прогнозирования отдаленного рецидива рака молочной железы в условиях адъювантной терапии [45]. Анализ профиля экспрессии гена Oncotype DX 21 дает результат RS от 0 до 100 для женщин с гормончувствительным раком молочной железы, что оценивает риск рецидива через 10 лет [46][47]. 10-летний риск отдаленного рецидива для RS < 18 составил 6,8 % по сравнению с 30,5 % для пациенток с RS ≥ 31 [48, 49].
\nВ исследовании TransNEOS принимали участие 295 пациенток с гормончувствительным Her2/neu негативным раком молочной железы. Основной целью исследования было определить когорту пациенток, для которой неоадъювантная гормонотерапия будет наиболее эффективна. Перед началом неоадъювантной гормонотерапии пациенткам был проведен тест на исследовательской панели Oncotype DX. Частота ответов на терапию составила 54 % для пациенток с RS < 18, но только 22 % для RS > 31 [50].
\nЗАКЛЮЧЕНИЕ
\nРезультаты этого обзора свидетельствуют о том, что у определенной когорты пациенток с гормончувствительным HER2-негативным раком молочной железы неоадъювантная гормонотерапия может привести к значительному клиническому эффекту. Существуют веские основания рекомендовать ингибиторы ароматазы в неоадъювантном режиме в течение как минимум 6 месяцев, и такой вариант лечения должен быть включен в клинические рекомендации. Несмотря на большое количество исследований, посвященных изучению эффективности неоадъювантной гормонотерапии, по-прежнему не наблюдается тенденции к использованию этой схемы лечения в рутинной клинической практике. Рекомендации ESMO с 2019 года включают лечение ингибиторами ароматазы в неоадъювантном режиме продолжительностью 4–8 месяцев. Однако нет четких рекомендаций по отбору пациенток для неоадъювантной гормонотерапии, что подчеркивает важность разработки надежных критериев отбора. Также результаты этого обзора продемонстрировали, что эскалация гормонотерапии при деэскалации химиотерапии приводит к аналогичным лечебным результатам с улучшением качества жизни пациенток.
\nИнформация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.
\nConflict of interest. The authors declare no conflict of interest.
\nИнформация о спонсорстве. Данная работа не финансировалась.
\nSponsorship data. This work is not funded.
"],"dc.fullHTML.ru":["ВВЕДЕНИЕ
\nРак молочной железы — самое распространенное злокачественное заболевание в мире. Согласно данным Международного агентства по изучению рака, в 2020 г. во всем мире было зарегистрировано 2,3 миллиона новых случаев рака молочной железы, что составляет 11,7 % всех случаев рака. Это пятая по значимости причина смертности от рака в мире, унесшая жизни 685 000 женщин в 2020 году [1][2].
\nОдним из методов лечения рака молочной железы является неоадъювантная химиотерапия.
\nВ настоящее время неоадъювантная химиотерапия (НХТ) признана стандартом лечения местнораспространенного рака молочной железы. Изначально целью НХТ являлось увеличение частоты органосохраняющих операций на молочной железе у пациенток с местнораспространенным раком молочной железы, который классифицируется как стадия III, а также подгруппы пациенток с IIB стадией заболевания и размером опухоли более 5 см, поскольку они являются кандидатами на мастэктомию [3]. В последующем исследования показали, что достижение патологического полного ответа (pCR), который определяется как ypT0 ypN0, также коррелирует с благоприятными долгосрочными клиническими результатами [3][4]. Наибольшие преимущества от НХТ получают пациентки с HER2-положительным и трижды негативным подтипами рака молочной железы, у которых вероятность достижения pCR равна 50–60 % [4–10], в то время как вероятность достижения pCR у гормончувствительных, HER2-негативных подтипов рака молочной железы равна в среднем 10–20 % [4][5][10–12]. Эти данные свидетельствуют о том, что, поскольку проведение неоадъювантной химиотерапии у подгруппы гормончувствительного рака молочной железы имеет низкую эффективность, необходимо изучение других методов неоадъювантного лечения с целью увеличения pCR.
\nЭффективность неоадъювантной гормонотерапии
\nБыло проведено три крупных рандомизированных клинических исследования, сравнивающих эффективность тамоксифена и ингибиторов ароматазы в неоадъювантном режиме. Исследование P024 является крупнейшим, в котором сравнивались неоадъювантная гормонотерапия тамоксифеном и летрозолом у женщин в постменопаузе с местнораспространенным гормончувствительным раком молочной железы. По результатам исследования прием летрозола приводил к значительно большей частоте объективных ответов (55 % для группы летрозола; 36 % для группы тамоксифена, P < 0,001) и частоте органосохраняющих операций (45 % для группы летрозола; 35 % для группы тамоксифена P = 0,022). Частота ответов в группе летрозола была выше независимо от уровня экспрессии эстрогеновых рецепторов [13]. В двух исследованиях PROACT и IMPACT сравнивались неоадъювантная гормонотерапия тамоксифеном и анастрозолом. С точки зрения частоты объективных ответов как в исследовании PROACT, так и в исследовании IMPACT было показано, что анастрозол не уступает тамоксифену по эффективности (частота объективных ответов 49,7 % для группы анастрозола, 39,7 %, для группы тамоксифена, P > 0,05 в исследовании PROACT и 37 % для группы анастрозола, 36 % для группы тамоксифена, P > 0,05 в исследовании IMPACT). Что касается органосохраняющих операций, исследование PROACT показало значительно более высокий показатель у пациенток, принимающих анастрозол (43,0 % для группы анастрозола и 30,8 % для группы тамоксифена), однако этот показатель не достиг статистической значимости в исследовании IMPACT [14][15].
\nТакже был проведен ряд исследований, сравнивающих различные ингибиторы ароматазы или ингибиторы ароматазы с фулвестрантом. В целом эти исследования не смогли продемонстрировать превосходство одного ингибитора ароматазы над другим. Исследование второй фазы ACOSOG Z1031 показало, что нет существенной разницы в частоте клинического ответа между эксеместаном (60,5 %, 95 % ДИ: 51,3–69,1 %), летрозолом (70,9 %, 95 % ДИ: 62,2–78,6 %) и анастрозолом (69,1 %, 95 % ДИ: 57,6–74,9 %). С точки зрения достижения органосохраняющей операции также не было показано существенных различий [16].
\nСравнение неоадъювантной химиотерапии и гормонотерапии
\nСуществует ограниченное количество данных, где сравниваются неоадъювантные режимы химиотерапии и гормонотерапии. Результаты метаанализа показали, что при применении неоадъювантной гормонотерапии достигается схожее число клинических ответов в сравнении с неоадъювантной химиотерапией [17]. Наилучшие доказательства получены в результате двух рандомизированных испытаний II фазы. В одном исследовании, где сравнивались неоадъювантная гормонотерапии ингибиторами ароматазы и неоадъювантная химиотерапия по схеме 4AC-4T, не было статистически значимой разницы с точки зрения времени до клинического ответа (57 и 51 день соответственно, Р > 0,05), патологического полного ответа (3 % против 6 %, Р > 0,05) [18]. По результатам исследования GEICAM/2006–0, в котором сравнивались неоадъювантная гормонотерапия эксеместаном и неоадъювантная химиотерапия по схеме 4EC-4T, не было обнаружено статистически значимой разницы с точки зрения частоты клинического ответа (48 % для эксеместана и 66 % химиотерапии; Р = 0,075), также наблюдалась тенденция к худшему исходу в группе эксеместана для пациенток в пременопаузе и пациенток с высокой экспрессией опухоли Ki67 (люминальная В) [19].
\nСравнение эффективности гормонотерапии в комбинации с химиотерапией или без нее в неоадъювантном режиме
\nСуществует одно исследование, в котором изучалась эффективность комбинации гормоно- и химиотерапии в неоадъювантном режиме. The ELIMINATE — рандомизированное проспективное исследование, результаты которого были доложены на ESMO Breast Cancer 2022. В нем сравнивалась эффективность комбинации ингибиторов ароматазы и химиотерапии по схеме AC-T против стандартной химиотерапии по схеме AC-T в неоадъювантном режиме. Результаты исследования показали, что нет статистически значимой разницы в снижении стадии до pT0/pT1 (23,5 % для группы химиогормонотерапии и 19,5 % для группы химиотерапии) [20].
\nДлительность неоадъювантной гормонотерапии
\nНа данный момент нет точных данных, касающихся оптимальной продолжительности проведения неоадъювантной гормонотерапии [21][22]. В большинстве рандомизированных исследований продолжительность лечения составляет 3–4 месяца [23]. На конференции St Gallen 62,2 % участников дискуссии поддержали введение неоадъювантной гормонотерапии до получения максимального ответа [24][25]. Еще 26,7 % участников дискуссии поддержали продолжительность от 4 до 8 месяцев, в то время как только 11,1 % поддержали текущую продолжительность от 3 до 4 месяцев [25]. На конференциях St Gallen в 2019 и в 2021 годах неоадъювантному лечению гормончувствительного рака молочной железы уделялось крайне ограниченное внимание без указания каких-либо новых рекомендаций по продолжительности гормонотерапии [26–28].
\nБудущие направления
\nРяд исследований, в которых изучался вопрос преодоления резистентности к гормонотерапии с использованием ингибиторов ароматазы и новых лекарственных препаратов, показали многообещающие результаты [29][30]. В рандомизированном исследовании 2 фазы LORELEI сравнивалось лечение летразолом в комбинации с ингибиторами фосфатидилинозитол-3-киназы и лечение летразолом в комбинации с плацебо в неоадъювантном режиме [29][30]. По результатам исследования добавление таселисиба к летрозолу приводило к большей частоте объективного ответа (39 % в группе плацебо против 50 % в группе таcелиcиба, 95 % ДИ: 1,00–2,38, p = 0,049).
\nОдно из новых направлений исследований — попытки добавления ингибиторов CDK4/6 в предоперационное лечение. В рандомизированном исследовании II фазы PALLET сравнивалось добавление палбоциклиба к летрозолу в неоадъювантном режиме у женщин в постменопаузе. По данным результатов исследования частота клинического ответа не отличалась между группами летрозола в комбинации с палбоциклибом и летрозола в монорежиме (P = 0,20; 54,3 % против 49,5 %) [31]. Результаты исследования II фазы NeoPAL показали, что комбинация летразола с палбоциклибом в неоадъювантном режиме не увеличивает частоту клинического ответа и частоту органосохраняющих операций по сравнению с неоадъювантной химиотерапией по схеме FAC (частота клинического ответа 75 и 72 % соответственно, частота органосохраняющих операций 69 и 67 % соответственно) [32]. The CORALLEEN — второе рандомизированное исследование, в котором оценивалась эффективность комбинации рибоциклиба с летрозолом в сравнении с химиотерапией по схеме у женщин в постменопаузе с гормонально-рецепторным раком молочной железы люминального В подтипа [33]. В конце 6 месяцев исследования частота клинического ответа составила 17,3 % в группе химиотерапии и 22,4 % в группе рибоциклиба и летрозола [33]
\nТакже интересна роль генетических панелей в качестве предиктора ответа на неоадъювантную гормонотерапию. При применении методики профилирования экспрессии генов (ПЭГ) используют прогностические сигнатуры, которые измеряют уровень экспрессии определенного набора транскриптов мРНК в опухоли молочной железы, ранее не подвергавшейся лечению, чтобы предоставить дополнительную информацию, которая позволяет точно прогнозировать вероятность рецидива заболевания и выявить клинически различные подтипы заболевания [34–36]. ПЭГ в настоящее время используется для стратификации рака молочной железы на присущие ему подтипы: HER-2-положительный, люминальный A и B, подвиды трижды негативного (базальноподобный) [37–39].
\nКоммерческие мультигенные панели (Onkotype Dx, Mammaprin) в настоящее время одобрены Американским обществом клинической онкологии (ASCO) [40], Европейским обществом медицинской онкологии (ESMO) [41] для принятия решения адъювантного лечения гормоночувствительного рака молочной железы. Также появляются исследования, которые демонстрируют пользу применения генетических панелей после неоадъювантного лечения [42–44]. Оценка рецидива (RS) является примером ПЭГ, разработанным в первую очередь для прогнозирования отдаленного рецидива рака молочной железы в условиях адъювантной терапии [45]. Анализ профиля экспрессии гена Oncotype DX 21 дает результат RS от 0 до 100 для женщин с гормончувствительным раком молочной железы, что оценивает риск рецидива через 10 лет [46][47]. 10-летний риск отдаленного рецидива для RS < 18 составил 6,8 % по сравнению с 30,5 % для пациенток с RS ≥ 31 [48, 49].
\nВ исследовании TransNEOS принимали участие 295 пациенток с гормончувствительным Her2/neu негативным раком молочной железы. Основной целью исследования было определить когорту пациенток, для которой неоадъювантная гормонотерапия будет наиболее эффективна. Перед началом неоадъювантной гормонотерапии пациенткам был проведен тест на исследовательской панели Oncotype DX. Частота ответов на терапию составила 54 % для пациенток с RS < 18, но только 22 % для RS > 31 [50].
\nЗАКЛЮЧЕНИЕ
\nРезультаты этого обзора свидетельствуют о том, что у определенной когорты пациенток с гормончувствительным HER2-негативным раком молочной железы неоадъювантная гормонотерапия может привести к значительному клиническому эффекту. Существуют веские основания рекомендовать ингибиторы ароматазы в неоадъювантном режиме в течение как минимум 6 месяцев, и такой вариант лечения должен быть включен в клинические рекомендации. Несмотря на большое количество исследований, посвященных изучению эффективности неоадъювантной гормонотерапии, по-прежнему не наблюдается тенденции к использованию этой схемы лечения в рутинной клинической практике. Рекомендации ESMO с 2019 года включают лечение ингибиторами ароматазы в неоадъювантном режиме продолжительностью 4–8 месяцев. Однако нет четких рекомендаций по отбору пациенток для неоадъювантной гормонотерапии, что подчеркивает важность разработки надежных критериев отбора. Также результаты этого обзора продемонстрировали, что эскалация гормонотерапии при деэскалации химиотерапии приводит к аналогичным лечебным результатам с улучшением качества жизни пациенток.
\nИнформация о конфликте интересов. Конфликт интересов отсутствует.
\nConflict of interest. The authors declare no conflict of interest.
\nИнформация о спонсорстве. Данная работа не финансировалась.
\nSponsorship data. This work is not funded.
"],"dc.fullRISC":["ВВЕДЕНИЕ\nРак молочной железы — самое распространенное зло-\nкачественное заболевание в мире. Согласно данным\nМеждународного агентства по изучению рака, в 2020 г.\nво всем мире было зарегистрировано 2,3 миллиона\nновых случаев рака молочной железы, что составля-\nет 11,7 % всех случаев рака. Это пятая по значимости\nпричина смертности от рака в мире, унесшая жизни\n685 000 женщин в 2020 году [1, 2].\nОдним из методов лечения рака молочной железы яв-\nляется неоадъювантная химиотерапия.\nВ настоящее время неоадъювантная химиотерапия\n(НХТ) признана стандартом лечения местнораспро-\nстраненного рака молочной железы. Изначально це-\nлью НХТ являлось увеличение частоты органосохра-\nняющих операций на молочной железе у пациенток\nс местнораспространенным раком молочной желе-\nзы, который классифицируется как стадия III, а так-\nже подгруппы пациенток с IIB стадией заболевания\nи размером опухоли более 5 см, поскольку они являют-\nся кандидатами на мастэктомию [3]. В последующем\nисследования показали, что достижение патологиче-\nского полного ответа (pCR), который определяется\nкак ypT0 ypN0, также коррелирует с благоприятными\nдолгосрочными клиническими результатами [3, 4].\nНаибольшие преимущества от НХТ получают паци-\nентки с HER2-положительным и трижды негативным\nподтипами рака молочной железы, у которых вероят-\nность достижения pCR равна 50–60 % [4–10], в то вре-\nмя как вероятность достижения pCR у гормончувстви-\nтельных, HER2-негативных подтипов рака молочной\nжелезы равна в среднем 10–20 % [4, 5, 10–12]. Эти\nданные свидетельствуют о том, что, поскольку про-\nведение неоадъювантной химиотерапии у подгруппы\nгормончувствительного рака молочной железы имеет\nнизкую эффективность, необходимо изучение других\nметодов неоадъювантного лечения с целью увеличе-\nния pCR.Эффективность неоадъювантной\nгормонотерапии\nБыло проведено три крупных рандомизированных\nклинических исследования, сравнивающих эффек-\nтивность тамоксифена и ингибиторов ароматазы\nв неоадъювантном режиме. Исследование P024 явля-\nется крупнейшим, в котором сравнивались неоадъю-\nвантная гормонотерапия тамоксифеном и летрозолом\nу женщин в постменопаузе с местнораспространен-\nным гормончувствительным раком молочной железы.\nПо результатам исследования прием летрозола при-\nводил к значительно большей частоте объективных\nответов (55 % для группы летрозола; 36 % для группы\nтамоксифена, P < 0,001) и частоте органосохраняющих\nопераций (45 % для группы летрозола; 35 % для груп-\nпы тамоксифена P = 0,022). Частота ответов в группе\nлетрозола была выше независимо от уровня экспрес-\nсии эстрогеновых рецепторов [13]. В двух исследова-\nниях PROACT и IMPACT сравнивались неоадъювант-\nная гормонотерапия тамоксифеном и анастрозолом.\nС точки зрения частоты объективных ответов как в ис-\nследовании PROACT, так и в исследовании IMPACT\nбыло показано, что анастрозол не уступает тамокси-\nфену по эффективности (частота объективных отве-\nтов 49,7 % для группы анастрозола, 39,7 %, для группы\nтамоксифена, P > 0,05 в исследовании PROACT и 37 %\nдля группы анастрозола, 36 % для группы тамокси-\nфена, P > 0,05 в исследовании IMPACT). Что касается\nорганосохраняющих операций, исследование PROACT\nпоказало значительно более высокий показатель у па-\nциенток, принимающих анастрозол (43,0 % для группы\nанастрозола и 30,8 % для группы тамоксифена), однако\nэтот показатель не достиг статистической значимости\nв исследовании IMPACT [14, 15].\nТакже был проведен ряд исследований, сравнивающих\nразличные ингибиторы ароматазы или ингибиторы\nароматазы с фулвестрантом. В целом эти исследования\nне смогли продемонстрировать превосходство одного\nингибитора ароматазы над другим. Исследование вто-\nрой фазы ACOSOG Z1031 показало, что нет существен-\nной разницы в частоте клинического ответа между эк-\nсеместаном (60,5 %, 95 % ДИ: 51,3–69,1 %), летрозолом\n(70,9 %, 95 % ДИ: 62,2–78,6 %) и анастрозолом (69,1 %,\n95 % ДИ: 57,6–74,9 %). С точки зрения достижения ор-\nганосохраняющей операции также не было показано\nсущественных различий [16].\nСравнение неоадъювантной химиотерапии\nи гормонотерапии\nСуществует ограниченное количество данных, где\nсравниваются неоадъювантные режимы химиотерапии\nи гормонотерапии. Результаты метаанализа показали,\nчто при применении неоадъювантной гормонотера-\nпии достигается схожее число клинических ответов\nв сравнении с неоадъювантной химиотерапией [17].\nНаилучшие доказательства получены в результате двух\nрандомизированных испытаний II фазы. В одном иссле-\nдовании, где сравнивались неоадъювантная гормоно-\nтерапии ингибиторами ароматазы и неоадъювантная\nхимиотерапия по схеме 4AC-4T, не было статистически\nзначимой разницы с точки зрения времени до клиниче-\nского ответа (57 и 51 день соответственно, Р > 0,05), па-\nтологического полного ответа (3 % против 6 %, Р > 0,05)\n[18]. По результатам исследования GEICAM/2006–0,\nв котором сравнивались неоадъювантная гормоноте-\nрапия эксеместаном и неоадъювантная химиотерапия\nпо схеме 4EC-4T, не было обнаружено статистически\nзначимой разницы с точки зрения частоты клиническо-\nго ответа (48 % для эксеместана и 66 % химиотерапии;\nР = 0,075), также наблюдалась тенденция к худшему ис-\nходу в группе эксеместана для пациенток в пременопа-\nузе и пациенток с высокой экспрессией опухоли Ki67\n(люминальная В) [19].\nСравнение эффективности гормонотерапии\nв комбинации с химиотерапией или без нее\nв неоадъювантном режиме\nСуществует одно исследование, в котором изучалась\nэффективность комбинации гормоно- и химиотерапии\nв неоадъювантном режиме. Th e ELIMINATE — рандо-\nмизированное проспективное исследование, резуль-\nтаты которого были доложены на ESMO Breast Cancer\n2022. В нем сравнивалась эффективность комбинации\nингибиторов ароматазы и химиотерапии по схеме AC-T\nпротив стандартной химиотерапии по схеме AC-T\nв неоадъювантном режиме. Результаты исследования\nпоказали, что нет статистически значимой разницы\nв снижении стадии до pT0/pT1 (23,5 % для группы хи-\nмиогормонотерапии и 19,5 % для группы химиотера-\nпии) [20].\nДлительность неоадъювантной гормонотерапии\nНа данный момент нет точных данных, касающихся\nоптимальной продолжительности проведения неоадъ-\nювантной гормонотерапии [21, 22]. В большинстве ран-\nдомизированных исследований продолжительность\nлечения составляет 3–4 месяца [23]. На конференции\nSt Gallen 62,2 % участников дискуссии поддержали\nвведение неоадъювантной гормонотерапии до получе-\nния максимального ответа [24, 25]. Еще 26,7 % участ-\nников дискуссии поддержали продолжительность\nот 4 до 8 месяцев, в то время как только 11,1 % поддер-\nжали текущую продолжительность от 3 до 4 месяцев\n[25]. На конференциях St Gallen в 2019 и в 2021 годах\nнеоадъювантному лечению гормончувствительного\nрака молочной железы уделялось крайне ограниченное\nвнимание без указания каких-либо новых рекоменда-\nций по продолжительности гормонотерапии [26–28].\nБудущие направления\nРяд исследований, в которых изучался вопрос преодоле-\nния резистентности к гормонотерапии с использованием\nингибиторов ароматазы и новых лекарственных препа-\nратов, показали многообещающие результаты [29, 30].\nВ рандомизированном исследовании 2 фазы LORELEI\nсравнивалось лечение летразолом в комбинации с ин-\nгибиторами фосфатидилинозитол-3-киназы и лечение\nлетразолом в комбинации с плацебо в неоадъювантномрежиме [29, 30]. По результатам исследования добавле-\nние таселисиба к летрозолу приводило к большей частоте\nобъективного ответа (39 % в группе плацебо против 50 %\nв группе таcелиcиба, 95 % ДИ: 1,00–2,38, p = 0,049).\nОдно из новых направлений исследований — попытки\nдобавления ингибиторов CDK4/6 в предоперационное\nлечение. В рандомизированном исследовании II фазы\nPALLET сравнивалось добавление палбоциклиба к ле-\nтрозолу в неоадъювантном режиме у женщин в постме-\nнопаузе. По данным результатов исследования частота\nклинического ответа не отличалась между группами\nлетрозола в комбинации с палбоциклибом и летрозо-\nла в монорежиме (P = 0,20; 54,3 % против 49,5 %) [31].\nРезультаты исследования II фазы NeoPAL показали,\nчто комбинация летразола с палбоциклибом в неоадъ-\nювантном режиме не увеличивает частоту клиниче-\nского ответа и частоту органосохраняющих опера-\nций по сравнению с неоадъювантной химиотерапией\nпо схеме FAC (частота клинического ответа 75 и 72 %\nсоответственно, частота органосохраняющих опера-\nций 69 и 67 % соответственно) [32]. Th e CORALLEEN —\nвторое рандомизированное исследование, в котором\nоценивалась эффективность комбинации рибоциклиба\nс летрозолом в сравнении с химиотерапией по схеме\nу женщин в постменопаузе с гормонально-рецептор-\nным раком молочной железы люминального В подтипа\n[33]. В конце 6 месяцев исследования частота клиниче-\nского ответа составила 17,3 % в группе химиотерапии\nи 22,4 % в группе рибоциклиба и летрозола [33]\nТакже интересна роль генетических панелей в каче-\nстве предиктора ответа на неоадъювантную гормоно-\nтерапию. При применении методики профилирования\nэкспрессии генов (ПЭГ) используют прогностические\nсигнатуры, которые измеряют уровень экспрессии\nопределенного набора транскриптов мРНК в опухоли\nмолочной железы, ранее не подвергавшейся лечению,\nчтобы предоставить дополнительную информацию, ко-\nторая позволяет точно прогнозировать вероятность ре-\nцидива заболевания и выявить клинически различные\nподтипы заболевания [34–36]. ПЭГ в настоящее время\nиспользуется для стратификации рака молочной желе-\nзы на присущие ему подтипы: HER-2-положительный,\nлюминальный A и B, подвиды трижды негативного (ба-\nзальноподобный) [37–39].\nКоммерческие мультигенные панели (Onkotype\nDx, Mammaprin) в настоящее время одобрены\nАмериканским обществом клинической онкологии\n(ASCO) [40], Европейским обществом медицинской он-\nкологии (ESMO) [41] для принятия решения адъювант-\nного лечения гормоночувствительного рака молочной\nжелезы. Также появляются исследования, которые де-\nмонстрируют пользу применения генетических пане-\nлей после неоадъювантного лечения [42–44]. Оценка\nрецидива (RS) является примером ПЭГ, разработан-\nным в первую очередь для прогнозирования отдален-\nного рецидива рака молочной железы в условиях адъ-\nювантной терапии [45]. Анализ профиля экспрессии\nгена Oncotype DX 21 дает результат RS от 0 до 100 для\nженщин с гормончувствительным раком молочной\nжелезы, что оценивает риск рецидива через 10 лет\n[46, 47]. 10-летний риск отдаленного рецидива для RS\n< 18 составил 6,8 % по сравнению с 30,5 % для пациен-\nток с RS ≥ 31 [48, 49].\nВ исследовании TransNEOS принимали участие 295 па-\nциенток с гормончувствительным Her2/neu негативным\nраком молочной железы. Основной целью исследова-\nния было определить когорту пациенток, для которой\nнеоадъювантная гормонотерапия будет наиболее эф-\nфективна. Перед началом неоадъювантной гормоноте-\nрапии пациенткам был проведен тест на исследователь-\nской панели Oncotype DX. Частота ответов на терапию\nсоставила 54 % для пациенток с RS < 18, но только 22 %\nдля RS > 31 [50].\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\nРезультаты этого обзора свидетельствуют о том,\nчто у определенной когорты пациенток с гормончув-\nствительным HER2-негативным раком молочной железы\nнеоадъювантная гормонотерапия может привести к зна-\nчительному клиническому эффекту. Существуют веские\nоснования рекомендовать ингибиторы ароматазы в нео-\nадъювантном режиме в течение как минимум 6 месяцев,\nи такой вариант лечения должен быть включен в клини-\nческие рекомендации. Несмотря на большое количество\nисследований, посвященных изучению эффективности\nнеоадъювантной гормонотерапии, по-прежнему не на-\nблюдается тенденции к использованию этой схемы ле-\nчения в рутинной клинической практике. Рекомендации\nESMO с 2019 года включают лечение ингибиторами аро-\nматазы в неоадъювантном режиме продолжительностью\n4–8 месяцев. Однако нет четких рекомендаций по от-\nбору пациенток для неоадъювантной гормонотерапии,\nчто подчеркивает важность разработки надежных кри-\nтериев отбора. Также результаты этого обзора продемон-\nстрировали, что эскалация гормонотерапии при деэска-\nлации химиотерапии приводит к аналогичным лечебным\nрезультатам с улучшением качества жизни пациенток."],"dc.fullRISC.ru":["ВВЕДЕНИЕ\nРак молочной железы — самое распространенное зло-\nкачественное заболевание в мире. Согласно данным\nМеждународного агентства по изучению рака, в 2020 г.\nво всем мире было зарегистрировано 2,3 миллиона\nновых случаев рака молочной железы, что составля-\nет 11,7 % всех случаев рака. Это пятая по значимости\nпричина смертности от рака в мире, унесшая жизни\n685 000 женщин в 2020 году [1, 2].\nОдним из методов лечения рака молочной железы яв-\nляется неоадъювантная химиотерапия.\nВ настоящее время неоадъювантная химиотерапия\n(НХТ) признана стандартом лечения местнораспро-\nстраненного рака молочной железы. Изначально це-\nлью НХТ являлось увеличение частоты органосохра-\nняющих операций на молочной железе у пациенток\nс местнораспространенным раком молочной желе-\nзы, который классифицируется как стадия III, а так-\nже подгруппы пациенток с IIB стадией заболевания\nи размером опухоли более 5 см, поскольку они являют-\nся кандидатами на мастэктомию [3]. В последующем\nисследования показали, что достижение патологиче-\nского полного ответа (pCR), который определяется\nкак ypT0 ypN0, также коррелирует с благоприятными\nдолгосрочными клиническими результатами [3, 4].\nНаибольшие преимущества от НХТ получают паци-\nентки с HER2-положительным и трижды негативным\nподтипами рака молочной железы, у которых вероят-\nность достижения pCR равна 50–60 % [4–10], в то вре-\nмя как вероятность достижения pCR у гормончувстви-\nтельных, HER2-негативных подтипов рака молочной\nжелезы равна в среднем 10–20 % [4, 5, 10–12]. Эти\nданные свидетельствуют о том, что, поскольку про-\nведение неоадъювантной химиотерапии у подгруппы\nгормончувствительного рака молочной железы имеет\nнизкую эффективность, необходимо изучение других\nметодов неоадъювантного лечения с целью увеличе-\nния pCR.Эффективность неоадъювантной\nгормонотерапии\nБыло проведено три крупных рандомизированных\nклинических исследования, сравнивающих эффек-\nтивность тамоксифена и ингибиторов ароматазы\nв неоадъювантном режиме. Исследование P024 явля-\nется крупнейшим, в котором сравнивались неоадъю-\nвантная гормонотерапия тамоксифеном и летрозолом\nу женщин в постменопаузе с местнораспространен-\nным гормончувствительным раком молочной железы.\nПо результатам исследования прием летрозола при-\nводил к значительно большей частоте объективных\nответов (55 % для группы летрозола; 36 % для группы\nтамоксифена, P < 0,001) и частоте органосохраняющих\nопераций (45 % для группы летрозола; 35 % для груп-\nпы тамоксифена P = 0,022). Частота ответов в группе\nлетрозола была выше независимо от уровня экспрес-\nсии эстрогеновых рецепторов [13]. В двух исследова-\nниях PROACT и IMPACT сравнивались неоадъювант-\nная гормонотерапия тамоксифеном и анастрозолом.\nС точки зрения частоты объективных ответов как в ис-\nследовании PROACT, так и в исследовании IMPACT\nбыло показано, что анастрозол не уступает тамокси-\nфену по эффективности (частота объективных отве-\nтов 49,7 % для группы анастрозола, 39,7 %, для группы\nтамоксифена, P > 0,05 в исследовании PROACT и 37 %\nдля группы анастрозола, 36 % для группы тамокси-\nфена, P > 0,05 в исследовании IMPACT). Что касается\nорганосохраняющих операций, исследование PROACT\nпоказало значительно более высокий показатель у па-\nциенток, принимающих анастрозол (43,0 % для группы\nанастрозола и 30,8 % для группы тамоксифена), однако\nэтот показатель не достиг статистической значимости\nв исследовании IMPACT [14, 15].\nТакже был проведен ряд исследований, сравнивающих\nразличные ингибиторы ароматазы или ингибиторы\nароматазы с фулвестрантом. В целом эти исследования\nне смогли продемонстрировать превосходство одного\nингибитора ароматазы над другим. Исследование вто-\nрой фазы ACOSOG Z1031 показало, что нет существен-\nной разницы в частоте клинического ответа между эк-\nсеместаном (60,5 %, 95 % ДИ: 51,3–69,1 %), летрозолом\n(70,9 %, 95 % ДИ: 62,2–78,6 %) и анастрозолом (69,1 %,\n95 % ДИ: 57,6–74,9 %). С точки зрения достижения ор-\nганосохраняющей операции также не было показано\nсущественных различий [16].\nСравнение неоадъювантной химиотерапии\nи гормонотерапии\nСуществует ограниченное количество данных, где\nсравниваются неоадъювантные режимы химиотерапии\nи гормонотерапии. Результаты метаанализа показали,\nчто при применении неоадъювантной гормонотера-\nпии достигается схожее число клинических ответов\nв сравнении с неоадъювантной химиотерапией [17].\nНаилучшие доказательства получены в результате двух\nрандомизированных испытаний II фазы. В одном иссле-\nдовании, где сравнивались неоадъювантная гормоно-\nтерапии ингибиторами ароматазы и неоадъювантная\nхимиотерапия по схеме 4AC-4T, не было статистически\nзначимой разницы с точки зрения времени до клиниче-\nского ответа (57 и 51 день соответственно, Р > 0,05), па-\nтологического полного ответа (3 % против 6 %, Р > 0,05)\n[18]. По результатам исследования GEICAM/2006–0,\nв котором сравнивались неоадъювантная гормоноте-\nрапия эксеместаном и неоадъювантная химиотерапия\nпо схеме 4EC-4T, не было обнаружено статистически\nзначимой разницы с точки зрения частоты клиническо-\nго ответа (48 % для эксеместана и 66 % химиотерапии;\nР = 0,075), также наблюдалась тенденция к худшему ис-\nходу в группе эксеместана для пациенток в пременопа-\nузе и пациенток с высокой экспрессией опухоли Ki67\n(люминальная В) [19].\nСравнение эффективности гормонотерапии\nв комбинации с химиотерапией или без нее\nв неоадъювантном режиме\nСуществует одно исследование, в котором изучалась\nэффективность комбинации гормоно- и химиотерапии\nв неоадъювантном режиме. Th e ELIMINATE — рандо-\nмизированное проспективное исследование, резуль-\nтаты которого были доложены на ESMO Breast Cancer\n2022. В нем сравнивалась эффективность комбинации\nингибиторов ароматазы и химиотерапии по схеме AC-T\nпротив стандартной химиотерапии по схеме AC-T\nв неоадъювантном режиме. Результаты исследования\nпоказали, что нет статистически значимой разницы\nв снижении стадии до pT0/pT1 (23,5 % для группы хи-\nмиогормонотерапии и 19,5 % для группы химиотера-\nпии) [20].\nДлительность неоадъювантной гормонотерапии\nНа данный момент нет точных данных, касающихся\nоптимальной продолжительности проведения неоадъ-\nювантной гормонотерапии [21, 22]. В большинстве ран-\nдомизированных исследований продолжительность\nлечения составляет 3–4 месяца [23]. На конференции\nSt Gallen 62,2 % участников дискуссии поддержали\nвведение неоадъювантной гормонотерапии до получе-\nния максимального ответа [24, 25]. Еще 26,7 % участ-\nников дискуссии поддержали продолжительность\nот 4 до 8 месяцев, в то время как только 11,1 % поддер-\nжали текущую продолжительность от 3 до 4 месяцев\n[25]. На конференциях St Gallen в 2019 и в 2021 годах\nнеоадъювантному лечению гормончувствительного\nрака молочной железы уделялось крайне ограниченное\nвнимание без указания каких-либо новых рекоменда-\nций по продолжительности гормонотерапии [26–28].\nБудущие направления\nРяд исследований, в которых изучался вопрос преодоле-\nния резистентности к гормонотерапии с использованием\nингибиторов ароматазы и новых лекарственных препа-\nратов, показали многообещающие результаты [29, 30].\nВ рандомизированном исследовании 2 фазы LORELEI\nсравнивалось лечение летразолом в комбинации с ин-\nгибиторами фосфатидилинозитол-3-киназы и лечение\nлетразолом в комбинации с плацебо в неоадъювантномрежиме [29, 30]. По результатам исследования добавле-\nние таселисиба к летрозолу приводило к большей частоте\nобъективного ответа (39 % в группе плацебо против 50 %\nв группе таcелиcиба, 95 % ДИ: 1,00–2,38, p = 0,049).\nОдно из новых направлений исследований — попытки\nдобавления ингибиторов CDK4/6 в предоперационное\nлечение. В рандомизированном исследовании II фазы\nPALLET сравнивалось добавление палбоциклиба к ле-\nтрозолу в неоадъювантном режиме у женщин в постме-\nнопаузе. По данным результатов исследования частота\nклинического ответа не отличалась между группами\nлетрозола в комбинации с палбоциклибом и летрозо-\nла в монорежиме (P = 0,20; 54,3 % против 49,5 %) [31].\nРезультаты исследования II фазы NeoPAL показали,\nчто комбинация летразола с палбоциклибом в неоадъ-\nювантном режиме не увеличивает частоту клиниче-\nского ответа и частоту органосохраняющих опера-\nций по сравнению с неоадъювантной химиотерапией\nпо схеме FAC (частота клинического ответа 75 и 72 %\nсоответственно, частота органосохраняющих опера-\nций 69 и 67 % соответственно) [32]. Th e CORALLEEN —\nвторое рандомизированное исследование, в котором\nоценивалась эффективность комбинации рибоциклиба\nс летрозолом в сравнении с химиотерапией по схеме\nу женщин в постменопаузе с гормонально-рецептор-\nным раком молочной железы люминального В подтипа\n[33]. В конце 6 месяцев исследования частота клиниче-\nского ответа составила 17,3 % в группе химиотерапии\nи 22,4 % в группе рибоциклиба и летрозола [33]\nТакже интересна роль генетических панелей в каче-\nстве предиктора ответа на неоадъювантную гормоно-\nтерапию. При применении методики профилирования\nэкспрессии генов (ПЭГ) используют прогностические\nсигнатуры, которые измеряют уровень экспрессии\nопределенного набора транскриптов мРНК в опухоли\nмолочной железы, ранее не подвергавшейся лечению,\nчтобы предоставить дополнительную информацию, ко-\nторая позволяет точно прогнозировать вероятность ре-\nцидива заболевания и выявить клинически различные\nподтипы заболевания [34–36]. ПЭГ в настоящее время\nиспользуется для стратификации рака молочной желе-\nзы на присущие ему подтипы: HER-2-положительный,\nлюминальный A и B, подвиды трижды негативного (ба-\nзальноподобный) [37–39].\nКоммерческие мультигенные панели (Onkotype\nDx, Mammaprin) в настоящее время одобрены\nАмериканским обществом клинической онкологии\n(ASCO) [40], Европейским обществом медицинской он-\nкологии (ESMO) [41] для принятия решения адъювант-\nного лечения гормоночувствительного рака молочной\nжелезы. Также появляются исследования, которые де-\nмонстрируют пользу применения генетических пане-\nлей после неоадъювантного лечения [42–44]. Оценка\nрецидива (RS) является примером ПЭГ, разработан-\nным в первую очередь для прогнозирования отдален-\nного рецидива рака молочной железы в условиях адъ-\nювантной терапии [45]. Анализ профиля экспрессии\nгена Oncotype DX 21 дает результат RS от 0 до 100 для\nженщин с гормончувствительным раком молочной\nжелезы, что оценивает риск рецидива через 10 лет\n[46, 47]. 10-летний риск отдаленного рецидива для RS\n< 18 составил 6,8 % по сравнению с 30,5 % для пациен-\nток с RS ≥ 31 [48, 49].\nВ исследовании TransNEOS принимали участие 295 па-\nциенток с гормончувствительным Her2/neu негативным\nраком молочной железы. Основной целью исследова-\nния было определить когорту пациенток, для которой\nнеоадъювантная гормонотерапия будет наиболее эф-\nфективна. Перед началом неоадъювантной гормоноте-\nрапии пациенткам был проведен тест на исследователь-\nской панели Oncotype DX. Частота ответов на терапию\nсоставила 54 % для пациенток с RS < 18, но только 22 %\nдля RS > 31 [50].\nЗАКЛЮЧЕНИЕ\nРезультаты этого обзора свидетельствуют о том,\nчто у определенной когорты пациенток с гормончув-\nствительным HER2-негативным раком молочной железы\nнеоадъювантная гормонотерапия может привести к зна-\nчительному клиническому эффекту. Существуют веские\nоснования рекомендовать ингибиторы ароматазы в нео-\nадъювантном режиме в течение как минимум 6 месяцев,\nи такой вариант лечения должен быть включен в клини-\nческие рекомендации. Несмотря на большое количество\nисследований, посвященных изучению эффективности\nнеоадъювантной гормонотерапии, по-прежнему не на-\nблюдается тенденции к использованию этой схемы ле-\nчения в рутинной клинической практике. Рекомендации\nESMO с 2019 года включают лечение ингибиторами аро-\nматазы в неоадъювантном режиме продолжительностью\n4–8 месяцев. Однако нет четких рекомендаций по от-\nбору пациенток для неоадъювантной гормонотерапии,\nчто подчеркивает важность разработки надежных кри-\nтериев отбора. Также результаты этого обзора продемон-\nстрировали, что эскалация гормонотерапии при деэска-\nлации химиотерапии приводит к аналогичным лечебным\nрезультатам с улучшением качества жизни пациенток."],"dc.subject.ru":["рак молочной железы","неоадъювантная химиотерапия","неоадъювантная гормонотерапия","тройное негативное новообразование молочной железы","профилирование генной экспрессии","тамоксифен","летрозол","таселисиб","палбоциклиб"],"dc.title.ru":["Роль неоадъювантной гормонотерапии в лечении рака молочной железы: что мы знаем на данный момент?"],"dc.issue.volume":["12"],"dc.issue.number":["3"],"dc.pages":["199-204"],"dc.rights":["CC BY 4.0"],"dc.section":["LITERATURE REVIEW","ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.section.en":["LITERATURE REVIEW"],"dc.section.ru":["ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ"],"dc.source":["Creative surgery and oncology","Креативная хирургия и онкология"],"dc.source.en":["Creative surgery and oncology"],"dc.source.ru":["Креативная хирургия и онкология"],"author":["В. В. Воротников","V. V. Vorotnikov","Р. А. Пахомова","R. A. Pakhomova","А. В. Сойнов","A. V. Soinov","А. С. Гунина","A. S. Gunina","И. В. Копытич","I. V. Kopytich","М. Г. Цой","M. G. Tsoi","С. А. Абдугаффоров","S. A. Abdugafforov"],"author_keyword":["В. В. Воротников","V. V. Vorotnikov","Р. А. Пахомова","R. A. Pakhomova","А. В. Сойнов","A. V. Soinov","А. С. Гунина","A. S. Gunina","И. В. Копытич","I. V. Kopytich","М. Г. Цой","M. G. Tsoi","С. А. Абдугаффоров","S. A. Abdugafforov"],"author_ac":["в. в. воротников\n|||\nВ. В. Воротников","v. v. vorotnikov\n|||\nV. V. Vorotnikov","р. а. пахомова\n|||\nР. А. Пахомова","r. a. pakhomova\n|||\nR. A. Pakhomova","а. в. сойнов\n|||\nА. В. Сойнов","a. v. soinov\n|||\nA. V. Soinov","а. с. гунина\n|||\nА. С. Гунина","a. s. gunina\n|||\nA. S. Gunina","и. в. копытич\n|||\nИ. В. Копытич","i. v. kopytich\n|||\nI. V. Kopytich","м. г. цой\n|||\nМ. Г. Цой","m. g. tsoi\n|||\nM. G. Tsoi","с. а. абдугаффоров\n|||\nС. А. Абдугаффоров","s. a. abdugafforov\n|||\nS. A. Abdugafforov"],"author_filter":["в. в. воротников\n|||\nВ. В. Воротников","v. v. vorotnikov\n|||\nV. V. Vorotnikov","р. а. пахомова\n|||\nР. А. Пахомова","r. a. pakhomova\n|||\nR. A. Pakhomova","а. в. сойнов\n|||\nА. В. Сойнов","a. v. soinov\n|||\nA. V. Soinov","а. с. гунина\n|||\nА. С. Гунина","a. s. gunina\n|||\nA. S. Gunina","и. в. копытич\n|||\nИ. В. Копытич","i. v. kopytich\n|||\nI. V. Kopytich","м. г. цой\n|||\nМ. Г. Цой","m. g. tsoi\n|||\nM. G. Tsoi","с. а. абдугаффоров\n|||\nС. А. Абдугаффоров","s. a. abdugafforov\n|||\nS. A. Abdugafforov"],"dc.author.name":["В. В. Воротников","V. V. Vorotnikov","Р. А. Пахомова","R. A. Pakhomova","А. В. Сойнов","A. V. Soinov","А. С. Гунина","A. S. Gunina","И. В. Копытич","I. V. Kopytich","М. Г. Цой","M. G. Tsoi","С. А. Абдугаффоров","S. A. Abdugafforov"],"dc.author.name.ru":["В. В. Воротников","Р. А. Пахомова","А. В. Сойнов","А. С. Гунина","И. В. Копытич","М. Г. Цой","С. А. Абдугаффоров"],"dc.author.affiliation":["Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова","A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry","Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова","A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry","Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова","A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry"],"dc.author.affiliation.ru":["Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова","Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова","Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова"],"dc.author.full":["В. В. Воротников | Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","V. V. Vorotnikov | Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","Р. А. Пахомова | Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова","R. A. Pakhomova | A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry","А. В. Сойнов | Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","A. V. Soinov | Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","А. С. Гунина | Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","A. S. Gunina | Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","И. В. Копытич | Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","I. V. Kopytich | Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","М. Г. Цой | Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова","M. G. Tsoi | A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry","С. А. Абдугаффоров | Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова","S. A. Abdugafforov | A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry"],"dc.author.full.ru":["В. В. Воротников | Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","Р. А. Пахомова | Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова","А. В. Сойнов | Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","А. С. Гунина | Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","И. В. Копытич | Центральная клиническая больница «РЖД-Медицина»","М. Г. Цой | Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова","С. А. Абдугаффоров | Московский государственный медико-стоматологический университет им. А.И. Евдокимова"],"dc.author.name.en":["V. V. Vorotnikov","R. A. Pakhomova","A. V. Soinov","A. S. Gunina","I. V. Kopytich","M. G. Tsoi","S. A. Abdugafforov"],"dc.author.affiliation.en":["Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry","Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry","A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry"],"dc.author.full.en":["V. V. Vorotnikov | Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","R. A. Pakhomova | A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry","A. V. Soinov | Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","A. S. Gunina | Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","I. V. Kopytich | Central Clinical Hospital «RZD-Medicine»","M. G. Tsoi | A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry","S. A. Abdugafforov | A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry"],"dc.authors":["{\"authors\": [{\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0426\\u0435\\u043d\\u0442\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u0430\\u044f \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u0431\\u043e\\u043b\\u044c\\u043d\\u0438\\u0446\\u0430 \\u00ab\\u0420\\u0416\\u0414-\\u041c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0430\\u00bb\", \"full_name\": \"\\u0412. \\u0412. \\u0412\\u043e\\u0440\\u043e\\u0442\\u043d\\u0438\\u043a\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Central Clinical Hospital \\u00abRZD-Medicine\\u00bb\", \"full_name\": \"V. V. Vorotnikov\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u041c\\u043e\\u0441\\u043a\\u043e\\u0432\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u043a\\u043e-\\u0441\\u0442\\u043e\\u043c\\u0430\\u0442\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442 \\u0438\\u043c. \\u0410.\\u0418. \\u0415\\u0432\\u0434\\u043e\\u043a\\u0438\\u043c\\u043e\\u0432\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0420. \\u0410. \\u041f\\u0430\\u0445\\u043e\\u043c\\u043e\\u0432\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry\", \"full_name\": \"R. A. Pakhomova\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"0000-0003-3739-5344\", \"affiliation\": \"\\u0426\\u0435\\u043d\\u0442\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u0430\\u044f \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u0431\\u043e\\u043b\\u044c\\u043d\\u0438\\u0446\\u0430 \\u00ab\\u0420\\u0416\\u0414-\\u041c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0430\\u00bb\", \"full_name\": \"\\u0410. \\u0412. \\u0421\\u043e\\u0439\\u043d\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"0000-0003-3739-5344\", \"affiliation\": \"Central Clinical Hospital \\u00abRZD-Medicine\\u00bb\", \"full_name\": \"A. V. Soinov\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0426\\u0435\\u043d\\u0442\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u0430\\u044f \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u0431\\u043e\\u043b\\u044c\\u043d\\u0438\\u0446\\u0430 \\u00ab\\u0420\\u0416\\u0414-\\u041c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0430\\u00bb\", \"full_name\": \"\\u0410. \\u0421. \\u0413\\u0443\\u043d\\u0438\\u043d\\u0430\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Central Clinical Hospital \\u00abRZD-Medicine\\u00bb\", \"full_name\": \"A. S. Gunina\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u0426\\u0435\\u043d\\u0442\\u0440\\u0430\\u043b\\u044c\\u043d\\u0430\\u044f \\u043a\\u043b\\u0438\\u043d\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0430\\u044f \\u0431\\u043e\\u043b\\u044c\\u043d\\u0438\\u0446\\u0430 \\u00ab\\u0420\\u0416\\u0414-\\u041c\\u0435\\u0434\\u0438\\u0446\\u0438\\u043d\\u0430\\u00bb\", \"full_name\": \"\\u0418. \\u0412. \\u041a\\u043e\\u043f\\u044b\\u0442\\u0438\\u0447\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"Central Clinical Hospital \\u00abRZD-Medicine\\u00bb\", \"full_name\": \"I. V. Kopytich\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u041c\\u043e\\u0441\\u043a\\u043e\\u0432\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u043a\\u043e-\\u0441\\u0442\\u043e\\u043c\\u0430\\u0442\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442 \\u0438\\u043c. \\u0410.\\u0418. \\u0415\\u0432\\u0434\\u043e\\u043a\\u0438\\u043c\\u043e\\u0432\\u0430\", \"full_name\": \"\\u041c. \\u0413. \\u0426\\u043e\\u0439\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry\", \"full_name\": \"M. G. Tsoi\"}}, {\"ru\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"\\u041c\\u043e\\u0441\\u043a\\u043e\\u0432\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0433\\u043e\\u0441\\u0443\\u0434\\u0430\\u0440\\u0441\\u0442\\u0432\\u0435\\u043d\\u043d\\u044b\\u0439 \\u043c\\u0435\\u0434\\u0438\\u043a\\u043e-\\u0441\\u0442\\u043e\\u043c\\u0430\\u0442\\u043e\\u043b\\u043e\\u0433\\u0438\\u0447\\u0435\\u0441\\u043a\\u0438\\u0439 \\u0443\\u043d\\u0438\\u0432\\u0435\\u0440\\u0441\\u0438\\u0442\\u0435\\u0442 \\u0438\\u043c. \\u0410.\\u0418. \\u0415\\u0432\\u0434\\u043e\\u043a\\u0438\\u043c\\u043e\\u0432\\u0430\", \"full_name\": \"\\u0421. \\u0410. \\u0410\\u0431\\u0434\\u0443\\u0433\\u0430\\u0444\\u0444\\u043e\\u0440\\u043e\\u0432\"}, \"en\": {\"orcid\": \"\", \"affiliation\": \"A.I. Yevdokimov Moscow State University of Medicine and Dentistry\", \"full_name\": \"S. A. Abdugafforov\"}}]}"],"dateIssued":["2022-10-24"],"dateIssued_keyword":["2022-10-24","2022"],"dateIssued_ac":["2022-10-24\n|||\n2022-10-24","2022"],"dateIssued.year":[2022],"dateIssued.year_sort":"2022","dc.date.published":["2022-10-24"],"dc.origin":["https://surgonco.elpub.ru/jour/article/view/714"],"dc.citation":["Sung H., Ferlay J., Siegel R.L., Laversanne M., Soerjomataram I., Jemal A., et al. Global Cancer Statistics 2020: GLOBOCAN Estimates of Incidence and Mortality Worldwide for 36 Cancers in 185 Countries. CA Cancer J Clin. 2021;71(3):209–49. DOI: 10.3322/caac.21660","Australian Institute of Health and Welfare 2019. Cancer in Australia 2019. Cancer series no.119. Cat. no. CAN 123. Canberra: AIHW; 2019.","Puglisi F., Follador A., Minisini A.M., Cardellino G.G., Russo S., Andreetta C., et al. Baseline staging tests after a new diagnosis of breast cancer: Further evidence of their limited indications. Ann. Oncol. 2005;16:263–6. DOI: 10.1093/annonc/mdi063","Liedtke C., Mazouni C., Hess K.R., André F., Tordai A., Mejia J.A., et al. Response to neoadjuvant therapy and long-term survival in patients with triple-negative breast cancer. J. Clin. Oncol. 2008;26:1275–81. DOI: 10.1200/JCO.2007.14.4147","Cortazar P., Zhang L., Untch M., Mehta K., Costantino J.P., Wolmark N., et al. Pathological complete response and long-term clinical benefit in breast cancer: The CTNeoBC pooled analysis. Lancet. 2014;384:164–72. DOI: 10.1016/S0140-6736(13)62422-8","Gianni L., Pienkowski T., Im Y.-H., Roman L., Tseng L.-M., Liu M.-C., et al. Efficacy and safety of neoadjuvant pertuzumab and trastuzumab in women with locally advanced, inflammatory, or early HER2-positive breast cancer (NeoSphere): A randomised multicentre, open-label, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2012;13:25–32. DOI: 10.1016/S1470-2045(11)70336-9","Korde L.A., Somerfield M.R., Carey L.A., Crews J.R., Denduluri N., Hwang E.S., et al. Neoadjuvant chemotherapy, endocrine therapy, and targeted therapy for breast cancer: ASCO Guideline. J Clin Oncol. 2021;39(13):1485–505. DOI: 10.1200/JCO.20.03399","van Ramshorst M.S., van der Voort A., van Werkhoven E.D., Mandjes I.A., Kemper I., Dezentjé V.O., et al. Neoadjuvant chemotherapy with or without anthracyclines in the presence of dual HER2 blockade for HER2-positive breast cancer (TRAIN-2): a multicentre, open-label, randomised, phase 3 trial. Lancet Oncol. 2018;19(12):1630–40. DOI: 10.1016/S1470-2045(18)30570-9","Zhang D., Lu W., Zhuo Z., Mei H., Wu X., Cui Y. Construction of a breast cancer prognosis model based on alternative splicing and immune infiltration. Discov Oncol. 2022;13(1):78. DOI: 10.1007/s12672-022-00506-0","Fujii T., Kogawa T., Dong W., Sahin A.A., Moulder S., Litton J.K., et al. Revisiting the definition of estrogen receptor positivity in HER2-negative primary breast cancer. Ann Oncol. 2017;28(10):2420–8. DOI: 10.1093/annonc/mdx397","Schneeweiss A., Chia S., Hickish T., Harvey V., Eniu A., Hegg R., et al. Pertuzumab plus trastuzumab in combination with standard neoadjuvant anthracycline-containing and anthracycline-free chemotherapy regimens in patients with HER2-positive early breast cancer: A randomized phase II cardiac safety study (TRYPHAENA) Ann. Oncol. 2013;24:2278–84. DOI: 10.1093/annonc/mdt182","Sikov W.M., Berry D.A., Perou C.M., Singh B., Cirrincione C.T., Tolaney S.M., et al. Impact of the addition of carboplatin and/or bevacizumab to neoadjuvant once-per-week paclitaxel followed by dose-dense doxorubicin and cyclophosphamide on pathologic complete response rates in stage II to III triple-negative breast cancer: CALGB 40603 (Alliance) J. Clin. Oncol. 2015;33:13–21. DOI: 10.1200/jco.2014.57.0572","Ellis M.J., Ma C. Letrozole in the neoadjuvant setting: the P024 trial. Breast Cancer Res Treat. 2007;105(Suppl 1):33–43. DOI: 10.1007/s10549-007-9701-x","Smith I.E., Dowsett M., Ebbs S.R., Dixon J.M., Skene A., Blohmer J.U., et al. Neoadjuvant treatment of postmenopausal breast cancer with anastrozole, tamoxifen, or both in combination: the Immediate Preoperative Anastrozole, Tamoxifen, or Combined with Tamoxifen (IMPACT) multicenter double-blind randomized trial. J Clin Oncol. 2005;23(22):5108–16. DOI: 10.1200/JCO.2005.04.005","Cataliotti L., Buzdar A.U., Noguchi S., Bines J., Takatsuka Y., Petrakova K., et al. Comparison of anastrozole versus tamoxifen as preoperative therapy in postmenopausal women with hormone receptor-positive breast cancer: the Pre-Operative “Arimidex” Compared to Tamoxifen (PROACT) trial. Cancer. 2006;106(10):2095–103. DOI: 10.1002/cncr.21872","Ellis M.J., Suman V.J., Hoog J., Lin L., Snider J., Prat A., et al. Randomized phase II neoadjuvant comparison between letrozole, anastrozole, and exemestane for postmenopausal women with estrogen receptor-rich stage 2 to 3 breast cancer: clinical and biomarker outcomes and predictive value of the baseline PAM50-based intrinsic subtype--ACOSOG Z1031. J Clin Oncol. 2011;29(17):2342–9. DOI: 10.1200/JCO.2010.31.6950","Spring L.M., Gupta A., Reynolds K.L., Gadd M.A., Ellisen L.W., Isakoff S.J., et al. Neoadjuvant endocrine therapy for estrogen receptor-positive breast cancer: a systematic review and meta-analysis. JAMA Oncol. 2016;2(11):1477–86. DOI: 10.1001/jamaoncol.2016.1897","Semiglazov V.F., Semiglazov V.V., Dashyan G.A., Ziltsova E.K., Ivanov V.G., Bozhok A.A., et al. Phase 2 randomized trial of primary endocrine therapy vs chemotherapy in postmenopausal patients with estrogen receptor-positive breast cancer. Cancer. 2007;110:244–54. DOI: 10.1002/cncr.22789","Alba E., Calvo L., Albanell J., De La Haba J.R., Lanza A.A., Chacon J.I., et al. Chemotherapy (CT) and hormonotherapy (HT) as neoadjuvant treatment in luminal breast cancer patients: Results from the GEICAM/2006-03, a multicenter, randomized, phase-II study. Ann. Oncol. 2012;23:3069–74. DOI: 10.1093/annonc/mds132","Murray N., Francis P., Zdenkowski N., Wilcken N., Boyle F., Gebski V., et al. Randomized trial of neoadjuvant chemotherapy with or without concurrent aromatase inhibitor therapy to downstage ER+ve breast cancer: Breast Cancer Trials Group ANZ 1401 ELIMINATE trial. Ann Oncol. 2022;33(3):164–5. DOI: 10.1016/j.annonc.2022.03.107","Krainick-Strobel U.E., Lichtenegger W., Wallwiener D., Tulusan A.H., Janicke F., Bastert G., et al. Neoadjuvant letrozole in postmenopausal estrogen and/or progesterone receptor positive breast cancer: a phase IIb/III trial to investigate optimal duration of preoperative endocrine therapy. BMC Cancer. 2008;8:62. DOI: 10.1186/1471-2407-8-62","Llombart-Cussac A., Guerrero A., Galan A., Caranana V., Buch E., Rodriguez-Lescure A., et al. Phase II trial with letrozole to maximum response as primary systemic therapy in postmenopausal patients with ER/PgR[+] operable breast cancer. Clin Transl Oncol. 2012;14(2):125–31. DOI: 10.1007/s12094-012-0771-9","Carpenter R., Doughty J.C., Cordiner C., Moss N., Gandhi A., Wilson C., et al. Optimum duration of neoadjuvant letrozole to permit breast conserving surgery. Breast Cancer Res Treat. 2014;144(3):569–76. DOI: 10.1007/s10549-014-2835-8","Prat A., Saura C., Pascual T., Hernando C., Munoz M., Pare L., et al. Ribociclib plus letrozole versus chemotherapy for postmenopausal women with hormone receptor-positive, HER2-negative, luminal B breast cancer (CORALLEEN): an open-label, multicentre, randomised, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2020;21(1):33–43. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30786-7","Goldhirsch A., Winer E.P., Coates A.S., Gelber R.D., Piccart-Gebhart M., Thurlimann B., et al. Personalizing the treatment of women with early breast cancer: highlights of the St Gallen International Expert Consensus on the Primary Therapy of Early Breast Cancer 2013. Ann Oncol. 2016;24(9):2206–23. DOI: 10.1093/annonc/mdt303","Harbeck N., Thomssen C., Gnant M. St. Gallen 2013: brief preliminary summary of the consensus discussion. Breast Care (Basel). 2013;8(2):102–9. DOI: 10.1159/000351193","Burstein H.J., Curigliano G., Loibl S., Dubsky P., Gnant M., Poortmans P., et al. Estimating the benefits of therapy for early-stage breast cancer: the St. Gallen International Consensus Guidelines for the primary therapy of early breast cancer 2019. Ann Oncol. 2019;30(10):1541–57. DOI: 10.1093/annonc/mdz235","Burstein H.J., Curigliano G., Thürlimann B., Weber W.P., Poortmans P., Regan M.M., et al. Customizing local and systemic therapies for women with early breast cancer: the St. Gallen International Consensus Guidelines for treatment of early breast cancer 2021. Ann Oncol. 2021;32(10):1216–35. DOI: 10.1016/j.annonc.2021.06.023","Lin M., Jin Y., Zhang J. Expert review on systemic treatment in the St. Gallen International Breast Cancer Conference 2021. Transl Breast Cancer Res 2021;2:17. DOI: 10.21037/tbcr-21-7","Jackisch C. Overcoming endocrine resistance in neoadjuvant endocrine therapy for early breast cancer. Lancet Oncol. 2019;20(9):1185–7. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30500-5","Saura C., Hlauschek D., Oliveira M., Zardavas D., Jallitsch-Halper A., de la Pena L., et al. Neoadjuvant letrozole plus taselisib versus letrozole plus placebo in postmenopausal women with oestrogen receptor-positive, HER2-negative, early-stage breast cancer (LORELEI): a multicentre, randomised, double-blind, placebo-controlled, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2019;20(9):1226–38. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30334-1","Johnston S., Puhalla S., Wheatley D., Ring A., Barry P., Holcombe C., et al. Randomized phase II study evaluating palbociclib in addition to letrozole as neoadjuvant therapy in estrogen receptor-positive early breast cancer: PALLET trial. J Clin Oncol. 2019;37(3):178–89. DOI: 10.1200/JCO.18.01624","Cottu P., D'Hondt V., Dureau S., Lerebours F., Desmoulins I., Heudel P.E., et al. Letrozole and palbociclib versus chemotherapy as neoadjuvant therapy of high-risk luminal breast cancer. Ann Oncol. 2018;29(12):2334–40. DOI: 10.1093/annonc/mdy448","Sestak I., Buus R., Cuzick J., Dubsky P., Kronenwett R., Denkert C., et al. Comparison of the performance of 6 prognostic signatures for estrogen receptor-positive breast cancer: a secondary analysis of a randomized clinical trial. JAMA Oncol. 2018;4(4):545–53. DOI: 10.1001/jamaoncol.2017.5524","Jaber M.I., Song B., Taylor C., Vaske C.J., Benz S.C., Rabizadeh S., et al. A deep learning image-based intrinsic molecular subtype classifier of breast tumors reveals tumor heterogeneity that may affect survival. Breast Cancer Res. 2020;22(1):12. DOI: 10.1186/s13058-020-1248-3","Andre F., Ismaila N., Allison K.H., Barlow W.E., Collyar D.E., Damodaran S., et al. Biomarkers for adjuvant endocrine and chemotherapy in early-stage breast cancer: ASCO Guideline Update. J Clin Oncol. 2022;40(16):1816–37. DOI: 10.1200/JCO.22.00069","Wu H.J., Chu P.Y. Recent discoveries of macromolecule- and cell-based biomarkers and therapeutic implications in breast cancer. Int J Mol Sci. 2021;22(2):636. DOI: 10.3390/ijms22020636","Goto-Yamaguchi L., Yamamoto-Ibusuki M., Yamamoto Y., Fujiki Y., Tomiguchi M., Sueta A., et al. Therapeutic predictors of neoadjuvant endocrine therapy response in estrogen receptor-positive breast cancer with reference to optimal gene expression profiling. Breast Cancer Res Treat. 2018;172(2):353–62. DOI: 10.1007/s10549-018-4933-5","Gao J.J., Swain S.M. Luminal a breast cancer and molecular assays: a review. Oncologist. 2018;23(5):556–65. DOI: 10.1634/theoncologist.2017-0535","Cardoso F., Kyriakides S., Ohno S., Penault-Llorca F., Poortmans P., Rubio I.T., et al. Early breast cancer: ESMO clinical practice guidelines for diagnosis, treatment and follow-up. Ann Oncol. 2019;30(10):1674. DOI: 10.1093/annonc/mdz173","Selli C., Turnbull A.K., Pearce D.A., Li A., Fernando A., Wills J., et al. Molecular changes during extended neoadjuvant letrozole treatment of breast cancer: distinguishing acquired resistance from dormant tumours. Breast Cancer Res. 2019;21(1):2. DOI: 10.1186/s13058-018-1089-5","Inda M.A., Blok E.J., Kuppen P.J.K., Charehbili A., den Biezen-Timmermans E.C., van Brussel A., et al. Estrogen Receptor pathway activity score to predict clinical response or resistance to neo-adjuvant endocrine therapy in primary breast cancer. Mol Cancer Ther. 2019;19(2):680–89. DOI: 10.1158/1535-7163.MCT-19-0318","Ueno T., Saji S., Masuda N., Iwata H., Kuroi K., Sato N., et al. Changes in recurrence score by neoadjuvant endocrine therapy of breast cancer and their prognostic implication. ESMO Open. 2019;4(1):e000476. DOI: 10.1136/esmoopen-2018-000476","Vendrell J.A., Solassol J., Gyorffy B., Vilquin P., Jarlier M., Donini C.F., et al. Evaluating ZNF217 mRNA expression levels as a predictor of response to endocrine therapy in ER+ breast cancer. Front Pharmacol. 2018;9:1581. DOI: 10.3389/fphar.2018.01581","Bear H.D., Wan W., Robidoux A., Rubin P., Limentani S., White R.L. Jr, et al. Using the 21-gene assay from core needle biopsies to choose neoadjuvant therapy for breast cancer: a multicenter trial. J Surg Oncol. 2017;115(8):917–23. DOI: 10.1002/jso.24610","Sparano J.A., Gray R.J., Makower D.F., Pritchard K.I., Albain K.S., Hayes D.F., et al. Adjuvant chemotherapy guided by a 21-gene expression assay in breast cancer. N Engl J Med. 2018;379(2):111–21. DOI: 10.1056/NEJMoa1804710","Russnes H.G., Lingjaerde O.C., Borresen-Dale A.L., Caldas C. Breast cancer molecular stratification: from intrinsic subtypes to integrative clusters. Am J Pathol. 2017;187(10):2152–62. DOI: 10.1016/j.ajpath.2017.04.022","Giridhar K.V., Liu M.C. Available and emerging molecular markers in the clinical management of breast cancer. Expert Rev Mol Diagn. 2019;19(10):919–28. DOI: 10.1080/14737159.2019.1664901","Gyorffy B., Hatzis C., Sanft T., Hofstatter E., Aktas B., Pusztai L. Multigene prognostic tests in breast cancer: past, present, future. Breast Cancer Res. 2017;17:11. DOI: 10.1186/s13058-015-0514-2","Iwata H., Masuda N., Yamamoto Y., Fujisawa T., Toyama T., Kashiwaba M., et al. Validation of the 21-gene test as a predictor of clinical response to neoadjuvant hormonal therapy for ER+, HER2-negative breast cancer: the TransNEOS study. Breast Cancer Res Treat. 2019;173(1):123–33. DOI: 10.1007/s10549-018-4964-y","Sung H., Ferlay J., Siegel R.L., Laversanne M., Soerjomataram I., Jemal A., et al. Global Cancer Statistics 2020: GLOBOCAN Estimates of Incidence and Mortality Worldwide for 36 Cancers in 185 Countries. CA Cancer J Clin. 2021;71(3):209–49. DOI: 10.3322/caac.21660","Australian Institute of Health and Welfare 2019. Cancer in Australia 2019. Cancer series no.119. Cat. no. CAN 123. Canberra: AIHW; 2019.","Puglisi F., Follador A., Minisini A.M., Cardellino G.G., Russo S., Andreetta C., et al. Baseline staging tests after a new diagnosis of breast cancer: Further evidence of their limited indications. Ann. Oncol. 2005;16:263–6. DOI: 10.1093/annonc/mdi063","Liedtke C., Mazouni C., Hess K.R., André F., Tordai A., Mejia J.A., et al. Response to neoadjuvant therapy and long-term survival in patients with triple-negative breast cancer. J. Clin. Oncol. 2008;26:1275–81. DOI: 10.1200/JCO.2007.14.4147","Cortazar P., Zhang L., Untch M., Mehta K., Costantino J.P., Wolmark N., et al. Pathological complete response and long-term clinical benefit in breast cancer: The CTNeoBC pooled analysis. Lancet. 2014;384:164–72. DOI: 10.1016/S0140-6736(13)62422-8","Gianni L., Pienkowski T., Im Y.-H., Roman L., Tseng L.-M., Liu M.-C., et al. Efficacy and safety of neoadjuvant pertuzumab and trastuzumab in women with locally advanced, inflammatory, or early HER2-positive breast cancer (NeoSphere): A randomised multicentre, open-label, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2012;13:25–32. DOI: 10.1016/S1470-2045(11)70336-9","Korde L.A., Somerfield M.R., Carey L.A., Crews J.R., Denduluri N., Hwang E.S., et al. Neoadjuvant chemotherapy, endocrine therapy, and targeted therapy for breast cancer: ASCO Guideline. J Clin Oncol. 2021;39(13):1485–505. DOI: 10.1200/JCO.20.03399","van Ramshorst M.S., van der Voort A., van Werkhoven E.D., Mandjes I.A., Kemper I., Dezentjé V.O., et al. Neoadjuvant chemotherapy with or without anthracyclines in the presence of dual HER2 blockade for HER2-positive breast cancer (TRAIN-2): a multicentre, open-label, randomised, phase 3 trial. Lancet Oncol. 2018;19(12):1630–40. DOI: 10.1016/S1470-2045(18)30570-9","Zhang D., Lu W., Zhuo Z., Mei H., Wu X., Cui Y. Construction of a breast cancer prognosis model based on alternative splicing and immune infiltration. Discov Oncol. 2022;13(1):78. DOI: 10.1007/s12672-022-00506-0","Fujii T., Kogawa T., Dong W., Sahin A.A., Moulder S., Litton J.K., et al. Revisiting the definition of estrogen receptor positivity in HER2-negative primary breast cancer. Ann Oncol. 2017;28(10):2420–8. DOI: 10.1093/annonc/mdx397","Schneeweiss A., Chia S., Hickish T., Harvey V., Eniu A., Hegg R., et al. Pertuzumab plus trastuzumab in combination with standard neoadjuvant anthracycline-containing and anthracycline-free chemotherapy regimens in patients with HER2-positive early breast cancer: A randomized phase II cardiac safety study (TRYPHAENA) Ann. Oncol. 2013;24:2278–84. DOI: 10.1093/annonc/mdt182","Sikov W.M., Berry D.A., Perou C.M., Singh B., Cirrincione C.T., Tolaney S.M., et al. Impact of the addition of carboplatin and/or bevacizumab to neoadjuvant once-per-week paclitaxel followed by dose-dense doxorubicin and cyclophosphamide on pathologic complete response rates in stage II to III triple-negative breast cancer: CALGB 40603 (Alliance) J. Clin. Oncol. 2015;33:13–21. DOI: 10.1200/jco.2014.57.0572","Ellis M.J., Ma C. Letrozole in the neoadjuvant setting: the P024 trial. Breast Cancer Res Treat. 2007;105(Suppl 1):33–43. DOI: 10.1007/s10549-007-9701-x","Smith I.E., Dowsett M., Ebbs S.R., Dixon J.M., Skene A., Blohmer J.U., et al. Neoadjuvant treatment of postmenopausal breast cancer with anastrozole, tamoxifen, or both in combination: the Immediate Preoperative Anastrozole, Tamoxifen, or Combined with Tamoxifen (IMPACT) multicenter double-blind randomized trial. J Clin Oncol. 2005;23(22):5108–16. DOI: 10.1200/JCO.2005.04.005","Cataliotti L., Buzdar A.U., Noguchi S., Bines J., Takatsuka Y., Petrakova K., et al. Comparison of anastrozole versus tamoxifen as preoperative therapy in postmenopausal women with hormone receptor-positive breast cancer: the Pre-Operative “Arimidex” Compared to Tamoxifen (PROACT) trial. Cancer. 2006;106(10):2095–103. DOI: 10.1002/cncr.21872","Ellis M.J., Suman V.J., Hoog J., Lin L., Snider J., Prat A., et al. Randomized phase II neoadjuvant comparison between letrozole, anastrozole, and exemestane for postmenopausal women with estrogen receptor-rich stage 2 to 3 breast cancer: clinical and biomarker outcomes and predictive value of the baseline PAM50-based intrinsic subtype--ACOSOG Z1031. J Clin Oncol. 2011;29(17):2342–9. DOI: 10.1200/JCO.2010.31.6950","Spring L.M., Gupta A., Reynolds K.L., Gadd M.A., Ellisen L.W., Isakoff S.J., et al. Neoadjuvant endocrine therapy for estrogen receptor-positive breast cancer: a systematic review and meta-analysis. JAMA Oncol. 2016;2(11):1477–86. DOI: 10.1001/jamaoncol.2016.1897","Semiglazov V.F., Semiglazov V.V., Dashyan G.A., Ziltsova E.K., Ivanov V.G., Bozhok A.A., et al. Phase 2 randomized trial of primary endocrine therapy vs chemotherapy in postmenopausal patients with estrogen receptor-positive breast cancer. Cancer. 2007;110:244–54. DOI: 10.1002/cncr.22789","Alba E., Calvo L., Albanell J., De La Haba J.R., Lanza A.A., Chacon J.I., et al. Chemotherapy (CT) and hormonotherapy (HT) as neoadjuvant treatment in luminal breast cancer patients: Results from the GEICAM/2006-03, a multicenter, randomized, phase-II study. Ann. Oncol. 2012;23:3069–74. DOI: 10.1093/annonc/mds132","Murray N., Francis P., Zdenkowski N., Wilcken N., Boyle F., Gebski V., et al. Randomized trial of neoadjuvant chemotherapy with or without concurrent aromatase inhibitor therapy to downstage ER+ve breast cancer: Breast Cancer Trials Group ANZ 1401 ELIMINATE trial. Ann Oncol. 2022;33(3):164–5. DOI: 10.1016/j.annonc.2022.03.107","Krainick-Strobel U.E., Lichtenegger W., Wallwiener D., Tulusan A.H., Janicke F., Bastert G., et al. Neoadjuvant letrozole in postmenopausal estrogen and/or progesterone receptor positive breast cancer: a phase IIb/III trial to investigate optimal duration of preoperative endocrine therapy. BMC Cancer. 2008;8:62. DOI: 10.1186/1471-2407-8-62","Llombart-Cussac A., Guerrero A., Galan A., Caranana V., Buch E., Rodriguez-Lescure A., et al. Phase II trial with letrozole to maximum response as primary systemic therapy in postmenopausal patients with ER/PgR[+] operable breast cancer. Clin Transl Oncol. 2012;14(2):125–31. DOI: 10.1007/s12094-012-0771-9","Carpenter R., Doughty J.C., Cordiner C., Moss N., Gandhi A., Wilson C., et al. Optimum duration of neoadjuvant letrozole to permit breast conserving surgery. Breast Cancer Res Treat. 2014;144(3):569–76. DOI: 10.1007/s10549-014-2835-8","Prat A., Saura C., Pascual T., Hernando C., Munoz M., Pare L., et al. Ribociclib plus letrozole versus chemotherapy for postmenopausal women with hormone receptor-positive, HER2-negative, luminal B breast cancer (CORALLEEN): an open-label, multicentre, randomised, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2020;21(1):33–43. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30786-7","Goldhirsch A., Winer E.P., Coates A.S., Gelber R.D., Piccart-Gebhart M., Thurlimann B., et al. Personalizing the treatment of women with early breast cancer: highlights of the St Gallen International Expert Consensus on the Primary Therapy of Early Breast Cancer 2013. Ann Oncol. 2016;24(9):2206–23. DOI: 10.1093/annonc/mdt303","Harbeck N., Thomssen C., Gnant M. St. Gallen 2013: brief preliminary summary of the consensus discussion. Breast Care (Basel). 2013;8(2):102–9. DOI: 10.1159/000351193","Burstein H.J., Curigliano G., Loibl S., Dubsky P., Gnant M., Poortmans P., et al. Estimating the benefits of therapy for early-stage breast cancer: the St. Gallen International Consensus Guidelines for the primary therapy of early breast cancer 2019. Ann Oncol. 2019;30(10):1541–57. DOI: 10.1093/annonc/mdz235","Burstein H.J., Curigliano G., Thürlimann B., Weber W.P., Poortmans P., Regan M.M., et al. Customizing local and systemic therapies for women with early breast cancer: the St. Gallen International Consensus Guidelines for treatment of early breast cancer 2021. Ann Oncol. 2021;32(10):1216–35. DOI: 10.1016/j.annonc.2021.06.023","Lin M., Jin Y., Zhang J. Expert review on systemic treatment in the St. Gallen International Breast Cancer Conference 2021. Transl Breast Cancer Res 2021;2:17. DOI: 10.21037/tbcr-21-7","Jackisch C. Overcoming endocrine resistance in neoadjuvant endocrine therapy for early breast cancer. Lancet Oncol. 2019;20(9):1185–7. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30500-5","Saura C., Hlauschek D., Oliveira M., Zardavas D., Jallitsch-Halper A., de la Pena L., et al. Neoadjuvant letrozole plus taselisib versus letrozole plus placebo in postmenopausal women with oestrogen receptor-positive, HER2-negative, early-stage breast cancer (LORELEI): a multicentre, randomised, double-blind, placebo-controlled, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2019;20(9):1226–38. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30334-1","Johnston S., Puhalla S., Wheatley D., Ring A., Barry P., Holcombe C., et al. Randomized phase II study evaluating palbociclib in addition to letrozole as neoadjuvant therapy in estrogen receptor-positive early breast cancer: PALLET trial. J Clin Oncol. 2019;37(3):178–89. DOI: 10.1200/JCO.18.01624","Cottu P., D'Hondt V., Dureau S., Lerebours F., Desmoulins I., Heudel P.E., et al. Letrozole and palbociclib versus chemotherapy as neoadjuvant therapy of high-risk luminal breast cancer. Ann Oncol. 2018;29(12):2334–40. DOI: 10.1093/annonc/mdy448","Sestak I., Buus R., Cuzick J., Dubsky P., Kronenwett R., Denkert C., et al. Comparison of the performance of 6 prognostic signatures for estrogen receptor-positive breast cancer: a secondary analysis of a randomized clinical trial. JAMA Oncol. 2018;4(4):545–53. DOI: 10.1001/jamaoncol.2017.5524","Jaber M.I., Song B., Taylor C., Vaske C.J., Benz S.C., Rabizadeh S., et al. A deep learning image-based intrinsic molecular subtype classifier of breast tumors reveals tumor heterogeneity that may affect survival. Breast Cancer Res. 2020;22(1):12. DOI: 10.1186/s13058-020-1248-3","Andre F., Ismaila N., Allison K.H., Barlow W.E., Collyar D.E., Damodaran S., et al. Biomarkers for adjuvant endocrine and chemotherapy in early-stage breast cancer: ASCO Guideline Update. J Clin Oncol. 2022;40(16):1816–37. DOI: 10.1200/JCO.22.00069","Wu H.J., Chu P.Y. Recent discoveries of macromolecule- and cell-based biomarkers and therapeutic implications in breast cancer. Int J Mol Sci. 2021;22(2):636. DOI: 10.3390/ijms22020636","Goto-Yamaguchi L., Yamamoto-Ibusuki M., Yamamoto Y., Fujiki Y., Tomiguchi M., Sueta A., et al. Therapeutic predictors of neoadjuvant endocrine therapy response in estrogen receptor-positive breast cancer with reference to optimal gene expression profiling. Breast Cancer Res Treat. 2018;172(2):353–62. DOI: 10.1007/s10549-018-4933-5","Gao J.J., Swain S.M. Luminal a breast cancer and molecular assays: a review. Oncologist. 2018;23(5):556–65. DOI: 10.1634/theoncologist.2017-0535","Cardoso F., Kyriakides S., Ohno S., Penault-Llorca F., Poortmans P., Rubio I.T., et al. Early breast cancer: ESMO clinical practice guidelines for diagnosis, treatment and follow-up. Ann Oncol. 2019;30(10):1674. DOI: 10.1093/annonc/mdz173","Selli C., Turnbull A.K., Pearce D.A., Li A., Fernando A., Wills J., et al. Molecular changes during extended neoadjuvant letrozole treatment of breast cancer: distinguishing acquired resistance from dormant tumours. Breast Cancer Res. 2019;21(1):2. DOI: 10.1186/s13058-018-1089-5","Inda M.A., Blok E.J., Kuppen P.J.K., Charehbili A., den Biezen-Timmermans E.C., van Brussel A., et al. Estrogen Receptor pathway activity score to predict clinical response or resistance to neo-adjuvant endocrine therapy in primary breast cancer. Mol Cancer Ther. 2019;19(2):680–89. DOI: 10.1158/1535-7163.MCT-19-0318","Ueno T., Saji S., Masuda N., Iwata H., Kuroi K., Sato N., et al. Changes in recurrence score by neoadjuvant endocrine therapy of breast cancer and their prognostic implication. ESMO Open. 2019;4(1):e000476. DOI: 10.1136/esmoopen-2018-000476","Vendrell J.A., Solassol J., Gyorffy B., Vilquin P., Jarlier M., Donini C.F., et al. Evaluating ZNF217 mRNA expression levels as a predictor of response to endocrine therapy in ER+ breast cancer. Front Pharmacol. 2018;9:1581. DOI: 10.3389/fphar.2018.01581","Bear H.D., Wan W., Robidoux A., Rubin P., Limentani S., White R.L. Jr, et al. Using the 21-gene assay from core needle biopsies to choose neoadjuvant therapy for breast cancer: a multicenter trial. J Surg Oncol. 2017;115(8):917–23. DOI: 10.1002/jso.24610","Sparano J.A., Gray R.J., Makower D.F., Pritchard K.I., Albain K.S., Hayes D.F., et al. Adjuvant chemotherapy guided by a 21-gene expression assay in breast cancer. N Engl J Med. 2018;379(2):111–21. DOI: 10.1056/NEJMoa1804710","Russnes H.G., Lingjaerde O.C., Borresen-Dale A.L., Caldas C. Breast cancer molecular stratification: from intrinsic subtypes to integrative clusters. Am J Pathol. 2017;187(10):2152–62. DOI: 10.1016/j.ajpath.2017.04.022","Giridhar K.V., Liu M.C. Available and emerging molecular markers in the clinical management of breast cancer. Expert Rev Mol Diagn. 2019;19(10):919–28. DOI: 10.1080/14737159.2019.1664901","Gyorffy B., Hatzis C., Sanft T., Hofstatter E., Aktas B., Pusztai L. Multigene prognostic tests in breast cancer: past, present, future. Breast Cancer Res. 2017;17:11. DOI: 10.1186/s13058-015-0514-2","Iwata H., Masuda N., Yamamoto Y., Fujisawa T., Toyama T., Kashiwaba M., et al. Validation of the 21-gene test as a predictor of clinical response to neoadjuvant hormonal therapy for ER+, HER2-negative breast cancer: the TransNEOS study. Breast Cancer Res Treat. 2019;173(1):123–33. DOI: 10.1007/s10549-018-4964-y"],"dc.citation.ru":["Sung H., Ferlay J., Siegel R.L., Laversanne M., Soerjomataram I., Jemal A., et al. Global Cancer Statistics 2020: GLOBOCAN Estimates of Incidence and Mortality Worldwide for 36 Cancers in 185 Countries. CA Cancer J Clin. 2021;71(3):209–49. DOI: 10.3322/caac.21660","Australian Institute of Health and Welfare 2019. Cancer in Australia 2019. Cancer series no.119. Cat. no. CAN 123. Canberra: AIHW; 2019.","Puglisi F., Follador A., Minisini A.M., Cardellino G.G., Russo S., Andreetta C., et al. Baseline staging tests after a new diagnosis of breast cancer: Further evidence of their limited indications. Ann. Oncol. 2005;16:263–6. DOI: 10.1093/annonc/mdi063","Liedtke C., Mazouni C., Hess K.R., André F., Tordai A., Mejia J.A., et al. Response to neoadjuvant therapy and long-term survival in patients with triple-negative breast cancer. J. Clin. Oncol. 2008;26:1275–81. DOI: 10.1200/JCO.2007.14.4147","Cortazar P., Zhang L., Untch M., Mehta K., Costantino J.P., Wolmark N., et al. Pathological complete response and long-term clinical benefit in breast cancer: The CTNeoBC pooled analysis. Lancet. 2014;384:164–72. DOI: 10.1016/S0140-6736(13)62422-8","Gianni L., Pienkowski T., Im Y.-H., Roman L., Tseng L.-M., Liu M.-C., et al. Efficacy and safety of neoadjuvant pertuzumab and trastuzumab in women with locally advanced, inflammatory, or early HER2-positive breast cancer (NeoSphere): A randomised multicentre, open-label, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2012;13:25–32. DOI: 10.1016/S1470-2045(11)70336-9","Korde L.A., Somerfield M.R., Carey L.A., Crews J.R., Denduluri N., Hwang E.S., et al. Neoadjuvant chemotherapy, endocrine therapy, and targeted therapy for breast cancer: ASCO Guideline. J Clin Oncol. 2021;39(13):1485–505. DOI: 10.1200/JCO.20.03399","van Ramshorst M.S., van der Voort A., van Werkhoven E.D., Mandjes I.A., Kemper I., Dezentjé V.O., et al. Neoadjuvant chemotherapy with or without anthracyclines in the presence of dual HER2 blockade for HER2-positive breast cancer (TRAIN-2): a multicentre, open-label, randomised, phase 3 trial. Lancet Oncol. 2018;19(12):1630–40. DOI: 10.1016/S1470-2045(18)30570-9","Zhang D., Lu W., Zhuo Z., Mei H., Wu X., Cui Y. Construction of a breast cancer prognosis model based on alternative splicing and immune infiltration. Discov Oncol. 2022;13(1):78. DOI: 10.1007/s12672-022-00506-0","Fujii T., Kogawa T., Dong W., Sahin A.A., Moulder S., Litton J.K., et al. Revisiting the definition of estrogen receptor positivity in HER2-negative primary breast cancer. Ann Oncol. 2017;28(10):2420–8. DOI: 10.1093/annonc/mdx397","Schneeweiss A., Chia S., Hickish T., Harvey V., Eniu A., Hegg R., et al. Pertuzumab plus trastuzumab in combination with standard neoadjuvant anthracycline-containing and anthracycline-free chemotherapy regimens in patients with HER2-positive early breast cancer: A randomized phase II cardiac safety study (TRYPHAENA) Ann. Oncol. 2013;24:2278–84. DOI: 10.1093/annonc/mdt182","Sikov W.M., Berry D.A., Perou C.M., Singh B., Cirrincione C.T., Tolaney S.M., et al. Impact of the addition of carboplatin and/or bevacizumab to neoadjuvant once-per-week paclitaxel followed by dose-dense doxorubicin and cyclophosphamide on pathologic complete response rates in stage II to III triple-negative breast cancer: CALGB 40603 (Alliance) J. Clin. Oncol. 2015;33:13–21. DOI: 10.1200/jco.2014.57.0572","Ellis M.J., Ma C. Letrozole in the neoadjuvant setting: the P024 trial. Breast Cancer Res Treat. 2007;105(Suppl 1):33–43. DOI: 10.1007/s10549-007-9701-x","Smith I.E., Dowsett M., Ebbs S.R., Dixon J.M., Skene A., Blohmer J.U., et al. Neoadjuvant treatment of postmenopausal breast cancer with anastrozole, tamoxifen, or both in combination: the Immediate Preoperative Anastrozole, Tamoxifen, or Combined with Tamoxifen (IMPACT) multicenter double-blind randomized trial. J Clin Oncol. 2005;23(22):5108–16. DOI: 10.1200/JCO.2005.04.005","Cataliotti L., Buzdar A.U., Noguchi S., Bines J., Takatsuka Y., Petrakova K., et al. Comparison of anastrozole versus tamoxifen as preoperative therapy in postmenopausal women with hormone receptor-positive breast cancer: the Pre-Operative “Arimidex” Compared to Tamoxifen (PROACT) trial. Cancer. 2006;106(10):2095–103. DOI: 10.1002/cncr.21872","Ellis M.J., Suman V.J., Hoog J., Lin L., Snider J., Prat A., et al. Randomized phase II neoadjuvant comparison between letrozole, anastrozole, and exemestane for postmenopausal women with estrogen receptor-rich stage 2 to 3 breast cancer: clinical and biomarker outcomes and predictive value of the baseline PAM50-based intrinsic subtype--ACOSOG Z1031. J Clin Oncol. 2011;29(17):2342–9. DOI: 10.1200/JCO.2010.31.6950","Spring L.M., Gupta A., Reynolds K.L., Gadd M.A., Ellisen L.W., Isakoff S.J., et al. Neoadjuvant endocrine therapy for estrogen receptor-positive breast cancer: a systematic review and meta-analysis. JAMA Oncol. 2016;2(11):1477–86. DOI: 10.1001/jamaoncol.2016.1897","Semiglazov V.F., Semiglazov V.V., Dashyan G.A., Ziltsova E.K., Ivanov V.G., Bozhok A.A., et al. Phase 2 randomized trial of primary endocrine therapy vs chemotherapy in postmenopausal patients with estrogen receptor-positive breast cancer. Cancer. 2007;110:244–54. DOI: 10.1002/cncr.22789","Alba E., Calvo L., Albanell J., De La Haba J.R., Lanza A.A., Chacon J.I., et al. Chemotherapy (CT) and hormonotherapy (HT) as neoadjuvant treatment in luminal breast cancer patients: Results from the GEICAM/2006-03, a multicenter, randomized, phase-II study. Ann. Oncol. 2012;23:3069–74. DOI: 10.1093/annonc/mds132","Murray N., Francis P., Zdenkowski N., Wilcken N., Boyle F., Gebski V., et al. Randomized trial of neoadjuvant chemotherapy with or without concurrent aromatase inhibitor therapy to downstage ER+ve breast cancer: Breast Cancer Trials Group ANZ 1401 ELIMINATE trial. Ann Oncol. 2022;33(3):164–5. DOI: 10.1016/j.annonc.2022.03.107","Krainick-Strobel U.E., Lichtenegger W., Wallwiener D., Tulusan A.H., Janicke F., Bastert G., et al. Neoadjuvant letrozole in postmenopausal estrogen and/or progesterone receptor positive breast cancer: a phase IIb/III trial to investigate optimal duration of preoperative endocrine therapy. BMC Cancer. 2008;8:62. DOI: 10.1186/1471-2407-8-62","Llombart-Cussac A., Guerrero A., Galan A., Caranana V., Buch E., Rodriguez-Lescure A., et al. Phase II trial with letrozole to maximum response as primary systemic therapy in postmenopausal patients with ER/PgR[+] operable breast cancer. Clin Transl Oncol. 2012;14(2):125–31. DOI: 10.1007/s12094-012-0771-9","Carpenter R., Doughty J.C., Cordiner C., Moss N., Gandhi A., Wilson C., et al. Optimum duration of neoadjuvant letrozole to permit breast conserving surgery. Breast Cancer Res Treat. 2014;144(3):569–76. DOI: 10.1007/s10549-014-2835-8","Prat A., Saura C., Pascual T., Hernando C., Munoz M., Pare L., et al. Ribociclib plus letrozole versus chemotherapy for postmenopausal women with hormone receptor-positive, HER2-negative, luminal B breast cancer (CORALLEEN): an open-label, multicentre, randomised, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2020;21(1):33–43. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30786-7","Goldhirsch A., Winer E.P., Coates A.S., Gelber R.D., Piccart-Gebhart M., Thurlimann B., et al. Personalizing the treatment of women with early breast cancer: highlights of the St Gallen International Expert Consensus on the Primary Therapy of Early Breast Cancer 2013. Ann Oncol. 2016;24(9):2206–23. DOI: 10.1093/annonc/mdt303","Harbeck N., Thomssen C., Gnant M. St. Gallen 2013: brief preliminary summary of the consensus discussion. Breast Care (Basel). 2013;8(2):102–9. DOI: 10.1159/000351193","Burstein H.J., Curigliano G., Loibl S., Dubsky P., Gnant M., Poortmans P., et al. Estimating the benefits of therapy for early-stage breast cancer: the St. Gallen International Consensus Guidelines for the primary therapy of early breast cancer 2019. Ann Oncol. 2019;30(10):1541–57. DOI: 10.1093/annonc/mdz235","Burstein H.J., Curigliano G., Thürlimann B., Weber W.P., Poortmans P., Regan M.M., et al. Customizing local and systemic therapies for women with early breast cancer: the St. Gallen International Consensus Guidelines for treatment of early breast cancer 2021. Ann Oncol. 2021;32(10):1216–35. DOI: 10.1016/j.annonc.2021.06.023","Lin M., Jin Y., Zhang J. Expert review on systemic treatment in the St. Gallen International Breast Cancer Conference 2021. Transl Breast Cancer Res 2021;2:17. DOI: 10.21037/tbcr-21-7","Jackisch C. Overcoming endocrine resistance in neoadjuvant endocrine therapy for early breast cancer. Lancet Oncol. 2019;20(9):1185–7. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30500-5","Saura C., Hlauschek D., Oliveira M., Zardavas D., Jallitsch-Halper A., de la Pena L., et al. Neoadjuvant letrozole plus taselisib versus letrozole plus placebo in postmenopausal women with oestrogen receptor-positive, HER2-negative, early-stage breast cancer (LORELEI): a multicentre, randomised, double-blind, placebo-controlled, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2019;20(9):1226–38. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30334-1","Johnston S., Puhalla S., Wheatley D., Ring A., Barry P., Holcombe C., et al. Randomized phase II study evaluating palbociclib in addition to letrozole as neoadjuvant therapy in estrogen receptor-positive early breast cancer: PALLET trial. J Clin Oncol. 2019;37(3):178–89. DOI: 10.1200/JCO.18.01624","Cottu P., D'Hondt V., Dureau S., Lerebours F., Desmoulins I., Heudel P.E., et al. Letrozole and palbociclib versus chemotherapy as neoadjuvant therapy of high-risk luminal breast cancer. Ann Oncol. 2018;29(12):2334–40. DOI: 10.1093/annonc/mdy448","Sestak I., Buus R., Cuzick J., Dubsky P., Kronenwett R., Denkert C., et al. Comparison of the performance of 6 prognostic signatures for estrogen receptor-positive breast cancer: a secondary analysis of a randomized clinical trial. JAMA Oncol. 2018;4(4):545–53. DOI: 10.1001/jamaoncol.2017.5524","Jaber M.I., Song B., Taylor C., Vaske C.J., Benz S.C., Rabizadeh S., et al. A deep learning image-based intrinsic molecular subtype classifier of breast tumors reveals tumor heterogeneity that may affect survival. Breast Cancer Res. 2020;22(1):12. DOI: 10.1186/s13058-020-1248-3","Andre F., Ismaila N., Allison K.H., Barlow W.E., Collyar D.E., Damodaran S., et al. Biomarkers for adjuvant endocrine and chemotherapy in early-stage breast cancer: ASCO Guideline Update. J Clin Oncol. 2022;40(16):1816–37. DOI: 10.1200/JCO.22.00069","Wu H.J., Chu P.Y. Recent discoveries of macromolecule- and cell-based biomarkers and therapeutic implications in breast cancer. Int J Mol Sci. 2021;22(2):636. DOI: 10.3390/ijms22020636","Goto-Yamaguchi L., Yamamoto-Ibusuki M., Yamamoto Y., Fujiki Y., Tomiguchi M., Sueta A., et al. Therapeutic predictors of neoadjuvant endocrine therapy response in estrogen receptor-positive breast cancer with reference to optimal gene expression profiling. Breast Cancer Res Treat. 2018;172(2):353–62. DOI: 10.1007/s10549-018-4933-5","Gao J.J., Swain S.M. Luminal a breast cancer and molecular assays: a review. Oncologist. 2018;23(5):556–65. DOI: 10.1634/theoncologist.2017-0535","Cardoso F., Kyriakides S., Ohno S., Penault-Llorca F., Poortmans P., Rubio I.T., et al. Early breast cancer: ESMO clinical practice guidelines for diagnosis, treatment and follow-up. Ann Oncol. 2019;30(10):1674. DOI: 10.1093/annonc/mdz173","Selli C., Turnbull A.K., Pearce D.A., Li A., Fernando A., Wills J., et al. Molecular changes during extended neoadjuvant letrozole treatment of breast cancer: distinguishing acquired resistance from dormant tumours. Breast Cancer Res. 2019;21(1):2. DOI: 10.1186/s13058-018-1089-5","Inda M.A., Blok E.J., Kuppen P.J.K., Charehbili A., den Biezen-Timmermans E.C., van Brussel A., et al. Estrogen Receptor pathway activity score to predict clinical response or resistance to neo-adjuvant endocrine therapy in primary breast cancer. Mol Cancer Ther. 2019;19(2):680–89. DOI: 10.1158/1535-7163.MCT-19-0318","Ueno T., Saji S., Masuda N., Iwata H., Kuroi K., Sato N., et al. Changes in recurrence score by neoadjuvant endocrine therapy of breast cancer and their prognostic implication. ESMO Open. 2019;4(1):e000476. DOI: 10.1136/esmoopen-2018-000476","Vendrell J.A., Solassol J., Gyorffy B., Vilquin P., Jarlier M., Donini C.F., et al. Evaluating ZNF217 mRNA expression levels as a predictor of response to endocrine therapy in ER+ breast cancer. Front Pharmacol. 2018;9:1581. DOI: 10.3389/fphar.2018.01581","Bear H.D., Wan W., Robidoux A., Rubin P., Limentani S., White R.L. Jr, et al. Using the 21-gene assay from core needle biopsies to choose neoadjuvant therapy for breast cancer: a multicenter trial. J Surg Oncol. 2017;115(8):917–23. DOI: 10.1002/jso.24610","Sparano J.A., Gray R.J., Makower D.F., Pritchard K.I., Albain K.S., Hayes D.F., et al. Adjuvant chemotherapy guided by a 21-gene expression assay in breast cancer. N Engl J Med. 2018;379(2):111–21. DOI: 10.1056/NEJMoa1804710","Russnes H.G., Lingjaerde O.C., Borresen-Dale A.L., Caldas C. Breast cancer molecular stratification: from intrinsic subtypes to integrative clusters. Am J Pathol. 2017;187(10):2152–62. DOI: 10.1016/j.ajpath.2017.04.022","Giridhar K.V., Liu M.C. Available and emerging molecular markers in the clinical management of breast cancer. Expert Rev Mol Diagn. 2019;19(10):919–28. DOI: 10.1080/14737159.2019.1664901","Gyorffy B., Hatzis C., Sanft T., Hofstatter E., Aktas B., Pusztai L. Multigene prognostic tests in breast cancer: past, present, future. Breast Cancer Res. 2017;17:11. DOI: 10.1186/s13058-015-0514-2","Iwata H., Masuda N., Yamamoto Y., Fujisawa T., Toyama T., Kashiwaba M., et al. Validation of the 21-gene test as a predictor of clinical response to neoadjuvant hormonal therapy for ER+, HER2-negative breast cancer: the TransNEOS study. Breast Cancer Res Treat. 2019;173(1):123–33. DOI: 10.1007/s10549-018-4964-y"],"dc.citation.en":["Sung H., Ferlay J., Siegel R.L., Laversanne M., Soerjomataram I., Jemal A., et al. Global Cancer Statistics 2020: GLOBOCAN Estimates of Incidence and Mortality Worldwide for 36 Cancers in 185 Countries. CA Cancer J Clin. 2021;71(3):209–49. DOI: 10.3322/caac.21660","Australian Institute of Health and Welfare 2019. Cancer in Australia 2019. Cancer series no.119. Cat. no. CAN 123. Canberra: AIHW; 2019.","Puglisi F., Follador A., Minisini A.M., Cardellino G.G., Russo S., Andreetta C., et al. Baseline staging tests after a new diagnosis of breast cancer: Further evidence of their limited indications. Ann. Oncol. 2005;16:263–6. DOI: 10.1093/annonc/mdi063","Liedtke C., Mazouni C., Hess K.R., André F., Tordai A., Mejia J.A., et al. Response to neoadjuvant therapy and long-term survival in patients with triple-negative breast cancer. J. Clin. Oncol. 2008;26:1275–81. DOI: 10.1200/JCO.2007.14.4147","Cortazar P., Zhang L., Untch M., Mehta K., Costantino J.P., Wolmark N., et al. Pathological complete response and long-term clinical benefit in breast cancer: The CTNeoBC pooled analysis. Lancet. 2014;384:164–72. DOI: 10.1016/S0140-6736(13)62422-8","Gianni L., Pienkowski T., Im Y.-H., Roman L., Tseng L.-M., Liu M.-C., et al. Efficacy and safety of neoadjuvant pertuzumab and trastuzumab in women with locally advanced, inflammatory, or early HER2-positive breast cancer (NeoSphere): A randomised multicentre, open-label, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2012;13:25–32. DOI: 10.1016/S1470-2045(11)70336-9","Korde L.A., Somerfield M.R., Carey L.A., Crews J.R., Denduluri N., Hwang E.S., et al. Neoadjuvant chemotherapy, endocrine therapy, and targeted therapy for breast cancer: ASCO Guideline. J Clin Oncol. 2021;39(13):1485–505. DOI: 10.1200/JCO.20.03399","van Ramshorst M.S., van der Voort A., van Werkhoven E.D., Mandjes I.A., Kemper I., Dezentjé V.O., et al. Neoadjuvant chemotherapy with or without anthracyclines in the presence of dual HER2 blockade for HER2-positive breast cancer (TRAIN-2): a multicentre, open-label, randomised, phase 3 trial. Lancet Oncol. 2018;19(12):1630–40. DOI: 10.1016/S1470-2045(18)30570-9","Zhang D., Lu W., Zhuo Z., Mei H., Wu X., Cui Y. Construction of a breast cancer prognosis model based on alternative splicing and immune infiltration. Discov Oncol. 2022;13(1):78. DOI: 10.1007/s12672-022-00506-0","Fujii T., Kogawa T., Dong W., Sahin A.A., Moulder S., Litton J.K., et al. Revisiting the definition of estrogen receptor positivity in HER2-negative primary breast cancer. Ann Oncol. 2017;28(10):2420–8. DOI: 10.1093/annonc/mdx397","Schneeweiss A., Chia S., Hickish T., Harvey V., Eniu A., Hegg R., et al. Pertuzumab plus trastuzumab in combination with standard neoadjuvant anthracycline-containing and anthracycline-free chemotherapy regimens in patients with HER2-positive early breast cancer: A randomized phase II cardiac safety study (TRYPHAENA) Ann. Oncol. 2013;24:2278–84. DOI: 10.1093/annonc/mdt182","Sikov W.M., Berry D.A., Perou C.M., Singh B., Cirrincione C.T., Tolaney S.M., et al. Impact of the addition of carboplatin and/or bevacizumab to neoadjuvant once-per-week paclitaxel followed by dose-dense doxorubicin and cyclophosphamide on pathologic complete response rates in stage II to III triple-negative breast cancer: CALGB 40603 (Alliance) J. Clin. Oncol. 2015;33:13–21. DOI: 10.1200/jco.2014.57.0572","Ellis M.J., Ma C. Letrozole in the neoadjuvant setting: the P024 trial. Breast Cancer Res Treat. 2007;105(Suppl 1):33–43. DOI: 10.1007/s10549-007-9701-x","Smith I.E., Dowsett M., Ebbs S.R., Dixon J.M., Skene A., Blohmer J.U., et al. Neoadjuvant treatment of postmenopausal breast cancer with anastrozole, tamoxifen, or both in combination: the Immediate Preoperative Anastrozole, Tamoxifen, or Combined with Tamoxifen (IMPACT) multicenter double-blind randomized trial. J Clin Oncol. 2005;23(22):5108–16. DOI: 10.1200/JCO.2005.04.005","Cataliotti L., Buzdar A.U., Noguchi S., Bines J., Takatsuka Y., Petrakova K., et al. Comparison of anastrozole versus tamoxifen as preoperative therapy in postmenopausal women with hormone receptor-positive breast cancer: the Pre-Operative “Arimidex” Compared to Tamoxifen (PROACT) trial. Cancer. 2006;106(10):2095–103. DOI: 10.1002/cncr.21872","Ellis M.J., Suman V.J., Hoog J., Lin L., Snider J., Prat A., et al. Randomized phase II neoadjuvant comparison between letrozole, anastrozole, and exemestane for postmenopausal women with estrogen receptor-rich stage 2 to 3 breast cancer: clinical and biomarker outcomes and predictive value of the baseline PAM50-based intrinsic subtype--ACOSOG Z1031. J Clin Oncol. 2011;29(17):2342–9. DOI: 10.1200/JCO.2010.31.6950","Spring L.M., Gupta A., Reynolds K.L., Gadd M.A., Ellisen L.W., Isakoff S.J., et al. Neoadjuvant endocrine therapy for estrogen receptor-positive breast cancer: a systematic review and meta-analysis. JAMA Oncol. 2016;2(11):1477–86. DOI: 10.1001/jamaoncol.2016.1897","Semiglazov V.F., Semiglazov V.V., Dashyan G.A., Ziltsova E.K., Ivanov V.G., Bozhok A.A., et al. Phase 2 randomized trial of primary endocrine therapy vs chemotherapy in postmenopausal patients with estrogen receptor-positive breast cancer. Cancer. 2007;110:244–54. DOI: 10.1002/cncr.22789","Alba E., Calvo L., Albanell J., De La Haba J.R., Lanza A.A., Chacon J.I., et al. Chemotherapy (CT) and hormonotherapy (HT) as neoadjuvant treatment in luminal breast cancer patients: Results from the GEICAM/2006-03, a multicenter, randomized, phase-II study. Ann. Oncol. 2012;23:3069–74. DOI: 10.1093/annonc/mds132","Murray N., Francis P., Zdenkowski N., Wilcken N., Boyle F., Gebski V., et al. Randomized trial of neoadjuvant chemotherapy with or without concurrent aromatase inhibitor therapy to downstage ER+ve breast cancer: Breast Cancer Trials Group ANZ 1401 ELIMINATE trial. Ann Oncol. 2022;33(3):164–5. DOI: 10.1016/j.annonc.2022.03.107","Krainick-Strobel U.E., Lichtenegger W., Wallwiener D., Tulusan A.H., Janicke F., Bastert G., et al. Neoadjuvant letrozole in postmenopausal estrogen and/or progesterone receptor positive breast cancer: a phase IIb/III trial to investigate optimal duration of preoperative endocrine therapy. BMC Cancer. 2008;8:62. DOI: 10.1186/1471-2407-8-62","Llombart-Cussac A., Guerrero A., Galan A., Caranana V., Buch E., Rodriguez-Lescure A., et al. Phase II trial with letrozole to maximum response as primary systemic therapy in postmenopausal patients with ER/PgR[+] operable breast cancer. Clin Transl Oncol. 2012;14(2):125–31. DOI: 10.1007/s12094-012-0771-9","Carpenter R., Doughty J.C., Cordiner C., Moss N., Gandhi A., Wilson C., et al. Optimum duration of neoadjuvant letrozole to permit breast conserving surgery. Breast Cancer Res Treat. 2014;144(3):569–76. DOI: 10.1007/s10549-014-2835-8","Prat A., Saura C., Pascual T., Hernando C., Munoz M., Pare L., et al. Ribociclib plus letrozole versus chemotherapy for postmenopausal women with hormone receptor-positive, HER2-negative, luminal B breast cancer (CORALLEEN): an open-label, multicentre, randomised, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2020;21(1):33–43. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30786-7","Goldhirsch A., Winer E.P., Coates A.S., Gelber R.D., Piccart-Gebhart M., Thurlimann B., et al. Personalizing the treatment of women with early breast cancer: highlights of the St Gallen International Expert Consensus on the Primary Therapy of Early Breast Cancer 2013. Ann Oncol. 2016;24(9):2206–23. DOI: 10.1093/annonc/mdt303","Harbeck N., Thomssen C., Gnant M. St. Gallen 2013: brief preliminary summary of the consensus discussion. Breast Care (Basel). 2013;8(2):102–9. DOI: 10.1159/000351193","Burstein H.J., Curigliano G., Loibl S., Dubsky P., Gnant M., Poortmans P., et al. Estimating the benefits of therapy for early-stage breast cancer: the St. Gallen International Consensus Guidelines for the primary therapy of early breast cancer 2019. Ann Oncol. 2019;30(10):1541–57. DOI: 10.1093/annonc/mdz235","Burstein H.J., Curigliano G., Thürlimann B., Weber W.P., Poortmans P., Regan M.M., et al. Customizing local and systemic therapies for women with early breast cancer: the St. Gallen International Consensus Guidelines for treatment of early breast cancer 2021. Ann Oncol. 2021;32(10):1216–35. DOI: 10.1016/j.annonc.2021.06.023","Lin M., Jin Y., Zhang J. Expert review on systemic treatment in the St. Gallen International Breast Cancer Conference 2021. Transl Breast Cancer Res 2021;2:17. DOI: 10.21037/tbcr-21-7","Jackisch C. Overcoming endocrine resistance in neoadjuvant endocrine therapy for early breast cancer. Lancet Oncol. 2019;20(9):1185–7. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30500-5","Saura C., Hlauschek D., Oliveira M., Zardavas D., Jallitsch-Halper A., de la Pena L., et al. Neoadjuvant letrozole plus taselisib versus letrozole plus placebo in postmenopausal women with oestrogen receptor-positive, HER2-negative, early-stage breast cancer (LORELEI): a multicentre, randomised, double-blind, placebo-controlled, phase 2 trial. Lancet Oncol. 2019;20(9):1226–38. DOI: 10.1016/S1470-2045(19)30334-1","Johnston S., Puhalla S., Wheatley D., Ring A., Barry P., Holcombe C., et al. Randomized phase II study evaluating palbociclib in addition to letrozole as neoadjuvant therapy in estrogen receptor-positive early breast cancer: PALLET trial. J Clin Oncol. 2019;37(3):178–89. DOI: 10.1200/JCO.18.01624","Cottu P., D'Hondt V., Dureau S., Lerebours F., Desmoulins I., Heudel P.E., et al. Letrozole and palbociclib versus chemotherapy as neoadjuvant therapy of high-risk luminal breast cancer. Ann Oncol. 2018;29(12):2334–40. DOI: 10.1093/annonc/mdy448","Sestak I., Buus R., Cuzick J., Dubsky P., Kronenwett R., Denkert C., et al. Comparison of the performance of 6 prognostic signatures for estrogen receptor-positive breast cancer: a secondary analysis of a randomized clinical trial. JAMA Oncol. 2018;4(4):545–53. DOI: 10.1001/jamaoncol.2017.5524","Jaber M.I., Song B., Taylor C., Vaske C.J., Benz S.C., Rabizadeh S., et al. A deep learning image-based intrinsic molecular subtype classifier of breast tumors reveals tumor heterogeneity that may affect survival. Breast Cancer Res. 2020;22(1):12. DOI: 10.1186/s13058-020-1248-3","Andre F., Ismaila N., Allison K.H., Barlow W.E., Collyar D.E., Damodaran S., et al. Biomarkers for adjuvant endocrine and chemotherapy in early-stage breast cancer: ASCO Guideline Update. J Clin Oncol. 2022;40(16):1816–37. DOI: 10.1200/JCO.22.00069","Wu H.J., Chu P.Y. Recent discoveries of macromolecule- and cell-based biomarkers and therapeutic implications in breast cancer. Int J Mol Sci. 2021;22(2):636. DOI: 10.3390/ijms22020636","Goto-Yamaguchi L., Yamamoto-Ibusuki M., Yamamoto Y., Fujiki Y., Tomiguchi M., Sueta A., et al. Therapeutic predictors of neoadjuvant endocrine therapy response in estrogen receptor-positive breast cancer with reference to optimal gene expression profiling. Breast Cancer Res Treat. 2018;172(2):353–62. DOI: 10.1007/s10549-018-4933-5","Gao J.J., Swain S.M. Luminal a breast cancer and molecular assays: a review. Oncologist. 2018;23(5):556–65. DOI: 10.1634/theoncologist.2017-0535","Cardoso F., Kyriakides S., Ohno S., Penault-Llorca F., Poortmans P., Rubio I.T., et al. Early breast cancer: ESMO clinical practice guidelines for diagnosis, treatment and follow-up. Ann Oncol. 2019;30(10):1674. DOI: 10.1093/annonc/mdz173","Selli C., Turnbull A.K., Pearce D.A., Li A., Fernando A., Wills J., et al. Molecular changes during extended neoadjuvant letrozole treatment of breast cancer: distinguishing acquired resistance from dormant tumours. Breast Cancer Res. 2019;21(1):2. DOI: 10.1186/s13058-018-1089-5","Inda M.A., Blok E.J., Kuppen P.J.K., Charehbili A., den Biezen-Timmermans E.C., van Brussel A., et al. Estrogen Receptor pathway activity score to predict clinical response or resistance to neo-adjuvant endocrine therapy in primary breast cancer. Mol Cancer Ther. 2019;19(2):680–89. DOI: 10.1158/1535-7163.MCT-19-0318","Ueno T., Saji S., Masuda N., Iwata H., Kuroi K., Sato N., et al. Changes in recurrence score by neoadjuvant endocrine therapy of breast cancer and their prognostic implication. ESMO Open. 2019;4(1):e000476. DOI: 10.1136/esmoopen-2018-000476","Vendrell J.A., Solassol J., Gyorffy B., Vilquin P., Jarlier M., Donini C.F., et al. Evaluating ZNF217 mRNA expression levels as a predictor of response to endocrine therapy in ER+ breast cancer. Front Pharmacol. 2018;9:1581. DOI: 10.3389/fphar.2018.01581","Bear H.D., Wan W., Robidoux A., Rubin P., Limentani S., White R.L. Jr, et al. Using the 21-gene assay from core needle biopsies to choose neoadjuvant therapy for breast cancer: a multicenter trial. J Surg Oncol. 2017;115(8):917–23. DOI: 10.1002/jso.24610","Sparano J.A., Gray R.J., Makower D.F., Pritchard K.I., Albain K.S., Hayes D.F., et al. Adjuvant chemotherapy guided by a 21-gene expression assay in breast cancer. N Engl J Med. 2018;379(2):111–21. DOI: 10.1056/NEJMoa1804710","Russnes H.G., Lingjaerde O.C., Borresen-Dale A.L., Caldas C. Breast cancer molecular stratification: from intrinsic subtypes to integrative clusters. Am J Pathol. 2017;187(10):2152–62. DOI: 10.1016/j.ajpath.2017.04.022","Giridhar K.V., Liu M.C. Available and emerging molecular markers in the clinical management of breast cancer. Expert Rev Mol Diagn. 2019;19(10):919–28. DOI: 10.1080/14737159.2019.1664901","Gyorffy B., Hatzis C., Sanft T., Hofstatter E., Aktas B., Pusztai L. Multigene prognostic tests in breast cancer: past, present, future. Breast Cancer Res. 2017;17:11. DOI: 10.1186/s13058-015-0514-2","Iwata H., Masuda N., Yamamoto Y., Fujisawa T., Toyama T., Kashiwaba M., et al. Validation of the 21-gene test as a predictor of clinical response to neoadjuvant hormonal therapy for ER+, HER2-negative breast cancer: the TransNEOS study. Breast Cancer Res Treat. 2019;173(1):123–33. DOI: 10.1007/s10549-018-4964-y"],"dc.identifier.uri":["http://hdl.handle.net/123456789/7850"],"dc.date.accessioned_dt":"2023-10-13T09:58:58Z","dc.date.accessioned":["2023-10-13T09:58:58Z"],"dc.date.available":["2023-10-13T09:58:58Z"],"publication_grp":["123456789/7850"],"bi_4_dis_filter":["таселисиб\n|||\nтаселисиб","letrozole\n|||\nletrozole","gene expression profiling\n|||\ngene expression profiling","palbocyclib\n|||\npalbocyclib","рак молочной железы\n|||\nрак молочной железы","neoadjuvant hormone therapy\n|||\nneoadjuvant hormone therapy","неоадъювантная химиотерапия\n|||\nнеоадъювантная химиотерапия","triple negative breast neoplasm\n|||\ntriple negative breast neoplasm","tamoxifen\n|||\ntamoxifen","профилирование генной экспрессии\n|||\nпрофилирование генной экспрессии","тамоксифен\n|||\nтамоксифен","neoadjuvant chemotherapy\n|||\nneoadjuvant chemotherapy","taselisib\n|||\ntaselisib","палбоциклиб\n|||\nпалбоциклиб","тройное негативное новообразование молочной железы\n|||\nтройное негативное новообразование молочной железы","летрозол\n|||\nлетрозол","breast cancer\n|||\nbreast cancer","неоадъювантная гормонотерапия\n|||\nнеоадъювантная гормонотерапия"],"bi_4_dis_partial":["letrozole","neoadjuvant hormone therapy","тройное негативное новообразование молочной железы","таселисиб","рак молочной железы","triple negative breast neoplasm","breast cancer","taselisib","palbocyclib","neoadjuvant chemotherapy","неоадъювантная химиотерапия","летрозол","gene expression profiling","палбоциклиб","тамоксифен","tamoxifen","профилирование генной экспрессии","неоадъювантная гормонотерапия"],"bi_4_dis_value_filter":["letrozole","neoadjuvant hormone therapy","тройное негативное новообразование молочной железы","таселисиб","рак молочной железы","triple negative breast neoplasm","breast cancer","taselisib","palbocyclib","neoadjuvant chemotherapy","неоадъювантная химиотерапия","летрозол","gene expression profiling","палбоциклиб","тамоксифен","tamoxifen","профилирование генной экспрессии","неоадъювантная гормонотерапия"],"bi_sort_1_sort":"preoperative hormone therapy in the treatment of breast cancer: what do we know so far?","bi_sort_3_sort":"2023-10-13T09:58:58Z","read":["g0"],"_version_":1779633895461879808}]},"facet_counts":{"facet_queries":{},"facet_fields":{},"facet_dates":{},"facet_ranges":{},"facet_intervals":{}},"highlighting":{"2-3349":{"dc.abstract.en":[" in infectious hospital № 4 of Ufa with suspected acute intestinal infection and transferred after clinical"],"dc.abstract":[" in infectious hospital № 4 of Ufa with suspected acute intestinal infection and transferred after clinical"]},"2-3440":{"dc.citation.en":["Nakamura A., Rampersaud Y.R., Nakamura S., Sharma A., Zeng F., Rossomacha E., et al. microRNA-181a"],"dc.citation.ru":["Nakamura A., Rampersaud Y.R., Nakamura S., Sharma A., Zeng F., Rossomacha E., et al. microRNA-181a"],"dc.citation":["Nakamura A., Rampersaud Y.R., Nakamura S., Sharma A., Zeng F., Rossomacha E., et al. microRNA-181a"]},"2-3623":{"dc.description.en":[", implementing measures aimed at developing and transferring into clinical practice early detection methods"],"dc.description":[", implementing measures aimed at developing and transferring into clinical practice early detection methods"]},"2-3469":{"dc.abstract.en":[" feeding with phosphates were administered. The patient was transferred to the neurology department"],"dc.abstract":[" feeding with phosphates were administered. The patient was transferred to the neurology department"]},"2-8043":{"dc.citation.en":[" with high levels of mtDNA with the tRNA(Lys) A-->G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a"],"dc.citation.ru":[" with high levels of mtDNA with the tRNA(Lys) A-->G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a"],"dc.citation":[" with high levels of mtDNA with the tRNA(Lys) A-->G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a"]},"2-6997":{"dc.abstract.en":[" or transfer to the rehabilitation unit was carried out on the 5th–7th day"],"dc.abstract":[" or transfer to the rehabilitation unit was carried out on the 5th–7th day"]},"2-7016":{"dc.abstract.en":[" transfer of the patient to a multidisciplinary hospital. Stage 2: diagnostic laparoscopy followed"],"dc.abstract":[" transfer of the patient to a multidisciplinary hospital. Stage 2: diagnostic laparoscopy followed"]},"2-5103":{"dc.citation.en":[" to bedside-Transfer of an ultrasmall theranostic gadolinium-based nanoparticle to clinical medicine. Br J"],"dc.citation.ru":[" to bedside-Transfer of an ultrasmall theranostic gadolinium-based nanoparticle to clinical medicine. Br J"],"dc.citation":[" to bedside-Transfer of an ultrasmall theranostic gadolinium-based nanoparticle to clinical medicine. Br J"]},"2-7021":{"dc.citation.en":["Huang Y., Shi J., Xu Y. Long non-coding RNA NNT-AS1 contributes to cell proliferation, metastasis"],"dc.citation.ru":["Huang Y., Shi J., Xu Y. Long non-coding RNA NNT-AS1 contributes to cell proliferation, metastasis"],"dc.citation":["Huang Y., Shi J., Xu Y. Long non-coding RNA NNT-AS1 contributes to cell proliferation, metastasis"]},"2-6972":{"dc.citation.en":["217 mRNA expression levels as a predictor of response to endocrine therapy in ER+ breast cancer. Front"],"dc.citation.ru":["217 mRNA expression levels as a predictor of response to endocrine therapy in ER+ breast cancer. Front"],"dc.citation":["217 mRNA expression levels as a predictor of response to endocrine therapy in ER+ breast cancer. Front"]}}} -->По вашему запросу найдено документов: 290
Страница 28 из 29
G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a carrier of myoclonus epilepsy and ragged-red fibers (MERRF) syndrome. Am J Hum Genet. 1993r;52(3):551–6. PMID: 8447321" [11]=> string(289) "Мазунин И.О., Володько Н.В., Стариковская Е.Б., Сукерник Р.И. Митохондриальный геном и митохондриальные заболевания человека. Молекулярная биология. 2010;44(5):755–72." [12]=> string(201) "Celentano V., Esposito E., Perrotta S., Giglio M.C., Tarquini R., Luglio G., et al. Madelung disease: report of a case and review of the literature. Acta Chir Belg. 2014;114(6):417–20. PMID: 26021689" [13]=> string(191) "Lemaitre M., Chevalier B., Jannin A., Bourry J., Espiard S., Vantyghem M.C. Multiple symmetric and multiple familial lipomatosis. Presse Med. 2021;50(3):104077. DOI: 10.1016/j.lpm.2021.104077" [14]=> string(494) "Вецмадян Е.А., Труфанов Г.Е., Рязанов В.В., Мостовая О.Т., Новиков К.В., Карайванов Н.С. Ультразвуковая диагностика липом мягких тканей с использованием методик цветного допплеровского картирования и эластографии. Вестник Российской Военно-медицинской академии. 2012;2(38):43–50." [15]=> string(227) "Богов А.А., Андреев П.С., Филиппов В.Л., Топыркин В.Г. Оперативное лечение болезни Маделунга. Практическая медицина. 2018;16(7-1):90–3." [16]=> string(324) "Уракова Е.В., Нестеров О.В., Ильина Р.Ю., Лексин Р.В. Хирургическая тактика при рецидивирующем липоматозе (болезни Маделунга). Клинический случай. Практическая медицина. 2022;20(6):131–3." [17]=> string(527) "Егай А.А., Тентимишев А.Э., Норматов Р.М., Тян А.С. Хирургическое лечение множественного симметричного липоматоза (болезнь Маделунга), осложненного сдавлением яремных вен с обеих сторон. Преимущества липэктомии перед липосакцией. Научное обозрение. Медицинские науки. 2022;1:5– 10. DOI: 10.17513/srms.1225" [18]=> string(379) "Тимербулатов М.В., Шорнина А.С., Лихтер Р.А., Каипов А.Э. Оценка липосакции в структуре абдоминопластики и сочетанной герниоабдоминопластики. Креативная хирургия и онкология. 2023;13(4):278–83. DOI: 10.24060/2076-3093-2023-13-4-278-283" [19]=> string(141) "Dang Y., Du X., Ou X., Zheng Q., Xie F. Advances in diagnosis and treatment of Madelung’s deformity. Am J Transl Res. 2023;15(7):4416–24." [20]=> string(276) "Leti Acciaro A, Garagnani L, Lando M, Lana D, Sartini S, Adani R. Modified dome osteotomy and anterior locking plate fixation for distal radius variant of Madelung deformity: a retrospective study. J Plast Surg Hand Surg. 2022;56(2):121–6. DOI: 10.1080/2000656X.2021.1934845" [21]=> string(185) "Liu Q., Lyu H., Xu B., Lee J.H. Madelung disease epidemiology and clinical characteristics: a systemic review. Aesthetic Plast Surg. 2021;45(3):977–86. DOI: 10.1007/s00266-020-02083-5" [22]=> string(167) "Sia K.J., Tang I.P., Tan T.Y. Multiple symmetrical lipomatosis: case report and literature review. J Laryngol Otol. 2012;126(7):756–8. DOI: 10.1017/S0022215112000709" [23]=> string(209) "Kratz C., Lenard H.G., Ruzicka T., Gärtner J. Multiple symmetric lipomatosis: an unusual cause of childhood obesity and mental retardation. Eur J Paediatr Neurol. 2000;4(2):63–7. DOI: 10.1053/ejpn.2000.0264" [24]=> string(210) "Nounla J., Rolle U., Gräfe G., Kräling K. Benign symmetric lipomatosis with myelomeningocele in an adolescent: An uncommon association-case report. J Pediatr Surg. 2001;36(7):E13. DOI: 10.1053/jpsu.2001.24776" [25]=> string(93) "Madelung O.W. Über den Fetthals (diffuses Lipom des Halses). Arch Klin Chir. 1888;37:106-30." [26]=> string(91) "Lanois P.E., Bensaude R. De ladeno-lipomatosesymetrique. Bull Mem Soc Med Hosp. 1898;1:298." [27]=> string(204) "El Ouahabi H., Doubi S., Lahlou K., Boujraf S., Ajdi F. Launois-bensaude syndrome: A benign symmetric lipomatosis without alcohol association. Ann Afr Med. 2017;16(1):33–4. DOI: 10.4103/1596-3519.202082" [28]=> string(176) "Chen C.Y., Fang Q.Q., Wang X.F., Zhang M.X., Zhao W.Y., Shi B.H., et al. Madelung’s disease: lipectomy or liposuction? Biomed Res Int. 2018;3975974. DOI: 10.1155/2018/3975974" [29]=> string(123) "Coker J.E., Bryan J.A. Endocrine and metabolic disorders: Causes and pathogenesis of obesity. J. Fam. Pract. 2008;4:21–6." [30]=> string(262) "González-García R., Rodríguez-Campo F.J., Sastre-Pérez J., Muñoz-Guerra M.F. Benign symmetric lipomatosis (Madelung’s disease): case reports and current management. Aesthetic Plast Surg. 2004;28(2):108– 12; discussion 113. DOI: 10.1007/s00266-004-3123-5" [31]=> string(326) "Holme E., Larsson N.G., Oldfors A., Tulinius M., Sahlin P., Stenman G. Multiple symmetric lipomas with high levels of mtDNA with the tRNA(Lys) A-->G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a carrier of myoclonus epilepsy and ragged-red fibers (MERRF) syndrome. Am J Hum Genet. 1993r;52(3):551–6. PMID: 8447321" [32]=> string(289) "Мазунин И.О., Володько Н.В., Стариковская Е.Б., Сукерник Р.И. Митохондриальный геном и митохондриальные заболевания человека. Молекулярная биология. 2010;44(5):755–72." [33]=> string(201) "Celentano V., Esposito E., Perrotta S., Giglio M.C., Tarquini R., Luglio G., et al. Madelung disease: report of a case and review of the literature. Acta Chir Belg. 2014;114(6):417–20. PMID: 26021689" [34]=> string(191) "Lemaitre M., Chevalier B., Jannin A., Bourry J., Espiard S., Vantyghem M.C. Multiple symmetric and multiple familial lipomatosis. Presse Med. 2021;50(3):104077. DOI: 10.1016/j.lpm.2021.104077" [35]=> string(494) "Вецмадян Е.А., Труфанов Г.Е., Рязанов В.В., Мостовая О.Т., Новиков К.В., Карайванов Н.С. Ультразвуковая диагностика липом мягких тканей с использованием методик цветного допплеровского картирования и эластографии. Вестник Российской Военно-медицинской академии. 2012;2(38):43–50." [36]=> string(227) "Богов А.А., Андреев П.С., Филиппов В.Л., Топыркин В.Г. Оперативное лечение болезни Маделунга. Практическая медицина. 2018;16(7-1):90–3." [37]=> string(324) "Уракова Е.В., Нестеров О.В., Ильина Р.Ю., Лексин Р.В. Хирургическая тактика при рецидивирующем липоматозе (болезни Маделунга). Клинический случай. Практическая медицина. 2022;20(6):131–3." [38]=> string(527) "Егай А.А., Тентимишев А.Э., Норматов Р.М., Тян А.С. Хирургическое лечение множественного симметричного липоматоза (болезнь Маделунга), осложненного сдавлением яремных вен с обеих сторон. Преимущества липэктомии перед липосакцией. Научное обозрение. Медицинские науки. 2022;1:5– 10. DOI: 10.17513/srms.1225" [39]=> string(379) "Тимербулатов М.В., Шорнина А.С., Лихтер Р.А., Каипов А.Э. Оценка липосакции в структуре абдоминопластики и сочетанной герниоабдоминопластики. Креативная хирургия и онкология. 2023;13(4):278–83. DOI: 10.24060/2076-3093-2023-13-4-278-283" [40]=> string(141) "Dang Y., Du X., Ou X., Zheng Q., Xie F. Advances in diagnosis and treatment of Madelung’s deformity. Am J Transl Res. 2023;15(7):4416–24." [41]=> string(276) "Leti Acciaro A, Garagnani L, Lando M, Lana D, Sartini S, Adani R. Modified dome osteotomy and anterior locking plate fixation for distal radius variant of Madelung deformity: a retrospective study. J Plast Surg Hand Surg. 2022;56(2):121–6. DOI: 10.1080/2000656X.2021.1934845" } ["dc.citation.ru"]=> array(21) { [0]=> string(185) "Liu Q., Lyu H., Xu B., Lee J.H. Madelung disease epidemiology and clinical characteristics: a systemic review. Aesthetic Plast Surg. 2021;45(3):977–86. DOI: 10.1007/s00266-020-02083-5" [1]=> string(167) "Sia K.J., Tang I.P., Tan T.Y. Multiple symmetrical lipomatosis: case report and literature review. J Laryngol Otol. 2012;126(7):756–8. DOI: 10.1017/S0022215112000709" [2]=> string(209) "Kratz C., Lenard H.G., Ruzicka T., Gärtner J. Multiple symmetric lipomatosis: an unusual cause of childhood obesity and mental retardation. Eur J Paediatr Neurol. 2000;4(2):63–7. DOI: 10.1053/ejpn.2000.0264" [3]=> string(210) "Nounla J., Rolle U., Gräfe G., Kräling K. Benign symmetric lipomatosis with myelomeningocele in an adolescent: An uncommon association-case report. J Pediatr Surg. 2001;36(7):E13. DOI: 10.1053/jpsu.2001.24776" [4]=> string(93) "Madelung O.W. Über den Fetthals (diffuses Lipom des Halses). Arch Klin Chir. 1888;37:106-30." [5]=> string(91) "Lanois P.E., Bensaude R. De ladeno-lipomatosesymetrique. Bull Mem Soc Med Hosp. 1898;1:298." [6]=> string(204) "El Ouahabi H., Doubi S., Lahlou K., Boujraf S., Ajdi F. Launois-bensaude syndrome: A benign symmetric lipomatosis without alcohol association. Ann Afr Med. 2017;16(1):33–4. DOI: 10.4103/1596-3519.202082" [7]=> string(176) "Chen C.Y., Fang Q.Q., Wang X.F., Zhang M.X., Zhao W.Y., Shi B.H., et al. Madelung’s disease: lipectomy or liposuction? Biomed Res Int. 2018;3975974. DOI: 10.1155/2018/3975974" [8]=> string(123) "Coker J.E., Bryan J.A. Endocrine and metabolic disorders: Causes and pathogenesis of obesity. J. Fam. Pract. 2008;4:21–6." [9]=> string(262) "González-García R., Rodríguez-Campo F.J., Sastre-Pérez J., Muñoz-Guerra M.F. Benign symmetric lipomatosis (Madelung’s disease): case reports and current management. Aesthetic Plast Surg. 2004;28(2):108– 12; discussion 113. DOI: 10.1007/s00266-004-3123-5" [10]=> string(326) "Holme E., Larsson N.G., Oldfors A., Tulinius M., Sahlin P., Stenman G. Multiple symmetric lipomas with high levels of mtDNA with the tRNA(Lys) A-->G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a carrier of myoclonus epilepsy and ragged-red fibers (MERRF) syndrome. Am J Hum Genet. 1993r;52(3):551–6. PMID: 8447321" [11]=> string(289) "Мазунин И.О., Володько Н.В., Стариковская Е.Б., Сукерник Р.И. Митохондриальный геном и митохондриальные заболевания человека. Молекулярная биология. 2010;44(5):755–72." [12]=> string(201) "Celentano V., Esposito E., Perrotta S., Giglio M.C., Tarquini R., Luglio G., et al. Madelung disease: report of a case and review of the literature. Acta Chir Belg. 2014;114(6):417–20. PMID: 26021689" [13]=> string(191) "Lemaitre M., Chevalier B., Jannin A., Bourry J., Espiard S., Vantyghem M.C. Multiple symmetric and multiple familial lipomatosis. Presse Med. 2021;50(3):104077. DOI: 10.1016/j.lpm.2021.104077" [14]=> string(494) "Вецмадян Е.А., Труфанов Г.Е., Рязанов В.В., Мостовая О.Т., Новиков К.В., Карайванов Н.С. Ультразвуковая диагностика липом мягких тканей с использованием методик цветного допплеровского картирования и эластографии. Вестник Российской Военно-медицинской академии. 2012;2(38):43–50." [15]=> string(227) "Богов А.А., Андреев П.С., Филиппов В.Л., Топыркин В.Г. Оперативное лечение болезни Маделунга. Практическая медицина. 2018;16(7-1):90–3." [16]=> string(324) "Уракова Е.В., Нестеров О.В., Ильина Р.Ю., Лексин Р.В. Хирургическая тактика при рецидивирующем липоматозе (болезни Маделунга). Клинический случай. Практическая медицина. 2022;20(6):131–3." [17]=> string(527) "Егай А.А., Тентимишев А.Э., Норматов Р.М., Тян А.С. Хирургическое лечение множественного симметричного липоматоза (болезнь Маделунга), осложненного сдавлением яремных вен с обеих сторон. Преимущества липэктомии перед липосакцией. Научное обозрение. Медицинские науки. 2022;1:5– 10. DOI: 10.17513/srms.1225" [18]=> string(379) "Тимербулатов М.В., Шорнина А.С., Лихтер Р.А., Каипов А.Э. Оценка липосакции в структуре абдоминопластики и сочетанной герниоабдоминопластики. Креативная хирургия и онкология. 2023;13(4):278–83. DOI: 10.24060/2076-3093-2023-13-4-278-283" [19]=> string(141) "Dang Y., Du X., Ou X., Zheng Q., Xie F. Advances in diagnosis and treatment of Madelung’s deformity. Am J Transl Res. 2023;15(7):4416–24." [20]=> string(276) "Leti Acciaro A, Garagnani L, Lando M, Lana D, Sartini S, Adani R. Modified dome osteotomy and anterior locking plate fixation for distal radius variant of Madelung deformity: a retrospective study. J Plast Surg Hand Surg. 2022;56(2):121–6. DOI: 10.1080/2000656X.2021.1934845" } ["dc.citation.en"]=> array(21) { [0]=> string(185) "Liu Q., Lyu H., Xu B., Lee J.H. Madelung disease epidemiology and clinical characteristics: a systemic review. Aesthetic Plast Surg. 2021;45(3):977–86. DOI: 10.1007/s00266-020-02083-5" [1]=> string(167) "Sia K.J., Tang I.P., Tan T.Y. Multiple symmetrical lipomatosis: case report and literature review. J Laryngol Otol. 2012;126(7):756–8. DOI: 10.1017/S0022215112000709" [2]=> string(209) "Kratz C., Lenard H.G., Ruzicka T., Gärtner J. Multiple symmetric lipomatosis: an unusual cause of childhood obesity and mental retardation. Eur J Paediatr Neurol. 2000;4(2):63–7. DOI: 10.1053/ejpn.2000.0264" [3]=> string(210) "Nounla J., Rolle U., Gräfe G., Kräling K. Benign symmetric lipomatosis with myelomeningocele in an adolescent: An uncommon association-case report. J Pediatr Surg. 2001;36(7):E13. DOI: 10.1053/jpsu.2001.24776" [4]=> string(93) "Madelung O.W. Über den Fetthals (diffuses Lipom des Halses). Arch Klin Chir. 1888;37:106-30." [5]=> string(91) "Lanois P.E., Bensaude R. De ladeno-lipomatosesymetrique. Bull Mem Soc Med Hosp. 1898;1:298." [6]=> string(204) "El Ouahabi H., Doubi S., Lahlou K., Boujraf S., Ajdi F. Launois-bensaude syndrome: A benign symmetric lipomatosis without alcohol association. Ann Afr Med. 2017;16(1):33–4. DOI: 10.4103/1596-3519.202082" [7]=> string(176) "Chen C.Y., Fang Q.Q., Wang X.F., Zhang M.X., Zhao W.Y., Shi B.H., et al. Madelung’s disease: lipectomy or liposuction? Biomed Res Int. 2018;3975974. DOI: 10.1155/2018/3975974" [8]=> string(123) "Coker J.E., Bryan J.A. Endocrine and metabolic disorders: Causes and pathogenesis of obesity. J. Fam. Pract. 2008;4:21–6." [9]=> string(262) "González-García R., Rodríguez-Campo F.J., Sastre-Pérez J., Muñoz-Guerra M.F. Benign symmetric lipomatosis (Madelung’s disease): case reports and current management. Aesthetic Plast Surg. 2004;28(2):108– 12; discussion 113. DOI: 10.1007/s00266-004-3123-5" [10]=> string(326) "Holme E., Larsson N.G., Oldfors A., Tulinius M., Sahlin P., Stenman G. Multiple symmetric lipomas with high levels of mtDNA with the tRNA(Lys) A-->G(8344) mutation as the only manifestation of disease in a carrier of myoclonus epilepsy and ragged-red fibers (MERRF) syndrome. Am J Hum Genet. 1993r;52(3):551–6. PMID: 8447321" [11]=> string(289) "Мазунин И.О., Володько Н.В., Стариковская Е.Б., Сукерник Р.И. Митохондриальный геном и митохондриальные заболевания человека. Молекулярная биология. 2010;44(5):755–72." [12]=> string(201) "Celentano V., Esposito E., Perrotta S., Giglio M.C., Tarquini R., Luglio G., et al. Madelung disease: report of a case and review of the literature. Acta Chir Belg. 2014;114(6):417–20. PMID: 26021689" [13]=> string(191) "Lemaitre M., Chevalier B., Jannin A., Bourry J., Espiard S., Vantyghem M.C. Multiple symmetric and multiple familial lipomatosis. Presse Med. 2021;50(3):104077. DOI: 10.1016/j.lpm.2021.104077" [14]=> string(494) "Вецмадян Е.А., Труфанов Г.Е., Рязанов В.В., Мостовая О.Т., Новиков К.В., Карайванов Н.С. Ультразвуковая диагностика липом мягких тканей с использованием методик цветного допплеровского картирования и эластографии. Вестник Российской Военно-медицинской академии. 2012;2(38):43–50." [15]=> string(227) "Богов А.А., Андреев П.С., Филиппов В.Л., Топыркин В.Г. Оперативное лечение болезни Маделунга. Практическая медицина. 2018;16(7-1):90–3." [16]=> string(324) "Уракова Е.В., Нестеров О.В., Ильина Р.Ю., Лексин Р.В. Хирургическая тактика при рецидивирующем липоматозе (болезни Маделунга). Клинический случай. Практическая медицина. 2022;20(6):131–3." [17]=> string(527) "Егай А.А., Тентимишев А.Э., Норматов Р.М., Тян А.С. Хирургическое лечение множественного симметричного липоматоза (болезнь Маделунга), осложненного сдавлением яремных вен с обеих сторон. Преимущества липэктомии перед липосакцией. Научное обозрение. Медицинские науки. 2022;1:5– 10. DOI: 10.17513/srms.1225" [18]=> string(379) "Тимербулатов М.В., Шорнина А.С., Лихтер Р.А., Каипов А.Э. Оценка липосакции в структуре абдоминопластики и сочетанной герниоабдоминопластики. Креативная хирургия и онкология. 2023;13(4):278–83. DOI: 10.24060/2076-3093-2023-13-4-278-283" [19]=> string(141) "Dang Y., Du X., Ou X., Zheng Q., Xie F. Advances in diagnosis and treatment of Madelung’s deformity. Am J Transl Res. 2023;15(7):4416–24." [20]=> string(276) "Leti Acciaro A, Garagnani L, Lando M, Lana D, Sartini S, Adani R. Modified dome osteotomy and anterior locking plate fixation for distal radius variant of Madelung deformity: a retrospective study. J Plast Surg Hand Surg. 2022;56(2):121–6. DOI: 10.1080/2000656X.2021.1934845" } ["dc.identifier.uri"]=> array(1) { [0]=> string(36) "http://hdl.handle.net/123456789/8932" } ["dc.date.accessioned_dt"]=> string(20) "2025-07-09T13:59:02Z" ["dc.date.accessioned"]=> array(1) { [0]=> string(20) "2025-07-09T13:59:02Z" } ["dc.date.available"]=> array(1) { [0]=> string(20) "2025-07-09T13:59:02Z" } ["publication_grp"]=> array(1) { [0]=> string(14) "123456789/8932" } ["bi_4_dis_filter"]=> array(10) { [0]=> string(45) "madelung’s disease ||| Madelung’s disease" [1]=> string(23) "lipectomy ||| lipectomy" [2]=> string(133) "диффузный симметричный липоматоз ||| диффузный симметричный липоматоз" [3]=> string(79) "шеи новообразования ||| шеи новообразования" [4]=> string(45) "липэктомия ||| липэктомия" [5]=> string(63) "diffuse symmetric lipomatosis ||| diffuse symmetric lipomatosis" [6]=> string(61) "adipose tissue proliferation ||| adipose tissue proliferation" [7]=> string(103) "жировой ткани разрастание ||| жировой ткани разрастание" [8]=> string(71) "болезнь маделунга ||| болезнь Маделунга" [9]=> string(33) "neck neoplasms ||| neck neoplasms" } ["bi_4_dis_partial"]=> array(10) { [0]=> string(20) "липэктомия" [1]=> string(20) "Madelung’s disease" [2]=> string(29) "diffuse symmetric lipomatosis" [3]=> string(14) "neck neoplasms" [4]=> string(33) "болезнь Маделунга" [5]=> string(28) "adipose tissue proliferation" [6]=> string(37) "шеи новообразования" [7]=> string(9) "lipectomy" [8]=> string(62) "диффузный симметричный липоматоз" [9]=> string(48) "жировой ткани разрастание" } ["bi_4_dis_value_filter"]=> array(10) { [0]=> string(20) "липэктомия" [1]=> string(20) "Madelung’s disease" [2]=> string(29) "diffuse symmetric lipomatosis" [3]=> string(14) "neck neoplasms" [4]=> string(33) "болезнь Маделунга" [5]=> string(28) "adipose tissue proliferation" [6]=> string(37) "шеи новообразования" [7]=> string(9) "lipectomy" [8]=> string(62) "диффузный симметричный липоматоз" [9]=> string(48) "жировой ткани разрастание" } ["bi_sort_1_sort"]=> string(99) "systemic benign lipomatosis (madelung’s disease): experience of surgical treatment. clinical case" ["bi_sort_3_sort"]=> string(20) "2025-07-09T13:59:02Z" ["read"]=> array(1) { [0]=> string(2) "g0" } ["_version_"]=> int(1837178072511545344) } -->
Страница 28 из 29
Фасеты
Научный руководитель
Авторы
- Ilyasova, Tatiana (27)
- Mustafin, R.N. (26)
- Beylerli, Ozal (25)
- Gareev, Ilgiz (20)
- Мустафин, Р.Н. (19)
- Khusnutdinova, E.K. (17)
- Sufianov, Albert (16)
- Beilerli, Aferin (14)
- Beylerli, O. (13)
- Pavlov, Valentin (13)
- Shumadalova, Alina (13)
Ключевые слова
- Scopus (188)
- Web of Science (55)
- microRNA (33)
- микроРНК (28)
- ВАК (25)
- retroelements (22)
- miRNA (21)
- transposons (17)
- Biomarker (14)
- microRNAs (14)
- COVID-19 (13)